НА ВСЕ РУКИ

На следующий день нас повели на работу. Я попал на конюшню. Поручили возить воду от реки до кухни и бани, — расстояние около километра. Надо было въехать в реку, развернуться и, стоя на телеге, начерпать полную бочку воды. Черпак вмещал чуть меньше ведра, на бочку их требовалось не менее сорока. От реки дорога поднималась в гору. И воду, и возчика лошадь вытягивала с трудом, и я, чтобы облегчить ее задачу, шел пешком, хотя и мне черпать воду, и идти промокшему в гору без навыка приходилось нелегко, и на кухне меня ругали за опоздания. Потом поставили на другую работу — копать канавы, осушать почву для постройки домов.

Рабочий день длился с шести утра до шести вечера. Работа оказалась трудной: глинистая почва прилипала к лопате, и под конец дня руки уставали настолько, что тяжелая лопата вырывалась из рук, когда с усилием сбрасывал с нее прилипшую глину. Другая трудность— попадался плывун: два метра прокопаешь, оглянешься назад — там уже заплыло, начинай снова. А норму надо было выполнять; если не выполнишь, то паек получишь такой, что, как у нас говорили, «и жив не будешь, и не помрешь».

Жили в грязи, во вшивости, в баню нас не водили. Избавиться от вшей в палатке не удавалось из-за темноты. На палатку выдавалось в сутки 50 г керосина, который в коптилке быстро сгорал. Пользовались светом лучины, сделав для нее держатель под нужным углом, чтоб не сгорала сразу вся и не гасла. Поэтому вшей убивали утром, выйдя на работу. Их в рубашке оказывалось не менее полутора-двух десятков.

Спать на нарах из еловых стволов с обрубленными сучьями никому не нравилось. Как-то я увидел, что в плотницкой мастерской делают досчатые щиты для коек. Вошел в мастерскую, возле которой стояли щиты, спросил старого плотника, можно ли взять щит. Тот сказал, что он не хозяин. Указал: «Вон хозяин, да все равно не даст». Я подошел к «хозяину», попросил. Тот не дал. Я снова обратился к старику-плотнику, говорю: «Не дает». — «Я говорил тебе, что не даст, и спрашивать нечего

было». Он подсказал мне, словно бы: «И спрашивать нечего!» Я вышел из мастерской, на глазах у всех — работающих и конвоиров — взял щит и понес в палатку.

Вечером, когда все собрались, товарищи позавидовали моему щиту. Поинтересовались, откуда взял. Я сказал, что просто стащил в мастерской. На другой день там пропало восемь щитов. Вечером пришли рабочие со стрелками забирать их. Я успел свой щит прикрыть еловыми ветками, бросив сверху свое барахло. Мой щит не заметили, остальные унесли.

Вскоре мне пришло в голову попроситься в плотницкую бригаду. Строили новые дома, в плотниках нуждались. Узнал, кто прораб, как его звать, и уговорил принять меня в плотники. Старший плотник сначала использовал меня на подсобных работах — рыть котлованы (уже не на болоте, а на песчаном бугре), подносить бревна, в лучшем случае делать окорку бревен — снимать кору. Я спросил, почему он не дает мне плотницкой работы. — «А пазить умеешь?» — «Умею». — «Может, и в лапу рубить умеешь?» — «Умею». Эта работа была легче, чище, но норму я едва выполнял. Как-то пожаловался старшему на большие нормы. Тот сказал: «Да, большие. Общесоюзные». Но за хорошее качество работы он мне проценты иногда добавлял.

Для плотницкой работы надо иметь хороший топор, правильно насаженный, остро отточенный. Этому искусству научил меня во время этапа мой спутник финн, и потому качество работы было у меня действительно хорошим. Точить топор каждый день не удавалось. Просил инструментальщика не отдавать никому мой топор, но о моей просьбе он забывал. Тогда я решил брать его с собой в палатку; пронести топор под бушлатом можно было. Раз он мне пригодился и там, в палатке.