ДАТСКИЕ ГОРИЗОНТЫ

 

Рахиль — Израэль

 

Сразу по приезде в Якутск мы пошли к нашим старым друзьям — Априлям. Они заверили нас, что какое-то время мы сможем пожить с ними. У них был маленький дом в центре города. В трех комнатах четыре человека: жена Таня, муж Исаак и их два взрослых сына. Одну комнату Таня и Исаак выделили нам — до тех пор, пока не найдем жилье. Решение окончательное и обсуждению не подлежало. Наш дом также всегда был открыт для друзей и знакомых, приезжавших в Покровск.

В Якутске мы быстро освоились, поскольку по нашему первому приезду неплохо его знали, и стали искать жилье. Через три недели нашли. Дом, сдававшийся в аренду, находился на улице Ломоносова, недалеко от центра города и принадлежал учительнице, которая, выйдя на пенсию, предпочла жить в более приятных условиях и переехала в теплые края. Домом управлял ее брат, который и предложил нам аренду на год на довольно приемлемых условиях. Мы на эти условия согласились.

Общая площадь — примерно шестьдесят квадратных метров. Все запущено и требует ремонта, который сразу сделать мы не могли. Дом находился в глубине двора, а перед ним стояла маленькая кривобокая избушка. Как и другие дома на этой улице, наш дом с трех сторон был огорожен забором.

 

После подписания договора об аренде, мы сразу же переехали и быстро поняли, что значит жить независимо ни от кого и ни с кем не иметь общей кухни. Гарриетта пошла в школу, у Шнеура — в полном разгаре занятия в институте, Самуэль обзавелся новыми друзьями. В школу он должен был пойти только через год.

 

Израэль

 

Я начал искать работу. Девятилетний опыт поисков, находок, потерь и разочарований подсказывал мне, что нужно первым делом отправиться в Министерство образования и выяснить, могу ли я где-нибудь получить место учителя. Оказалось, что не могу: вакансий нет. Но мне предложили преподавать немецкий язык в школе, в маленьком поселке в двадцати четырех километрах к северу от Якутска. Я отказался: не хотелось снова переезжать, и, кроме того, мы не собирались оставлять Шнеура одного.

При всем своем богатом опыте трудоустройства, я не переставал удивляться непредсказуемости системы: в апреле меня вдруг уволили, как «несоответствующего», а уже в сентябре я снова стал «соответствующим». Какое «великое чудо» за этим стояло?

Вскоре мне предложили работу бухгалтера в Якутторге — государственной организации, координирующей всю розничную торговлю в городе. Я стал бухгалтером в учебном отделе, в котором среди прочего готовили продавцов, кассиров, складских работников и ресторанный персонал. В то время в Советском Союзе еще не было ремесленных училищ, их заменяли такие вот «специальные курсы профессиональной подготовки».

А через несколько недель мне предложили вести уроки математики с использованием выдающегося знакомого с Алтая вычислительного инструмента — деревянных счетов.

 

Когда я приехал в Сибирь, я даже не знал, как пользоваться такими счетами, но вскоре научился, и вот теперь мог уже и других учить.

Когда начался новый учебный год, я получил место учителя немецкого языка в школе №8. Иногда я подрабатывал еще в двух школах, подменяя учителей. Кроме того, вел занятия в лесном институте, преподавал в вечерней школе несколько раз в неделю и, наконец, давал частные уроки. Частные уроки я давал сыновьям и дочерям партийных работников и государственных служащих высокого ранга, которым не нравились плохие оценки их чад в школе, и они надеялись, что репетитор поможет поднять уровень знаний этих чад настолько, что все они станут самыми лучшими учениками в классе.

Я вынужден был так много, тяжко и разнообразно работать лишь по одной причине: чтобы мы могли сводить концы с концами. Зарплата учителя маленькая, и на одну зарплату прожить невозможно.

В вечерней школе учились разные по возрасту люди — от восемнадцати до пятидесяти лет. Многие из них занимали высокие посты, а образования не имели и хотели восполнить его, обучаясь в вечерней школе. Некоторые прервали учебу из-за войны и сейчас стремились наверстать упущенное.

Среди моих учеников была супружеская пара: муж, лейтенант НКВД по фамилии Мамотенко, учился в седьмом классе, а его жена, продавщица, — в шестом. И часто после уроков то он подходил ко мне и спрашивал: «Как дела у моей жены?», то она: «Не отстает ли мой муж от других?». У лейтенанта успехи по немецкому языку были лучше. Однако и она занималась усердно и не отставала от других. Каждый раз, когда ее муж задавал мне вопрос насчет ее успеваемости, я всегда отвечал, что дела у нее идут хорошо. Я не хотел, чтобы немецкий язык оказался причиной семейных раздоров.

 

Рахиль — Израэль

 

Через год после переезда в дом нам предложили его купить. Надо сказать, что дом в Якутске, конечно, можно было купить, но лишь при условии, что его площадь не превышает сто пятьдесят квадратных метров. Меньше можно, а больше нельзя. И только один. Больше одного собственного дома семье не разрешалось иметь.

Брат бывшей учительницы просил за него вполне разумную цену — пятнадцать тысяч рублей наличными. У нас — около двух тысяч. В банке или где-то еще кредит взять невозможно. Так что деньги можно только одолжить. Узнав о том, что мы решили купить дом, но из-за финансовых трудностей сделка под угрозой, наши хорошие друзья собрали недостающие тринадцать тысяч. Впрочем, они их не собирали. Они кропотливо годами копили эти деньги для себя, но, когда узнали, что нам нужна помощь, отдали нам все свои сбережения.

Став полноправными владельцами дома, мы сразу начали приводить его в порядок. Что могли, то делали сами, а остальное — рабочие. Они сложили новую печь на кухне и соорудили новые завалинки — вдоль наружных стен примерно в метр высотой вбили балки таким образом, что между ними и стенами образовалось пустое пространство, которое заполнили землей. Отличная теплоизоляция! Сгнившие старые балки убрали, и снаружи дом заново отделали. Цемента или цементного раствора для покрытия стен не было, поэтому применили старинный местный способ. Стены обмазали смесью из глины, конского навоза и небольшого количества соломы. Получилось отлично. После этого весь дом снаружи побелили, и он приобрел приятный вид.

Изнутри стены гостиной мы обклеили красными обоями, потому что других в магазинах не продавали. Все деревянные изделия покрасили зеленой краской, поскольку во всем городе другой краски не было. Правда, из Покровска

 

мы привезли немного белой краски, которую, чтобы создать хоть какое-то разнообразие оттенков, смешивали с зеленой. Двери и печку покрасили в темно-зеленый цвет, а оконные переплеты и подоконники — в светло-зеленый. Сомнительно, чтобы такую расцветку одобрил художник по интерьеру, но мы гордились нашими достижениями.

Из-за финансовых затруднений мы сдавали одну из маленьких комнат. И все время, пока жили в этом доме, комнату занимали квартиранты. Так что постоянных обитателей насчитывалось семь человек, и на каждого примерно по девять метров жилого пространства. Впрочем, больших проблем это не создавало — давно уже все привыкли жить в стесненных условиях.

В первый год у нас жили пианист Гарри П. и врач из Москвы Саша Векслер. С пианистом жить в одном доме было хорошо, но особенно нам нравилась компания Саши. Он знал огромное количество разных историй и анекдотов, которыми нас веселил. У Саши была фантастическая память, и он всех просто поражал способностью запоминать длинные числа, имена и различные комбинации слов и фигур. Кроме того, он запоминал все карты, которыми играл, что давало ему возможность выигрывать практически каждый раз. Кроме того, у него был прекрасный голос, и он подрабатывал диктором на местной радиостанции. Работал он обычно в вечернее время и часто возвращался домой очень поздно. Зимой выходить ночью на улицу было очень опасно, потому что так же, как и во время войны, в Якутске совершалось много преступлений. Нападения на людей и грабежи происходили довольно часто. Поэтому, когда Саша уходил на свою вечернюю работу, он всегда брал с собой длинный кухонный нож, который прятал в нагрудный карман. Каждую ночь он, вернувшись здоровым и невредимым с темной и опасной улицы, вытаскивал нож из кармана и, положив его на стол, замечал, что острым кухонным предметом самообороны не воспользовался и потому его не нужно мыть.

 

Когда Гарри и Саша уехали, у нас жили две девушки — Валя и Рита. Они приехали из Москвы. После окончания института их направили по распределению на работу в Якутский геодезический институт. Они тоже стали нашими хорошими друзьями, и Валя обожала Самуэля. В выходные дни она всегда брала его с собой. Они ходили в магазины, на рынок, в музей или на стадион смотреть футбольные матчи или легкоатлетические соревнования.

С финансовой точки зрения, в Якутске нам стало значительно лучше, чем в предыдущие годы. У нас не было ничего лишнего, но тем не менее наше материальное положение укрепилось. Мы продолжали получать посылки из Швеции и Дании, и они существенно пополняли наши денежные ресурсы.

Подержанную одежду, присланную из Европы, мы продавали прямо у нас дома или ходили на барахолку, располагавшуюся за городом и работавшую по воскресениям.

 

Израэль

 

Однажды в 1955 году меня вызвали в НКВД, где офицер сказал, что моя депортация закончилась: мой статус спецпоселенца отменен. Офицер дал мне письмо в милицию, содержавшее просьбу выдать паспорт на имя Израэля Рахлина взамен удостоверения личности — единственного документа, который разрешалось иметь спецпоселенцу. Я спросил о таком же письме для Рахиль, но получил ответ, что новое положение касается только тех спецпоселенцев, которые работали в школах учителями, и на членов их семей не распространяется. То, что Рахиль только сопровождала меня, как жена, конечно же, не учитывалось. Но к разного рода нелепостям мы привыкли. Стало быть вопросы задавать или сердиться — занятие лишние и, более того, бесполезное.

Через некоторое время я получил паспорт и пошел регистрироваться. Однако мне сказали, что зарегистрировать

 

меня не могут без представления необходимых бумаг из военкомата. Мне еще не было пятидесяти лет, и я должен был представить бумаги о моей пригодности (или непригодности) к воинской службе. В результате, я предстал перед призывной комиссией и после длинных переговоров, осмотров и собеседований мне присвоили воинское звание: «солдат третьей категории». Члены призывной комиссии посчитали, что меня, знающего разные языки, можно использовать в качестве переводчика. Вернувшись домой, я рассказал детям, какой чин получил их отец. Они долго смеялись.

Отмена «звания» спецпоселенца стала большим событием для нас и вселила надежду на то, что, возможно, грядут еще большие перемены. Единственное, что омрачало нашу радость: отмена коснулась только меня одного. А значит, нам нельзя уезжать из Якутска. Придется ждать, пока такое же «звание» отменят и для Рахиль.

Шнеур стал советским гражданином. Его зачислили на первый курс института в Якутске, и по положению, касавшемуся детей депортированных, наш сын переставал быть «специально поселенным» сразу же после поступления в высшее учебное заведение.

Однажды, в начале зимы к нам в дом вбежала одна из наших знакомых, молодая женщина Леа Лейбо. Охваченная ужасом, с глазами, красными от слез, и руками, испачканными кровью, она, рыдая, рассказала нам, что ее отец покончил с собой. Он повесился в коровнике, и она только что обнаружила это. Дверь в коровник была заперта изнутри, ей пришлось выбить раму, и она порезала руки. Леа была в шоке, и мы, как могли, стали утешать ее и успокаивать.

Через два дня Лейбо похоронили. Он был одним из тех, кого разлучили с семьей в первые дни депортации из Литвы. Вместе с другими мужчинами его поместили в специальный вагон, который на одном из пунктов следования отцепили от состава. Лейбо отправили в исправительно-трудо-

 

вой лагерь, и только через десять лет он встретился со своей семьей. Длительное пребывание в лагере расшатало его нервную систему. Он страдал патологическим неврозом и манией преследования. И вот в один из таких моментов отчаяния он не выдержал и покончил с собой.

За несколько лет многие ссыльные свели счеты с жизнью. Далеко не каждый имел достаточный запас сил, чтобы продолжать жить, и зачастую самоубийство оказывалось единственным выходом.

Случалось и так, что люди переступали высокие этические нормы. НКВД всегда высматривал тех, кто пошел бы на то, чтобы сотрудничать с ним и информировать обо всем, что происходит в среде депортированных: о чем говорят, что планируют. Все знали, что НКВД пытался заманить людей или путем обещаний, или с помощью угроз. Некоторые поддавались такому давлению и соглашались быть информаторами. Они принесли много горя своим друзьям и знакомым, которых они сдали всемогущему ведомству. Людей осудили, и долгие годы они провели либо в исправительно-трудовых лагерях, либо в тюрьмах.

Из-за жизни в таком суровом климате у некоторых возникали различные заболевания, в том числе и психические. После длительного периода акклиматизации люди, казалось, привыкали к суровым зимам и резким переменам в межсезонье. Но с течением лет становилось все труднее справляться с этим, как будто в организме истощались резервы.

После четырнадцати лет жизни в Сибири наши силы тоже, казалось, были уже на исходе, и мы все труднее переживали холодную погоду. Когда температура опускалась ниже сорока градусов мороза, мы оба с трудом выходили на улицу — болело сердце, тяжело становилось дышать. Зима 1955 — 1956 годов оказалась особенно суровой, и мы с огромным нетерпением ждали лета и теплой погоды.

О событиях, происходящих в мире, мы узнавали из сообщений радио и из газет. Редко, когда кому-то из наших дру-

 

зей удавалось на коротких волнах поймать сообщения зарубежной радиостанции, прорвавшись через информационную монополию советских средств массовой информации. Послушать иностранные радиостанции было не так-то просто. Их глушили мощными звуковыми экранами со станций, которые окружали города.

В первых числах марта 1956 года мы услышали по радио, что датская правительственная делегация во главе с премьер-министром Х.К. Хансеном прибудет с официальным визитом в Москву. К тому времени наша переписка с родственниками из Дании стала регулярной.

 

Рахиль

 

Мы часто писали друг другу, и по письмам из Копенгагена я знала, что моя семья обратилась к правительству Дании с просьбой помочь нам получить разрешение на выезд. Они пытались получить для нас такое разрешение, чтобы мы хотя бы по туристической визе могли приехать навестить их. Мы не слишком оптимистично были настроены по поводу того, что попытки моей семьи приведут к каким-то положительным результатам, но известие о визите премьер-министра Х.К. Хансена вселило в нас новую надежду.

Через несколько дней после этого известия к нам неожиданно пришел бывший ученик Израэля в вечерней школе лейтенант НКВД Мамотенко.

Нас удивил его неожиданный визит и особенно тот интерес, который он проявил ко мне и моей семье. Мамотенко задавал подробные вопросы об отношениях в нашей семье, о моей маме, братьях и сестрах, спрашивал о том, где они живут, сколько им лет, чем они занимаются. Я отвечала ему подробно, и, наконец, он спросил, скучаю ли я по своей семье в Дании. «Конечно, скучаю, — ответила я. — Скучаю о них каждый день вот уже пятнадцать лет, как я здесь, и буду

 

скучать и по моей родине и по моим любимым до самой смерти. Любой человек, окажись в моей ситуации, будет испытывать то же».

Мамотенко поблагодарил нас за беседу, и, когда он уходил, я не удержалась и спросила его: «Вы знаете что-то о моей семье? Если знаете, то что?» Мамотенко покачал головой. Он не смог сдержать улыбки. Это была двусмысленная улыбка.

 

Рахиль — Израэль

 

Через два дня мы получили длинную телеграмму из посольства Дании в Москве. Посольство информировало нас о том, что вопрос о нашем выезде обсуждался на самом высоком уровне во время недавнего визита премьер-министра Х.К. Хансена в Москву. Советская сторона засвидетельствовала, что положительно рассмотрит наше заявление о разрешении на выезд. Поэтому посольство рекомендовало нам немедленно обратиться за получением этого разрешения и просило информировать о том, как пойдут дела.

Датской делегации удалось убедить советских руководителей. Они пообещали, что нам разрешат выехать из страны, но наш горький опыт показывал, что много, очень много времени может пройти со дня получения обещания до его выполнения. ,

Сначала мы пошли в ОВИР, организацию, занимающуюся выдачей разрешений и виз для выезжающих за границу. Нам выдали кипу длинных анкет, которые предстояло заполнить, подробно отвечая на вопросы о нашей жизни, образовании, о поездках, о членстве в партийных, культурных или спортивных организациях. Так же подробно мы отвечали на вопросы о наших родственниках, кто они и где живут.

Шнеур уже несколько лет был членом ВЛКСМ. Как и другие, комсомольцем он стал автоматически. У тех, кто от-

 

казывался вступать, могли возникнуть неприятности — вплоть до отчисления из института.

Комсомольцы — авангард молодежи. Они активно поддерживали генеральную линию партии и принимали участие во всех ее делах. Например, в их помощи всегда нуждался сельскохозяйственный сектор, особенно в период уборки урожая, когда комсомольцы отправлялись в колхозы помогать убирать урожай. После первой своей поездки в колхоз Шнеур рассказывал нам, в какой тесноте они жили в грязной вонючей юрте. Каждый день с утра до вечера они работали в поте лица, собирая картошку. А колхозники не работали, считая, что, пока студенты «пашут», они могут отдыхать.

На следующее лето Шнеур решил остаться дома и не пришел в комитет комсомола, когда студентов отправляли в колхоз. Один из секретарей комсомола приходил к нам несколько раз, но Шнеура не застал. Он устроился помощником воспитателя в пионерский лагерь, хорошо там поработал, и когда летние каникулы закончились, получил письменную благодарность от комсомольской организации лагеря. Вскоре начались занятия в институте, и на комсомольском собрании один из секретарей остро критиковал Шнеура зато, что тот подвел своих товарищей, не поехав работать в колхоз. Шнеур спокойно его выслушал, а затем отдал секретарю благодарственное письмо из пионерского лагеря и попросил его прочитать это письмо вслух. Больше никаких выговоров по комсомольской линии у Шнеура не было.

Постепенно почти все сосланные из Литвы собрались в Якутске. И сложилась обширная еврейская община. Мы часто собирались вместе, праздновали Шабат и другие еврейские праздники. Мы много говорили о том, что вот-вот что-то должно произойти и как все эти перемены отразятся на нашем положении.

Наши анкеты, заявления и рекомендательные письма с работы необходимо было представить в ОВИР вместе с восемью фотографиями каждого члена семьи. Мы немедленно

 

заполнили все заявления-анкеты, ответили на все вопросы и все сфотографировались.

Китайская пословица гласит: «Даже самая длинная поездка начинается с первого шага». Для нас первым шагом была сдача всех бумаг, документов и фотографий в ОВИР.

Мы мало кому рассказывали о своих планах. Только наши самые близкие друзья знали о них. Мы понимали, что пока нам выдадут разрешения на выезд, пройдет много времени, и рассчитывали остаться в Якутске до окончания школьного года.

 

Израэль

 

И вот первый положительный результат: с Рахиль сняли статус спецпоселенца. Теперь нам открыта дорога в любое место Советского Союза, за исключением крупных городов и прибалтийских республик. Мы привели в порядок наш дом с тем, чтобы быстро продать. Конечно, мы его не собирались продавать до тех пор, пока не получим разрешение на выезд.

Как только учебный год закончился, я уволился с работы. Гарриетта и Самуэль ушли из школы, а Шнеур — из института. Прошло два месяца, как мы подали документы в ОВИР. Я пошел наводить справки. Мне сказали, что нас обо всем проинформируют сразу же, как только получат ответ из Москвы.

В один из последних дней августа я подметал улицу перед нашим домом, и вдруг мне пришла в голову мысль, что нам нужно срочно выехать из Якутска в Иркутск. Когда мы получим наши выездные визы, нам гораздо легче будет уехать из Иркутска, потому что там есть прямое железнодорожное сообщение с Москвой по Транссибирской магистрали. Если останемся в Якутске, то выехать будет сложнее, и на это уйдет больше времени.

 

Рахиль согласилась со мной, и мы приступили к продаже дома. Покупателя нам не пришлось долго искать: он купил дом вместе с мебелью. Наша знакомая приобрела у нас кур. Мы вернули друзьям деньги, которые занимали у них на покупку дома, и у нас еще осталась сумма на дорожные расходы.

С трудностями, но нам все же удалось достать билеты на пароход из Якутска до Усть-Кута, чтобы оттуда по новой железнодорожной ветке доехать до Тайшета, а далее еще примерно девятьсот километров до Иркутска. Там предстояло жить до тех пор, пока не получим разрешение на выезд.

Мы заранее постарались найти место, где сможем остановиться в Иркутске, пока найдем жилье.

Нам повезло: несколько лет назад в Иркутск с семьей переехал один из наших близких друзей, Лейзер Шимберг. Они жили там в большом доме. Я позвонил Лейзеру на работу и рассказал ему о нашей ситуации. Он пригласил нас к себе и сказал, что мы можем жить у них столько, сколько нужно.

За день до отъезда мы все в последний раз сходили на могилу бабушки на кладбище, которое находилось на окраине города, за стадионом. Это был печальный момент для нас. Еще печальней, чем в тот день, когда мы хоронили ее. Мы почувствовали, насколько трагично то, что бабушке было суждено умереть здесь и навсегда остаться в таком далеком и чужом мире.

 

Рахиль — Израэль

 

Наш отъезд из Якутска стал большим и незабываемым событием. Заканчивался пятнадцатилетний период нашей депортации, и, может быть, начинался последний этап нашего пути домой.

Багажа у нас было мало, и, уместившись на повозке, запряженной лошадью, мы поехали на пристань. Несколько наших друзей и знакомых пришли проводить нас. Некоторые

 

признались, что завидуют нам. Но теперь мы были уверены, дорога открыта всем, и это вопрос времени: кто раньше, кто позже. И все наши близкие друзья, за некоторым исключением, в конце концов, уехали из Якутска, чтобы поселиться под более ясными небесами. Когда пароход отчалил, мы увидели, как друзья вынули платки из карманов и стали махать нам вслед. Многие плакали.

Нас же охватило странное, незнакомое до сих пор ощущение. Казалось невероятным, что в такую поездку мы отправились сами. Нам трудно было осознать, что теперь ни у кого не нужно спрашивать разрешения, что мы можем ехать совершенно свободно. У нас были отличные каюты, и нам все нравилось. Проплывая мимо Покровска, мы узнавали все дома. Увидели мы и наш дом, где жили последние годы и где так часто мечтали о том дне, когда будем проплывать мимо на пароходе, который увезет нас отсюда. Время покинуть Якутию и, возможно, продолжить путь на запад, наконец-то, пришло.

Через неделю мы прибыли в Усть-Кут, на конечную пристань на реке Лене. Отсюда по новой железнодорожной ветке мы должны ехать в Тайшет. Станция находилась примерно в четырех километрах от пристани. Несколько солдат помогли нам донести багаж. Они закончили свою службу в Тикси и теперь возвращались домой. Они были счастливы и всю дорогу от Якутска до Усть-Кута развлекались, пели и танцевали. Среди них было несколько еврейских юношей, и мы пригласили их в нашу каюту отпраздновать еврейский Новый год, который пришелся на один из дней нашего плавания.

Даже с помощью солдат мы очень долго добирались до станции. Но когда, наконец, добрались, поезд на Тайшет уже ушел, и нам пришлось целые сутки ждать другого. Вместе с солдатами и другими опоздавшими пассажирами мы ночевали в зале ожидания на вокзале — кто на полу, кто на скамейках. Наученные горьким опытом четырнадцатилетней дав-

 

ности, когда у нас украли мешок муки, мы спали по очереди, присматривая за багажом, который положили рядом. На следующий день впервые за четырнадцать лет мы сели в поезд. Несмотря на то, что нам пришлось сидеть на так называемых жестких местах во втором классе, эта поездка, по сравнению с транспортировкой в вагонах для скота, показалась нам роскошной. Самуэль первый раз в жизни ехал в поезде, и ему все было интересно. Он бегал везде, но больше всего ему хотелось попасть в кабину машиниста. Мы с трудом утихомирили его.

Как и многие железные дороги в СССР, ветку из Усть-Кута до Тайшета построили заключенные ГУЛАГа. Часть дороги еще достраивалась, и на таких участках поезд шел очень медленно. Несколько раз мы видели заключенных, укладывающих шпалы и рельсы. Их охраняли солдаты с автоматами и овчарками на поводках.

На других участках мы видели типичные тюремные бараки, окруженные забором с колючей проволокой и сторожевыми вышками.

 

Израэль

 

Я стоял в коридоре у окна, когда мы проезжали мимо одного такого лагеря. Рядом со мной стоял пассажир, довольно еще молодой, хорошо одетый и аккуратно подстриженный. Не знаю зачем, но, обращаясь к нему, я сказал, что самое лучшее, если в будущем таких сторожевых вышек не останется — очень нехорошо, если иностранцы увидят эти отвратительные строения. Мой сосед не согласился: «Как знать, — ответил он, — может быть, эти тюремные бараки и сторожевые вышки нам еще пригодятся». Мне не хотелось вступать с ним в дискуссию, но про себя я подумал, что, возможно, он прав. В том смысле, что советская страна не мыслит себя без таких сооружений.

 

На следующий день около пяти часов утра мы были уже в Тайшете. Здесь нам нужно было пересесть на другой поезд и ехать в Иркутск. Еще в поезде нас предупредили, что на станции будет такое скопление, что нам едва ли удастся приобрести билеты. Задание купить билеты получил Шнеур. Как только поезд стал подходить к станции и снизил ход, он выпрыгнул из вагона и помчался к билетной кассе. Все получилось удачно, Шнеур купил билеты, и у нас у всех были места. Нам пришлось ждать два часа, пока поезд-экспресс пришел из Москвы.

Опять наши друзья-солдаты помогли нам донести багаж, и мы распрощались. За долгую дорогу мы их хорошо узнали, и нам было немного жалко расставаться с ними, зная, что больше никогда не встретимся.

Из Тайшета наш поезд снова пошел на восток, в сторону Иркутска. Экспресс из Москвы был оборудован в духе лучших международных поездов — просторные купе, чистые полки, красивые теплые одеяла и белые простыни. Такую роскошь мы не видели уже много лет. В нашем вагоне была очень дружелюбная проводница. Она принесла нам чай и проследила, чтобы всем было удобно. Вскоре мы крепко заснули и спали все следующее утро до прихода поезда на станцию Иркутск.