АД НА ЗЕМЛЕ

Нас снова пересчитали и проверяли довольно долго, затем выстроили рядами, окружили охраной и повели к пустой площади, где уже стоял "черный ворон", в который нас втолкнули. Машина неслась на большой скорости по очень плохой дороге. Сильно трясло, один падал на другого, и все мы задыхались от тесноты.

Наконец, машина остановилась, дверь открылась, и мы вдохнули свежий воздух, хотя и он для нас был отравлен: мы оказались во дворе ташкентской пересылки.

Нас снова выстроили и проверили, не сбежал ли кто, после этого загнали в какой-то барак, который произвел на всех ужасное впечатление. Он напоминал брошенное гумно. Очень длинный и очень высокий, бесконечный потолок с дырявой крышей. Вдоль всего гумна тянулись шестиэтажные нары, одни над другими, переполненные арестантами. Страшную вонь и грязь невозможно описать. Свободных мест, как всегда, не было.

Мы кое-как забрались на шестой этаж, что для многих было уже нелегким делом, положили пожитки и легли спать. Вдруг группа молодых парней набросилась на нас, даже не так на нас, как на наши вещи. Это были так называемые малолетки, которые, в основном, отбывали срок за мелкие преступления. Большинство из них было из детдомов, куда они попали по самым различным причинам. Кроме сирот, были среди них и дети осужденных родителей. Будучи голодными, они крали и за это попадали в лагеря.

Эта молодежь подпадала под влияние профессиональных преступников, которые пользовались ими для своих целей. Жертвами этих грабительских нападений обычно оказывались новоприбыв-

шие заключенные, в основном такие, которые имели политические статьи. Часто эти нападения совершались с молчаливого согласия и содействия лагерного или тюремного руководства. Этих малолетних преступников называли "шакалами".

Теперь "шакалы" набросились на нас. Мы уже знали, что единственный путь защиты — это физическая сила. К счастью, среди нас еще было несколько сильных. Это были Тувья Апельштейн, латыш Вацис Башбулас, Аба Цвилинг и другие. Они избили "шакалов" и некоторых из них сбросили с высоких нар на землю. Остальные разбежались. С тех пор они избегали нас и больше не трогали.

Днем бараки были открыты, и мы имели возможность двигаться свободно по территории пересылки. Когда я вышел из барака, то увидел страшную картину, которую никогда не забуду. На всей огромной территории пересылки стояло колоссальное количество этих бараков-монстров, среди которых кружили без какой-либо цели тысячи голодных, оборванных, грязных людей. У меня создалось впечатление, что администрация пересылки не знала точного числа заключенных, которые там находились.

Условия, в которых пребывали тысячи арестантов, были наиболее ужасными из всех, которые я когда-либо видел. В течение дня мы получали кусочек липкого хлеба и суп, который так вонял клопами, что, несмотря на невыносимое чувство голода, есть его было почти невозможно.

Голод, грязь и отсутствие элементарных санитарно-медицинских условий способствовали распространению всевозможных заразных болезней, в основном дизентерии и тифа. Невозможная теснота также содействовала вспышкам эпидемий. Арестанты буквально лежали друг на друге, и никто не заботился о том, чтобы изолировать больных. Если же больной с высокой температурой уже не был в состоянии забраться на верхние нары, то залезал под нижние, на самый бетон, где он валялся всеми забытый, пока не скончается. Это называлось "самому итти в могилу".

Однажды я задержался немного дольше в бараке. Вошел человек, одетый в белый халат. Его называли "санитаром". Он держал в руке железный крюк длиной, примерно, в метр, с острым загнутым концом. "Санитар" начал шарить крюком под нижними нарами. Я наблюдал с любопытством за происходящим.

Он вдруг напрягся и схватился обеими руками за крюк, и я стал свидетелем ужасающего зрелища: он вытащил из-под нар труп, затем еще один. Заключенные, сопровождавшие "санитара", взвалили мертвецов на носилки и вынесли их.

Нервы не выдерживали, я вышел во двор и увидел картину еще более страшную. Тянулся длинный ряд заключенных, которые тащили мертвых на деревянных носилках. Этой ужасной работой были заняты в основном арестанты-узбеки. Они с трудом переставляли ноги, поэтому создавалось впечатление чудовищного марша мертвецов, тащивших на себе покойников.

Признаюсь, что после всего увиденного, я лишился способности нормально мыслить. Я бегом вернулся в свой барак, улегся на свое место, перестал есть, прекратил всякое общение с другими, даже с моими ближайшими знакомыми. Меня стало преследовать чувство, что если я спущусь с нар, то у меня уже не хватит сил забраться наверх, и я буду вынужден лечь внизу, на бетоне, и умру. В своем воображении я отчетливо видел, как "санитар" вытаскивает мой труп с помощью железного крюка из-под нар. (Нужно напомнить, что "санитар" не приходил ежедневно, а запах разложения, который мы ощущали, когда нас впервые вогнали в барак, исходил от мертвых тел, находящихся под нарами в течение нескольких суток, и никто не обращал на это внимания) .

Если мне удалось выбраться живым из ташкентской пересылки, которую нельзя назвать иначе, как все круги ада на земле, то этим я обязан моему другу Егошуа Шпайхеру, еврею из Борислава, с которым мы подружились еще в Ашхабаде. Его также судили за попытку перехода границы в Иран.

Мы, евреи из Польши, Литвы, Латвии и других мест, старались держаться все вместе, насколько, разумеется, это было возможным в тех кошмарных условиях. Мы были как братья в беде и чувство общности судеб склонило нас к взаимной помощи.

Существующие в лагере условия превращали людей в зверей. Как только заключенный доходил до такого состояния, что не в силах был съедать свой кусок хлеба, другой уже ждал минуты, когда сможет его вырвать у умирающего. Егошуа Шпайхер защищал меня. Ежедневно он получал мою порцию еды и приносил мне. Беспрестанно, с огромным терпением и тактом он давал мне понять, что так вести себя не имеет смысла. Наконец,

после долгих убеждений я согласился пойти с ним вместе в медпункт.

Этот медпункт фактически не оказывал никакой медицинской помощи. Там даже не было врача, а только человек, который официально назывался "лекпом", т. е. помощник лекаря. Шпайхер рассказал ему о моем состоянии. Он осмотрел меня, дал выпить какое-то лекарство и заявил, что я совершенно здоров. Посещение медпункта вернуло меня к жизни.

Через несколько дней после нашего прибытия доставили в барак группу людей, которые выделялись среди арестантов своим внешним видом. Было видно, что это — интеллектуалы. Они держались группой, обособленно от всех других. Поскольку на нарах не было свободного места, они стояли в середине барака, прислонившись к нарам. Ночью, когда закрыли барак, и уже не разрешалось расхаживать, они разыскали единственный свободный угол, где стояла огромная, почти на двести литров, "параша".

Там, возле "параши", они просиживали все ночи. Я попытался заговорить с ними. Единственное, что удалось узнать, - они были профессора Тбилисского Университета. Страшно перепуганные, они не хотели рассказывать о причинах массового ареста.