Записка из концлагеря Бухенвальд

 

Здесь приводится моя записка, посланная в 1944 году из концлагеря Курту Кокцейусу. Она дошла до него благодаря доброму посредничеству двух незнакомых мне французов. А через двадцать три года вернулась ко мне.

Вот ее перевод.

 

6.10.44

Мой дорогой добрый друг!

Я так рада, что снова могу тебя приветствовать. Я давно уже искала для этого возможность, и теперь она есть. Я всегда думаю о тебе и о твоих и мечтаю о времени, когда мы все снова сможем встретиться. Как живете вы — ты и твоя жена ? К сожалению, у тебя вряд ли появится возможность сообщить мне об этом. Между прочим, твой маленький помощник имеет здесь у нас приятеля, и когда он будет ему писать, ты мог бы попросить его передать привет и мне от тебя, его сменщика.

Мои самые добрые пожелания твоей жене и дочери, а также Эрике, ее супругу и зятю, и еще Петеру и Отто.

Я чувствую себя хорошо и бодро. Ты не можешь себе представить, как остро я чувствую твое отсутствие и как оно мне горько. Ты сделался мне так близок — и это так и остается, несмотря на расстояние и обстоятельства.

Мыслями всегда с тобой, с верой в долгожданную счастливую встречу.

Твоя подруга Лия

 

Здесь под «маленьким помощником» — якобы сменщиком адресата - предполагается работающий на «Питтлере» француз, «Эрика» означает нашего общего друга Эриха Рёделя, ее «супруг» - его жену Фрони, а «зять» — их сына, «маленького Эриха. Петер и Отто - действительные имена знакомых Курту рабочих того цеха, куда я был переведен от Курта при перетасовке военнопленных. Оба они тоже хорошо ко мне относились.

В 1967 году Ирина Доброхотова ездила к своим тетушкам в Лейпциг и по нашей просьбе навестила Курта. Вот как описала Ирина в своем дневнике визит к Курту.

 

19 июля 1967 г.

В восьмом часу, в надвигающихся сумерках, побрела я пешком (ориентируясь по плану) разыскивать Arthur Hausmann Strasse^*, чтобы передать, наконец, Левины письмо и посылку Курту Кокцейусу. Нашла-таки. И ждало меня там неожиданно сильное переживание.

 

Целый час Курт рассказывал мне о том времени. (Оно, видимо, для него всегда живое.) Как он жалел русских «Zivilarbeiter»^*, особенно девушек. — «Kinder waren sie, richtige Kinder!..»^** - и всячески пригревал их, сам не очень понимая, какому риску он подвергался. И какой удивительно хороший был и есть Leo, а также и Светлана, хотя он ее и не знает. И показал он мне письмо тех девушек на ломаном косноязычном немецком языке, но с выражением самой теплой и глубокой благодарности. И, наконец, дал мне для передачи в Москву письмо из Бухенвальда, тайком переданное каким-то французом, и кольцо, которое Лева сделал ему в подарок.

Бывает, что не только Toten mahnen^***, но и вполне живые.