КОГДА НАХОДИШЬСЯ В РИМЕ

 

Рахиль — Израэль

 

Последние полтора года до нашего отъезда в Якутск с нами жила семья Поповых. Они были якуты. Муж, хотя и работал преподавателем в школе, хорошо образованным человеком не являлся. У него была тихая, спокойная жена, но двое его сыновей-подростков росли дикими и неуправляемыми. Их младшая сестра Таня болела трахомой, очень заразной болезнью глаз, от которой страдали многие якуты.

Попов был недружелюбен и, чтобы не сказать больше, неприятен. Из-за этого возникало много конфликтов на нашей общей кухне. Мы жили рядом, и любая мелочь могла послужить началом конфликта, если не проявить понимание и терпимость. Попов этого не делал. Летом мы пили воду, которую водовоз привозил с Лены и наливал в бочку, стоящую на ступеньках за дверью. Зимой мы приносили воду из проруби, которую сами пробивали, или использовали лед, огромные блоки которого нам привозили прямо к крыльцу. Когда нам нужна была вода, мы откалывали небольшие кусочки льда, клали их в кастрюлю или чайник и растапливали на плите.

Однажды летним утром мы, к нашему огромному удивлению, увидели, как маленькая Таня, подставив стул к нашей бочке, умывается водой, которую мы используем для питья и приготовления пищи. Даже если бы она не болела трахомой,

 

все равно так нельзя было делать. Когда мы сказали Попову о случившемся, он небрежно ответил, что мы могли бы переставить бочку в какое-нибудь другое место, куда Таня не заберется. Мы поняли, что взаимопонимания с этим человеком нам не достичь, и решили, как можно меньше общаться с ним и его семьей.

Очень часто в семье Поповых случались ссоры. Отец ругался со своими сыновьями, и ссоры часто переходили в драки, отчего стены дома сотрясались. Когда начиналась драка, в ход шла и мебель, и посуда. Однажды после особенно яростной драки мы видели из кухни, что одного из сыновей отец привязал к железной кровати, а другой лежит избитый без движения на полу. Мы поняли, что лучше всего подальше держаться от таких людей и не вступать с ними ни в какие конфликты.

В наших условиях нелегко было придерживаться еврейских традиций и обычаев, на которых мы выросли. Мы не были ортодоксами, но отмечали все наши праздники, как могли.

По праздникам мы собирались в кругу друзей и знакомых. Это всегда проходило у нас довольно спокойно, поскольку никто не хотел привлекать ненужного внимания со стороны власти. Ведь мы прекрасно понимали, что она не одобрит соблюдение нами религиозных обычаев. Несмотря на условия и всевозможные ограничения, мы старались воспитывать детей в еврейском духе. Когда родился Самуэль, было совершенно невозможно сделать ему обрезание в больнице. Мы даже не поднимали этот вопрос. Все встало на свои места после возвращения в Данию.

Обычно женщины, помогая друг другу, занимались приготовлением блюд к разным праздникам. Совсем непросто было приготовить мацу к пасхе и фаршированную рыбу к другим праздникам или испечь сладости, такие, например, как маленькие шарики со специями, приготовленными из смеси натертой моркови и сахара, которые очень нравились детям.

 

Мы не были кошерными, и в этом отношении у нас не было проблем. Но среди знакомых ссыльных было много семей, в которых строго придерживались традиций в приготовлении пищи и ведении хозяйства. И это выполнялось даже в условиях Сибири, где было трудно вообще достать еду. Некоторые из этих религиозных семей питались только рыбой, которая, конечно, являлась кошерной.

В Советском Союзе купить продукты в магазинах — дело крайне затруднительное, и в особом дефиците мясо. А на колхозных рынках мясо всегда продавалось, но по очень высокой цене.

Многие из депортированных евреев-ортодоксов могли есть только кошерное мясо крупного рогатого скота или дичь, которых забивали в соответствии с религиозными еврейскими правилами. По этим же правилам, евреям нельзя заниматься забоем скота, поэтому все годы, проведенные в Сибири, они не имели возможности есть мясо. Быть вегетарианцем не сложно, но если ты живешь там, где температура зимой опускается до -60 и где ежедневно нужно потреблять, по крайней мере, сто граммов жира для восполнения потребности в калориях, то жизнь вегетарианца — это доказательство фанатичного желания придерживаться требований веры. У нас таких проблем не было. Мы ели мясо независимо от способа, каким забивали скот.

Нас часто спрашивали, страдали ли мы от проявления антисемитизма за годы пребывания в Сибири.

Антисемитизм имеет глубокие корни в России. Многие поколения евреев подвергались дискриминации, как в царской России, так и в новом, Советском государстве после революции. Вероятно, не случайно, что русское слово «погром» переводится как «уничтожение». В царской России орды погромщиков нападали на евреев под печально известным лозунгом «Бей жидов, спасай Россию!», что само по себе является отражением ненависти к евреям, имеющей не только глубокие исторические корни, но и психологические у

 

части населения. Можно сказать, что и самодержавие, и советская власть использовали антисемитизм в своих политических целях.

Конечно, после революции новые правители осудили антисемитизм как антисоциальное явление, которое не может иметь место в Советском государстве. Однако действительность отказалась подчиняться красивым лозунгам. Ненависть к евреям слишком глубоко вошла в сознание людей, чтобы ее можно было отменить декретами или решениями. Антисемитизм выжил, хотя его самые худшие и наиболее отчетливые проявления перестали быть публичными.

Сталинская «охота за ведьмами», за так называемыми «космополитами» в конце сороковых, и кампания против евреев в начале пятидесятых для нас тоже не прошли бесследно. Понятно, что все эти омерзительные сценарии доходили и до тех административных работников, с которыми нам во время ссылки приходилось иметь дело, но проявлялись скрытно, и ни от кого из них мы не слышали откровенных антисемитских замечаний в свой адрес.

Впрочем, антисемитизм становился более явным, когда дело касалось карьеры или образования. Но в нашей каждодневной жизни, если мы и слышали оскорбления, то чаще всего от выходцев с Украины или из Белоруссии, где ненависть к евреям посеяна в традиционно плодородную почву.

В Покровске у нас были соседи Помигаловы: муж, жена, их сын Сережа, который был немного старше Самуэля, и мать жены, женщина около шестидесяти лет. Муж работал в НКВД, его направили на работу в Покровск на несколько лет. Они приехали с Украины.

Пожилая женщина оказалась давней и закоренелой антисемиткой. Вскоре после их приезда, она стала оскорблять Рахиль самыми жуткими антисемитскими ругательствами за то, что курица, самая большая курица Помигаловых, оказалась в нашем курятнике. Она обвиняла нас в воровстве и в желании разбогатеть за их счет. Она заверяла нас в том, что

 

мы не останемся безнаказанными, ведь не зря ее сын работает в НКВД. Так что было не очень трудно понять, что она за человек. И так же, как и в случае с Поповыми, мы старались избегать ее.

Ее внук Сережа, избалованный и чересчур активный, был очень непослушным ребенком, сущим несчастьем для всех соседей. Однажды, когда Самуэль, облегчаясь, сидел на корточках у забора на некотором расстоянии от дома, Сережа подкрался и бросил кусок кирпича в голову ничего не подозревающего Самуэля. В другой раз он специально бросил камень в окно другим нашим соседям. И постоянно из-за него случались неприятности и скандалы.

У его крикливой вздорной бабушки была одна хорошая вещь: цветочная грядка в нашем общем огороде, где у каждой семьи имелся свой маленький клочок земли. На этой грядке она посадила маки, которые в конце лета настолько красиво цвели, что наводили на мысль о резком контрасте между великолепием природы и темной сущностью некоторых людей. И старая Помигалова гордилась ими и тщательно ухаживала за ними. Однажды, когда на цветочной грядке распустились разноцветные маки, из окна кухни мы увидели Сережу, который подполз к грядке и один за другим стал срывать маки. Он сорвал все эти прекрасные цветы, за которыми его бабушка так долго ухаживала и которые всячески оберегала. Потом он встал с затоптанной грядки и гордо, как павлин, прошествовал из садика.

Мы наблюдали за всем этим издалека и, надо сказать, с предвкушением. Мы даже вышли на крыльцо, чтобы не пропустить последнее действие драмы, разыгрываемой прямо перед нами. А Сережа прошел мимо нас и направился к входу в дом Помигаловых, когда вышла его бабушка и с визгом кинулась на него. Все проклятья и ругательства, которые знала эта ядовитая женщина, она вылила на голову своего грешного внука. Когда она схватила его, маки разлетелись в разные стороны. А она стала шлепать его, продолжая обзы-

 

вать маленького преступника всеми бранными словами. Крики, слезы, ругательства и нежные лепестки цветов наполнили воздух, пока бабушка тащила маленького хулигана в дом. Мы, должны признаться, остались довольны. Хотя и форменное безобразие являлось содержанием этой драмы, но в финале каждый ее участник получил по заслугам.

Другой человек; который по разным поводам выказывал антисемитское отношение к нам, — прокурор города Покровска. И он, надо сказать, тоже не лучшим образом кончил.

Мы несколько раз беседовали с ним, и нам было ясно, что у него совершенно четкое намерение — травить нас из-за того, что мы евреи. Однако и ему потом пришлось убедиться, какой непостоянной бывает жизнь и как права пословица: «Высоко взлетишь, больно падать придется».

Его обвинили в коррупции, довольно быстро уволили, и он был вынужден уехать из Покровска. Ему еще повезло, что легко отделался и его не посадили.

Потом, когда мы жили в Якутске, мы его случайно увидели на улице. Он с опущенным видом вез на телеге воду в бочке. Sic transit gloria mundi — так проходит земная слава. Или: от прокурора до водовоза — один шаг.

Наши дети тоже иногда становились предметом антисемитских наскоков, но, слава Богу, это не было чем-то таким, что могло омрачить их детство и юность.

Однажды нас навестил наш знакомый якут из Якутска. Звали его Пуд Ильич,. Он работал учителем. Всегда безупречно одетый, Пуд Ильич имел слабость к соломенным шляпам и белым штиблетам, что, признаться, большая редкость не только в те годы, но, возможно, до сих пор.

Мы познакомились с ним в Якутске и знали его, как очень доброго и культурного человека. Он приехал в Покровск на несколько дней и воспользовался этой возможностью навестить нас.

Он пришел к нам, как всегда, в отличной одежде, и блеск его белых туфель был виден издалека. Он широко улыбался

 

и сразу же стал рассказывать нам очень смешную историю, главным героем которым оказался наш Самуэль.

По дороге к нам Пуд Ильич заметил двух яростно дерущихся мальчиков. Когда он подошел к ним, они уже расходились в разные стороны, продолжая осыпать друг друга ругательствами. Один из них был Самуэль, а другой — маленький якутский мальчик. Подходя к ним ближе, Пуд Ильич услышал слова, которые они выкрикивали, и то, как якутенок обозвал Самуэля: «Ты маленький грязный жид». На что Самуэль быстро ответил: «Сам ты жид!».

А вообще-то, конфликты на расовой почве возникали довольно часто. Русские и якуты иногда с трудом сдерживали себя и нередко решали свои споры в драках. Мы стали свидетелями одной из таких страшных драк между Арсением Яковлевым, телефонным монтером, который какое-то время жил в квартире недалеко от нас, и якутом из соседнего дома.

Арсений и его жена были дружелюбные и покладистые люди, с которыми мы всегда хорошо ладили. Но когда Арсений напивался, он становился диким и неуправляемым.

В один из воскресных летних дней к ним пришли друзья, и они отмечали какое-то событие. Судя по голосам и песням у них было много выпивки. Погода стояла хорошая, и вскоре компания решила перенести свое дружеское собрание на открытый воздух. Мы не знаем, что произошло, но вдруг услышали крики и истерический плач женщины. Мы увидели Арсения, рычащего от гнева и рвущего на себе рубашку. Он кидался на якута, который был уже без рубашки и стоял со сжатыми кулаками, готовый парировать удар. Началась жуткая драка, сопровождаемая не менее страшными ругательствами с обеих сторон. Одежда разорвана в клочья, лица в крови. Оба в стельку пьяные, пытаясь нанести удары, промахивались. Наконец прохожие вмешались и разняли двух окровавленных, в синяках мужчин. Арсений продолжал выкрикивать ругательства в адрес якута и всей его нации,

 

называя их евражками, которых нужно выкуривать из нор и топить в выгребных ямах.

Эта драка была одним из примеров того, что мирное сосуществование разных народов в многонациональном советском государстве оставляло желать много лучшего. Даже несмотря на усилия пропагандистской машины, которая представляла отношения между разными национальностями как идиллическое братство в большой и дружной семье народов.

Мы — одна из первых семей депортированных из Литвы, приехавшая в Покровск. Но постепенно, с приездом наших друзей и знакомых, нас стало больше, и образовалась небольшая колония. Все новые приезжающие относились к нам, как к ветеранам, и обращались за рекомендациями и советами. Все они начинали работать на кирпичном заводе, но потом находили более приятную и безопасную для здоровья работу. Одним из таких вновь прибывших был Гарри П., высокий тощий пианист, которому было около тридцати. Он не привык к физической работе и через неделю тяжелого труда, выглядел изможденным до крайности. Он был очень слаб, его длинные тонкие пальцы никак не подходили для работы на кирпичном заводе. Мы помогли ему устроиться учителем музыки в школу. Гарри был одаренным музыкантом и вскоре в школе создал хоровой коллектив. Организовывал концерты, проходившие с большим успехом. Другой наш знакомый, Арон Л., инженер, устроился работать на местную электростанцию. Ему негде было жить, и несколько месяцев он жил с нами в нашей маленькой квартире. Арон оказался очень веселым человеком. Он много смеялся, шутил, придумывал разные забавные розыгрыши. А служба у него была такая, что ему часто приходилось возвращаться домой поздно ночью. Чтобы предупредить нас, что идет домой, он давал нам сигнал: два раза мигал светом, отключая при этом весь Покровск. Это был хороший способ связи и забавное развлечение. К тому же каждый раз, когда Арон приходил домой, его уже ждал горячий чай.

 

Со временем мы стали жить так же, как и все население Покровска. Единственное, что нас отличало от других, — это то, что мы не могли без особого разрешения отъезжать от города на расстояние более пяти километров. Если мы хотели поехать, например, в Якутск, то должны были заранее обратиться в НКВД с подробным объяснением цели нашей поездки. Некоторые депортированные попытались съездить в Якутск без разрешения. Это им дорого обошлось: их посадили на неделю под арест на хлеб и воду. А в остальном мы жили, как и все другие люди в Покровске, и власти к нам относились как к обычным советским гражданам. Мы даже имели право голосовать, то есть ходить к избирательным урнам и выбирать тех кандидатов в депутаты, которые уже фактически были выбраны. Так что выборы, по большей части, являлись чисто символическими. При этом проблемы воздержавшихся от голосования не существовало. Народ голосовал стопроцентно.

Дети наши росли. Шнеура приняли в пионеры, а позже и в комсомол (Коммунистический союз молодежи). То же произошло и с Гарриеттой. Самуэль ходил в детский сад, когда мы оба работали.

Мы, можно сказать, окончательно адаптировались к окружающей нас обстановке, приспособились к политическим, климатическим и экономическим условиям. Мы хорошо знали, как вести себя с представителями власти и что надо быть осторожными в высказываниях о политике в присутствии посторонних. Мы жили по пословице «Когда находишься в Риме, поступай, как поступают римляне». С другой стороны, мы научились радоваться каждой минуте, которую проводили с друзьями и знакомыми из Литвы. С ними мы могли свободно, не боясь, говорить обо всем, о чем думали.

С годами мы научились готовиться к долгой, студеной и темной зиме, как и местные жители, запасаясь ягодами, грибами и квашеной капустой. Мы так же, как и они, покупали в магазинах все, что можно купить. Из-за постоянной нехват-

 

ки товаров нельзя было предугадать, что в следующий раз станет дефицитом. И в этом отношении можно смело утверждать: властям удалось достичь своей цели в попытке переделать нас из «граждан высшего общества» капиталистической страны в обыкновенных сибиряков или якутов в бесклассовом советском обществе.

Однако эта «переделка» ни в коей мере не повлияла на наши убеждения и веру. Ни души наши, ни разум не могли принять эту систему, и никогда мы не испытали никакой благодарности или, тем более, симпатии к ней и разным ее проявлениям. Мы хорошо понимали, как много делалось, чтобы создать равенство и социальные блага для всех граждан страны, и видели, что медленно, но идет экономический рост в послевоенные годы, однако никогда не чувствовали, что эти успехи как-то касаются нас. Это была не наша страна и не наша культура.

Мы не ненавидели систему, но, с учетом того, что пережили, никогда не любили ее. Мы ей не принадлежали. Нашим постоянным и единственным желанием было получить разрешение на выезд из страны и воссоединиться с семьей и нашим миром.

Поэтому, если целью нашей депортации была попытка сделать из нас лояльных и преданных советских граждан, то она провалилась. Как в случае с нами, так и с другими, бог весть зачем и почему сосланными в Сибирь.