ИЗ ЧЕРНО-БЕЛОГО В ЦВЕТНОЕ

 

Вода точит камень, время пожирает химеры. Наступает время, когда, казалось бы, непреодолимые преграды рушатся и весь мир открывается перед вами.

«У Бога нет ничего невозможного, проси и он даст», — сказал мне как-то один праведник, российский немец Федор из Сибири, теперь гражданин ганзейского Бремена Теодор Шмидт. Встреча с ним на больничной койке не могла быть случайной. Федор укрепил мою веру в Творца, в наличие обратной связи с мирозданием.

Я просил, и Бог дал мне даже больше того, на что я мог рассчитывать. Судьба оказалась так благосклонна ко мне, что событий и впечатлений, выпавших на мою долю, могло бы хватить на несколько жизней. По воле обстоятельств мне посчастливилось общаться со многими выдающимися людьми моего времени, увидеть многие города и страны.

Я объездил Россию от Бреста до Находки, от Норильска до Кушки, исколесил всю Европу, побывал и в Америке, и в Африке, и в Японии, стоял под Южным Крестом у водопада Виктория и около древних пирамид Египта, фотографировался около Эйфелевой башни в Париже и на площади Святого Петра в Риме, купался в Индийском и Атлантическом океанах, плыл на теплоходе по Тихому, участвовал в торжествах по случаю 200-летия Бетховена в ГДР и 200-летия образования Соединенных Штатов в Америке, был в родовом имении Жаклин Кеннеди на острове Род-Айленд в Ньюпорте, где на стене в раме под стеклом выставлен штандарт Президента, который поднимал-

 

ся над домом, когда его посещал Кеннеди, и в селении пигмеев в глубинах лесов Центральной Африки, наблюдал неповторимое зрелище из иллюминатора самолета — восход солнца над красной пустыней Аравийского полуострова, смотрел на Нью-Йорк с высоты Всемирного торгового центра, когда вы видите сверху пролетающие ниже вас самолеты.

* * *

 

Министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева недолюбливала меня. С конца 1968 года я работал помощником одного из ее заместителей Владимира Ивановича Попова, с которым у нее складывались непростые отношения. Он подтрунивал над ней, когда она, вместо театра Ла Скала могла сказать «Скало Милано», или еще что-либо в этом роде. Екатерине Алексеевне об этом, естественно, доносили, и ее неприязнь распространялась и на меня.

Первым моим знакомством со «свободным миром» была командировка в Австрию в 1971 году с гастролями Большого театра. В Вену тогда привезли «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина» в лучших составах. «Онегиным» дирижировал Мстислав Ростропович, только что выпущенный из-под «домашнего ареста» из-за истории с Александром Солженицыным, которому Ростропович предоставил садовый домик на своей даче. Говорили, что он еще шутил тогда, что еще ни у кого в садовниках не было Нобелевского лауреата!

Любопытный факт: я догонял ГАБТ, уже гастролировавший в Венгрии, и в Вену летел один. Я оказался в некотором роде единственным «своим среди чужих»! Самолет был переполнен «лицами кавказской национальности», как сказали бы сейчас, среди них много детей, падающих от ветхости старух и стариков, весь салон был заставлен многочисленными

 

узлами, корзинами и коробками. Царившая перед взлетом гробовая тишина в салоне взорвалась шквалом аплодисментов, как только самолет оторвался от земли. Все с восторгом поздравляли друг друга, обнимались и плакали, пели и радостно кричали. Это грузинские евреи переселялись в Израиль через перевалочный пункт в Вене. Они и впрямь более походили на грузин. Некоторые доставали бутыли с вином и предлагали соседям выпить с ними на радостях. Я с удивлением наблюдал, как одни демонстративно отказывались, всем своим видом подчеркивая, что они правильные евреи и вина не пьют. Другие заговорили на иврите, и было заметно, что это озадачило тех, кто не владел языком Земли Обетованной. Только что все были равны — все были озабоченными советскими евреями, жаждавшими свободы и совсем не ожидавшие, что, избавившись от одних проблем, они приобретают другие. На глазах возникало новое неравенство. Это, впрочем, беда многих эмигрантов — они слишком поздно понимают, что теряют очень многое, а может быть, самое главное, когда назад возврата нет.

В огромном зале аэропорта переселенцев встречал сам Симон Визенталь — Моисей нового исхода евреев в Землю Обетованную.

* * *

 

В один из свободных дней незадолго до конца гастролей труппу пригласили познакомиться с окрестностями Вены. Было начало теплой европейской осени. Нас провезли вдоль Дуная, где на высоких живописных берегах, засаженных ровными рядами виноградников, возвышались древние монастыри. Мы восхищались монументальными готическими сводами с дубовыми резными балками, поражались обилию старинных фолиантов многоярусных монастырских

 

библиотек и завершили вечер в уютном ресторане с традиционным австрийским «Heurigen» ужином из мясных деликатесов и молодым вином.

С тремя солистками Большого театра — Ниной Лебедевой, Татьяной Борисовой и Еленой Образцовой я был посажен в один автомобиль, и мы провели вместе весь этот день. За столом мы тоже оказались вместе.

Стены заведения украшали зеленые венки, перевитые цветными лентами, блики света отражались в пестрых витражах окон. Столы были сервированы овальными кружевными салфетками, и я попросил моих спутниц написать мне что-нибудь на память.

Елена Образцова написала: «Эрик! Я сегодня счастлива вовсе без причины! Просто так! Мы сегодня видели много, много красивого и на душе от этого очень хорошо, а еще и потому, что совсем скоро мы будем дома! Хорошо и все тут, нечего писать! Вино, курица, свечки и аккордеон. Ну вот и все. Элен».

* * *

 

Гастроли Большого театра прошли, как всегда, с блеском, и в завершение в Советском посольстве был устроен грандиозный прием от имени Министерства культуры. Сама г-жа Фурцева, прибывшая в Вену с многочисленной свитой, встречала гостей у подножья высокой беломраморной лестницы посольства и лично пожимала руку каждого, обмениваясь с ним несколькими комплиментарными фразами. На меня она посмотрела с нескрываемым изумлением, ее лицо исказилось, и она просвистела свирепым шепотом: «А Вы что здесь делаете?» — «Я здесь переводчиком с Большим театром», — ответил я. — «Кто разрешил?» — она строго посмотрела на своих сопровождающих и закончила зло: «Чтобы этого больше не было!» Это должно было означать, что с этого момента для меня навсегда был заказан выезд за рубеж. Однако мы с шефом понимали и дополняли друг друга, и он всегда находил способ отправить меня в командировку в обход запрета.