В ПРОКУРАТУРУ СССР

ОТЗЫВЫ УЧЕНЫХ О Л. Н. ГУМИЛЕВЕ^*

 

Л. Н. Гумилева знаю давно, с 1935 г., когда он участвовал в руководимых мною Саркелской и Манычской археологических экспедициях. Он был тогда студентом ЛГУ. В эти же годы определился его интерес к истории тюркских кочевых народов, и он довольно часто консультировался со мной по вопросам, занимавшим его исследовательское внимание. Им была написана работа «О порядке престолонаследия у тюрок-тю-кю», представляющая значительный научный интерес, особенно по сходству этого порядка с известным у русских князей удельного периода.

В 1938 г. Л. Н. Гумилев был репрессирован и исчез из моего поля зрения до 1945 г., когда он вернулся из армии по демобилизации с огромной жаждой вновь заняться научной работой. Очень быстро сдав государственные экзамены, а затем и кандидатский минимум, Л. Н. Гумилев успешно защитил диссертацию на степень кандидата исторических наук. Представленная им работа «Политическая история тюрок-тю-кю» обладает весьма высокими научными качествами и свидетельствует о незаурядном даровании автора и о его блестящих знаниях в области избранной специальности. В ней в полной мере сказалась и хорошая лингвистическая подготовка Л. Н. Гумилева. Помимо знания западноевропейских языков, он обнаружил владение иранскими и тюркскими языками, а в приложении к своей работе он дал прекрасный стихотворный перевод большого отрывка из Шахнаме. В1947 г. Л. Н. Гумилев участвовал в Юго-Подольской археологической экспедиции, опять под моим руководством, а в следующем году в

 

экспедиции С. И. Руденко на Алтай для раскопок знаменитых Пазырыкских курганов.

Живя случайными, главным образом, литературными заработками, в 1949 г. Л. Н. Гумилев получил, наконец, штатную должность в Музее Антропологии и Этнографии АН СССР. Казалось, что теперь он без помех может отдаться любимому делу и осуществить свои большие замыслы в области изучения истории Центральной Азии. Однако в 1949 г. Л. Н. Гумилев исчез, и я, до сих пор не получая о нем каких-либо известий, думал, что его нет уже в живых.

Я хорошо знаю Л. Н. Гумилева, знаю его неуравновешенный, впечатлительный характер, знаю его неустойчивость и склонность к беспорядочному образу жизни, и, тем не менее, считаю его порядочным честным человеком, лояльным советским гражданином.

Несмотря на трагический конец его отца, на несчастья, обрушившиеся на его мать, на многие несправедливости, допущенные к нему лично, Л. Н. Гумилев не озлобился и не стал врагом Советской власти. Наоборот, он отчетливо понимал логику событий, историческую закономерность социалистического строительства и сочувствовал успехам социализма. Л. Н. Гумилев упорно боролся с остатками индивидуализма и волюнтаризма, воспринятого им в юношестве, и полностью понимал и принимал учение диалектического материализма, хотя и не терпел схоластики и начетничества.

Встречая подозрительное к себе отношение, Л. Н. Гумилев нередко реагировал на него по-ребячески, показывая себя хуже, чем есть. Отличаясь острым умом и злым языком, он преследовал своих врагов насмешками, которые вызывали к нему ненависть. Обладая прекрасной памятью и обширными знаниями, Л. Н. Гумилев нередко критиковал, и притом очень остро, «маститых» ученых, что также не способствовало спокойствию его существования. Л. Н. Гумилев никогда не был сторонником теории Н. Я. Марра и никогда не упускал случая вступить в полемику с марристами, что, при господстве марризма в нашей науке, создало ему репутацию человека с антисоветской направленностью.

 

Особенно острым были столкновения Л. Н. Гумилева с его официальным руководителем акад. Козиным и с проф. А. Н. Берштамом, которых он неоднократно уличал в грубых фактических ошибках.

Я сам, увлекаясь теорией Н. Я. Марра, неоднократно вступал в теоретические споры с Л. Н. Гумилевым, но должен заявить, что никогда, при самой острой дискуссии, не слышал от него никаких суждений, которые могли бы посеять во мне подозрения относительно советского лица Л. Н. Гумилева. Никогда я не видел в нем врага, поэтому всем, чем только мог, старался помочь этому молодому и очень талантливому ученому. Я был уверен, что со временем он станет гордостью советской исторической науки.

И теперь, оглядываясь на прошлое, я не вижу никаких причин, точнее, не знаю никаких причин для изоляции Л. Н. Гумилева. То, что он проявлял нетерпимость к глупости и невежеству и открыто разоблачал примазавшихся к науке — не преступление, хотя и вызывало острую ненависть к Л. Н. Гумилеву со стороны подобных личностей.

Со статьей УК РСФСР ознакомлен.

Доктор исторических наук,

проф. М. И. Артамонов^*.

Член КПСС с 1940 г.

19.ХII.1955 г.

 

* * *

Насколько мне известно, в настоящее время производится пересмотр дел осужденных за время, когда во главе органов государственной безопасности стоял Берия. В связи с этим позволяю себе обратиться к Вам с усердной просьбой ускорить рассмотрение дела Льва Николаевича Гумилева, 1912 года рождения, арестованного 6.ХI.1949 в Ленинграде.

Я беру на себя смелость сказать, что достаточно хорошо знаю Л. Н. Гумилева, как моего ученика со студенческой скамьи и как сотрудника Института Востоковедения Академии Наук в Ленин-

 

граде, которого я был тогда директором, чтобы со всей убежденностью утверждать, что он вполне честный советский человек, преданный Родине и Советской власти. Я уверен, что пересмотр дела покажет это с полной очевидностью.

Со своей стороны, я хочу засвидетельствовать, что Л. Н. Гумилев выдающийся знаток истории Среднего Востока, отсутствие которого из наших рядов приносит большой ущерб нашему делу. Его отличные способности и исключительная память позволили ему, даже находясь в условиях своего места заключения и будучи болен, написать две крупных и солидных научных работы, охватывающих историю Средней Азии от Китая (включительно) до Каспия и южнорусских степей и восстанавливающих впервые картину политических событий и общественно-культурной жизни этой огромной области, столь тесно и кровно связанной с СССР исторически и политически.

Но эта работа, как она ни значительна, представляет лишь малую долю того, что этот ученый был бы в состоянии сделать, имея необходимые условия для своей научной работы. И я не могу без глубокой горечи думать о том, что ценная для СССР жизнь крупного специалиста гибнет без всякой вины с его стороны.

Я позволяю себе просить об ускорении пересмотра дела Л. Н. Гумилева, потому что он, насколько мне известно, страдает серьезным заболеванием сердца (перикардит) и язвой 12-типерстной кишки, что в условиях, в которых он находится, грозит ему гибелью. Между тем, особенно теперь, когда враги СССР, во главе с США, ведут ожесточенную идеологическую борьбу против нас в Азии, наличие в наших рядах такой научной величины, как он, было бы чрезвычайно необходимо.

Академик В. Струве^*.

30 ноября 1955 г.

 

* * *

Мне пришлось довольно близко соприкасаться в ходе моей собственной научной работы со Львом Николаевичем Гумиле-

 

вым, который, несмотря на свою молодость, сразу же показал себя крупным, я бы даже сказал выдающимся исследователем прошлого народов Центральной и Средней Азии.

Меня, как и всех, кто мог ознакомиться с его работами, поражала удивительная свежесть его мыслей и подлинная историчность его взглядов, всегда научно обоснованных. Как мне теперь стало известно, он не прекратил своих исследований и в настоящее время.

Нелишне говорить, как важно было бы вернуть этого талантливого и полезного нашей науке молодого исследователя к настоящей жизни в науке. Во всяком случае, все его работы, в том числе его кандидатская диссертация свидетельствуют о том, что в лице Л. Н. Гумилева мы снова получили бы блестящего и подлинно советского ученого, способного внести новый и большой вклад в изучение важных исторических проблем прошлого азиатского материка.

Могу также сказать, что вместе со мной возвращению Л. Н. Гумилева к научной работе были бы рады и многие другие специалисты, которые, так же как и я, высоко ценили его дарование и с большим вниманием читали его работы.

Я прошу поэтому по возможности ускорить пересмотр дела Л. Н. Гумилева в надежде, что здесь во времена Берии могли быть допущены нарушения нашей советской законности и, во всяком случае, если и была вина, то много меньше по объему, чем все то, что он уже перенес в заключении.

Доктор исторических наук,

лауреат Сталинской премии

А. Окладников^*.

Ленинград, 14.ХII.55.