«Владыка наш: не возложи на плечи нам тот груз, который поднять нету мочи». Не помню — откуда эта притча, но она глубоко врезалась в мою память, как и сознание того, каким тяжким был тот груз.

Господи! Прости и сохрани нас! Прости, что ослушались Тебя и сотворили себе земных кумиров, отдав им на заклание миллионы человеческих душ. И сохрани нас от искушения вновь повторить пройденный путь. Те люди тоже любили жизнь и свою Родину. Они не успели сделать то, что могли сделать и не совершили тех подвигов, которые могли совершить. Их убили. Одних — сразу же, других — убивали мучительно долго и медленно. Страшен Молох войны. Но и он, истребив миллионы человеческих жизней, знает меру — утихает, западает на дно. Земля вбирает в себя людскую кровь и принимает в свое лоно павших на поле брани. А люди, проклиная Молоха, ставят памятники погибшим, да заказывают поминальные молебны за упокой их души. Но страшнее Молоха войны оказались земные кумиры, которых сотворили люди, поверили их заклинаниям и пошли за ними. Пошли, чтобы по их воле убивать друг друга во имя построения нового мира и чтобы «тех, кто был ничем — сделать всем». И шли, убивая друг друга, распевая их гимны и окрашивая своей кровью их стяги. И не было этому безумию затишья и не видно было конца. Люди жили в постоянном страхе, боялись каждой ночи и каждого ночного стука в дверь. Дни и ночи слились для людей в одну сплошную и очень длинную Варфоломеевскую ночь. Палачи не щадили ни женщин, ни детей, ни писателей и ученых с мировым именем. Это был почерк революционеров, которые принесли себя в жертву коммунистической идее и готовы были принести в жертву этой идее всех людей. Для них идея — все, человек — ничто. Так революционеры становились палачами. Революционный романтизм

 

переродился в революционный фанатизм. Такие люди не боялись ни голода своих людей, ни эпидемий, ни нищеты своего народа. Они все знали, за всех думали и умели все объяснить народу. Недостатка в теориях у них не было.

Страх у людей, которые могли быть убитыми, породил страх у самих палачей перед народом. Убив один раз, они убивали еще и еще, чтобы самим не быть убитыми. Они возвели насилие в добродетель, а массовый террор — в божество, которому поклонялись, инициируя ликование толпы, требующей еще больших смертей. Жертвы безмолвствовали, словно шли на заклинание во имя счастья всего человечества. Казалось, что звериное или дьявольское начало взяло верх над человеческим в человеке. Это была даже не машина по истреблению людей, а пир сатаны во время красной чумы, где кровь лилась рекой и горем полнилась земля. Нравственность была растоптана. Свои доносили на своих, свои предавали своих, свои убивали своих. Разумное и доброе было придавлено, а все человеческое могло жить только в человеке, да и то в глубине души. Горьковский лозунг: «Человек — это звучит гордо», был заменен другим его лозунгом: «Если враг не сдается, его уничтожают».

И уничтожали. Но не врагов, а совершенно безвинных людей. А земля полнилась горем, принимая останки сыновей и дочерей своих. Это было пострашнее Молоха войны, и только смерть кумиров могла приостановить истребление людей. Об этом и многом другом я думал, следуя в Екатеринбург рейсовым автобусом 26 октября 1996 года на открытие Мемориала жертвам политических репрессий.

Меня всегда какая-то сила тянет туда, хотя могила моего отца и его четырех братьев в другом месте. Их было пятеро и они ушли из жизни разом, почти в один год, как разом случилась с ними та беда. А были они крепкими мужиками и, думаю, скончались они не столько от голода и каторжного труда, сколько от унижения и несвободы. Но они так или иначе умерли своей смертью, и кто-то из близких снарядил их в последний путь, отдав все необходимые при этом почести.

А те, кто покоятся там, близ Екатеринбурга, они-то иначе ушли из жизни!!! Когда я думаю об этом, мне становится страшно и меня вновь и вновь тянет туда, на 12 километр Московского тракта, чтобы поклониться всем жертвам неправедного режима.

 

Много людей тогда ушло в неизвестность, неизвестными остаются тайные захоронения людей, и не стоят над их могилами памятники.

Даже то захоронение, куда я ехал, дважды закрывали от народа, прежде чем воздать должное и увековечить память всех тех, кто покоится там, на 12 километре.

Тогда, в 1937—1938 гг., то скорбное место было дальней окраиной Екатеринбурга и рос лес, густой и труднопроходимый, отгороженный от людных мест Широкореченским торфяным болотом. Именно здесь более тридцати лет назад, на двенадцатом километре строящейся автомагистрали, и было обнаружено тайное захоронение людей. Вместе с землей экскаватор машиниста Дудина стал выбрасывать на поверхность человеческие останки — кости, черепа и даже чудом сохранившиеся трупы, а также чашки, ложки, котелки. Хоронили людей навалом. Вынутые на поверхность черепа имели по два входных отверстия — палач делал контрольный выстрел. На одном из котелков было нацарапано: «Сталин, я тебе верю, но ты подлец». Святая простота! Но они еще верили! Работы тотчас же были приостановлены и об открытии захоронения сообщено властям. Вскоре привезли заключенных, они собрали человеческие останки, предметы и, погрузив в машину, увезли. Дорогу отвели чуть влево, засыпали обратно землей отрытые могилы и... снова засекретили, взяв расписку о неразглашении с тех лиц, которые оказались невольными свидетелями злодеяний еще здравствующего режима. И только в девяностом году, с началом демократизации общества, произошло второе открытие тайного захоронения, в чем немалая заслуга нынешнего губернатора области Эдуарда Росселя, который тогда был председателем облисполкома и дал поручение своим службам рассекретить захоронение. Слух об этом быстро облетел город, и вот прямо на деревьях стали появляться венки, цветы, фотографии расстрелянных. Появился и большой деревянный крест. Шли вдовы, дети, внуки безвинно убитых людей, шли дальние и близкие родственники. И тогда власти области и Екатеринбурга принимают решение о строительстве Мемориала на месте захоронения.

Ровно год назад накануне дня Памяти жертв политических репрессий — 29 октября — состоялось освящение Мемориала. Память отлично запечатлела тот осенний день, какие выдаются разве что один раз в сто лет. День был божественно солнечным, светлым, тихим и теплым.

 

Природа как бы дарила людям эту осеннюю прелесть за их благие намерения. Военный оркестр играл траурные мелодии. Нервы напряжены. Сердце сжимается от боли. В центре — громадный, отделанный черным мрамором крест, к подножию которого люди кладут живые цветы, ставят зажженные свечи. Начинается траурный митинг. Выступает губернатор области Эдуард Россель — тоже репрессированный, мэр Екатеринбурга Аркадий Чернец-кий, священнослужители. Тогда я думал о тех, кто нашел себе последний приют в этой земле. Ясно, что их расстреливали в глухих подвалах и застенках. Делалось это тайно, как делаются все преступные деяния. Главный палач и его команда, как и все палачи-исполнители огромной страны, «работали» ночами, принимая преступные решения и упрятывая трупы — следы своих злодеяний — в тайные захоронения.

Как помню, не обошел стороной и наш гулаговский поселок Екимовку 1937 год. Мне было семь лет, я не мог давать оценок происходящему. Но поселок быстро осиротел, притих. По какому признаку брали мужиков я и теперь до конца не возьму в толк. Хорошо помню большую и дружную семью Пономаревых. Был слух, что глава семьи Илья был священником в Талицком районе. Спасаясь от преследований, пытался скрыться на севере Свердловской области. Занялся там пчеловодством. Нашли — выселили. И вот снова взяли, увезли. Осталось семеро детей. Старший сын погиб на фронте. Еще два воевали, но остались живы, оба инвалиды войны. Забрали наших соседей Черепановых — деда Силантия и его сына Автонома — старообрядцев. Видел в их доме толстенные церковные книги, которым, видимо, была не одна сотня лет. Когда-то их предки, спасаясь от преследований церковных иерархов, укрылись за Каменным поясом, дав потомство уральским и хлеборобам, и мастерам каменных дел. Осталось трое малолетних детей, их мать умерла за год до этого. Из пяти братьев Бураковых, ушедших на войну, двое так и не вернулись, сложив свои головы в битве за Москву. Хорошо помню их отца Александра Михайловича, которого тоже поглотил тридцать седьмой. Их взяли ночью и на рассвете под усиленной охраной вывели из поселка, чтобы отправить в никуда. Позднее часто размышлял о судьбе этих людей. О чем они думали, когда шли по той, через болота, лежневке, которую строили? Знали ли они, что это их последний путь из поселка? Наверное, нет. Крестьяне

 

всегда верили в справедливость и добро, вины за собой не чувствовали, отбывали ссылку, находясь под комендантским надзором. Верили и теперь, но... кому? Потом, когда читал о «буднях великих строек», о покорении Севера и Колымы, то по детской наивности думал, что этих крепких и работящих людей направляли туда, и они там от голода, холода и болезней и завершили свой земной путь. На самом деле все обстояло гораздо проще. В начале 90-х годов, когда стали открывать архивы, выяснилось, что все арестованные свозились в Тобольскую тюрьму и там по приговорам «троек» расстреливались.

Трудно представить состояние и мысли этих людей, когда их ставили к стенке. За что!?

 

* * *

 

Время шло. Близился вечер. Закончилось богослужение, но люди расходились медленно и нехотя. Казалось, что какая-то неведомая сила удерживает их здесь, как бы говоря: «Люди! Взываем к вашей памяти — не забывайте нас, безвинно убиенных! Сделайте все, чтобы наша судьба не стала вашей! Помните!» А сколько еще никому неизвестных захоронений разбросано по России? Что же это — судьба ее народов? Тогда — за что? Ведь ни один народ в XX веке не испытал то, что испытали ее народы! Вот уж поистине пожинаем плоды своей веры, сотворив себе новых кумиров — думал я, собираясь покидать то скорбное место тогда, ровно год назад, как вдруг неожиданно для себя встретил своего сослуживца по Байкаловскому району Соловьева Анатолия Александровича. То что он меня встретил здесь — для него не могло быть случайностью: он работал секретарем Байкаловского райкома партии, когда, в 1960 году, меня принимали в партию и я не скрывал своего «происхождения». А вот присутствие его здесь для меня было полной неожиданностью. И он поведал мне историю своего отца и заодно и о тех последствиях, которые пришлось испытать ему как сыну «врага народа».

На этом месте покоится прах его отца — Соловьева Александра Васильевича, крестьянина и правдоискателя, основателя первой в районе коммуны «Федерация» в 1920 году.

Россия была крестьянской страной и, что бы там ни говорили, основная масса крестьян жили бедно, верили в доброго царя, думали найти своего Конька-горбунка или

 

Золотую рыбку, мечтали о лучшей доле. Именно поэтому многие крестьяне поверили в «коммуну», пошли за красными, а потом стали искать пути строительства в деревне новой жизни. Так повсеместно стали создаваться коммуны с обобществлением земли, скота. Крестьяне хотели построить новый мир, который, по их замыслу, можно создать на обломках старого. Вступившие в коммуну получали землю, разбирали свои домишки и совершенно на новом месте, вдали от насиженных мест, начинали новую жизнь. Не нужно думать, что это были лентяи. Нет! На первых порах были и какие-то результаты, тем более что власти подпитывали первостроителей техникой, семенами, ссудами, породистым скотом. Однако время шло, а вместе с ним уходил и энтузиазм людей. Начиналась обычная проза жизни, которая была такой же суровой, как и раньше. Уравниловка привела к безответственности, лености, растащиловке и падению производительности труда. Коммуны распадались и создавались вновь новыми людьми и на новом месте. Но пришло время, и Коммуны приказали долго жить.

Так вот и жил, колхозный грамотей с трехклассным образованием Соловьев Александр, надеясь найти правильную дорогу к лучшей жизни. Дважды был членом основанной им коммуны «Федерация». Все, что семья имела: две лошади, две коровы, свинья, молодняк, весь инвентарь, дом, надворные постройки — все стало собственностью коммуны. Потом работал бухгалтером, секретарем коммуны «Гигант», в которую объединились в 1929 году почти все хозяйства района. Печатал статьи в газете «Беднота», стал участником Всесоюзного съезда селькоров. Пригласили на работу в районную газету. Был человеком независимым, прямолинейным, помещал в газете острые заметки, невзирая на лица и должности людей. Убрали. Последние три года работал простым клерком в банке. Накануне массовых репрессий по болезни получил инвалидность II группы, уволился с работы и вышел на пенсию. Однако лавина репрессий не миновала и пенсионера. Что было дальше, рассказывает его сын Анатолий Александрович: «Тогда, в 1938 году, мы жили в райцентре — селе Байкалово, мне шел уже семнадцатый год, учился в средней школе, был секретарем комитета комсомола. Учеба давалась легко и я был одним из первых учеников не только в классе, но и школе. До комсомола был пионерским звеньевым, ребята в звене были дружные, победи-

 

телями многих соревнований, за что были удостоены права сфотографироваться для газеты «Пионерская правда». Учились мы тогда по системе коллективной ответственности, когда оценивались знания всего звена, чем и пользовались нерадивые школьники, ибо достаточно было одному из звена ответить, как зачет получала вся группа. Рос послушным и прилежным школьником, для своего возраста неплохо разбирался в политической жизни, верил в победу коммунизма. Отец с его «трехлеткой» давал мне фору по многим вопросам и был для меня большим авторитетом.

А тучи все сгущались — настал 1937 год, начались массовые аресты. Среди арестованных оказались сподвижники отца по организации коммуны. В начале 1938 года меня неожиданно вызвали в райком комсомола и потребовали представить биографию отца, без объяснения причин. Он по моей просьбе написал ее, а я, все еще не понимая, для чего это делается, отнес ее в райком комсомола. Развязка приближалась. Управляющий банком некто Аксенов написал докладную на имя первого секретаря РК ВКП(б) Рябкова, в которой обвинил в неблагонадежности и возможной вредительской деятельности бывшего работника его учреждении Соловьева — моего отца.

Рябков тут же переслал эту записку начальнику РО НКВД Вшивцеву. И гром грянул — в ночь с 8 на 9 марта 1938 г. отца арестовали и тут же этапировали.

Оттуда мы получили от него только доверенность на получение пенсии. Мама ездила в областной центр, надеясь на свидание, но безрезультатно. Так я стал сыном «врага народа». На второй же день после ареста отца меня освободили от обязанностей комсомольского вожака и хотели исключить из членов ВЛКСМ, но заступились комсомольцы школы. Пенсия отца и корова были источниками существования семьи. Теперь их не стало — увели со двора и кормилицу семьи — корову.

Сразу же после ареста отца написал подробное письмо на имя Сталина, отметив, что произошло недоразумение и что отец арестован ошибочно. Получил уведомление о том, что письмо доставлено в канцелярию Кремля. Ответа не последовало. Летом этого же года съездил на родину отца, в деревню Верхняя Иленька — собирал подписи земляков в защиту отца. Да где там! Собрал не более десяти подписей — народ трепетал и был запуган, боясь навлечь на себя беду. А судьба отца не давала нам покоя. Семья

 

была уверена, что отец еще жив — наверное, осужден. А вот за что и на сколько лет, и где находится — не знали. Прошла война и только после смерти Сталина и XX съезда партии люди узнали правду, хотя далеко не всю.

Надежд на то, что он живой, не было. Он был инвалидом и тяжело болел. Но нам надо было знать всю правду. В ноябре 1955 г. я обратился с заявлением на имя председателя Госбезопасности по Свердловской области с просьбой о пересмотре дела моего отца.

В течение года меня постоянно информировали о пересылке заявления то в прокуратуру, то в военный трибунал Уральского Военного округа. Тогда я написал письмо в ЦК КПСС, на что в сентябре 1956 года получил справку военного трибунала Уральского округа о том, что «дело по обвинению Соловьева Александра Васильевича пересмотрено военным трибуналом Уральского Военного округа 27 июля 1956 года. Постановление от 13 мая 1938 г. в отношении Соловьева А. В. отменено, делопроизводством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Соловьев А. В. по данному делу реабилитирован посмертно».

В марте 1957 г. выдали свидетельство о смерти отца, в котором было сказано, что он умер 28 марта 1947 года в возрасте 50 лет от склероза сердца. Было совершенно ясно, что это очередная ложь КГБ — отец сердечник, инвалид, не мог выжить в лагерях в течение еще 9 лет. После реабилитации матери назначили пенсию за потерю кормильца и выдали двухмесячное пособие 120 рублей и... все!

По моему настоянию тогда же представители органов КГБ выезжали в район и, допросив тех людей, которые знали отца и арестованных с ним лиц, получили самые положительные характеристики. Я попросил допросить и тех, с чьей подачи могли быть загублены эти люди: Аксенова — автора записки в райком и еще одного человека — Бахарева С. А., который вместе с отцом был организатором коммуны. Последний в 1937 году был арестован, но потом выпущен, что было редкостью в те времена и наводит на мысль о его неблаговидной роли в аресте и гибели отца и односельчан.

Однако допросить Аксенова и Бахарева не удалось: первый жил где-то на Кавказе, второй, сославшись на болезнь, не явился. Да и настойчивости на этот раз попросту не было у служащих КГБ.

 

Позднее, уже после выхода на пенсию, д начале 90-го-дов, мне удалось ознакомиться с частью документов по делу отца. Как выяснилось, в 1938 году Свердловским УНКВД было сфабриковано дело «О подпольной контрреволюционной меньшевистской организации», имеющей целью свержение существующего режима. В эту «организацию» входило более 300 человек. Все они, по словам работников КГБ,— были расстреляны.

В эту организацию зачислили и моего отца и его земляков, включая председателя исполкома райсовета Новоселова, главного зоотехника района В. Л. Сутягина, председателя Байкаловского сельского Совета Соловьева А. А. и других. Моего отца обвинили в том, что он проводил антисоветскую агитацию. Работая в сельхозбанке, умышленно запутывал счетоводство в колхозах, неправильно распределял кредиты, предоставляемые банком, поддерживал связи с другими членами контрреволюционной организации, передавал им руководящие указания. Признание во всех этих «преступлениях» отцом подписано. В деле есть «показания» и Сутягина, который признается, что, являясь членом подпольной контрреволюционной организации, он, как главный зоотехник района, занимался вредительством, распространял инфекционные заболевания скота в колхозах, размещал животноводческие фермы в заведомо неблагоприятных местах, запутывал отчетность и т. д.

Соловьев А. А. «признается», что будучи председателем Байкаловского сельского Совета, укрывал кулаков, выдавая им ложные справки, организовал в Байкалово ложный колхоз, вел антисоветскую пропаганду и т. д.

Понятно, что «царицей доказательств» вины людей в то страшное время было их «чистосердечное признание» в деяниях, которые люди не совершали. И мы знаем, как добывались эти признания. Но для видимости добывались и первоисточники. Для этого создали армию внештатных сотрудников — «сексотов». Уже выйдя на пенсию и проживая в Екатеринбурге, в 1991 году вновь обратился в управление КГБ с просьбой ознакомить меня с делом отца, на что получил официальную справку, в которой говорилось, что мой отец Соловьев Александр Васильевич арестован в марте 1938 года по подозрению в проведении контрреволюционной деятельности и по постановлению тройки при НКВД от 13 мая 1938 года был расстрелян в Свердловске 14 мая 1938 года.

 

Далее сообщалось место захоронения жертв репрессий — 12 км автодороги Екатеринбург — Первоуральск. Одновременно выражалось соболезнование по поводу постигшей семью трагедии. Вслед за этим мы получили новое свидетельство о смерти отца, в котором говорится, что Соловьев Александр Васильевич 14 мая 1938 года в возрасте 40 лет расстрелян в городе Свердловске. Расстрелян через 66 дней после ареста».

Я слушал этого человека и еще сильнее проникся уважением к нему. Он был значительно старше меня. Под его началом проработал в Байкаловском районе почти два десятка лет, когда он работал секретарем РК КПСС и председателем исполкома райсовета. А я директором школы-интерната и руководителем отдела народного образования. Он всегда был внимателен к своим подчиненным, вникал в суть их проблем, он был человеком глубоко интеллигентным, воплощением доброты, порядочности и уважительного отношения к людям. Но имел и «недостатки», был «сыном врага народа» — начавшееся похолодание после хрущевской оттепели вернуло многие запреты «на круги своя». Был гуманитарий, не умел выгодно показать себя и свои успехи, даже если они и были. И дальше не пошел, как не пошли и многие способные дети репрессированных, которым еще на взлете подрезали крылья.

Действительно, сразу же после ареста отца его пытались исключить из комсомола. Потом отказали в призыве в армию, а когда призвали, то годного к строевой службе и грамотного юношу зачислили в стройбат.

Однако там, на Дальнем Востоке, где он «укреплял» границу, его быстро заметили: в марте 1942 года приняли в члены ВКП(б), присвоили звание старшины, назначили заместителем политрука роты и поручили вести полит-учебу и оформлять партийную документацию.

После окончания военных действий на Востоке командование части, учитывая его очевидные способности и прилежание, рекомендует его на учебу в Саратовское военно-политическое училище. Но до училища парень не доехал — в штабе армии, на комиссии, выяснилось его прошлое, и ему дали от ворот поворот.

Анатолий Александрович был единственным сыном в семье, и, как он сам признался, получилось так, что отец своею смертью от смерти спас своего сына и этим продолжил свой род. «Мы с группой новобранцев, зачисленных в; стройбат,— продолжает рассказ Анатолий Александре-

 

вич,— в конце октября 1940 года были зачислены в батальон, который располагался на границе и был занят строительством приграничных укреплений. В начале января 1941 года, когда началась проверка личного состава батальона на благонадежность, то всех стройбатовцев, чьи родители были репрессированы, спешно отправили подальше от границы. Правда, уже в строевую часть, но подальше от границы. Эта чистка, уверен, спасла мне жизнь, так как батальон, из которого нас убрали, в феврале 1941 года был переброшен в Литву на обустройство новой границы. Батальон, находившийся на границе, был полностью уничтожен в первые дни войны. Вот и получается, что своею смертью отец от смерти меня спас и тем самым продолжил свой род.

Отцовская линия еще долго преследовала меня. Даже сына, которого в 70-е годы определили на службу в Западную группу войск, на сборном областном пункте развернули на 180 градусов и отправили на Камчатку. Не получился и перевод меня на ответственную должность в закрытую зону». Я слушал его и думал, крепок и неистребим крестьянский корень! И как же долго будут его истреблять — дважды закрепостят, дважды в 30-е годы будут искоренять и убивать, а он, надломленный, но не сломленный, будет жить и оставлять на земле подобных себе хлеборобов и рабочих, интеллигентов и ученых. Вот и земледельческий род Соловьевых, вышедший из курских крепостных крестьян и переселившийся в Зауралье еще в 18 веке, выжил. Выросли и дали потомство 3 внука расстрелянного крестьянина Соловьева Александра Васильевича: двое живут и работают в Екатеринбурге, а третий стал ученым, доктором физико-математических наук, живет и работает в Элисте.

 

* * *

 

Это была моя вторая поездка к Мемориалу. На мою беду рейсовый автобус ломался, прерывая ход моих раздумий, и я боялся, что могу не поспеть к отходу колонны автобусов, которая должна следовать от Кафедральной площади на двенадцатый километр. Еле-еле поспел, втискиваясь в автобус почти на ходу. Мемориал был готов, и люди по прибытию туда сразу же устремились к тем мраморным плитам, на которых отлиты фамилии, инициалы и годы жизни тех людей, которые нашли себе здесь

 

последний приют. Несли цветы, ставили зажженные свечи, поднимали чарки за упокой убиенных здесь людей. Сначала предполагалось установить 312 плит, по 40 фамилий на каждой — всего более 12 тысяч имен. Но жертв оказалось более 18 тысяч! Плиты установлены на выложенных из красного кирпича блоках, символизирующих тюремные стены. А громадный черный крест в центре символизирует торжество Памяти и победы Добра над Злом. И снова траурный митинг. Первым выступил человек, опаленный огнем репрессий еще в детстве, и говорил он не столько по долгу службы, сколько по велению своего сердца и души своей: «Пусть каждый в душе своей даст клятву сделать все, чтобы это не повторилось. Я, как губернатор области, такую клятву даю»,— заявил Эдуард Россель.

Вместе с мэром Екатеринбурга Аркадием Чернецким, который немало сделал для сооружения Памятника, губернатор перерезает ленточку и открывает Мемориал. Выступивший председатель областной Ассоциации жертв политических репрессий Кривоногов А. А. нашел немало теплых слов в адрес тех, кто сооружал комплекс, и тех, кто хранит память о родных и близких, покоящихся в братской могиле. То, о чем говорил в своем выступлении Александр Александрович, сполна выстрадано им. «Из 18 тысяч, что покоятся здесь,— говорил он,— более 700 женщин и свыше двух тысяч священников, в отдельные ночи в 1937 году расстреливали по 100—150 человек, а в 1938 году — 200—240 человек». Это потрясающие цифры!

Священнослужители пяти религиозных конфессий освятили место захоронения жертв политических репрессий. Вечной памяти душе скорбящей символизирует и пятигранник, сооруженный в центре Мемориала.

На этот раз вместе со мной приехал и бывший собкор «Уральского рабочего», а ныне редактор белоярской районки Коротких Василий Иванович. Его отец Иван Иванович, колхозный шофер из Артинского района, был зачислен в «шпионы» панской Польши, арестован в 1937 году и через месяц расстрелян. Покоится в этом захоронении. Вместе с другими сыновьями «врагов народа» они соорудили в Ачите памятник репрессированным родителям. Читал отрывки из его повести о том трагическом событии, которое произошло с отцом и его земляками.

Он долго стоял, склонив голову, когда на мраморной плите нашел имя своего отца. О чем он так долго думал в эти минуты? Наверное, о том же, о чем думали все люди,

 

что были здесь в этот день. Разумеется, каждый, думая о своем, мысленно задавал одни и те же вопросы:

— За что?!

— Почему это стало возможным?!

— Кто те главные палачи, по воле которых произошли те кровавые злодеяния?!

— Неужели потомки предадут забвению случившееся. И будут обеливать тот режим, как это делают сейчас некоторые люди?!

В холодном синем небе плывут над печальным урочищем белые облака, словно души умерших людей. Над притихшей толпой, безмолвным лесом стоит колокольный звон. Земля устилается живыми цветами, и рефреном всему этому звучат слова в центре Мемориала: «Здесь покоятся останки погибших безвинно расстрелянных наших соотечественников. Правда о местах массовых захоронений и причинах смерти скрывалась многие годы. Сегодня мы узнали их имена. Замедли шаг, обнажи голову перед братской могилой».

Ничто на земле не проходит бесследно. Тайное всегда рано или поздно становится явным.

 

* * *

 

Стоял холодный февраль 1930 года. Лютые морозы стояли не только на Урале и в Сибири. Они докатились и до Москвы. Однако в кабинете генерального секретаря было тепло и уютно. Хозяин кабинета был один. Он просматривал донесения с мест о ходе раскулачивания. Вести успокаивали его. Все шло хорошо, так как и было задумано: начавшаяся по его замыслу «революция сверху», как ее окрестили, идет успешно. Волнений нет. Газеты с ликованием пишут о ликвидации в стране последнего эксплуататорского класса — кулаков. Сопротивление правой оппозиции, выступившей в защиту кулаков, сломлено. Ее инициаторы — редактор «Правды» Бухарин, председатель совнаркома Рыков и председатель ВЦСПС Томский — повержены. Правда, пока остались на свободе, но это только пока. Всему свое время. Убрать их сейчас значит дать повод противникам думать, что мстит, сводит счеты. Нет, надо подождать. Он никогда не принимал необдуманных решений и не спешил.

Вот и теперь, просматривая доставленные ему материалы, он не нашел сообщений о сопротивлении кулаков.

 

Он предвидел это, так как почти три года ушло на подготовку к раскулачиванию. Мы ослабили кулака экономически — запретили аренду земли и применение наемного труда, в несколько раз увеличили налоги, ввели твердые цены на сдаваемый нам хлеб. «Но главное, что мы сделали,— думал вождь,— снова раскололи крестьян, перетянули малоимущие слои населения деревни на свою сторону: освободили от налогов 35 процентов маломощных хозяйств, переложив их долю на кулаков, дали право крестьянам самим распределять план хлебосдачи, отдавали беднякам 25 процентов изъятого хлеба у кулаков, которые отказывались сдавать нам хлеб по твердым ценам. Крестьяне снова поверили нам, и теперь снова за нами основная масса земледельцев. И кулак, оставшись наедине, нам уже не страшен». Сталин считал себя марксистом, верным ленинцем. Он хорошо усвоил постулаты теории Маркса — обобществление всех средств производства, уничтожение частной собственности, как источника всех бед на земле, и построение бесклассового коммунистического общества.

В октябре 1917 года, думал он, мы совершили социалистическую революцию. Установили диктатуру пролетариата, объединили народы России в Союз, сконцентрировали в руках государства всю промышленность. А теперь вот создаем колхозы и совхозы — основу для социалистического переустройства деревни. Правда, с этим мы немного подзатянули. Вряд ли Ленин так долго мог терпеть кулаков — он ненавидел их больше всего на свете, называл «кровопийцами», «вампирами».

Ленин, как всегда, искал и находил выходы, казалось бы, из самых сложных положений. Все были против нас, даже восстали моряки в Кронштадте. Но Ленин придумал НЭП. Кто-то считал, что это надолго. Но мы-то знали, что возрождение капиталистических начал — мера вынужденная и временная. Нам нужна была передышка, чтобы восстановить разрушенное войнами хозяйство, собраться с силами и снова перейти в наступление и прежде всего в деревне, где возрождалась сельская буржуазия — наш классовый враг.

Вот и правая оппозиция выступает против этого, утверждая, что кулак врастет в социализм. Нет! Так Ленин не думал. Его последняя работа «О кооперации» — есть не что иное, как наказ о кооперации крестьян и создании на селе мощных, типа промышленных, хозяйств с исполь-

 

зованием техники и свободных от эксплуатации тружеников деревни. Вот уже приступили к строительству тракторных, комбайнового и других заводов.

Меня обвиняют в насилии. Но насилие по Марксу — повивальная бабка истории. Разве Октябрьская революция, гражданская война, красный террор, подавление крестьянских мятежей — не насилие? Насилие — составная часть ленинского учения о диктатуре пролетариата. Насилие не более чем хирургическая операция: вначале больно, зато потом все будет хорошо.

Обладая отличной памятью, он хорошо усвоил содержание ленинской работы «Государство и революция». В ней вождь революции обосновал необходимость установления диктатуры пролетариата после победы социалистической революции, чтобы сломить сопротивление буржуазии. Диктатура — это власть, опирающаяся на насилие. Это кровавая борьба. Да, Ленин умел подводить теорию под насущные задачи революции. Сталину еще предстояло стать теперь уже единственным теоретиком коммунистического строительства, и он готовил себя к этому.

Обо всем этом думал Сталин в этот поздний час холодной февральской ночи 1930 года. В кабинет неслышными шажками вошел Молотов. Невысокого роста, полного телосложения. На короткой шее — круглая, как яблоко, голова, круглое лицо с глубоко посаженными глазами. И вообще он весь был какой-то круглый. Молотов был деловит, немногословен, обладал огромной работоспособностью, послушанием и умением предугадывать мысли своего патрона.

Сталину нравился этот послушный чиновник и даже по душе был его псевдоним. Этот не предаст, не пойдет против, как другие. Именно поэтому он и поручил Молотову оперативное руководство гигантской по своим масштабам операцией. На память пришла фраза, сказанная как-то Молотовым: «Надо ударить так по кулаку, чтобы перед нами вытянулся середняк». Молотов не отличался красноречием, но это высказывание стало крылатым и широко использовалось в партийном обиходе.

Они поздоровались. Сели за стол, и Молотов, развернув перед хозяином кабинета карту, стал рассказывать и показывать на карте ход раскулачивания и места, отведенные для расселения кулаков. На карте были обозначены все крупные центры Урала, Сибири и Дальнего Востока. От них шли жирные линии в малопригодные для

 

проживания и редко населенные районы. Этих линий было больше всего и они были протянуты далеко на Север. Другие, более короткие, упирались в будущие поселки горняков, шахтеров, лесозаготовителей. Всего предполагалось к расселению только в 1930 году более 400 тысяч семей репрессированных.

Сталин остался доволен информацией, и они, обсудив еще ряд вопросов, тепло расстались. Сталин несколько раз прошелся по кабинету. Его походка была неторопливой и совсем бесшумной и чем-то напоминала крадущегося к своей жертве хищника. Лицо спокойное, невозмутимое, холодное и по нему было трудно судить о мыслях этого человека. Благостное настроение не покидало Сталина.

Он еще не стал вождем всех времен и народов, но делал все, чтобы стать им. Как и все вожди, жил скромно. Мало чем отличался от других. Одевался просто — неизменный китель, сапоги да длинная кавалерийская шинель — таким запечатлеет его история. Правда, природа не наделила его ораторским искусством, как Троцкого или того же Кирова. Но теперь не это главное.

Зато теперь он — главный марксист не только у себя, но и за рубежом. А его работа «Марксизм и национальный вопрос» стала настольной книгой для каждого коммуниста. Теперь вот на его плечи легла вся тяжесть защиты ленинизма от оппортунистов всех мастей. Считая себя учеником Ленина, он отлично понимал, что рано или поздно ученики великих людей становятся вождями. Все шло к этому.

Выведен из игры и выслан за границу Троцкий — самая яркая фигура из ленинского окружения. Отстранены такие авторитеты, как Каменев и Зиновьев. Непростительной ошибкой посчитал высылку за границу Троцкого.

Хотел поступить по-ленински, тогда мы депортировали за границу оппозиционно настроенных философов, ученых, писателей. Нет, и тогда мы были наивными либералами, а теперь вот эта моя ошибка с Троцким — чего он только не пишет! А ведь печатают, и читает вся Европа. Нет! Это первая моя ошибка и она будет последней — думал он, анализируя свои поступки. Сталин всегда приходил к выводу, что и Ленин, окажись в этих условиях, действовал бы точно так же. Он еще чистил себя под Лениным. Ленин стоял у истоков пролетарской революции, он был гениальным революционным стратегом и тактиком. Умел, исходя из обстановки, маневрировать, принимая решения, часто идущие вразрез с общепринятыми. Чего стоят его установки о по-

 

ражении Отечества в войне, заключение позорного Брестского мира, обещание дать землю крестьянам. И, наконец, новая экономическая политика. Таким был Ленин.

Теперь мы стоим у истоков социализма, который надо построить в одной отдельно взятой стране. Ликвидируя последний эксплуататорский класс в деревне, мы создаем все условия для победы социализма. Сейчас другое время, стоят другие задачи и нужны новые вожди. Хотя последних не выбирают и народ получает их такими, какие они есть.

Мечтание всегда было присуще вождям. Вот даже Ленина и то называли «кремлевским мечтателем». Сталину тоже не чуждо было это чувство.

Но он считал это слабостью и хранил его даже от самых близких ему людей. Как истинный марксист понимал, что жизнь, это — борьба, борьба классов. И побеждает тот, кто упреждает врага и первым наносит удар.

Тут ему в голову пришла мысль Троцкого — «эффект догорающей свечи». Действительно, свеча, догорая, вдруг вспыхивает ярким пламенем и — затухает. Наверное, вот так же и в нашей борьбе: чем ближе наша победа, тем острее становится классовая борьба.

Но классов, враждебных нам, нет. Мы уничтожаем последний в деревне. Да, но остаются носители враждебного нам сознания — те же кулаки, которых мы не в состоянии физически всех уничтожить и вот вынуждены высылать их на Север; разные там ученые, интеллигентики, недобитые беляки. Много их и они будут бороться с нами, пока живы, всеми силами, на что способны. К тому же мы находимся в окружении империалистов, которые засылают к нам шпионов и диверсантов. Значит, нельзя нам расслабляться. Надо выискивать затаившихся врагов и уничтожать, как уничтожают бешеных собак. Именно к этому нас всегда призывал Ленин.

Благодушие постепенно покидало Сталина. Чем больше он думал о врагах, тем сильнее воспалялось его болезненное воображение и тем четче в его сознании вызревали чудовищные планы борьбы со своими возможными противниками. Но для этого нужны надежные и крепкие люди во главе силовых наркоматов. На Ворошилова можно полностью положиться — хорошо знакомы еще со времен гражданской войны, проверен, не подведет. Но вот Менжинский — глава ОГПУ — слаб, больно интеллигентен. Может не понять тех задач, которые придется решать этому органу в новых условиях.

 

Вот если бы Ягода — первый заместитель председателя ОГПУ. Безупречная биография. Племянник Свердлова, в органах с 1919 года. Был замом еще у Дзержинского, проявил себя при разоблачении хозяйственных дел, в том числе «шахтинского», Промпартии. Менжинский часто болеет, и Ягода начинает играть первую роль в его ведомстве. Усерден. Исполнителен. Этот все поймет. С этими мыслями он и закончил свой рабочий день — было двенадцать часов ночи. Далеко на востоке занималась огненно-красная заря нового дня — кровавый рассвет медленно растекался в предутреннем морозном воздухе. Жизнь шла своим чередом — вожди думали о своем народе. А народ огромной страны шел навстречу новым испытаниям, еще не ведая насколько трудными они окажутся для него.

Пройдет совсем немного времени после той февральской ночи 1930 года и Сталин станет тем, кем он и хотел стать, а для народов огромной страны стал тем, кем и был — палачом, который превратил целую страну в гигантский концентрационный лагерь.

 

* * *

 

Поистине гениальные люди (но далеко не все) обладают редким даром интуитивного предвидения будущего, улавливая в нем признаки надвигающейся беды.

Писатель-гуманист Ф. М. Достоевский, который стоял у истоков набирающего обороты насилия, предрекал возможность прихода антихриста. В 1904 году писательница Тимофеева В. В. впервые опубликовала высказанные Достоевским еще в 1874 году мысли, который, размышляя о судьбах российского народа, говорил: «Они (либералы) и не подозревают, что скоро конец всему... всем ихним «прогрессам» и болтовне. Им не чудится, что ведь антихрист-то уже родился и идет!» Она отмечает, что он произнес это с таким выражением и в голосе, и в лице, как будто возвещал мне страшную и великую тайну. Действительно, нашим новоявленным пророкам было чуждо добро и сострадание к людям. Они обладали сильной волей, жестокостью, непримиримостью к своим политическим противникам, допускали обман, ложь, насилие, несправедливость. Обладая каким-то гипнотическим свойством влияния на людей, парализуя этим их волю и способность к самовыражению, они были воплощением дьявола во плоти. Вот что писал Потресов о Ленине: «Ни

 

Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой не обладали секретом излучавшегося Лениным прямо-таки гипнотического воздействия на людей, я бы сказал, господства на ними. Плеханова уважали, Мартова любили. Но за Лениным шли как за единственным вождем без каких-либо оговорок».

Ленин обладал неукротимой энергией и был неистов, подобно Гитлеру. Сталин также был наделен способностью гипнотического влияния на людей. Но если за Лениным шли, как за вождем, то Сталина боялись.

Не обладая ленинским умом, он тщательно скрывал свою посредственность: был немногословен, всегда взвешивал свои мысли, придавая высказанному им, как истине в последней инстанции. Бакинские революционеры в своих воспоминаниях отмечали, что Сталин в начале своей революционной деятельности имел обыкновение почти всегда опаздывать на собрания. Но когда он входил,— сразу же менялась атмосфера, сковывалась деловитость. Говорил тихо, придавая сказанному какую-то особую значимость, хотя всегда выступал последним и повторял уже высказанное до него.

Сталин не был оратором, часто высказывал ординарные мысли и в примитивной форме. Но слушатели внимали ему, устраивая бурные овации, как великому оратору. Подтверждение этого и воспоминания Черчилля. В 1959 году он писал: «Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал Ялтинской конференции, все, словно по команде, вставали и, странное дело, держали почему-то руки по швам». Далее Черчилль пишет, что он однажды решил не вставать, но когда вошел Сталин, будто потусторонняя сила подняла английского премьера с места.

Однажды в присутствии Троцкого Сталина назвали «посредственностью и ничтожеством», на что Троцкий ответил: «Посредственность — да, ничтожество — никогда!» Сталин никогда не спешил. Даже во власть не входил, а, скорее — вползал: медленно и осторожно. Но когда вполз — всё почувствовали его железную хватку и поняли, насколько опасен этот человек. Внешне всегда спокойный и непредсказуемый в своем поведении. Обладал каким-то звериным инстинктом и был ужасен во гневе.

Адмирал Исаков описывает эпизод, который произошел на Военном совете с участием Сталина в его кабинете. Разговор шел об аварийности самолетов и, когда очередь дошла до Рычагова — героя испанской войны, командую-

 

щего военно-воздушными силами страны — он выпалил: «Аварийность и будет большой, потому что вы заставляете летать нас на гробах!» Это было неожиданно — все смолкли, зная, как много внимания вождь уделял авиации, и это могло рассматриваться, как выпад против него. Все замерли — ждали, что будет. Тишина была зловещая. Ходивший до этого Сталин остановился. Затем прошелся и, вынув трубку изо рта, медленно и тихо произнес: «Вы не должны были так сказать». Затем еще раз прошелся, снова произнес эту фразу и прервал заседание. Можно только представить, какая буря страстей бушевала внутри этого человека в то мгновение. Но он, казалось, внешне был спокоен, невозмутим. Через неделю Рычагов был арестован и исчез навсегда. Страшен был вождь трудового народа! Нарком был молод, горяч и неопытен. Умел воевать, но не знал о повадках кремлевского затворника. Рычагов не был врагом для Сталина, просто допустил оплошность. Он затронул непогрешимость тирана и поплатился жизнью. Сталин был мастером партийных интриг. Со своими политическими противниками, когда они представляли угрозу для его власти, он расправлялся с помощью своих же противников.

Сталин, как и все народные вожди, пуще всего берег свою популярность. Он понимал толк в людях и всегда находил нужных ему людей — послушных, исполнительных и недальновидных. Раскулачивание и репрессии после загадочного убийства Кирова он провел руками Ягоды. А расстрелы по разнарядкам 1937—38 годов руками Ежова. Дабы отвести от себя подозрения, Ягода и Ежов были объявлены врагами, виновниками расправ и казнены. Народ видел «справедливость» своего вождя и славил его. Верным псом и отменным палачом, но рангом пониже, был Молотов, который начинал свою кремлевскую страду еще при Ленине.

Когда я прочитал «Сто сорок бесед с Молотовым» Феликса Чуева, то был просто поражен убогостью рассуждений этого человека. Обычно люди в старости осмысливают прожитую жизнь, находят свои ошибки, в чем-то раскаиваются. Но Молотов ни в чем не раскаивался и ни о чем не сожалел. Он выглядит дубоватым средневековым схоластом. Вот его кредо. Были враги, мы их уничтожили и избавили себя от пятой колонны в войну. Хорошая жизнь — это обывательщина. Плохо живем — виноват империализм, пока он существует, сохраняется угроза

 

войн. Путь к коммунизму — через уничтожение классов и создание единой государственной собственности. Без тени смущения берет на себя всю ответственность за расстрелы советских работников, т. к. занимал должность Председателя СНК. У них, видимо, было разделение «труда». Сталин подписывал бумаги на уничтожение партийных работников, Ворошилов — на военных, а Вышинский — на работников правовых органов. Молотов называет Сталина главным организатором репрессий, а себя первым помощником. Без тени смущения он говорит: «Мы должны были пройти через террор. И пускай кто-то доказывает теперь, что нельзя было этого делать». Какой цинизм! И это — не старческий маразм выжившего из своего ума человека — у него хорошая память и он последователен в своих суждениях. Жестокости «чудесного грузина» — не только результат личностных качеств Сталина, они унаследованы им от своего учителя. Не случайно тот же Молотов говорит, что «Ленин был суровее Сталина». Их различал только уровень интеллекта, да способы борьбы для достижения поставленной цели.

Сталин действовал «тихой сапой», как говорили в народе, т. е. скрытно, долго готовился к броску, накапливал силы. Был хитер и скрытен. Ленин был смел, прямолинеен, шел в наступление открыто, как бы говоря «иду на вы», не боялся ответственности за свои поступки. Только один раз вождь революции проявил трусоватость, когда скрыл от потомков свое личное участие в принятии решения о расстреле царской семьи. Боялся подорвать свой авторитет. Во всем остальном Ленин и Сталин были удивительно похожи друг на друга. Они оказались близнецами-братьями по тем последствиям, которые оставили после себя в истории, и тем способам, с помощью которых они удерживали власть, войдя в нее. Оба оказались палачами. Не случайно раньше говорили, что «Сталин — это Ленин сегодня», а теперь говорят так: «Ленин — это Сталин вчерашний». Теперь вот снова «Ленин с нами» — только не живой, а мертвый. О нем много говорят и пишут и снова, как несколько лет назад, выбирают место для его перезахоронения. Но с нами теперь не мумия вождя, которую нам преподносили за божество, а подлинный, рассекреченный вождь, и он предстал перед нами таким, каким он был на самом деле, и от его «человечности в человеке» не осталось и следа. Но Ленина рассекретили не Вл. Солоухин, Волкогонов, Латышев, впервые взявшиеся

 

за столь необычное и опасное на первых порах дело. Его рассекретило Время. Околдованные ленинской иконой и плотно зашоренные, мы принимали на веру все высказывания вождя, не подвергая сомнению даже то, что лежало на поверхности и выглядело чудовищным.

Находясь в далекой Женеве, вдали от революционных событий в России, он шлет письма, как надо действовать в начавшейся революции 1905 года: «никаких формальностей — плюньте на все это, вооружайтесь кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палки, тряпки с керосином для поджогов, веревка, лопата, пероксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди против кавалерии и т. д.). Какая забота! Потом он наставляет, что надо втянуть в это дело молодежь, создавая из ее числа боевые дружины, и приступить к делу: «убивать, взрывать, нападать на городовых, полицейских, случайно отбившихся казаков, забрасывать камнями, обливать кипятком и кислотами». Какое богатое воображение! Будущий вождь просто неистощим в своем злобствовании и придумывании способов, как лучше и больше убивать людей. Известные революции начинались «не по-ленински». Так, Французская буржуазная революция началась с организованного неповиновения королю депутатов, которые потом были поддержаны жителями Парижа. Февральская буржуазная революция в России началась со всплеска недовольства народа, она была скоротечной и привела к отречению от престола царя и образованию Временного правительства. Обошлось без ленинских наставлений. Все революции начинаются стихийно в отличие от переворотов, которые требуют определенной подготовки сил, готовящих его. А каков ленинский лексикон и какая богатая палитра эпитетов и характеристик! «Морда, холуй, харя, подонок, мерзавец, изверг, идиот, наймит, проститутка, и т. д. Плеханов — «подлейший перебежчик, мерзавец», Роза Люксембург — «идиотка, дура», Каутский (выдающийся революционер, личный секретарь Энгельса, его идеи подтвердило время) — «негодяй, щенок, мещанская сволочь, лакей буржуазии, пошлый болтун», Размирович (председатель Ревтрибунала) — «глупая солдатская жена», крестьяне — «кровопийцы, пауки, вампиры». Николай II — «идиот, изверг, кровавый, тупой, кровожадный, слабоумный, главарь шайки». Люди для Ленина были не более чем строительным материалом для достижения поставленной цели.

 

В ноябре 1917 года в статье «Вниманию рабочих» Максим Горький — человек, наиболее близкий к Ленину, писал: «Жизнь во всей ее сложности неведома Ленину. Он не знает народной массы, не жил с ней, но он по книжкам узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем всего легче разъярить инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлурга руда».

Вождь народа грел руки на страданиях народа, вызванных как Мировой войной, так и действиями его партии большевиков. Взгляните на ленинские «рекомендации».

Еще до начала Гражданской войны, в конце 1917 года, Ленин написал всем широко известную (и, казалось, безобидную) статью «Как организовать соревнование». Перечитайте ее! Взгляните на ее содержание глазами свободного от идеологических оков человека. Раньше, воспитанные в духе ненависти к буржуазии и загипнотизированные ленинским иконостасом, мы не замечали в этой статье геноцида всех имущих, кто бы они ни были. И «чем разнообразнее, тем лучше». Это «разнообразнее» особенно ярко выразилось в его советах: одних — расстрелять, других — повесить («непременно»), третьих — в концлагеря, а вот кавказцев (секретная телеграмма Орджоникидзе) — перерезать, расстрелять — каждого десятого на месте, заставить чистить сортиры, оставить без хлеба, выдать желтые билеты, взять в заложники и т. д.

«Злодейски гениальный Ленин» был неистощим по части советов как лучше уничтожать и унижать людей. Его злодейство было поистине гениальным. И оно было унаследовано его гениальными соратниками.

Когда высылали за границу (и на север тоже) ученых, публицистов, писателей, Зиновьев, отвечая своим оппонентам, писал, что «...мы можем прибегнуть и не к столь гуманной мере, мы сумеем обнажить меч». Другими словами — можем отрубить и голову. И это говорит Зиновьев после Гражданской войны. А вот что по этому поводу говорит Троцкий: «...высылаемые люди сами по себе политически ничтожны и что в случае военных осложнений они могут оказаться врагами, и мы тогда вынуждены будем расстрелять их по законам войны» и просит признать эту акцию выдворения ученых за рубеж гуманной. Ленинские «гуманисты» помешались на внутренней и внешней агентуре. А вот еще пример. В 1929 году за так называемый правый уклон в партии были сняты со своих постов Бухарин и Томский. Тогда еще можно было что-то

 

возразить начинающему диктатуру и его упрекали за жестокие меры по отношению к «уклонистам», на что Сталин ответил: «Говорят, что Ленин наверняка поступил бы мягче, чем поступает теперь ЦК в отношении Томского и Бухарина. Это совершенно неверно. Как поступал Ленин в таких случаях — припомните-ка. Разве не помните, что тов. Ленин из-за одной маленькой ошибки со стороны Томского угнал его в Туркестан». Таким образом, читая Волкогонова, а теперь вот и Латышева, напрашивается вывод о том, что сталинские репрессии — не плод его больного воображения. Он унаследовал их от Ленина, они были альфой и омегой того тоталитарного режима, который насаждал в России вождь мирового пролетариата. Все эти Троцкие, Молотовы, Кагановичи, Калинины, Ворошиловы и др., загипнотизированные «злодейски гениальным» Лениным, шли его дорогой, следовали его заветам и были воспитаны в духе классовой ненависти к возможным и невозможным противникам.

Сталин был одним из этой ленинской когорты, достоинства которого так высоко оценил Ленин, выдвинув «чудесного грузина» на пост Генерального секретаря партии, отдав ему таким образом на заклание народ великой страны.

Жестокость Ленина нашла свое отражение и в печально-знаменитой 58 статье уголовного кодекса, который составлялся с его личным участием и его правками. Так, он в раздражении пишет наркому юстиции: «Тов. Курский, по-моему, надо расширить применение расстрела». А на второй день после этой «рекомендации» вновь пишет: «Тов. Курский! Посылаю вам набросок дополнительного параграфа Уголовного кодекса. Набросок черновой, который, конечно, нуждается во всяческой отделке и переделке. Основная мысль, надеюсь, ясна, несмотря на все недостатки черняка: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только периодически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы. Суд должен не устранять террор, обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широко.

С коммунистическим приветом Ленин».

 

Ленин делает набросок новой статьи УК в трех вариантах, в которых он пытается как «можно шире» охватить применение расстрельной статьи даже за «содействие или способные содействовать». А вот и те, кто подлежал истреблению за «участие или способные содействовать» согласно секретной инструкции от февраля 1923 года.

Политические партии и организации.

1. Все бывшие члены дореволюционных политических партий.

2. Все бывшие члены монархических союзов и организаций.

3. Все бывшие представители старой аристократии и дворянства.

4. Все бывшие члены молодежных организаций (бойскауты и др.)

Сотрудники царских учреждений.

1. Все сотрудники бывшего Министерства Внутренних дел, все сотрудники охранки, полиции, жандармерии, секретные агенты, чины пограничной стражи и т. д.

2. Все сотрудники бывшего Министерства Юстиции, члены окружных судов, судьи, прокуроры, следователи, судебные исполнители и т. д.

З. Все без исключения офицеры и унтер-офицеры царских армий и флота.

Тайные враги Советского режима.

1. Все офицеры, унтер-офицеры и рядовые Белой армии, регулярных белогвардейских формирований, петлюровских соединений, различных повстанческих подразделений и банд, активно боровшихся с советской властью. Лица, амнистированные советской властью, не являются исключением.

2. Все гражданские сотрудники центральных и местных органов и ведомств белогвардейских правительств.

3. Все религиозные деятели: епископы, священники, дьяконы, монахи, хормейстеры, церковные старосты и т. д.

4. Все бывшие купцы, владельцы магазинов и лавок, а также «нэпманы».

5. Все бывшие землевладельцы, крупные арендаторы, богатые крестьяне, использовавшие в прошлом наемную силу. Все бывшие владельцы промышленных предприятий и мастерских.

6. Все лица, чьи близкие родственники находятся на

 

нелегальном положении или оказывают вооруженное сопротивление.

7. Все иностранцы независимо от национальности.

8. Все лица, имеющие родственников и знакомых за границей.

9. Все члены религиозных сект и общин (особенно баптисты).

10. Все ученые и специалисты старой школы, особенно те, чья политическая ориентация не выявлена до сего дня.

11. Все лица, ранее подозреваемые или осужденные за контрабанду, шпионажи и т. д.

Все! Круг замкнулся — можно начинать Красную облаву на людей. Ленинские «правки» Уголовного кодекса — это тоже его наследие. Так что Сталин и тут ничего не выдумывал — имел на руках ленинский кодекс и действовал по-ленински. Одновременно закладывались основы новой морали, замешанной «на крови», терроре и жестокости. Из той, старой и высокогуманной нравственности вымывались доброта, сострадание к людям и человечность.

Все помнят, как широко вещались в прошлом «подвиги» пионеров, которые разоблачали своих отцов (благо, не матерей). Возможно, и были такие поступки, но они могли быть вызваны поведением отца-дебошира и пьянчужки. В основном же то, о чем писали, было инспирировано органами и пропагандой, которые и пытались вдавить в сознание людей то, что противно самой природе человека. До сих пор сохранилось и бытует выражение: «человека не надо жалеть — жалость унижает человека». Ну, не абсурд ли это?! Жалеть — значит, проявлять сочувствие, сострадание к человеческому горю, взять часть его горя на себя, и тем самым облегчить его душевные муки.

Большевики-ленинцы входили во власть и удерживали ее, претворяя в жизнь известный лозунг: «Разделяй и властвуй». Сначала они натравили крестьян на помещиков, потом — рабочих на крестьян, далее — крестьян на крестьян, потом обозначили врагов в лице «бывших». И вот — вторжение в святая святых — семейные отношения: насаждение доносительства на родителей, «сын за отца не ответчик» (хотя отвечал да еще как!), наклейка ярлыков на людей, искоренение из обихода даже тех слов, которые бы напоминали о теплоте человеческих чувств и т. д.

 

Поголовное вовлечение взрослых и детей в насильственные и аморальные акции под флагом классовой борьбы, и та ложь, в которую окунули людей, безусловно, не могли не отразиться и на том состоянии нашего общества, в котором оно пребывает сегодня.

Недавно в продаже появилась книга А. Г. Латышева «Рассекреченный Ленин». По рассекречиванию вождя автор много и давно работает в архивах спецхрана, и многие секретные документы мы знаем с его подачи.

Новым для меня явилось его утверждение о том, что Ленин «ничего не терял» и уже в самом начале своего вхождения в революционную деятельность был человеком бессердечным и жестоким, которому были чужды чувства жалости и сострадания к людям.

Когда в начале 90-х годов в Поволжье свирепствовал голод, и были созданы комитеты помощи голодающим, единственным человеком, кто выступил против создания названных комитетов, был начинающий революционер Владимир Ульянов.

Близкий к Ульянову В. Водовозов в 1933 году в Москве издал книжку «Ленин в Самаре», где он пишет: «В конце 1891 года разговоры о борьбе с голодом привели к созданию в Самаре особого комитета для помощи голодающим. На собраниях и сходках молодежи Ленин вел систематическую и решительную пропаганду против комитета...»

А другой автор А. Беляков в книге «Юность вождя» раскрывает «ленинские секреты». Он пишет, что молодой Ульянов «имел мужество открыто заявить, что последствие голода — нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя,— явление прогрессивное, ибо содействует росту индустрии и двигает нас к нашей конечной цели, к социализму, через капитализм. Голод, разрушая крестьянское хозяйство, одновременно разбивает веру не только в царя, но и в бога, и со временем, несомненно, толкнет крестьянина на путь революции».

Молодой Ульянов, призывая к борьбе с комитетами по оказанию помощи голодающим, признавал, по Белякову, лишь один метод общения — «рукой за горло и коленкой в грудь». Начинающий революционер хорошо усвоил то, что необходимо было для захвата власти: «Чем хуже, тем лучше». Известно, что в то время большую помощь голодающим Поволжья оказывал Л. Н. Толстой, собирая деньги и устраивая столовые для голодающих. Понимая, что «зло порождает зло» и что только «добро спасет мир»,

 

великий писатель выдвинул известный лозунг: «непротивление злу насилием». Не из-за этого ли так люто возненавидел Ленин гуманиста Толстого и «толстовство»? А вот священника Гапона Ильич возлюбил настолько, что подарил ему книгу «Две тактики социал-демократов в социалистической революции» с дарственной надписью: «Уважаемому Георгию Гапону от автора на память». Читателю нетрудно догадаться за что, хотя большевики-ленинцы во избежание народной ненависти и поспешили тогда отмежеваться от Гапона, заявив, что выступали против шествия рабочих к Зимнему дворцу. Латышев утверждает, что Ленин не поддерживал идею организации суда над Николаем II и объясняет это тем, что, мол, царь был родственником Вильгельма II, и Ленин опасался вызвать недовольство германского императора. Думаю, что дело в другом — судить можно было только одного царя, тогда как Ленину необходимо было вывести весь романовский род, что он и сделал руками уральских большевиков.

Более того, Латышев утверждает, что расправа с царем и его семьей была сделана без согласия с центром. С этим нельзя согласиться. Время было суровое и трудно поверить, чтобы уральские коммунисты отважились на казнь царя без согласия Ленина и Свердлова. В тех условиях, когда белочехи подступали к Екатеринбургу (они заняли город через неделю после казни царя), центр молчал и не давал установки о переводе царской семьи в другое место или же казни. Чего ждал Ленин? Он ждал, что в условиях угрозы сдачи города уральцы сделают то, что они и должны были сделать, ибо в принципе вопрос был задолго до этого согласован с центром. Ленин «умыл руки». Он боялся войти в историю с ярлыком «Цареубийцы и детоубийцы» и сделал то, что хотел сделать, но руками других: 12 июня 1918 года в Мотовилихе, под Пермью был убит Михаил Романов — брат царя, тот самый, который отказался от престолонаследия, после отречения от царствования Николая П. 17 июля (ночью) 1918 года в Екатеринбурге казнены Николай II, его супруга и пятеро их детей. 18 июля 1918 года в Алапаевске Свердловской области, расстреляны и брошены в шахту великая княгиня Елизавета Федоровна, вдова убитого Каляевым великого князя и генерал-губернатора Москвы Сергея Михайловича, великий князь Сергей Михайлович, князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи, князь Владимир Палей. 29 января 1919 года в Петрограде в ответ на убий-

 

ство Розы Люксембург и Карла Либкнехта в Германии и в порядке «красного террора» расстреляны великие князья Николай Михайлович, Дмитрий Константинович, Павел Александрович и Георгий Михайлович. Николай Михайлович был человеком широко известным, председателем Русского исторического общества. Российская Академия Наук обратилась в Совнарком с ходатайством об его освобождении. На документе есть приписка Луначарского: «Глубоко сочувствую этому ходатайству. На мой взгляд, Николай Михайлович Романов должен быть выпущен давно. Прошу рассмотреть на ближайшем заседании Совнаркома».

16 января Совнарком под председательством Ленина рассмотрел ходатайство и не удовлетворил просьбу Академии — все четверо были казнены. Удалось спастись только одному из великих князей — Гавриилу Константиновичу. Это был очень больной человек, за него ходатайствовал М. Горький, обратившись письмом лично к Ленину. Последний не мог отказать «буревестнику пролетарской революции» — князь был освобожден, выехал в Финляндию, а потом — в Германию. После расстрела Романовых в статье «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции» Ленин, похваляясь и ставя в заслугу своей власти, обрушился на Временное правительство за его мягкотелость и неспособность уничтожить монархию: «Эти трусы, болтуны, самовлюбленные нарциссы и гамлетики махали картонным мечом — и даже монархии не уничтожили! Мы выкинули вон всю монархическую нечисть, как никто, как никогда». Добавить что-либо к сказанному нечего — в этом весь Ильич.

В своих воспоминаниях Крупская причисляет своего мужа и себя к числу убийц: «Чехословаки стали подходить к Екатеринбургу, где сидел в заключении Николай II. 17 июля он и его семья были нами расстреляны, чехословакам не удалось спасти его. Они взяли Екатеринбург лишь 23 июля». Так вот и пишет стареющая вдова вождя: «нами расстреляны» — и ни тени смущения в том, что убили ни в чем неповинных и совершенно беззащитных детей.

О том, что Ленин сопричастен к казни царя и его семьи, говорит и запись, сделанная Троцким в дневнике, когда он был в изгнании. Вот что он писал: «В разговоре со Свердловым я спросил мимоходом:

— Да, а где царь?

 

— Конечно,— ответил он,— расстрелян.

— А семья где?

— И семья с ним.

— Все? — спросил я, по-видимому, с оттенком удивления.

— Все! — ответил Свердлов.— А что?

Он ждал моей реакции. Я ничего не ответил.

— А кто решал? — спросил я.

— Мы здесь решали. Ильич считал, что нельзя оставлять нам им живого знамени, особенно в нынешних трудных условиях.

Больше я никаких вопросов не задавал, поставив на деле крест. По существу, решение было не только целесообразно, но и необходимо".

Латышев не согласен с этими записями, считая, что Троцкий хитрит. Но какой смысл хитрить Троцкому — человеку не менее жесткому, чем Ленин. К тому же, он одобряет это решение. Так что кровь царских детей лежит на совести Владимира Ильича.

Да, многие все еще чистят себя под Лениным, многим из нас все еще трудно расстаться с образом придуманного вождя, но ничего не поделаешь — из истории факты не выбросишь. А они говорят о том, что он был, как и все вожди, человек беспощадный, злой, циничный, неправедный. Жестокость вождя не имела границ. В августе 1918 года он направляет телеграмму вот такого содержания:

«В Пензу. Москва. 11 августа 1918 года. Тов. Кураеву, Бош, Минкину, др. пензинским коммунистам. Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья подавить беспощадно. Этого требуют интересы всей революции, ибо теперь взят последний решительный бой с кулачьем. Образец надо дать:

1. Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц.

2. Опубликовать их имена в печати.

3. Отнять у них хлеб.

4. Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц-кулаков.

Телеграфируйте получение и исполнение. Ваш Ленин.

Р.S. Найдите людей потверже».

Обратите внимание: дается разнарядка на истребление людей — «образец». Назван способ — «непременно пове-

 

сить», а накануне была телеграмма (разнарядка) на взятие заложников. А чего стоят глаголы: «трепетал, кричал» и т. д. После заключения мирных договоров с Прибалтийскими республиками в 1920 году Ленин приказывает Склянскому: «На плечах Балаховича перейти где-либо границу на одну версту и повесить там 100—1000 их чиновников и богачей». А вот его другой приказ Склянскому: «Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалили) пройдем 10—20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия — 100 000 рублей за повешенного».

Видимо, вождь трудящихся не знал других способов уничтожения людей, кроме повешения. Конечно же, знал, но предпочитал этот. Хватали богатеев, чиновников, кулаков и вешали ни в чем неповинных людей только за то, что были «богатеями», и этого хотел он, Ленин. Поистине чудовищно его письмо Троцкому в Петроград от 22 октября 1919 года: «Если наступление началось, нельзя ли мобилизовать еще тысяч двадцать питерских рабочих плюс тысяч десять буржуев, поставить позади них пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича».

Не знаю, использовал ли Троцкий этот совет Ленина, но достоверно известно, что гитлеровцы широко применяли его в войне с Россией. Плеханов называет Ленина «недорослем, который не дорос до понимания классового движения и опасным для нашего дела». Все движение и помыслы Ленина были направлены на захват власти и удержание ее с помощью насилия и террора.

Любая война, а гражданская в особенности, вольно или невольно порождает террор. Большевики-ленинцы, развязав Гражданскую войну, разбудили в человеке зверя, объявив террор государственной политикой и сделав его массовидным, публичным и зрелищным. Белые не остались в долгу — они ответными казнями стремились как можно дольше поддерживать в человеке это звериное начало. Это была цепная реакция, и убийства росли в геометрической прогрессии. Ожесточение красного и белого террора произошло после двух событий: уничтожения царя и его семьи и покушения на Ленина. Первое событие произошло в июле, второе — в августе 1918 года. Первыми опять же были большевики. Следует иметь в виду и то, что казнь Романовых была санкционирована руководителями советского государства, тогда как покушение на Ленина совер-

 

шила террористка-одиночка. Поставь себе белое движение такую задачу, они бы нашли людей потверже и действовали наверняка, так как в то время глава советского государства был почти не охраняем. Белый террор явился ответом на насильственный захват власти революционерами-экстремистами и разгон ими законно избранного народом Учредительного собрания. Он не являлся стержневой политикой руководителей белого движения и не ставил своей задачей уничтожение своих классовых противников. Красный террор, так упорно и последовательно насаждаемый вождем революции, призывал к физическому истреблению имущих слоев населения и избавлению от всех инакомыслящих людей. Он являлся частью государственной политики Советского государства, продолжен в мирное время и закреплен печально-знаменитой 58 и другими статьями Уголовного кодекса. Этой идеей террора Ленин, по замечанию Троцкого, был одержим настолько, что постоянно вбивал эту мысль своим сподвижникам. Ленин дает разнарядки на казнь неповинных людей, требует проведения показательных судебных процессов и, что тоже не менее ужасное и нелепое, всех несогласных с ним объявляет шпионами и прислужниками буржуазии.

Так, в связи с депортацией за границу ученых, писателей в своей записке Дзержинскому («с возвратом мне») пишет: «Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг, шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих военных шпионов изловить и излавливать постоянно и систематически высылать за границу».

Господи! До боли знакомый почерк. Да верил ли он в то, о чем писал!? Не верил и его ученик Сталин, инициируя судебные процессы над простыми крестьянами, рабочими, интеллигентами из глубинки, предъявляя им обвинения в связях с иностранными разведками. Вождь мирового пролетариата испытывал прямо-таки патологическую ненависть к священнослужителям и в целом к христианской религии. И тут дело не только в церковных ценностях, которые нужны были для мировой революции или для борьбы с голодом. Христианская религия укрепляет духовность человека, его нравственную основу, утверждает известные заповеди: не убий, не укради, не лжесвидетельствуй, возлюби отца своего и мать, люби ближнего, не сотвори себе кумира на земле, не прелюбо-

 

действуй, не завидуй и др. Это — высокогуманная религия, которая превозносит свободу божественного или духовного начала в человеке. Воспитывает людей в духе воздержания от мирских соблазнов. Божественное начало заложено в самом человеке, и совершенствование этого начала — главная задача христианского учения.

В основе коммунистической религии лежит насилие и жертвенность, воспевается и сама смерть во имя новой веры. Вспомните слова «Интернационала» или того же революционного гимна «Смело мы в бой пойдем», и других песен — все они воспевают насилие во имя мировой революции и готовность умереть за нее.

Едва ухватившись за власть, Ленин лично возглавляет кампанию за разрушение храмов и физическое истребление священнослужителей, чтобы вбить в сознание людей свою, коммунистическую веру. Изъятие церковных ценностей — только часть борьбы с христианской религией, и тут для Ленина все способы хороши. Вот что он пишет Молотову («строго секретно и без снятия копии») 19 марта 1922 года:

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и потому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления» и, далее добавляет, что «чем больше представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Только в 1918 году было расстреляно более трех тысяч священников. По утверждению Волкогонова, только при Ленине было казнено 14 тысяч, а всего уничтожено более 200 тысяч священников. Из 80 тысяч храмов разрушено 70 тысяч.

Репрессии против церковников были настолько жестокими, что могут быть сравнимы, да и то отдаленно, только с жестокостями крестоносцев. Люди прощают жестокости своим правителям, если эти жестокости во благо своей страны (Петр I, Столыпин). Безрассудное упрямство Сталина и его вера в свою непогрешимость дорого обошлись нашему народу в Великой Отечественной войне. Но была победа, которая и умалила горечь напрасно понесенных по его вине утрат.

Но дело Ленина потерпело поражение, и он оказался не более, чем политическим авантюристом, подобно Гитлеру. Волкогонов верно подметил: «Наши взгляды на Ле-

 

нина меняются не только потому, что мы узнали НЕЧТО иное, нежели нам внушали долгие десятилетия. Мы засомневались в безгрешности вождя прежде всего потому, что «дело», которое он начал и которое оплачено десятками миллионов жизней, огромной кровью, страданиями и лишениями великого народа, потерпело крупное историческое поражение. Об этом горько говорить и писать».

Наш народ добр и забывчив, а Время заметает все следы. Но историю невозможно забыть или переделать, как невозможно вычеркнуть из нее имена и тех людей, которые должны остаться в памяти потомков не только как вожди, но и как палачи своего народа.

Создавая ленинский иконостас, все авторы без исключения восхищались простотой вождя — «прост, как правда». Но не простым был этот человек. В его простоте было столько же простоты, сколько в его правде лжи.

Скромность и простота — это те качества, которые действительно украшают людей. Все вожди коммунистических и фашистских движений понимали это. Они предвидели то место, какое им будет уготовано историей, и своей внешней, кажущейся простотой и скромностью ковали образ народных избранников.

О скромности наших вождей написано немало, причем почти все авторы, приписывая им эти качества, рассматривают их как какую-то жертвенность: вот, мол, какими скромниками они были, а могли все. Помню, даже ходила байка о том, что Калинин схлопотал выговор по партийной линии за то, что снял мерку со спящего Сталина, чтобы сшить для него новый китель. Старый-то совсем прохудился.

То, что вожди предстают перед народом в старых залежалых одеждах — не более, чем дело вкуса. Один любил ходить в старомодном пальто, помятом костюме, ботинках и кепке. Другой — в армейской шинели, кителе и сапогах. Тут не только дело вкуса. Готовясь войти в бессмертие, они подобно библейским пророкам, являлись народу в простом одеянии — чем больше простоты, тем больше величия. Новоявленные пророки имели все то, что они хотели иметь с учетом возможностей того времени, в котором они жили. И имели. Когда столицей становится Москва, правительство во главе с Лениным оборудует в Кремле квартиры, открывает столовую. В распоряжении Ленина и его окружения автомобили, дачи. С годами повышается и комфортность их обслуживания. Ленин часто

 

выезжал на природу и даже брал в руки ружье. Вот что он пишет Инессе Арманд: «Отдыхал я чудесно, загорел, ни строчки не видел, ни одного звонка. Охота раньше была хороша, теперь все разорили. Везде слышал Вашу фамилию: «Вот при них был порядок» (Ильич охотился в местах, где раньше находилось имение семьи Арманд). У Ленина были вполне нормальные, человеческие потребности и он их удовлетворял. Сталин жил в другое время, у него были другие возможности удовлетворить свои потребности, что он и делал. Читатель об этом знает. Недавно, читая Троцкого, с удивлением узнал, что в 1921 году для партийной, советской и военной верхушки был открыт элитарный санаторий «Марьино» (он и теперь выполняет все то же назначение). И это в голодном-то 1921 году!

А вот что пишет Ленин в 1922 году: «Т. Сталин! Кстати. Не пора ли основать 1—2 образцовых санатория не ближе 600 верст от Москвы. Потратить на это золото, тратим же, и будем долго тратить на неизбежные поездки в Германию. Но образцовыми признать лишь те, где доказана возможность иметь врачей и администрацию пунктуально строгие, а не обычных советских растяп и разгильдяев. 19 мая. Ленин». Ниже дана приписка: «В Зубалово, где устроили Вам, Каменеву и Дзержинскому, а рядом устроят мне дачу к осени, надо добиться починки жел. ветки к осени и полной регулярности движения автодрезины. Тогда возможно быстрое и конспиративное сношение круглый год».

Нет, народные вожди, думая о народе, в то голодное и тяжелое время в первую очередь думали о себе, об удовлетворении своих потребностей. В 1921 году, узнав об открытии очередного Дома отдыха Совнаркома, Ленин пишет Молотову: «Я боюсь, что это вызовет нарекания. Прошу Оргбюро рассмотреть этот вопрос внимательно. Может быть, рациональнее назвать этот дом отдыха просто по номеру «Дот отдыха номер девять». Вождь боится уронить в народе свой авторитет. Но он не требует отобрать и передать под детский дом открытый Дом отдыха для кремлевской элиты. Нет, он советует, как можно скрыть от народа открытие очередного Дома отдыха. Но зато как восторженно описывался эпизод из жизни Ленина, когда он полученную в свой адрес посылку с продуктами, попросил отправить в детский дом. Все коммунистические лидеры, волею судеб оказавшиеся на вершине власти, всеми способами имитировали свою простоту, тогда как на

 

самом деле в первую очередь заботились о своем благе и благе правящей верхушки.

Более того, они готовили себя к бессмертию, то есть к жизни после жизни. По указанию Ленина первым лег под булыжник мостовой на Красной площади Свердлов. Ленин знал, что делал, прекрасно понимая, какое место ему может быть уготовано после смерти на главной площади России. Сталин прижизненно обессмертил свое имя, собирался жить долго и был твердо убежден в том, что его место — рядом с Лениным. Ему не нужно было писать завещаний — он обладал даром предвидения. Ленин умирал медленно. Знал, что дни его сочтены. Близка кончина. Но не оставил после себя завещания о том, как исполнить последнюю его волю. Он знал, что его соратники найдут достойный способ увековечить его память. Просить же об этом в завещании — нескромно. Он тоже обладал даром предвидения и не ошибся.

Хорошо известно, что Ленин, едва ухватившись за власть, начинает с уничтожения памятников не только царствовавшим особам. Сносятся памятники национальной гордости России — Ивану Сусанину, освободителю балканских славян — генералу Скобелеву, герою Отечественной войны 1812 года Платову. Одновременно Ильич торопит Луначарского представить списки революционных деятелей для увековечивания их памяти. И тут же закладывается памятник Марксу. У Ленина не возникало сомнений — после смерти ему воздадут должное, как вождю мирового пролетариата. Так что о простоте и скромности Ленина не приходится говорить. Не может быть величия там, где нет простоты и правды.

Недавно скончался патриарх китайских реформ Дэн Сяопин, который, в отличие от других, оставил завещание, чтобы упредить тем самым пышнодейства в свою честь после смерти.

В своем завещании он категорически отверг планы канонизации своей личности и помещения своего тела в Мавзолей. Через своих родственников он довел до сведения руководства компартии Китая, чтобы его похороны были лишены помпезности и роскоши, и просил выполнить пять пунктов своей последней воли: не устраивать прощальных церемоний, митинг памяти провести после кремации останков, урну с прахом накрыть партийным знаменем и выставить цветную фотографию, как символ его светлого духа. Далее, просил не организовывать траурного

 

зала в доме, где он жил и провел последние годы. И последнее, просил передать роговицу своих глаз в донорский центр, а тело анатомировать для медицинских исследований. Свой прах развеять над морем.

Так же распорядился и Энгельс, урна с прахом которого покоится на дне Северного моря. Совсем недавно воды реки Ганг поглотили пепел великого индийского гуманиста Ганди. Так поступают истинно великие и скромные люди. Такие люди будут вечно жить в сознании людей. Людская память нетленна.

Мавзолеи и многочисленные памятники, воздвигнутые в честь вождей, не прибавляют им величия и славы. Скорее — наоборот. В свое время Ленин совместил несовместимое, положив начало превращению главной площади страны в кладбище. Эта несуразица была очевидна, и когда скончался Сталин, было принято решение о строительстве в Москве монументального сооружения — Пантеона, как усыпальницы великих людей. Туда же предполагалось переместить саркофаги с телами Ленина и Сталина и останки тех, кто захоронен на Красной площади. Решение, принятое тогда по инициативе Хрущева, не было выполнено. Более того, сам инициатор не был причислен к лику «великих» и захоронен на Новодевичьем кладбище, тайком от народа. Преемники Никиты Сергеевича не торопились строить Пантеон, предпочитая в землю лечь только возле Кремля и только рядом с другими именитыми покойниками.

Пришедшие к власти демократы вместо комплексного решения проблемы по освобождению Красной площади от захоронений, в первую очередь нацелились на тело вождя мирового пролетариата, предлагая перезахоронить его в Санкт-Петербурге рядом с могилой матери. Не получилось: погорячились, поговорили да и смолкли, не поддержанные властями. Но рано или поздно проблему освобождения Красной площади от захоронений придется решать. Камнем преткновения являются покойные вожди, которые все еще кому-то нужны. Известный историк и публицист Латышев предлагает Сталина перезахоронить на Кунцевской даче, где скончался диктатор, там же оборудовать и музей. А Мавзолей с телом Ленина вместе с лабораторией по уходу и сохранению ленинских мощей перенести в Горки, т. е. туда, где скончался вождь. Там соорудить кирпичную стену по аналогии с Кремлевской и разместить в ней останки остальных, т. е. тех, кто покоится на Красной

 

площади. Латышев считает, что коммунизм — это вера и что для многих коммунистов-фанатиков останки коммунистических вождей — то же, что для мусульманина волосы пророка Мухаммеда.

Но это не так. Христианская и мусульманская религии исторически сложившиеся и завоевавшие право на существование. Они вошли в плоть и кровь верующих, стали неотъемлемой частью их мирской и духовной жизни. Этого нельзя сказать о коммунистической идеологии. Кроме того, нельзя отождествлять коммунистическую идеологию с ленинизмом. Первая несет в себе гуманистическое начало, утверждает подлинное братство, равенство и справедливость. Что касается ленинизма, то это псевдомарксистское, крайне экстремистское учение о насильственном, противоестественном переустройстве мира и построении элитарного социализма преимущественно в отсталых крестьянских странах с помощью ничем не ограниченной диктатуры и кровавого террора профессиональных революционеров и подавления демократических свобод. Это мы проходили. Мертвые вожди нужны были раньше для утверждения, упрочения и прославления тоталитарного режима. Теперь же они нужны для захвата власти определенными силами — не более. Так что при решении вопроса об освобождении Красной площади от захоронений можно поступить несколько иначе, чем предлагают Латышев и другие.

Понятно, что историю нельзя переделать, как это делали раньше, или же изъять из нее что-либо. Были Ленин и Сталин, были террор и геноцид народов и ничем необоснованные репрессии.

Что касается останков Сталина, то, помнится, грузины готовы были забрать себе мертвого (не живого!) своего земляка. И пусть берут! В Гори есть его музей. Ленина надо также перезахоронить на его родине, в городе, пока еще носящем его имя. Там же есть и готовый мемориал в его честь. Но справедливости ради, необходимо там иметь экспозицию и рассекреченного Ленина — каким был на самом деле этот человек и какой кровавый шлейф он протянул по России при своей жизни и после нее.

Что касается остальных захоронений, то их следует тоже вернуть на родину — «на круги своя». Но на Площади покоятся и те, кто является нашей национальной гордостью (Гагарин, Комаров, Королев и др.). Не исключаю возможность строительства и Пантеона. Но надо ли? Все

 

гениальное просто. В США есть просто Арлингтонское кладбище. Вполне возможно и у нас отведение места в Москве для такого погребения выдающихся людей. Не вечными бывают и президенты.

Что касается Мавзолея, который так вписался в Красную площадь, что нам трудно представить ее без этого сооружения, то его можно и сохранить: подобно египетским пирамидам он будет символизировать страшное прошлое нашего народа.

Именитые покойники, чьи останки все еще покоятся в центре Москвы, символизируют бессмертие их идей и величие их дела. Оправдывают чинимый ими террор и насилие.

Рано или поздно, но решать эти, столь непростые, вопросы придется. Торопиться не следует или, наоборот, надо торопиться, не спеша. Время идет и оно не прощает промедлений. Учитывая сложную политическую и экономическую обстановку в стране, возможно и проведение референдума по этим вопросам. Народ, поднявшийся с колен, еще не распрямился и не сбросил с себя обветшалые вериги.