* * *

В округе бродит холод синий

И жмется к дымному костру.

И куст серебряной полыни

Дрожит в кювете на ветру.

 

В такие дни

В полях покатых

От влаги чернозем тяжел...

И видно дали,

Что когда-то

Путями горькими прошел.

 

А если вдруг махры закуришь,

Затеплишь робкий огонек,

То встанет рядом

Ванька Кураш,

Тщедушный «львiвский» паренек.

 

Я презирал его, «бандеру».

Я был воспитан — будь здоров!

Ругал я крест его и веру,

Я с ним отменно был суров.

 

 

 

Он был оборван и простужен.

А впереди —нелегкий срок.

И так ему был, видно, нужен

Махорки жиденький глоток.

 

Но я не дал ему махорки,

Не дал жестоко, как врагу.

Его упрек безмолвно-горький

С тех пор забыть я не могу.

 

И только лишь опустишь ветки

И сразу видится вдали,

Как два солдата

С лесосеки

Его убитого несли.

 

Сосна тяжелая упала,

Хлестнула кроной по росе.

И Ваньки Кураша не стало,

Как будто не было совсем.

 

Жива ли мать его —не знаю...

Наверно, в час,

Когда роса,

Один лишь я и вспоминаю

Его усталые глаза...

 

А осень бродит в чистом поле.

Стерня упруга, как струна.

И жизнь очищена от боли.

И только

Памятью

Полна.

 

1964