ГЛАВА 2

ВОПЛОЩЕНИЕ НАШИХ ПЛАНОВ

Тщательная разведка — Приезд Бессонова — Наша группа составлена — Нужна большая изобретательность — Критический момент.

Мысль о побеге постоянно не давала мне покоя еще на Кавказе в тюрьмах Чрезвычайных комиссий Батума, Тифлиса, Владикавказа и Грозного. По прибытии на Соловки я сразу же начал выяснять все имеющиеся для этого возможности. В Соловецком лагере наведение подобного рода справок должно производиться с исключительной осторожностью. При расспросах и выяснении обстоятельств необходимо применять большую тонкость и деликатность. Нельзя с уверенностью сказать, кто именно из заключенных агенты ГПУ, а кто думает так же, как и вы. Часто происходили случаи, когда образованные заключенные, на первый взгляд вполне обаятельные люди, предавали своих товарищей.

Зимой 1924—1925 годов я сблизился со студентом-медиком Николаевым. Он сообщил мне, что подготавливает побег. Мы, однако, не пришли к общему согласию относительно последующего этапа в осуществлении плана. Николаев настаивал на необходимости бежать вглубь России, имея при себе все нужные документы:

он обещал их подделать. Как уже говорилось в предыдущей главе, ему самому удалось полностью реализовать задуманное. Я же, напротив, был сторонником побега за границу по двум причинам: даже если нам удастся бежать, чекисты очень скоро могут обнаружить нас, останься мы в России; Кавказ — конечная цель моего пути — находился слишком далеко от Соловков, и я никак не мог быть уверенным, что доберусь туда. Итак, пока Николаев с успехом пробирался через Кемь и Петроград в Москву, я оставался на Соловках в ожидании более благоприятной возможности.

В одну из февральских суббот 1925 года на Соловки прибыл новый этап с контрреволюционерами. Среди арестантов находился бывший капитан драгунского полка личной охраны Его Величества по фамилии Бессонов. Он не провел в лагере еще и двух дней, когда спросил меня: «Как вы относитесь к мысли о побеге? Я довольно скоро собираюсь бежать отсюда».

Так как у меня были все основания считать, что имею дело со шпионом ГПУ, я ответил: «Я и не думаю никуда бежать. Мне и здесь хорошо».

Но скоро я получше узнал Бессонова. Его выслали в Тобольск за «контрреволюцию» и неоднократные попытки бежать из тюрьмы. Он все же ухитрился совершить побег из Тобольска и добраться до Петрограда, где провел полгода на свободе. Затем Бессонов вновь попал в руки ГПУ, которое приговорило его к расстрелу. Но приговор был заменен пятью годами Соловков с последующей ссылкой в Нарымский край. В лагере он держался независимо. Не скрывал своего презрения к чекистам и не подчинялся приказам персонала.

Мы решили бежать в Финляндию. Каждый из нас искал среди заключенных спутников для рискованного путешествия. Бессонов пришел к выводу, что наиболее подходили два поляка — Мальбродский и Сазонов. Мальбродский был особенно нужным спутником, поскольку располагал компасом. Находясь в тюрьме Минского ЧК, он упрятал свой компас в куске мыла, и тай-

но провез его на Соловки. Естественно, у нас не было никаких карт местности. Направление нашего похода определялось просто — на запад. И для этого компас имел решающее значение.

Только те заключенные, которые заняты на работах вне лагеря, имеют шанс бежать. В последнее время администрацией мне поручалось составлять списки арестантов, назначаемых для выполнения различных внешних работ. Но мне самому, однако, чекисты не позволяли выходить за проволочный забор, т. к. они давно подозревали меня в намерении бежать. Я столкнулся с трудной задачей—составить список, включив в него нужных нам людей, а в дополнение внести еще туда же и свою фамилию.

Как правило, для внешних работ составляют группы от 5 до 12 человек. Нам не нужно было слишком много народу. Следовало набрать группу, включающую уже названных 4 заключенных: Бессонова, Мальбродского, Сазонова, меня и еще какого-нибудь надежного «контрреволюционера». Мне удалось вписать кубанского казака, которого мы ни о чем заранее не предупредили.

Но успеху препятствовало одно обстоятельство. Каждая группа, как правило, состояла из заключенных, входящих в состав одной трудовой роты. Бессонов относился к пятой роте, а Сазонов — к седьмой.

Хотя и испытывал беспокойство за судьбу с большим трудом составленного плана, мне, тем не менее, удалось включить всех наших в одну группу.

Рано утром 18 мая 1925 года две партии заключенных были выведены на работу за территорию лагеря. Группа из 6-й роты направлялась рубить лес на берегу неподалеку от Кеми, а другая, наша,— мыть бараки красноармейцев на самом Поповом острове. Это грозило сорвать весь план, т. к. с Попова острова невозможно убежать.

Все это время чекист по фамилии Мясников особенно внимательно наблюдал за мной. Иногда он говорил, что прежде был гусаром, иногда — матросом, иногда — сослуживцем Дзержинского. В лагере Мясников занимал должность помощника командира трудового полка. И мне пришлось под его наблюдением искать повод для того, чтобы именно нашу (а не другую) группу направили в лес. После минутного раздумья, я подошел к заключенным из 6-й роты и сказал: «Ребята, да вы просто

замерзнете в лесу в своих лохмотьях и лаптях. Вам бы лучше отправиться в бараки». Наши же, специально готовясь к побегу, подлатали одежду и починили обувь.

К счастью для нас, как раз в этот момент Мясникова куда-то вызвали, и я подвел нашу группу к охране со словами: «А теперь, товарищи, идем работать в лес».

Никогда еще мое сердце не билось так сильно, как в ту минуту. Нам выделили конвой из двух красноармейцев, и мы пошли на работу.