41
ПЕРВАЯ СЛЕЗА
Маркизе Л.
Нет-нет, твои не стерлись поцелуи...
Когда я вспоминаю жребий свой,
Не ненависть врагов меня волнует,
Не злобный рок, а наши дни с тобой.
Сквозь шторма рев, сквозь смерч рапир и молний
Так ярок свет твоих далеких глаз!
Поток времен бессильно пенит волны,
И Смерть сама склоняется безмолвно
Пред счастьем, что приснилось только раз.
Нимб славы мне здесь, на Земле, не нужен.
Но пусть посмертным вызовом Судьбе,—
Когда поглотит мрак загробной стужи,—
Пусть светит в небе ярче звезд-жемчужин
Последний мой сонет: он — о тебе!
42
ИЗ ПИСЕМ
Маркизе Л.
Я болен сплином, модным в этих странах:
Меня томят туманы, и тоска,
И томность бледных рыжих англичанок,
Как палка, длинных, плоских, как доска...
Я как-то заглянул от скуки в «Глобус»*:
Битком набиты ложи и балкон!
Жрец — в стихаре, в камзоле — Аполлон;
У них бочонок — трон, ведро — колодец...
Я англичанами по горло сыт.
Их чопорный язык, их чванный вид,
Их лошадиный хохот — хуже пытки.
Прощай, мой ангел. Пусть я грустен, пусть!
Лишь бы тобой не завладела грусть:
Люблю. Люблю! — хоть жизнь висит на нитке.
* «Глобус» — театр Шекспира в Лондоне.
43
ПЬЕРУ ДЕ РОНСАРУ
Я не завидую тебе, поэт!
Когда бы лавры мне служили целью,
Я б не писал стихов — ни в час безделья,
Ни в час тоски, когда исхода нет.
Не мнишь ли ты, что озарит потемки
И в памяти людской оставит след
Твой тонкий, твой изысканный сонет?
А что, коль злопыхатели-потомки
Иную вспомнят из твоих ролей:
Кого христианнейший из королей,
Палач, герой парижского пожара,
Имел в наставниках? — Ах, да: Ронсара!..
...Я пошутил. Ведь не дурак народ,
Ты прав — и будет все наоборот...
44
БЕССОННИЦА
Маркизе Л.
Мороз начистил лунный диск до блеска,
Рассыпал искры снег по мостовым.
Проснется Вестминстер совсем седым,
А львы у Темзы — в серебристых фесках.
Святого Павла разукрасил иней,
Преобразил трущобы в замки фей.
Немые силуэты кораблей
Окутаны вуалью мглисто-синей.
Биг-Бен спросонья полночь пробубнил —
Я все бродил по пристани в печали,
Рассеянно сметая снег с перил...
Я неминуемо замерз бы там,
Когда бы кровь мою не согревали
Любовь к тебе — и ненависть к врагам.
45
ПОЭТ В РАЮ
Ворчал апостол у преддверья рая,
Но я толкнул нетерпеливо дверь:
«Заткнись, старик! Я — дю Вентре, ты знаешь?
И я всего на миг сюда, поверь!»
Как пели ангелы вкруг Бога звонко!
И каждый кланялся, и каждый льстил...
Взглянув на все, я тихо загрустил
О Франции, бургонском, о девчонках...
Увидел Бог: «Да ты судьбе не рад?!
Сакр-кер! Желаешь прогуляться в ад?
Уж там тебя покорности научат!»
— О нет. Господь! Здесь прямо... как в раю!
Ей-богу, счастлив я!.. Но все же лучше
Вернусь-ка я во Францию мою!
46
ПИСЬМО К ДРУГУ
В такие дни, гнетущие, как камень,
Часами я сижу перед окном,
Измученный туманом и дождем,
Свинцовый лоб сжимая кулаками.
Тоскую. Писем нет. И нет Агриппы —
Мне не с кем ни дружить, ни воевать.
Лишь изредка заходит пьяный шкипер:
Его хандра — моей тоске под стать.
Ему не по нутру мои сонеты —
Мы с ним молчим и мрачно глушим ром.
Агриппа, друг, пойми: тебя здесь нету,
И некого мне обзывать ослом.
В такие дни — считай меня пропащим...
Писал бы ты, vieux diable*, хоть почаще!
* Старый черт (фр.).
47
ГОЛУБИНАЯ ПОЧТА
Маркизе Л.
Пусть принесет сорока на хвосте
Из дальней Англии мои остроты —
Они скупы, они совсем не те:
Смеюсь лишь над собой, и то — для счета
Пусть пересмешник-дрозд, залетный гость,
Треща и щелкая у окон Ваших,
Вам передразнит желчь мою и злость —
Посмейтесь... и поплачьте над вчерашним
Я так любил Вас!.. На закате дней
Тоске не выжечь память едким дымом!
Так пусть хоть птицы, пролетая мимо,
О верности, о нежности моей —
Отчизне скажут и моей любимой:
Сейчас люблю их в сотни раз сильней!
48
ВОСПОМИНАНИЯ
Сокровища моих воспоминаний
Не погрузятся в Лету небытья,
Не растворятся в лондонском тумане...
Моя Гасконь! — Нет: Франция моя!
Стихи мои — лишь эхо волн Бретони,
Шурша, кладущих завитки гребней
На прибережья жаркие ладони...
Что на земле дороже и родней?!
Как позабыть мой город — мой Париж,
Изящный, легкомысленный и страшный;
Наваррских гор задумчивую важность,
Гасконских утр серебряную тишь!
Горька судьба, и горек хлеб изгнанья.
Но горше их — мои воспоминанья...
49
ЗВЕРИНЕЦ
Завел меня мой шкипер в цирк бродячий.
Глазея в клетки, я зевал до плача.
«Вот кобра. Ядовитей не сыскать!»
— А ты слыхал про королеву-мать?
«Вот страус. Не летает, всех боится».
— Таков удел не только данной птицы.
«Узрев опасность, прячет нос в песок».
— Ив этом он, увы, не одинок!
«Вот крокодил, противная персона:
Хитер и жаден».— Вроде д'Алансона*...
«Гиена. Свирепеет с каждым днем!»
— А ты знаком с французским королем?
Пойдем домой! Напрасно день потерян.
Поверь мне: в Лувре — вот где нынче звери!
50
В ИЗГНАНИИ
Огонь в камине, бросив алый блик,
Совсем по-зимнему пятная стены,
Трепещет меж поленьев — злобный, пленный.
И он к своей неволе не привык.
Во Франции — весна, и каждый куст
Расцвел и пахнет трепетным апрелем.
А здесь в апреле — сырость подземелья,
Мир вымочен дождем, и нем, и пуст...
Лишь капель стук по черепицам крыши
Звучит в ночи. И сердце бьется тише —
Смерть кажется желаннейшим из благ...
Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:
Родник души забит пустой породой.
...И лишь рука сжимается в кулак.
* Д'Алансон — Франц Анжуйский, младший брат Карла Валуа, пожаловавшего ему Алансонское герцогство.
51
МЕЧТЫ
В семнадцать лет кто хочет умереть?..
Я думал: что мне лавры Ариосто* —
Я гений сам! Я проживу лет до ста,
А там посмотрим, стоит ли стареть.
От дураков и слишком умных прячусь
В седой парик, в грим старческих морщин,
Чтобы никто, имущий власть и чин,
Не разгадал вовек моих чудачеств.
Жизнь исчерпав, свершу метаморфозу:
Приму глубокомысленную позу
И — бронзой став — издам последний вздох.
...Сейчас мне двадцать. Я б хотел случайно
Исчезнуть — так, чтобы осталось тайной,
Под чьим забором блудный бард издох.
52
НОКТЮРН
Маркизе Л.
Прости, что я так холоден с тобой,—
Все тот же я, быть может,— суше, строже.
Гоним по свету мачехой-судьбой,
Я столько видел, я так много прожил!
Казалось — рушится земная твердь,
Над Францией справляют волки тризну...
Порой, как милость, призывал я смерть —
За что и кем приговорен я к жизни?!
...Когда забудут слово «гугенот»
И выветрится вонь папистской дряни,
Когда гиена Карл в гробу сгниет
И кровь французов литься перестанет,—
Тогда я снова стану сам собой.
Прости, что я так холоден с тобой.
* Ариосто—великий итальянский поэт (1471—1533), автор «Неистового Роланда».
53
ХИМЕРЫ
Агриппе дОбинье
Ночь. Тишина. Бой башенных часов...
Их ржавый стон так нестерпимо резок:
В нем слышен труб нетерпеливый зов
И злобный лязг железа о железо.
Сквозь мглу я вижу, как, оскалив пасть,
Друг друга разорвать стремятся кони;
Как труп безглавый, не успев упасть,
Несется вскачь в неистовой погоне...
Гляди: Конде, как прежде,— впереди!
В веселье яростном, коня пришпоря,
Бросаюсь в это бешеное море;
Или — погибни, или — победи!
...Ни смерти, ни побед: одни мечтанья!
Ночь. Тишина. Бессонница. Изгнанье.
54
МИНИАТЮРА
Маркизе Л.
В моих руках — предмет заветных грез,
Бесценный сувенир: миниатюра.
Ее мне рыжий шкипер мой привез —
Готов с него содрать за это шкуру!
Какой-то бесталанный шарлатан
Достоин счастья видеть Вас воочью,
Вас рисовать! — тогда как Ваш Тристан
Изольдой нежной бредит днем и ночью!
Пока меня разлукой мучит бес,
За два денье парижский Алеллес*
Ваш тонкий профиль смеет пачкать кистью..
В душе вскипает бешенство и грусть:
Que diable*! Хотя бы для того вернусь,
Чтоб перевешать Ваших портретистов!
55
ЧЕТЫРЕ СЛОВА
Четыре слова я запомнил с детства,
К ним рифмы первые искал свои,
О них мне ветер пел и соловьи —
Мне их дала моя Гасконь в наследство
Любимой их шептал я как признанье,
Как вызов — их бросал в лицо врагам.
За них я шел в Бастилию, в изгнанье,
Их, как молитву, шлю родным брегам.
В скитаниях, без родины и крова,
Как Дон Кихот, смешон и одинок,
Пера сломив иззубренный клинок,
В свой гордый герб впишу четыре слова,
На смертном ложе повторю их вновь:
Свобода. Франция. Вино. Любовь.
56
СУДЬБА МОИХ ПОСЛАНИЙ
Маркизе Л.
Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:
Бурэ, гавот... Проснетесь лишь в двенадцать.
А в два — виконт! («Доретта, одеваться!»)
Как я бешусь, как я ревную Вас!
Потом, едва простившись со счастливцем,
За секретер: в передней стряпчий ждет,
Кюре и кружевница (та — не в счет) —
До вечера поток визитов длится.
А там — пора на бал. Садясь в карету,
Вдруг вспомните: «А где ж письмо поэта?
Когда прочту? Ни времени, ни сил!..»
Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,
Найдя комок бумаги у камина,
На дело мой сонет употребил!
57
КАЗНЬ ШЕВАЛЬЕ БОНИФАСА ДЕ ЛА-МОЛЬ*
Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступеням скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля...
Палач не смог согнать с нее улыбку!
Я видел, как веселый Бонифас,
Насвистывая, шел походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.
Одна любовь! Все прочее — химера.
Друзья? — предатели! Где честь, где вера?
Нет — лучше смерть, чем рабство и позор!
...Вот мне бы так: шутя взойти на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И — голову подставить под топор!
58
ALEA JACTAEST*
Маркизе Л.
Под страхом смерти мне запрещено
Вернуться к Вам... Так для чего же мешкать?
Что жить без Вас, что умереть — одно.
Я встречу Смерть презрительной усмешкой.
Зачем вступать с Ней в недостойный торг?
Предсмертный страх сумею побороть я,
Как поборол изгнания позор,
И нищенские мысли и лохмотья,
И голод, и пинки, и грубый смех,
И холод злой ночных безлюдных улиц —
Затем, чтоб Вы, украдкой ото всех,
Мне одному еще раз улыбнулись!..
Что жить без вас, что умереть — одно.
Что ж, я умру... Но хоть у Ваших ног!
* Бонифас де Ла-Моль — друг Генриха Наваррского, приговорен к смертной казни за попытку освободить последнего из-под ареста в Лувре и организовать его бегство. 6-я строка данного сонета — иносказание: дю Вентре не мог реально видеть казни, ибо сам в это время находился в каземате, в Бастилии.
* Жребий брошен. Изречение, приписываемое Александру Македонскому (лат.).
59
МЯТЕЖ
На Оссу громоздили Пелион*,
Крича, взбирались по гранитным кручам,
Ордой свирепой рвались в небосклон,
Дубинами расталкивая тучи.
Небесный Лувр был пламенем объят.
Под гулкими ударами тарана
Уже трещали скрепы райских врат,
И задрожал впервые трон Тирана.
Как удержалась Громовержца власть?
Из мглы веков к потомкам донеслась
Лишь сказка о бунтующих титанах...
Не верят сказкам боги наших дней...
— Ты слышал? Жив Прикованный Плебей:
Вант осажден когортами кроканов*!
60
ВОЗВРАЩЕНИЕ
...И снова стонут зябнущие снасти.
Слепые волны тычутся в борта.
Куда плывем? Не видно ни черта.
Ноябрь (опять ноябрь!). Ночь. Ненастье.
Для ведьм, любовников и беглецов
Не выдумаешь лучшую погоду!
...Охрипший бас: «Ну, с Богом!» — Я готов:
Плащ с плеч долой и — в ледяную воду!
Прощай, мой шкипер! С плеч долой изгнанье,
Эдикты, тюрьмы... В новые скитанья,
Все корабли сжигая за собой!
Прибой несет меня проходом узким.
Вот... пальцы камень щупают: французский!
Холодный, скользкий,— но такой родной...