- 67 -

47-й километр

 

Ноябрь 1939 года, Колыма. Небольшая лагерная Командировка Дукчанского леспромхоза - 47-й километр. Основной комендантский лагерный пункт (ОЛП) находится на 23-м-6-м километре Магаданской трассы 23 километра по трассе и 6 километров в тайгу). Всё начальство, лагерное и производственное - там; поэтому до поры до времени живём, можно сказать, вольготно. Наш лагерь ещё только строится. Работаем бесконвойно. Унижений, связанных с положением и режимом содержания заключённого, почти не испытываем. Валим тайгу.

47-й километр (счёт километрам идёт от Магадана) существует с начала тридцатых годов. Первыми на нём селились колонисты. Колонисты - репрессированные граждане из различных районов Европейской России, в основном крестьяне, которым вместо содержания в лагере под стражей разрешено было селиться на Колыме вольно, строиться, вызывать семьи с "материка", в общем, пускать корни, при одном обязательном условии - корни пускать навечно.

Невдалеке от рубленных на сибирский манер домов колонистов, подальше от трассы и поближе к тайге, бойко строился наш лагерь. Уже стояли два-три барака, человек на сто пятьдесят, несколько хозяйственных построек, столовая, на крыльце которой всегда стояли две бочки с солёной горбушей - ешь сколько хочешь, "от пуза"! Меньше чем через год, вспоминая об этом, сами удивлялись: неужели когда-нибудь это было?! Как, впрочем, и многое другое, относящееся к мирным, довоенным дням. Особняком стояли механический цех леспромхоза, гараж и хутор охраны лагеря - вохры. Зоны лагеря не было. Она обозначалась чисто символически - "скворцы" ещё не прилетели. "Скворцами" на-

 

- 68 -

зывали вольнонаёмную охрану лагерей, в основном вербуемую из демобилизованных из армии солдат, как правило, выходцев с Украины, из Средней Азии и Приуралья, которые с весенней навигацией прибывали с "материка" на Колыму и заселяли построенные для них охранные вышки-"скворечни", установленные по всем четырём углам зоны лагеря.

Вывод бригад на работу и возвращение регистрировались комендантом лагеря. Каждый бригадир отвечал за количество людей, выведенных на работу из лагеря, о чём расписывался в журнале на вахте.

Вахта же являлась и своего рода сигналом времени. Подъём, развод, обед, отбой и другие чрезвычайности вызванивались ударами железяки по куску рельса, подвешенному к лиственнице. При "курантах" неизменно состоял полковник, инспектор кавалерии штаба Ленинградского военного округа, кавалер орденов Боевого Красного Знамени, георгиевский кавалер, один из командиров "дикой дивизии" в гражданскую войну, заключённый Борис Борисович Ибрагимбеков (Ибрагим-Бек), Святой человек! Умер на "инвалидке" 23-го - 6-го километра в 1943 году.

Путь на работу к делянкам лежал мимо домов колонистов. Мы всегда норовили держаться поближе к ним. Жалостливые бабы-колонистки, завидя нас, подзывали самых молоденьких, выносили из сеней пригоршни заготовленных на зиму, замороженных пельменей и высыпали их в наши закопчённые консервные банки-котелки, по-матерински причитая на наш счёт.

Вечная и прекрасная черта русских женщин - сердоболие! Слово-то какое удивительное!

Пельмени мы с наслаждением поедали потом в тайге, разогрев на костре во время перерыва. Колыма - лесотундра. Тайга редкая, чахлая. Корни деревьев стелются подо мхом поверху, глубже - вечная мерзлота.

 

- 69 -

Летом земля оттаивает на 15-20 сантиметров, не больше. Ударь покрепче плечом - и лиственница легко падает. Дерево живёт недолго. Много сухостоя, особенно на сопках.

Валим тайгу по старинке - топор да пила, техники никакой. Работаем обыкновенной двуручной пилой - "тебе - себе - начальнику"... Норму, хотя она и значительно ниже, чем где-нибудь на "материке", выполнить трудно: лес редкий. Годен разве что на дрова. Лиственница мелкая, вымерзшая, больная... Боже мой! Сколько же надо было навалить её, разделать от сучьев и потаскать на своём горбу в штабеля, чтобы выполнить норму! Пилим двухметровыми. Штабеля ставим от двух "кубиков" и больше. Меньше двух кубометров в замере десятник не примет: чем меньше штабель, тем труднее будет вывозка зимой: лошадь, она тоже не двужильная! Вот и ворочаем дрыном, то кантуя, то таская на себе двухметровые лесины, укладывая их в штабеля покрупнее. Ловчим, конечно, строим "туфтовые" штабеля, а что делать? Летом топтать тайгу в болотной жиже, на комарах, задыхаясь в накомарниках, - это не сахар. Или зимой, в сорока-пятидесятиградусный мороз, по пояс в снегу, в нелепых "куропатках" - обуви из старых автомобильных покрышек, рождённой лагерными "модельерами" в военные годы взамен вышедшим из моды на Колыме уютным и тёплым валенкам. Их не хватало в те трудные годы и на фронте.

За два года жизни на 47-м километре освоил несколько профессий. Из всего лесорубского процесса - повал, разделка и штабелевка - предпочитал штабелевку: меньше болела поясница.

Работал водителем на автомашинах ГАЗ-АА, ЗИС-5 и ЗИС-15 ("газген"). Мучился с газогенератором нещадно, пропади он пропадом! Топливо местное - чурка лиственницы. Сырая, некалорийная. Машина не только груз, себя не тянула. Шоферил с перерывами. Начальство за

 

- 70 -

разного рода провинности, действительные и мнимые, часто снимало с машины и наказывало, отправляя либо на лесоповал, либо грузить лес или дрова.

К слову сказать, о начале Великой Отечественной войны и узнал, будучи за баранкой.

В прохладный день 22 июня 1941 года я ехал по трассе с каким-то грузом. На оперпосту 47-го километра остановился перед закрытым шлагбаумом. Стрелок потребовал документы. Я подал ему водительское удостоверение. Поняв, что я заключённый, стрелок распорядился поставить машину в сторону, а мне приказал следовать за ним на оперпост. Там он созвонился по телефону с диспетчером гаража и потребовал прислать вольнонаёмного водителя, сославшись на приказ из Магадана. На мой недоуменный вопрос, в чём дело, что случилось, он ответил: война.

Жуткое чувство огромного несчастья, случившегося в мире, полоснуло по сердцу болью и страхом. Итак, война!.. Всё-таки - война.

Мировая война, неотвратимо надвигавшаяся последние годы на человечество, началась. Две ненавистные друг другу системы, две идеологии столкнулись наконец в смертельной схватке, в схватке не на жизнь, а на смерть!

Пожар, зажжённый Гитлером на западе Европы, неизбежно устремился на восток, пожирая на своём гибельном пути пространства и людей,

Короленко писал: "За Уралом лес рубят, в Сибири щепки летят!" Многие из нас оказались в лагерях беспомощными "щепками" чудовищной политической ситуации, сложившейся в нашей стране, когда в результате преступной деятельности всякой сволочи - карьеристов, параноиков и просто идиотов, прорвавшихся к власти, - миллионы ни в чём не повинных людей, ис—

 

- 71 -

тинно русских, советских граждан, партийных и бес партийных, независимо от возраста и национальности, оказались в тюрьмах и лагерях с позорной биркой изменников Родины, шпионов, диверсантов, террористов и прочих антисоветчиков...

Тогда, несмотря на репрессии, которым нас подвергало Особое совещание НКВД СССР, несмотря на лагерный произвол - предвестник приближающейся войны, в нас жила надежда, что в Москве разберутся, кто есть кто. И как могло случиться, что через мясорубку тридцать седьмого, тридцать восьмого годов пропустили едва ли не лучшую часть поколения советских, партийных, военных кадров, лучшую часть интеллигенции?!

Поразительно, что эта акция, этот сенокос был учинён в канун войны, то есть как раз тогда, когда страна, весь её народ, как никогда, должен был объединиться в едином союзе, в едином патриотическом монолите против надвигавшегося фашизма.

22 июня 1941 года стало ясно, что государству в течение ближайших лет будет не до нас, не до наших проблем. А это значило, как сказал А.Фадеев в последней фразе романа "Разгром", "надо было жить и исполнять свои обязанности". Время испытаний ещё только начиналось... Наверное, отчаянная вера в жизнь и смогла исторгнуть из обиженной души незамысловатые стихи, нацарапанные мною на стене тюремного карцера в ленинградских "Крестах" в 1939 году:

Придёт тот час, когда отсюда,

Из этой камеры сырой,

Я выйду, и раскроет всюду

Все двери "цирик" предо мной!

 

- 72 -

Я возвращусь в тот мир, где прежде

Свободным гражданином был,

Где, преисполненный надежды,

Мечтал, работал и любил!

 

В тот мир, где юность дней искрилась,

Где славить солнце дал обет,

В тот мир, где вера в справедливость

Была девизом многих лет!

И тот из нас, кто сумел сохранить веру, нашёл в себе силы "жить и исполнять свои обязанности", - выжил, кто не сохранил, - погиб.

Потому как "деньги потерял - ничего не потерял, здоровье потерял - кое-что потерял, веру потерял - всё потерял!".