Письмо второе
Мы живем основную часть отпущенного нам земного срока около Времени, не входя в него и не пуская его в себя. Лишь редкие гениальные и трагические счастливцы всегда едины с ним. Простому смертному это не под силу, ибо за это человек платит своею жизнью. Правда, взамен ему дается вечность, но! кто из нас не менял царства на чечевичную похлебку! Похлебка — вот она: мы слышим ее сытный, жизнеутверждающий аромат, она обещает здоровой усталости веселый и спокойный сон и полное сил пробуждение. А что до царства — так это еще надо доказать, то ли оно будет, то ли нет...
Но Время беспощадно. Оно входит в дом каждого, кто ему нужен хотя бы на мгновение, и ввергает его в жизнь единую и неделимую, когда неясно, где кончается твоя полови-
на кухни и начинается соседская половина. Время оставляет тебя невольным свидетелем Событий. Тебе не хватает кислорода в его фиолетовом пространстве, где звезда так же близка, как и Земля. Ты попадаешь в подлинный мир, где совершается судьба мира, но там так грандиозно, что ты чувствуешь себя выброшенным из Мира в необозримую пустоту.
Ты испугаешься?
Ты восхитишься?
Ты поймешь?
Всяко может случиться. Но, пока ты во Времени, ты живешь. Ты, крошечная песчинка, ощущаешь себя Временем и время ощущает себя тобою. Когда ты будешь им извергнут или осторожно вынесен на неподвижный берег, ты будешь долго тосковать о Нем, как моряк тоскует о море.
Будь же счастлив, если у твоих дверей раздастся чугунный стук его шагов, и не беда, если это — шаги ног, обутых в солдатские сапоги.
«Здравствуй Виктор!
Ты еще не порвал письма, полученного от меня? Если нет, давай-ка вспомним, что было дальше.
Мало кому не знаком теперь подъезд Взрослого Мира, который напротив Детского.»
Еще бы не знаком! В соседний с ним — тот, что напротив гастронома, входил бывший Штирлиц, а теперь просто артист Тихонов. Так что этот соседний знаком, как принято говорить, «миллионам телезрителей». А вот тот, угловой, что справа от тихоновского подъезда, хорошо знаком мне.
«Когда тебя ввели туда, ты отметил про себя тяжелую ручку»
Ну да, Тихонов с усилием тянул за такую же, а небось сколько было дублей!
«Короткий отрезок полутемного коридора, в который тебя подтолкнул сопровождающий, крикнув куда-то вбок:
— Солдат!
И — тебе:
— К стенке.
Все в тебе гордо натянулось. Ты не успевал соображать, но знакомое сочетание слов из революционных книг сработало автоматически. Ты выпрямился и подняв подбородок, расставив ноги прочнее, встал в позе расстреливаемого и повернул лицо туда, откуда подходил вызванный солдат.
Бериевец, видимо, догадался, и, изменив интонацию на примирительную, сказал:
— Да нет, повернитесь лицом к стене.
И по этой интонации было понятно: нет, этот миг еще не наступил.
Ты впервые познакомился с тем, как бериевцы пасуют. Пасуют перед теми, кто ничего не может, может только видеть и слышать».