КАНДЕЙ
Он оказался маленьким темным чуланом. На улице еще лежал снег, и в неотапливаемом кандее было, вероятно, не более +5-8 градусов. Оставили меня только в легких брюках и гимнастерке, ботинки сняли. Когда надзиратель закрыл дверь, я остался в полной темноте. Скоро промерз до костей. Потерялось и понятие о времени. Ни есть, ни пить эти сутки мне не давали. Долго я искал положение, чтобы как можно меньше терять тепло, наконец нашел: нужно было лежать на спине, поджавши колени к животу и охвативши их руками. Так и нашел меня, лежавшим, надзиратель, отматерил и повел в конторку изолятора. А там ждал меня Курбатов со своей добродушной улыбкой:
- Ну как самочувствие, Юркевич?
И тут я сорвался:
- Лучше к е... м... подохну, чем стану оговаривать себя и других!
Помню, как плохо двигались задеревеневшие губы. Курбатов удивился и вроде даже развеселился.
- И-ишь ты! Скажите пожалуйста! - и отправил меня в камеру.
Эти сутки, удивительным образом, обошлись мне без воспаления легких. Здоровье тогда еще было хорошее, может, и нервное напряжение помогло.