- 76 -

ПО ПЕРВОМУ ЭТАПУ

Ежедневно вызывали людей из камеры; они уже не возвращались. Это служило признаком, что они ушли с этапом. Я ждал своей очереди, которая наступила почти через 2 месяца.

В определенный день, когда охранник открыл дверь, я услышал среди прочих и мою фамилию. Вместе со мной было еще восемь евреев: Егошуа Шпайхер, Яков Шлетер, Меир Финкельштейн, Лева Финкель, Мотл Тойбенфлигель, Шломо Малунек, Яша Эпельштейн и Барух Абрамович. Нам приказали собираться с вещами. Через несколько минут дверь снова раскрылась. Мы еще не успели попрощаться с товарищами по камере, как они уже успели захватить освобожденные нами места на нарах, потому что в камере царила такая теснота, что для того, чтобы добраться до дверей, надо было шагать через людей, лежащих на полу впритык друг к другу.

Нас ввели через длинный коридор на тюремный двор. Здесь уже находилась группа примерно в 60 заключенных, среди которых, впервые после моего ареста, я увидел знакомых из Ашхабада, которых арестовали еще до меня. Мы переглянулись понимающими взглядами. Нас построили для медицинского осмотра. Каждого отдельно вводили в комнату, где сидела молодая женщина в белом халате. Она приказывала спускать брюки, внимательно осматривала половые органы и спрашивала, не болел ли кто сифилисом.

После этого обследования нас поместили в какую-то развалину, где были ободранные стены, сломанная крыша, а земля покрыта экскрементами так, что невозможно было ступить ни одного шага, чтобы не наступить на это. О том, чтобы сесть, или положить вещи, не могло быть и речи.

 

- 77 -

Нас там держали приблизительно 2 часа, но казалось, что время тянется целую вечность. Вонь была невыносимой, доводящей до обморочного состояния.

Наконец, дверь открылась, и нас вывели во двор, где этапы подготовлялись к транспортировке. Появился офицер НКВД, который, видимо, был начальником тюрьмы. Он осмотрел каждого из нас. Когда он поднял руку, то я увидел на ней свои часы, которые у меня забрали при аресте.

Началась проверка. Каждый, кого называли, должен был выйти на два шага из своего ряда, подойти к столику и назвать заново имя и отчество, параграф, по которому был судим, и срок заключения. Тогда начальник конвоя, который сопровождал нас в пути, принимал личное дело арестанта, который переходил при этом на другую сторону двора.

Мы уже стояли там некоторое время. Ворота раскрылись, прибыл "черный ворон", нас втолкнули туда, и машина тронулась. Куда нас везут - этого никто не знал. К счастью, поездка продолжалась недолго. Когда мы вышли из машины, то я убедился, что находимся недалеко от ашхабадского вокзала.

Падал легкий снег. Нас подвезли к отдельному перрону, где уже стоял особый вагон для заключенных, так называемый "вагон-зак" или, как народ его называл, "столыпинский вагон", по имени царского министра внутренних дел Столыпина, который прославился своей жестокостью еще в начале двадцатого столетия.

Охраняемые вооруженными солдатами, мы стояли построенные у дверей вагона. Вызывали нас по алфавиту. В вагоне были 3 камеры и кабина для охраны. В каждой камере было двое нар, сбитых из голых грязных досок; туда затолкали 20 заключенных. Теснота страшная: негде повернуться, мы были тесно прижаты друг к другу. К тому же каждый прижимал к себе свои пожитки, чтобы их не украли, потому что величайшим сокровищем арестанта была пайка хлеба и соленая рыба, что являлось нашим единственным питанием на дорогу. Никто не знал, на сколько времени этого продовольствия должно хватить.

Охранник закрыл за нами дверь и начал шагать по коридору из конца в конец. Время от времени он наблюдал за нами через окошко в двери.

 

- 78 -

Вдруг последовал сильный толчок, и нас всех подбросило и свалило друг на друга. Оказалось, что прицепили вагон к паровозу, который до этого маневрировал по рельсам железнодорожного узла. Снова удар - на этот раз нас прицепили к длинному грузовому составу.

Послышался свисток паровоза, и наш вагон рванулся с места. Начался длинный путь, полный тяжких испытаний и страданий.

Мы ехали на юг, по направлению к Узбекистану. Поезд двигался медленно, не прибавляя скорости, через плоские и пустые местности, но мы почти ничего не видели, т. к. окошки были маленькие и к тому же еще зарешеченные.

Как только каждый из нас успел захватить место на нарах, то все сразу набросились на еду. Каждый получил перед отправкой буханку липкого черного хлеба, весом с килограмм, и четыре рыбки, с которых капала соль. Ножа не было, нечем было резать хлеб и чистить рыбки. Не было и воды для того, чтобы хоть немного смыть соль с рыб. Поэтому мы зубами отрывали то кусок хлеба, то кусок рыбы. Большинство заключенных не могли удержаться и съедали все за один раз, не думая о том, что будет завтра. Я оставил часть еды на другой раз. Наступила ночь, измученный усталостью и переживаниями, я сразу уснул. Долго спать не удалось, потому что съеденная селедка давала себя знать; безумно мучила жажда, все начали стучать в дверь, умоляя дать им хоть немного воды.

Так продолжалось до утра, пока поезд не остановился на какой-то станции для того, чтобы сменить паровоз. Охранники принесли нам "кипяток", т. е. горячую воду, которая имеется в избытке на каждой железнодорожной станции в Советском Союзе. Этого кипятка должно было хватить на целый день, т. к. посуды, куда бы можно было набрать запас воды, у нас не было.

К счастью, на этот раз мы мучились недолго. Вечером поезд остановился. Мы почувствовали, что наш вагон отцепляют от длинного состава.

Открылись двери, и нам велели выходить.

Мы очутились на перроне, построенном отдельно возле запасного пути. На расстоянии нескольких сот метров виднелась большая железнодорожная станция. Мы прибыли в Ташкент, столицу Узбекистана.