ГЛАВА 3

ГАЛЕРЕЯ ЧЕКИСТОВ

 

Осужденные чекисты в качестве тюремного персонала — «Прокурор» — Судьба иностранного гостя — Ближайший соратник Белы Куна — «Палки Смоленского» — Бунт в Московской тюрьме — Мать уголовников — Ненаказанный спекулянт.

 

В марте 1924 года произошла так называемая смена кабинета. Об этом я постараюсь рассказать ниже. А сейчас я продолжу свой рассказ о руководстве из прежнего состава. Бокий, Ногтев, Эйхманс, Гладков — вот те люди, которые обладают властью. Они присланы из Москвы самим Дзержинским. Остальные представители персонала Соловецкого и Кемского лагерей были заключенными чекистами. В монастыре, на острове Попова их насчитывалось несколько десятков. Когда уже невозможно стало скрывать от глаз общественности взяточничество, мошенничество, произвол и омерзительное пьянство должностных лиц ГПУ, их начали привлекать к ответу за преступления.

Некоторые из них сосланы в иные места, другие же брошены в лагеря СЛОНа на сроки от двух до десяти лет. Тут они до сих пор используются по «специальному» назначению.

Я помню нескольких из сосланных чекистов, которые занимали и до сих пор занимают важные административные должности на Соловецких островах.

Помощником Ногтева по административной части является некий Васко — грубый и жестокий негодяй. Это существо — «прокурор» Соловецких островов, и все документы, относящиеся к делам сосланных, находятся в его руках. Значимость деятельности этого человека может быть доказана тем обстоятельством, что все контрреволюционеры и политические считаются осужденными ГПУ (впрочем, всегда в их отсутствие и без всякого судебного разбирательства), а сроки заключения — неизменными. На самом же деле они находятся

 

на положении лиц, чьи дела еще расследуются. В любой момент может быть обнаружена новая улика, имеющая отношение к делу заключенного, и срок будет продлен, или его расстреляют.

Работа «товарища» Васко сводится к тщательному поиску любого нового факта или просто голословного заявления, что позволило бы более основательно закрепить арестанта на Соловках. И для достижения этой цели он использует агентов-провокаторов, фабрикует «новые» доказательства и т. д.

Управление технической стороной жизни нынешнего Соловецкого лагеря сосредоточено в руках Роганова — инженера, сосланного на Соловки за преступную профессиональную некомпетентность. Я не знаю, как он руководил на своем посту, но для всех очевидно, что сейчас Роганов, сменивший мундир, ничем не отличается от истинного чекиста: ни отношением к заключенным, ни самодовольным поведением. Его техническими помощниками и в монастыре, и на Поповом острове являются инженеры, набранные из арестантов. Эти люди так же бесправны и беззащитны, как и мы, все прочие.

Руководству Соловецкого лагеря особого назначения было предписано по причинам, о которых я расскажу позднее, добиваться самообеспечения. Под этим подразумеваются различные договоры с Карельской республикой, со всевозможными организациями и центральными властями об использовании труда заключенных на строительстве дорог и зданий, на лесозаготовках. Предпринимаются также попытки вновь восстановить на Соловецких островах разрушенные фабрики и мастерские. Хотя все это, как будет показано ниже, не заканчивается ничем, кроме провала.

Начальник управления СЛОНа в своем распоряжении имеет кого-то вроде «юридического советника по вопросам принудительного труда». Эту практически бесполезную обязанность выполнял Френкель — крупный венгерский фабрикант. Френкель прибыл в Россию по приглашению Внешторга, чтобы заключить торговые соглашения и взять в аренду некоторые советские предприятия на концессионных условиях. Вместо этого он оказался сосланным по приказу ГПУ на Соловки сроком на два года за «шпионаж в пользу международной буржуазии» (ст. 66 Уголовного кодекса). Иногда Френкеля направляют даже в Москву и Петроград

 

по коммерческим и юридическим делам лагеря. Срок его наказания истекает в конце нынешнего года (1925), но согласно приказу ГПУ от августа 1924 года с Соловков его пошлют не в Венгрию, а в Нарым^[1], затем в Туруханск^[2] и в конце концов в Зырянский район. На более низком уровне администрация Соловков состоит из старост, командиров трудовых полков и командиров трудовых рот.

До недавнего времени старостой Соловецкого лагеря (он же и командир трудового полка) был чекист по имени Михельсон, увечное, уродливое создание, отличающееся дикой свирепостью. Когда в конце 20-х годов Советская власть осуществляла репрессии в побережном Крыму, Михельсон был правой рукой другого зверя — Белы Куна, бывшего диктатора Венгерской советской республики, которому он помогал в деятельности «председателя Триумвирата по руководству красным террором в Крыму». Михельсон, как и Бела Куна, прославился далеко за пределами Крыма казнями десятков тысяч врангелевских офицеров и солдат, а также гражданского населения. В итоге даже сам Дзержинский, которого никак нельзя заподозрить в человеколюбии, вынужден был положить конец крымским Варфоломеевским ночам. Белу Куна признали психически неполноценным, это проскользнуло в советских газетах, а Михельсона сослали на Соловки. В настоящее время он руководит действиями ГПУ в одной из автономных республик.

Другая достойная внимания личность—Мариан Смоленский, член польской компартии, ко времени моего прибытия на Соловки уже числился командиром трудовой роты. В середине 1924 г. его освободили, и он получил прибыльную должность в ГПУ. Смоленский не стал военнопленным в период советско-польской войны 1920г., а перешел на сторону красных по собственному желанию. «Пролетарская солидарность» сочеталась в нем с ненавистью к своим собратьям по классу. Он был неистовым польским шовинистом и к русским относился с такой жгучей ненавистью, что багровел от злости при одном только слове «Россия». Он безнаказанно предавался своей ненависти по отношению к заключенным,

 

которых безжалостно избивал. Имя Смоленского увековечено в анналах Соловков «смоленскими палками», им изобретенными. Эти толстые изогнутые дубины до сих пор используются для порки арестантов.

Нельзя обойти молчанием и другого командира трудовой роты — Грохальского. Его расстреляли на Соловках осенью 1924 г. Грохальский заявлял, что при царе был офицером интендантской службы. Он производил впечатление человека интеллигентного. У него был один глаз. В конце 1916 года, когда большевики захватили власть, его назначили комендантом Ораниенбаума на Финском заливе. Там ему и выбили правый глаз пулей или ружейным прикладом.

Главная претензия Грохальского на популярность основываясь на том, что он принимал участие в знаменитом московском восстании в Бутырской тюрьме зимой 1923 г. Заключенные, которых годами держали под стражей без предъявления какого-либо обвинения, пришли в полное отчаяние и подняли восстание под руководством политических (социал-революционеров). В одно прекрасное утро вся Москва пробудилась от диких воплей... Арестанты в количестве трех тысяч разоружили внутреннюю охрану тюрьмы и потребовали, чтобы их дела были незамедлительно рассмотрены самим Калининым, председателем ВЦИКа, а также настаивали на отставке прокурора республики, небезызвестного Катаняна. Высунувшись из окон, они скандировали на всю Москву: «Мы требуем Калинина, нам не нужен Катанян».

Весь город устремился к тюрьме. Все ведущие к ней улицы были заполнены народом, многие аплодировали. Демонстрацию не удалось остановить ни убеждениями, ни угрозами. Истошные вопли продолжались около двух часов. В конце концов ГПУ применило силу. Два полка специальных войск (ЧОН^[1]) сломили сопротивление толпы и продолжили путь к тюрьме. ГПУ настоятельно потребовало для восставших самого жестокого наказания. Организаторы были в тот же день расстреляны на тюремном дворе, всех остальных избили шомполами. Две недели тюрьма совершенно не отапливалась, хотя стояли сильные морозы. Все окна были разбиты. У узников отобрали шерстяные одеяла, посадив их на голод-

 

ный паек. Те, которые стонали от холода громче всех, были сосланы на Соловки на пять лет.

В том числе оказался и Грохальский, которого через шесть месяцев все же расстреляли по заявлению Васко, обвинившего его еще и в подстрекательстве к демонстрации.

Квициньский, которого Фельдман отправил в Москву для разбирательства после расследования в Холмогорах, уже известен читателю. За свои страшные преступления он не понес никакого наказания и до сих пор продолжает на Соловках «славные традиции «Белого дома», постоянно прибегая к «смоленским палкам».

До смены кабинета весной 1924т. комендантом Кемского лагеря, как я уже упоминал, был Гладков, покровитель всех уголовников. Но гораздо более сильную защиту своих интересов уголовники нашли в лице жены Гладкова, простой калужской крестьянки, в полном подчинении которой находился муж. Ее официальное звание— администратор. Но весь лагерь обращался к ней почтительно, называя Мать. Этим именем нарекла ее благодарная шпана. И действительно, она была матерью уголовников, которые с ее благословения отлынивали от работы, освобождались от наказаний, и вступалась за них, когда они грабили или плохо обходились с другими заключенными. Было совершенно бессмысленно подавать жалобу Гладкову, что уголовники украли у вас последние брюки. Комендант Кемского распределительного центра неизменно давал один и тот же ответ, прибавляя несколько непечатных выражений: «Меня не интересует, ограбили они тебя или нет, раньше у моей шпаны ничего не было, а ты — буржуй».

Под покровительством Гладкова и Матери уголовники осуществляли в лагерях свою диктатуру. Фактически и по сей день они — привилегированная каста, аристократия Соловецких островов.

Помощником кемского коменданта до смены кабинета был Климов, тоже из арестованных чекистов. Прежде чем поступить на службу в ведомство Дзержинского, он являлся комендантом Московского Кремля. Несколько позже находился в свите Троцкого. Будучи переброшенным на службу в ГПУ, он оказался талантливым взяточником. И даже начал отбивать клиентуру у председателя губернского ГПУ; поэтому его шеф избавился от него, сослав на Соловки на десять лет.

 

 

 

Но талантливые люди всегда на виду. На Соловках Климов продолжал свое прежнее занятие—взяточничество. Группа «Казино» привезла с собой во владения СЛОНа большие суммы денег и еще каждый месяц получала дотации от мадам Каменевой. Представители этой группы просто засыпали Климова деньгами, а в ответ он освобождал их от любых работ.

В 1924 году вместо того, чтобы стать перед судом, Климов был переведен в Соловецкий монастырь и там возглавил ВОХР^[1]. На его место прибыл человек по имени Правоторов, который вскоре опять уехал и стал комендантом Конда — острова близ Попова острова.

Помощником Гладкова и Матери по хозяйственной части был арестованный чекист Мамонов, молодой человек 22—23 лет. Его сослали на Соловки на 10 лет из-за «добродетельных» поступков, совершаемых всеми чекистами: взяточничество, пьянство, жестокое обращение с заключенными.

Несмотря на свою молодость, Мамонов был опытным человеком. Невообразимым воровством государственного имущества (о чем сам регулярно сообщал народу, когда напивался), мошенничеством и некомпетентностью он полностью развалил хозяйство Кемлагеря, а счета привел в безнадежный беспорядок). Московский чекист Кириловский, который в конце марта 1924 года сменил Гладкова, отказался принять руководство лагерем, пока специальная комиссия не расследует деяния Мамонова. Поэтому центром была назначена следственная комиссия. Она провела за проверкой мамоновских счетов и хозяйственных книг день в день целых пять месяцев. Открылась страшная картина материального урона, воровства и мошенничества, но Мамонов так и не понес наказания.