- 18 -

ГЛАВА 2

ЗНАМЕНИТАЯ «АМНИСТИЯ»

 

Моя глупая доверчивость — Мальчик-чекист — Выведены, чтобы быть расстрелянными — Взаимные репрессии — Храбрый горец — Опознан идиотом.

 

В 1922 году в честь годовщины Октября Совет народных комиссаров РСФСР[1] (Россия тогда существовала под таким названием) объявил полную амнистию для всех противников Советской власти. Эта амнистия, которая была подписана цветом Коммунистической партии, официально обещала полное забвение любого преступления, совершенного белогвардейцами всех рангов и категорий.

Я до сих пор не могу простить себе то, что я, который лучше, чем кто-либо другой, зная цену большевистским обещаниям, который вел борьбу с Советской властью не на жизнь, а на смерть, мог поверить в добрую волю людей, которые всегда лгали. Я заплатил за свою непро-

 


[1] Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. Нынешнее название Советской России—СССР.

- 19 -

стительную глупость страданиями в Соловецкой тюрьме. Пусть моя судьба будет предостережением для других доверчивых людей.

В апреле 1923 г. я сам сдался в руки офицеров ЧК в Батуме. Меня допрашивал следователь, примечательный своей молодостью. Это был дерзкий юноша семнадцати лет. Следственная служба в Советской России сформирована «блестяще». Когда молодой чекист суммировал мои преступления (надо сказать, довольно подробно), он заключил свой допрос глумливой усмешкой: «Ха, мы не будем мягкотелы в отношении таких парней, как ты». И они действительно не были мягкотелы. Когда я сослался на официальный текст амнистии, следователь прямо взревел от смеха: «Отведите его в камеру и пусть там ему покажут амнистию». И они действительно показали.

Я не буду подробно описывать свои моральные и физические муки, избиения, оскорбления, попытки извлечь из меня информацию провокационными методами — все, что я вынес, будучи заключенным в Батумской ЧК. Достаточно сказать, что я был вызван на допрос в два часа ночи. Допрашивающие опять прошлись по моей биографии за последние несколько лет с удивительной точностью и предложили, чтобы я сознался во всем и назвал главных соучастников в количестве десяти человек (число указано очень точно). Убеждения сменялись бранью и оскорблениями, оскорбления — выстрелами из револьвера над моей головой. Все делалось с расчетом запугать меня.

Я отрицал свою виновность и отказывался назвать кого-либо из соучастников. Меня и еще троих заключенных вывели на расстрел во двор тюрьмы. Один из узников был убит в двух шагах от меня. Второго точно так же застрелили насмерть. Третий упал, истекая кровью. Затем крикнули мне: «Теперь твоя очередь».

В оцепенении я стоял рядом с телами моих спутников. Почти касаясь моей головы дулами пистолетов, чекисты кричали мне: «Признавайся!».

Я молчал. По какой-то причине они не стали убивать меня. Возможно, моя жизнь была им зачем-то необходима. Я провел несколько дней в тюрьме Батумской ЧК. Затем меня перевели в Закавказскую ЧК в Тифлисе. Ее главное управление находилось в квартале Сололаки, в центре города. Что касается жестокости, то не было

 

- 20 -

разницы между порядками там и в Батуме. Председателем и всемогущим хозяином Закавказской ЧК в это время был хорошо известный Могилевский[1], который не так давно погиб в авиакатастрофе.

Кровь лилась на Кавказе рекой. Коммунисты осуществляли тройную месть по отношению к своим заключенным: за убийство Воровского в Швейцарии, за восстание в Грузии, за ультиматум лорда Керзона.

В бессчетных тюрьмах Кавказа ежедневно уничтожались тысячи людей. Кавказ не был еще окончательно покорен коммунистами, и в то время, о котором я пишу, весь регион был в огне гражданской войны. Повстанческие группы врывались в города и подряд вешали большевиков. Последние отвечали усилением своего и так безжалостного террора.

Однажды повстанцы спустились в станицу Курск рядом с Владикавказом и среди прочего угнали стадо, принадлежавшее Советам. Следом бросилась погоня, возглавляемая прославленным латышом Штыбе, председателем ГПУ[2] Горской республики. Группа повстанцев скрылась в горах, угнав с собой весь скот, и ее не могли обнаружить. Чекистам удалось обнаружить только одного из главарей повстанцев.

Горец, позади которого была отвесная скала, располагал полным карманом патронов и противостоял атаке нескольких эскадронов в течение многих часов. Один из его метких выстрелов сразил самого Штыбе. Хотя повстанец несколько раз был ранен, он уничтожил более восьми коммунистов. Но в конце концов он упал, смертельно раненный. В его ружье, которое холодные пальцы держали близко у лица, не было найдено ни одного патрона. Он сражался до конца. Его привязали к хвосту лошади и потащили во Владикавказ. Палача Штыбе похоронили с пышностью и воинскими почестями на Пушкинской площади в Тифлисе. Смерть этого мошенника

 

 


[1] Могилевский был следователем по делу миссис Стен Хердинг во время ее заключения в Москве в 1920 г. См. ее книгу «Преисподня в государстве» (изд. Эллен и Ануин).

[2] Государственное и политическое управление, нынешнее официальное обозначение ЧК. Фиктивное «упразднение» ЧК в 1922 г. и его замена ГПУ иронически описаны мистером Джорджем Поповым в его книге «ЧК». Синонимические термины «ГПУ» и «ЧК» используются автором идентично.

- 21 -

власти использовали как предлог для репрессий над заключенными.

Пастухом, заботам которого был доверен скот, угнанный повстанцами в горы, был глухонемой от рождения мальчик, явно слабоумный. Этому идиоту и было поручено устанавливать личности, среди всех заключенных в тюрьмах Кавказа, тех, кто имел отношение к убийству «незабвенного товарища Штыбе».

Председателя Гор. ЧК (ЧК Горской республики) не тревожил вопрос, как мы, находившиеся в тюрьмах ЧК в момент гибели Штыбе и задолго до нее, могли иметь отношение к его убийству. Нас выстроили в два ряда, и если пастух останавливался напротив человека и издавал нечленораздельный звук или просто идиотски улыбался, этого было достаточно, чтобы человека, который привлек внимание полоумного мальчика, сделать причастным к убийству «незабвенного товарища Штыбе». Немедленно отдавался приказ: «Два шага вперед!» И пуля посылалась в голову.

Несколько дюжин людей было уничтожено на моих глазах. Так, шествуя вдоль второго ряда, пастух остановился передо мной. Смерть казалась неминуемой. Но прокурор Горской республики Тогузов, который следовал позади пастуха и который допрашивал меня этой ночью и точно знал, что я абсолютно не имел никакого отношения к смерти Штыбе, почувствовал, видимо, угрызение совести и отвел пастуха как раз в тот момент, когда он передо мной исказил свое лицо в идиотской гримасе.

Этот прокурор является характерной фигурой. Казбек Тогузов—бывший офицер, в 1917 году продолжал на Кавказе отчаянную и безнадежную борьбу в поддержку Временного правительства, требуя роспуска всех солдатских и рабочих Советов с помощью вооруженных сил. Но при обстоятельствах, весьма загадочных, он вступил в компартию и до сих пор вешает людей, но уже врагов большевиков.