РАССКАЗ ЖЕНЫ

Я узнала, что следствие окончено. Начался суд. Тут, конечно, сразу поползли всякие слухи. Одни говорили, что на суде всех отпустят домой как ни в чем не повинных людей, другие утверждали, что коль человек попал туда, то ему свободы не видать, если не все двадцать пять лет, то уж хоть десять — да обязательно получит. Третьи пугали, что после суда родных подсудимых сошлют в дальние края, а то и расстреляют. Едва слегка воспрянешь от одних разговоров, как тут же от других приходишь в ужас, бьешься в истерике. Таким образом, от начала до конца суда терзаться тревогой без сна пришлось не только подсудимым, но и нам, родным. Тысячи слухов, толков, самых разноречивых, ползли до самого завершения процесса. Мне посоветовали обязательно нанять адвоката.

Я почти каждый день к десяти часам приходила к зданию суда. Стояли холодные, ветреные дни. В зал суда, конечно, нас не пускали. Мы это знали и туда особо и не рвались. С нетерпением дожидались появления крытой черной машины. Едва она въезжала в задний двор суда и ворота захлопывались — мы бросались к их щелям, чтобы хоть через них высмотреть ваши ноги, а потом по обуви определить, кто кого успел «увидеть». Охранники, естественно, немилосердно отгоняли нас и оттуда.

К этому страшному месту мы все приходили с замирающим сердцем, боясь новых напастей и несчастий. Дело в том, что арестовали одного парня, когда он принес передачу отцу, сидящему в тюрьме. Слышали мы, что спустя два-три месяца после ареста мужа забрали беременную жену несчастного, обвинив ее в соучастии в мужниных «преступлениях». Поэтому, опасаясь всяких неожиданностей, к суду приходили, в основном, престарелые матери, отцы подсудимых. В те времена следователи настоятельно рекомендовали жене арестованного разойтись с мужем, иначе, грозились они, она будет выгнана с работы. Были и такие, которые испугались угроз, разошлись с мужьями. Конечно, их можно осуждать, презирать, но нужно представить, в какие условия они были поставлены: числиться замужней и обречь детей на голодную смерть или развестись, чтобы как-то выжить.

Перед началом процесса я узнала, что дело ваше

будет вести председатель суда Мухиддинов. Его жена Вазифа работала со мной в одной школе, у меня с нею были хорошие отношения. Не изменились они и после того, как на мою голову нагрянула беда. Вазифа сочувствовала мне, подбадривала, как могла.

Как-то я решилась посоветоваться с ней. «Ваш муж, оказывается, будет председательствовать на процессе наших мужей, — сказала я.— Интересно, что он скажет, если я найму адвоката? Поможет ли это чем мужу?» Вазифа, предупредив, чтоб разговор остался между нами, передала мне высказывания мужа о судопроизводстве. Выходило, что любые хлопоты освободить или облегчить участь обвиняемого бесполезны, ничего не даст и привлечение к процессу адвоката. Доверительный тон Вазифы как бы говорил, что муж ее сочувствует нам, оказал бы любую помощь, но не имеет никаких возможностей для этого; что и суд, и адвокаты целиком и полностью зависимы от МГБ. Вазифа, зная мою преданность, не побоялась даже полностью привести слова мужа: «У нас нет иного выхода, как выполнять указания, спущенные сверху. Одна надежда на то, что времена скоро изменятся и все несчастные, вроде Шукрулло-ака, выйдут на волю».

Что делать! Мы, семьи арестованных, общались между собой, делились горестями и, конечно, надеялись, что не все останется так, как есть, наступят рано или поздно какие-то изменения и нам тоже улыбнется счастье.

Однако, пока в течение целого бесконечного месяца тянулся суд, бездействовать я не могла,— потом бы всю жизнь корила себя за это: встретилась с адвокатом Юлдашем Ташкараевым. К его чести надо сказать, он открыто признал, что никакого влияния на решение суда оказать не в силах. Потому, верно, и не захотел брать с меня плату за труды. Не мог он ничего ответить и на мои вопросы, чем может кончиться суд, не освободят ли вас, или хотя бы какой срок вам могут дать. Тогда я поняла, что ничего утешительного ждать от защитника не следует.