- 202 -

9 декабря 1986 года в двенадцатом часу дня я получила срочную телеграмму из Чистополя: «Ваш муж Марченко Анатолий Тихонович скончался в больнице. Возможности приезда срочно дайте ответ. Ахмадеев».

В этот момент я собиралась выйти из дому, чтобы отправить мужу посылку. Несколько дней, как у меня упал камень с души: я получила письмо от мужа, Анатолий просил прислать продуктовую посылку. Я поняла это однозначно — четырехмесячная голодовка закончилась. Жизнь мужа уже вне опасности. В последнее время у меня возникло ощущение, что он вскоре будет на свободе, я надеялась, что наша встреча с ним — дело дней.

Сообщение о смерти Анатолия ударило меня прямо в сердце.

 

* * *

 

9 декабря мы выехали в Чистополь — мои родные, несколько друзей, наш с Анатолием 13-летний сын Павел и я. Девять человек. 10-го днем добрались до городка, в 4 часа были у ворот Чистопольской тюрьмы. Начальник тюрьмы Ахмадеев сказался больным, и до самого отъезда я так и не добилась встречи с ним. Меня принял замполит Чурбанов, все дальнейшие беседы велись только с ним, больше никого из администрации тюрьмы нам увидеть не удалось, а в последний день Чурбанов, выйдя к нам за ворота, жестко сказал: «Больше никто с вами встречаться не будет».

В первый вечер с нами беседовал начальник медчасти Альмеев — он же единственный врач на всю тюрьму. Но это была единственная встреча с медицинским работником тюрьмы: уже 11-го он исчез навсегда.

 

- 203 -

У нас, конечно, были вопросы — и каждый день возникали новые: отчего умер Анатолий Марченко? в каком состоянии он был в последнее время? действительно ли он снял голодовку и когда? был ли он в сознании, когда умирал? кто был при нем в последние часы его жизни?

Альмеев и Чурбанов начали со лжи и ложью кончили. На большую часть вопросов мы вообще не получили ответа.

Чурбанов был озабочен одним: как можно скорее, завтра же, в 9 часов утра похоронить, зарыть тело Анатолия Марченко. Мы просили отдать нам тело, чтобы похоронить его в Москве, там же, где покоится прах моих родителей. Категорический отказ: «Заключенных, умерших в тюрьме, хоронит администрация в присутствии родственников». Мы сказали, что хотим хоронить Анатолия по православному обряду, с отпеванием в церкви. Тоже отказ. «Вы увидите тело в морге, в гробу, приготовленным для похорон. Вы получите возможность там с ним проститься».

В этот вечер мы не получили возможности увидеть покойного и провести около гроба последнюю ночь.

Но потом мы узнали, что умерший все же был не один: с рассвета 9-го до самых похорон в морге, в прозекторской, неотлучно дежурили три сотрудника МВД (или КГБ). Они охраняли мертвого Анатолия Марченко!

После наших ночных телеграмм и звонков в Москву и в Казань нам все же разрешили отпеть Анатолия в православной церкви Чистополя и отодвинули похороны на два часа.

В похоронный автобус набились люди в штатском, не отходившие от нас ни на минуту. За автобусом ехал газик с «сопровождающими». Автобус подогнали к моргу, как «воронок», — вплотную. Из газика выскочил Чурбанов и скомандовал нам: «Всем сидеть на местах! Сейчас мы внесем гроб». Но все мы

 

- 204 -

встали и сказали, что не дадим никому из них прикоснуться к гробу, сами вынесем его, сами похороним. Нас не хотели впускать в морг, но мы вошли.

В сосновом некрашеном, плохо оструганном гробу лежал Толя.

Мы сами внесли гроб в автобус. Нас было девять человек: три женщины, два мальчика и четверо мужчин. Автобус подъехал к церкви, мы внесли гроб в церковь. Сопровождавшие нас люди тоже вошли в церковь — и сняли шапки. Они стояли в стороне.

Вскоре священник начал отпевание. Он служил вдохновенно, и хор из нескольких старушек пел необычайно красиво и прочувствованно. Священник посыпал в гроб землю, и мы забили крышку. Старушки с пением проводили гроб до автобуса.

Автобус в сопровождении газика выехал за город и поехал по пустынной дороге к кладбищу. Здесь была уже вырыта глубокая могила, на ней лежали два лома, чтобы поставить гроб. Наши мужчины и мальчики, оскальзываясь на замерзших комьях земли, понесли гроб к могиле. Паша тоже нес гроб с телом отца.

Вокруг было пустынно, дул сильный ветер, никого не было, кроме нас и Гол много конвоя. Все необходимое — длинное белое полотенце, лопаты — было у них наготове. Но они поняли, что мы не дадим им подойти к могиле, и стояли в стороне «до конца операции», как выразился один из них.

Толины друзья произнесли над могилой несколько прощальных слов. И мы стали засыпать могилу землей — сначала руками, потом лопатами. Через час насыпали высокий холм. Положили сверху живые и искусственные цветы, яблоки и покрошили хлеба. Поставили белый сосновый крест — надеюсь, его

 

- 205 -

делали в тюрьме заключенные. На кресте я написала шариковой ручкой: «Анатолий Марченко. 23.1.1938 — 8.12.1986».

 

* * *

 

Все эти дни — 10, 11 и 12 декабря — я пыталась выяснить обстоятельства гибели моего мужа. Мне это не удалось.

Последние месяцы жизни Марченко власти окружили такой плотной атмосферой тайны, что через нее почти невозможно пробиться. Тайна эта покоится на стремлении вместе с телом Анатолия похоронить и смысл всей его жизни, смысл его борьбы в эти последние месяцы.

Власти лгут, уклоняются от ответов, попросту скрываются от меня

Подлинный диагноз от меня утаивают. Альмеев сообщил, что смерть последовала от нарастающей сердечно-легочной недостаточности, вызванной дистрофией миокарда. Но врач-невропатолог городской больницы, видевший Марченко непосредственно перед смертью, рассказал нам, что его привезли с нарушением дыхательных, глотательных и речевых функций. По мнению этого врача, Анатолий скончался от инсульта ишемического типа. Кому из них верить? Тюремный врач не случайно изо всех сил настаивает на версии о сердечной болезни — власти боятся, что я вспомню, как в декабре 1983 г. надзиратели в пермском лагере били Марченко головой о цементный пол. Били до тех пор, пока он не потерял сознание, потом бросили на пол в карцере, закованного в наручники. У него была нарушена функция дыхания, и только по требованию других заключенных, слышавших его хрипы, ему оказали медицинскую помощь. Еще несколько дней у Анатолия оставались острые последствия

 

- 206 -

избиения: нарушения обоняния, зрения, вкуса. Это не прошло бесследно — в течение трех последних лет его мучили головные боли и головокружения. Яне медик, но не могу не понять, что неврологические последствия избиения могли оказаться именно той самой причиной, которая привела к нарушению мозгового кровообращения, если, конечно, верить этой версии.

Но и другой выдвигаемый властями вариант диагноза все равно не может скрыть истины — ведь «сердечно-легочная недостаточность в результате дистрофии миокарда» есть ни что иное, как следствие голодовки, которую он держал с 4 августа.

И в том, и в другом случае Анатолий не умер «естественной смертью», как пытаются меня уверить, — его убила тюрьма.

Равным образом от меня скрывают и обстоятельства болезни. За две недели до гибели мужа мне сообщили в КГБ СССР, что он «чувствует себя великолепно». 11 декабря, отвечая на мои вопросы о последних днях жизни Марченко, замполит Чурбанов проговорился: «Он иногда вставал». Это значит только одно — состояние Анатолия было тяжелым задолго до смерти. А накануне, 10 декабря, Альмеев говорил: «Ему внезапно стало плохо, и мы тут же отправили его в больницу». В этот же день в Москве, как я теперь знаю, официальные лица заявили западным корреспондентам, что «Марченко скончался в результате тяжелой и продолжительной болезни».

Во всем, что касается обстоятельств тюремной жизни Анатолия Марченко,— путаница и ложь.

На вопрос: «За что мужа лишали всех свиданий, сажали в карцер, переводили с общего тюремного режима на строгий?» (самый страшный из существующих у нас в стране видов режима — строгий тюремный, его Марченко испытал неоднократно), — Чурбанов вдруг ответил, что вообще-то «у нас к Марченко претензий не было».

 

- 207 -

Если не у них, то у кого? Следует ли понимать его так, что они только исполнители чьей-то более высокой воли, согласно которой Марченко должен был погибнуть? А может быть. Чурбанов просто снимает с себя ответственность за гибель моего мужа? Замполит то заявлял, что Марченко не заставляли работать в тюрьме, что от него — цитирую — «и не требовали нормы», то он же зачитывал приказ от августа 1986 г.: «Лишить Марченко свидания за злостное невыполнение нормы». То он говорил, что к Марченко никто из работников КГБ не приходил и не приезжал, то вдруг проболтался: «Откуда я могу знать, у них свободный вход, меня не уведомляют».

Но главная ложь — это ложь о голодовке.

На вопрос: голодал ли мой муж, когда, с какого дня и по какой, Чурбанов не посмел сказать «нет». Но и не сказал правду. Его слова: «то голодал, то нет, разное бывало».

— Назовите нам точные даты!

—Да, знаете, не упомню.

Это повторялось несколько раз.

Каждому, кто знал Толю, ясно, что якобы многократные объявления и снятия голодовки — ложь.

Мне же достоверно известно из нескольких источников, не все из которых я могу назвать, следующее:

4 августа 1986 года Марченко объявил голодовку. Возможно, она продолжалась до смерти, возможно, была снята в конце ноября — об этом позже. Но в августе, сентябре, октябре, ноябре — Анатолий голодал.

Немедленно по объявлении голодовки он был переведен на строгий тюремный режим. Еще через два дня его лишили свиданий со мной и с сыном. Что еще с ним делали — пока сказать не могу, но Марченко не прекращал голодовку ни в августе, ни в сентябре, ни в октябре.

 

- 208 -

Где-то после 8 октября ему продлили строгий режим, а вскоре произошло нечто важное, чему пока нет точного объяснения: или Марченко был вывезен из Чистополя, или месяц он находился в карцере. У меня есть основания предполагать, что более вероятно последнее. Это значит, что он, на третьем месяце голодовки, был лишен теплой одежды, одеяла, матраса; он не получал писем, журналов, книг, не имел права писать. Анатолия убивали.

Мой вопрос Чурбанову: «Его кормили искусственно?» — «Нет, что вы», — отвечает он. Надеюсь, что врет.

Наступил ноябрь. Администрация тюрьмы утверждает, что в начале ноября Марченко перевели в больничную палату в тюрьме, где он получал диетпитание. Ложь! Голодовка продолжалась.

В ноябре усилились требования мировой общественности освободить Анатолия Марченко. Власти обдумывали возможность переговоров со мною по этому поводу. Марченко же по-прежнему голодал, состояние его приближалось к критическому.

13 ноября переговоры начались. В этот день со мной беседовал ответственный партийный работник, уполномоченный, как он сказал, ответить на мое письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС. (Письмо о необходимости срочно решить судьбу Марченко я отправила Горбачеву в январе 1986 г., но время «ответа» подошло лишь сейчас, когда весь мир требовал свободы для Марченко, а он погибал в Чистополе.) Этот партийный работник посоветовал мне написать просьбу о помиловании мужа, 20 ноября я отправила такую просьбу.

21 ноября в КГБ СССР мне предложили срочную эмиграцию в Израиль совместно с Анатолием и сыном. «Решайте немедленно», — настаивали «по поручению руководства» сотрудники Тополев и Белов. Я потребовала свидания с мужем. 24-го они же заявили;

 

- 209 -

«Свидания не будет, но пишите заявление о свидании». Я написала. Через два дня, как я думаю, муж снял голодовку. Два факта говорят в пользу этого: 26 ноября в Чистополе мужу вдруг выписывают продуктов на пять рублей из внутреннего магазина. Об этом я узнала из тюремной платежной ведомости Марченко. Документ, по оплошности начальства на несколько минут попавший ко мне в руки, рассказал о многом. (В частности, он убедительно подтвердил факт непрерывной голодовки в августе-ноябре.)

Но под записью от 26 ноября положенной подписи Марченко нет. Значит, он не обращался к ним с просьбой о продуктах. Он не обращался к ним ни с какой просьбой. Но им было приказано — поднять Марченко на ноги, привести измученного человека в такой вид, чтобы его можно было показать мне или, если мы согласимся на эмиграцию, — людям Запада.

Второй факт — 28 ноября Толя послал мне письмо с просьбой о продуктовой посылке для него на имя начальника санчасти. Ни посылка, ни письмо не были ему положены. Если это письмо подлинное, значит, голодовка была снята или, возможно, он готовился к ее снятию.

Однако, снял Анатолий голодовку или нет, несомненно, что в самом конце ноября произошло резкое ухудшение его здоровья. Был ли это инсульт, было ли что другое, но последние дни он уже умирал. Даже и теперь мне не разрешили увидеться с умирающим мужем. Смерть его не была неожиданной для администрации тюрьмы, как бы ни пытались уверить меня в обратном.

Теперь главное. Основным требованием голодовки было освобождение политических заключенных в СССР. Мне точно известно: голодовка, начатая 4 августа, должна была продлиться, как минимум, до 4 мая. Никакие послабления режима лично для Марченко не могли бы ее прекратить.

 

- 210 -

Единственное объяснение снятия голодовки (если оно имело место) — мужу сообщили, что в ближайшее время будет решен вопрос о политической амнистии. Кто мог сообщить? Очевидно, кто-то из высокопоставленных московских чиновников, приезжавших к нему 25-26 ноября.

 

* * *

 

Отчего умер Анатолий Марченко?

Диагнозы, сообщенные мне, противоречат друг другу. Однако, это все устные сообщения. Лживые устные сообщения.

Справки о смерти моего мужа мне не выдали.

Историю болезни мужа мне не показали. Даже краткую выписку из нее отказались сделать. Или хотя бы зачитать.

Мне не выдали и даже не показали заключение патологоанатомической экспертизы.

Мне отказались даже дать справку о захоронении.

Итак, у меня нет ни одного документа, связанного со смертью мужа. Только уведомляющая телеграмма. Конечно, незаверенная, т. е. также не являющаяся документом.

Не возвращены письма друзей к Марченко, часть фотографий, бывших у него, пропали мои последние письма к Анатолию, Мне не выдали никаких записей моего мужа. А он вел их постоянно — это мне известно. Не отдали сделанные им вырезки из газет и журналов с его пометками.

Мне не отдали последнее письмо мужа — письмо, которое он писал в октябре и должен был отправить в первых числах декабря. Почему? По единственной причине — власти боятся, что записи раскроют нам об-

 

- 211 -

стоятельства последних месяцев жизни Анатолия Марченко.

Тайна, которой власти окружили гибель моего мужа, не скрывает главного: Анатолий погиб в бою. Этот бой для него начался четверть века назад, и никогда, ни разу не поднял он белого флага перемирия. Двадцать лет из этих двадцати пяти его война шла в тюремных камерах, в лагерных бараках, в ссылках. Анатолий мог жить на воле, но сознательно выбрал тюрьму — чтобы другие были свободны.

Я бесконечно благодарна всем, кто принял участие в судьбе моего мужа. Я прошу всех — близких и далеких — не забывать, «дело Марченко» не закрыто. Всеобщая политическая амнистия, свобода всем политическим заключенным — за это святое дело Анатолий отдал свою жизнь, за это он голодал последние четыре месяца, за это он и погиб в страшной Чистопольской тюрьме 8 декабря 1986 года.

 

Москва, 13-14 декабря 1986 г.

Лариса Богораз