ГЛАВА 4

УЖАСНЫЙ ПЕРЕХОД

 

Сазонов — плотовщик — Горькое разочарование — Кладовая косарей — Грабеж коммунистической фермы — Неминуемая гибель — Плавательный рекорд Сазонова.

 

Мы продолжили свое изнурительное путешествие через болото, поросшее густыми кустарниками. Надежда сменилась в наших сердцах отчаянием. Время от времени мы без сил падали на землю от истощения и усталости. Мои обмороженные ноги причиняли ужасную боль. Мы продолжали следовать почти строго на юг вдоль реки Кемь, а затем повернули на запад. Таким образом, падая и поднимаясь снова, непрестанно проваливаясь в болотистую воду, мы покрыли 25 миль. Впереди показалось большое озеро. На его берегу было несколько рыбацких хижин, но дома никого не оказалось. Мы прихватили немного съестного, оставив на камне червонец с запиской следующего содержания: «Простите, но нужда заставляет нас заниматься воровством. Вот вам червонец».

Длительное время мы не представляли, как перебраться через озеро. Попытались обойти его вокруг, прошли десять миль — и никакой надежды, всюду вода. Тогда Сазонов, выросший вблизи водоема, смастерил несколько необычных маленьких плотов, связывая чем попало планки. В ход было пущено все, что имелось в нашем распоряжении: ремни от винтовок, пояса, рубахи. После этого Сазонов перевез нас на противоположный берег. Мне запомнилось, что переправа по озеру отняла у нас последние силы. Воскрешая теперь в памяти весь пройденный в те страшные дни путь, я не могу понять, как нам удалось выдержать такое напряжение (физическое, психическое) и не пасть замертво где-то в карельских торфяниках.

Но, очевидно, Богу было угодно сохранить нас, выведя из густых болотных зарослей, чтобы мы засвидетель-

 

 

ствовали перед всем миром: святые пределы Соловецкого монастыря превращены нечестивым правительством в места неизбывной муки.

Переправившись через озеро, мы решили двигаться строго на запад. Вокруг простирались бесконечные болота без всяких тропинок. У нас не осталось ни кусочка хлеба. В течение трех дней сильный голод был единственным нашим ощущением, поэтому на четвертые сутки, рискуя угодить в засаду, мы все-таки отправились на поиски хлеба. Охотясь за съестным, мы набрели на деревянную дорогу, которая пролегала через болото. Очевидно, ее построили англичане. На ней мы не обнаружили чьих-либо следов. Проведя военный совет, единодушно решили свернуть на север в надежде найти жилье. Прошли 12 миль—ни души. Через некоторое время мы поравнялись с другим озером. На противоположном берегу виднелась большая деревня. Можно было расслышать голоса и собачий лай. Мы медленно доплелись до берега. Бессонов и Сазонов долго стояли у самой воды и громко кричали: «Эй, кто-нибудь!». Наконец нас услышали. Подплыла лодка, на веслах сидел карел. «Можно ли раздобыть у вас хоть сколько-нибудь хлеба? Мы заплатим». «Хлеба раздобыть можно сколько угодно. Да и всего другого тоже,— ответил честный рыбак,— но в деревне чекисты с Соловков. Они разыскивают вас».

Мы опять углубились в заросли кустарника. Беспрерывно шел дождь, стояла сырая и ветреная погода. Более четырех дней мы ничего не ели, а только курили. В конце концов наша группа вышла к деревянной тропинке, проложенной над водой. Она привела нас к маленькому домику среди болота. Мы тщательно осмотрели это местечко, но не обнаружили ничего съестного. Четверо из нас пытались под дождем развести костер из хвороста, а Бессонов продолжал исследовать окрестности. Из своей разведки он вернулся внезапно, держа в руках пять караваев черного хлеба. По пути Бессонов с жадностью поедал кусок за куском. Сначала я думал, что это галлюцинация, вызванная голодом. Но нет же! То был настоящий хлеб, причем в изобилии.

Несомненно, домик принадлежал карельским косарям. Зимой они переносят съестные припасы в дом, поскольку летом до них невозможно добраться — болота превращаются во внутреннее море. Недалеко от избушки

 

Бессонов обнаружил деревянное укрытие, похожее на гигантский гриб. Оно открывалось посредине, и прямо под ним были сложены сотни огромных караваев, три мешка крупы, мешок соли. Наша радость не знала границ. Мы решили хорошо отдохнуть. К счастью, вероятность чекистской засады в центре болота могла быть полностью исключена, поскольку доступ сюда практически был невозможен, кроме как по найденной нами тропинке. Из этого хлеба мы приготовили отвар, зажарили мясо и сварили суп. Мы прожили в избушке, пока хлеба не осталось по пяти буханок на каждого.

Потом — опять на запад. Вода, вода, вода — без конца. Мы шли около недели, имея по пяти буханок на каждого. Найденная тропинка вывела нас к уединенной молочной ферме. Мы спрятались, стали внимательно прислушиваться и через некоторое время отправили Сазонова раздобыть пищу. Когда он вернулся с хлебом и маслом, нам бросилось в глаза, что из избушки выбежала крестьянка и заспешила к лодке, брошенной на берегу. Было ясно: в этом доме живут коммунисты, и женщина направилась за красноармейцами. Мы несколько раз выстрелили в ее сторону, она испугалась и вернулась в дом.

Мы дочиста разграбили этих коммунистов: забрали кадку масла, много белого хлеба и всю имеющуюся рыбу. У нас оказалось так много провизии, что даже Бессонов и я, которые обычно шли во главе отряда только с одними винтовками и прокладывали путь, теперь несли на плечах каждый по мешку.

К этому времени наша одежда превратилась в лохмотья. Колючие кустарники все изодрали в клочья. Ботинки разваливались прямо на глазах. Наши бороды взлохматились и свалялись, лица были невероятно грязные, на коленях и локтях зияли дыры. В общем, мы выглядели, как людоеды или беглецы-каторжники.

Пробираясь через лес по узкой тропинке, мы наткнулись на следы солдатских ботинок и окурок от самокрутки. Так как у нас не осталось больше табаку, мы с жадностью схватили окурок, и каждый сделал no две затяжки. Сазонов и Мальбродский настаивали на том, чтобы покинуть опасную тропинку. Мы вышли к реке. Поиски брода заняли три часа, но его так и не удалось обнаружить. Нам пришлось опять вернуться на покинутую тропинку.

 

После длительного пути мы вышли к месту, где четко просматривались следы многих ног. Это подсказало нам, что граница совсем рядом. Но установить, хотя бы приблизительно, где она, мы не могли. У нас не было карты, и никто не знал, сколько миль нужно пройти, чтобы достичь Финляндии. Стрелка компаса показывала нам только, где находится запад, и это все.

Мы осторожно пошли по следу. В тот момент, когда наш отряд огибал маленькую возвышенность, из-за большой скалы посыпался град пуль. От неожиданности я застыл на месте как вкопанный. Пущенные в нас, чуть ли не в упор, 50 или 60 пуль просвистели мимо, никого не задев. Нам были видны вспышки от производимых со скалы выстрелов. Мелькнула догадка, что попали в засаду, устроенную с обеих сторон тропинки. В данной ситуации спас нас лес, особенно густой в этом месте.

Мы разбежались в разные стороны среди деревьев. Стрельба продолжалась долго. Возможно, это было столкновение с советским пограничным отрядом.

Быстро продвигаясь в западном направлении, мы вновь остановились у реки. Брод так и не был найден. Попытка обогнуть реку тоже ни к чему не привела: мы проделали долгий путь и в итоге вернулись на прежнее место. Через несколько дней выяснилось, что по этой реке проходила граница между Россией и Финляндией. Она считалась непреодолимой, поэтому ее не охраняли ни финны, ни русские. Но мы должны были перебраться через реку, она преграждала нам путь на запад. Сазонов переплыл на противоположный берег. Мальбродский нырнул в воду и стал тонуть. Сильным течением его понесло вниз. Я с трудом вытолкнул Мальбродского на берег. Меня самого отнесло на несколько ярдов ниже, я уже начал захлебываться, но вовремя уперся стволом своего ружья в речное дно и сумел удержаться на поверхности. Мы не знали, как поступить. Вконец обессилевшие и измученные, несколько раз безрезультатно бросались в воду и каждый раз возвращались на берег.

Спас нас Сазонов, который вновь продемонстрировал свое умение покорять любое течение: он каждого из нас по очереди переправил на противоположный берег на собственной спине.