«ОВСЯНЫЙ КИСЕЛЬ»

Ночевать меня пригласил к себе завгуж, старый лагерный знакомый, интеллигентный человек, на воле преподаватель истории в университете. Здесь объяснять обстановку не приходилось — мы понимали друг друга с полуслова. Первое, что он сделал, это поставил на стол миску с овсяным киселем. Я его не ел едва ли не с детства. Не заметил, как и проглотил. Невольно оглянулся и увидел на полке вторую такую же миску. Он поймал мой взгляд и сказал: «Это не моя. Мы с помощником только на двоих сварили». — «А что же не больше? — спросил я. — Ведь овса у вас хватает. Сколько овса полагается лошади на дневной паек?» Он сказал: «Четыре кило». — «Ну, этого мало, конечно. Мы на границе работающим лошадям давали восемь. А что же вы так мало урезываете у лошадок?» — «Урежешь больше, они работать не смогут». — «А вы их за невыполнение нормы еще урежьте в пайке!» — «Нет, — говорит, — никак нельзя: это у зеков можно урезать, посадить на голодный паек, а их посадить нельзя, они вольнонаемные и хорошо ли работают, плохо ли, паек им отдай».

Поговорил я с ним о доставке воды в прачечную, убедил, что китайцу доверять лошадей можно. Сам я решил сегодня же ехать дальше, на соседний лагпункт, километров за восемь. Ночевать раздумал. Он дал мне лошадь, сказал, что дорога одна, лошадь сама при-

дет. Но из этого ничего не вышло. Стало темнеть и лошадь где-то свернула с главной дороги, привезла меня к месту лесоповала, потом на лесосклад и так принялась кружить, повторяя свой дневной рабочий маршрут. Совсем стемнело, правильное направление я потерял окончательно, кое-как добрался до главной дороги и повернул назад. Завгуж понял, в чем дело, но сказал, что дать возчика он не может. Решили, что завтра я пойду пешком.

Утром мы вышли вдвоем; я пешком и ветврач на лошади. Дорогу нам преградил ручей, засыпанный в ложбине снегом. Под снегом журчала вода. Он попробовал проехать верхом, но лошадь провалилась в яму, откуда насилу выбралась. Ветврач, оказавшись мокрым до пояса, решал ехать обратно.

Я нашел на берегу старое поваленное дерево, столкнул его одним концом в воду, течение его поставило поперек ручья, и поэтому зыбкому мостику я перешел на другой берег, оставшись сухим.

Погода стояла по-весеннему солнечная. Дальнейший путь до лагпункта показался приятной прогулкой. Такие прогулки в одиночестве как сладкое напоминание о воле. По пути сел отдохнуть на поваленном дереве. Откуда-то появился бурундучок и, не боясь меня, вскочил на то же дерево. Мне жалко было  его спугнуть.

На лагпункте оказалось все в порядке, даже люди выглядели здоровыми, до следующего лагпункта начальник предложил добраться верхом: «Надо только на лошади, пешком не дойдешь». Отправились в тот же день. Действительно, пешком мы бы не прошли: надо было переходить большую луговину, километра полтора шириной, залитую водой, словно озеро, лошади было по колено. Остальной путь оказался легким.

На следующем лагпункте знакомый стрелок — он жил тут с семьей — попросил посмотреть ребенка. Это был мальчуган двух-трех лет, выздоравливающий, жизнерадостный. При виде его сжалось сердце, нахлынули мысли о своих близких... Стрелок пригласил меня отобедать. От семейного уюта повеяло покоем и благодушием. Приглашение повторили: — «Завтра будет хороший обед». Поутру, часов в пять, стрелок собирался в лес, на поляну, где водятся глухари: «Завтра будем есть дичь!» Я отказался, решив, что лучше уезжать отсюда утром. Так я и сделал. К вечеру добрался до места.