- 105 -

41

ПЕРВАЯ СЛЕЗА

Маркизе Л.

Нет-нет, твои не стерлись поцелуи...

Когда я вспоминаю жребий свой,

Не ненависть врагов меня волнует,

Не злобный рок, а наши дни с тобой.

 

Сквозь шторма рев, сквозь смерч рапир и молний

Так ярок свет твоих далеких глаз!

Поток времен бессильно пенит волны,

И Смерть сама склоняется безмолвно

 

Пред счастьем, что приснилось только раз.

Нимб славы мне здесь, на Земле, не нужен.

Но пусть посмертным вызовом Судьбе,—

Когда поглотит мрак загробной стужи,—

 

Пусть светит в небе ярче звезд-жемчужин

Последний мой сонет: он — о тебе!

 

42

ИЗ ПИСЕМ

Маркизе Л.

Я болен сплином, модным в этих странах:

Меня томят туманы, и тоска,

И томность бледных рыжих англичанок,

Как палка, длинных, плоских, как доска...

 

Я как-то заглянул от скуки в «Глобус»*:

Битком набиты ложи и балкон!

Жрец — в стихаре, в камзоле — Аполлон;

У них бочонок — трон, ведро — колодец...

 

Я англичанами по горло сыт.

Их чопорный язык, их чванный вид,

Их лошадиный хохот — хуже пытки.

 

Прощай, мой ангел. Пусть я грустен, пусть!

Лишь бы тобой не завладела грусть:

Люблю. Люблю! — хоть жизнь висит на нитке.

 


* «Глобус» — театр Шекспира в Лондоне.

- 106 -

43

ПЬЕРУ ДЕ РОНСАРУ

 

Я не завидую тебе, поэт!

Когда бы лавры мне служили целью,

Я б не писал стихов — ни в час безделья,

Ни в час тоски, когда исхода нет.

 

Не мнишь ли ты, что озарит потемки

И в памяти людской оставит след

Твой тонкий, твой изысканный сонет?

А что, коль злопыхатели-потомки

 

Иную вспомнят из твоих ролей:

Кого христианнейший из королей,

Палач, герой парижского пожара,

Имел в наставниках? — Ах, да: Ронсара!..

 

...Я пошутил. Ведь не дурак народ,

Ты прав — и будет все наоборот...

 

44

БЕССОННИЦА

Маркизе Л.

Мороз начистил лунный диск до блеска,

Рассыпал искры снег по мостовым.

Проснется Вестминстер совсем седым,

А львы у Темзы — в серебристых фесках.

 

Святого Павла разукрасил иней,

Преобразил трущобы в замки фей.

Немые силуэты кораблей

Окутаны вуалью мглисто-синей.

 

Биг-Бен спросонья полночь пробубнил —

Я все бродил по пристани в печали,

Рассеянно сметая снег с перил...

 

Я неминуемо замерз бы там,

Когда бы кровь мою не согревали

Любовь к тебе — и ненависть к врагам.

 

- 107 -

45

ПОЭТ В РАЮ

 

Ворчал апостол у преддверья рая,

Но я толкнул нетерпеливо дверь:

«Заткнись, старик! Я — дю Вентре, ты знаешь?

И я всего на миг сюда, поверь!»

 

Как пели ангелы вкруг Бога звонко!

И каждый кланялся, и каждый льстил...

Взглянув на все, я тихо загрустил

О Франции, бургонском, о девчонках...

 

Увидел Бог: «Да ты судьбе не рад?!

Сакр-кер! Желаешь прогуляться в ад?

Уж там тебя покорности научат!»

 

— О нет. Господь! Здесь прямо... как в раю!

Ей-богу, счастлив я!.. Но все же лучше

Вернусь-ка я во Францию мою!

 

46

ПИСЬМО К ДРУГУ

 

В такие дни, гнетущие, как камень,

Часами я сижу перед окном,

Измученный туманом и дождем,

Свинцовый лоб сжимая кулаками.

 

Тоскую. Писем нет. И нет Агриппы —

Мне не с кем ни дружить, ни воевать.

Лишь изредка заходит пьяный шкипер:

Его хандра — моей тоске под стать.

 

Ему не по нутру мои сонеты —

Мы с ним молчим и мрачно глушим ром.

Агриппа, друг, пойми: тебя здесь нету,

И некого мне обзывать ослом.

 

В такие дни — считай меня пропащим...

Писал бы ты, vieux diable*, хоть почаще!

 


* Старый черт (фр.).

- 108 -

47

ГОЛУБИНАЯ ПОЧТА

Маркизе Л.

Пусть принесет сорока на хвосте

Из дальней Англии мои остроты —

Они скупы, они совсем не те:

Смеюсь лишь над собой, и то — для счета

 

Пусть пересмешник-дрозд, залетный гость,

Треща и щелкая у окон Ваших,

Вам передразнит желчь мою и злость —

Посмейтесь... и поплачьте над вчерашним

 

Я так любил Вас!.. На закате дней

Тоске не выжечь память едким дымом!

Так пусть хоть птицы, пролетая мимо,

 

О верности, о нежности моей —

Отчизне скажут и моей любимой:

Сейчас люблю их в сотни раз сильней!

 

48

ВОСПОМИНАНИЯ

 

Сокровища моих воспоминаний

Не погрузятся в Лету небытья,

Не растворятся в лондонском тумане...

Моя Гасконь! — Нет: Франция моя!

 

Стихи мои — лишь эхо волн Бретони,

Шурша, кладущих завитки гребней

На прибережья жаркие ладони...

Что на земле дороже и родней?!

 

Как позабыть мой город — мой Париж,

Изящный, легкомысленный и страшный;

Наваррских гор задумчивую важность,

Гасконских утр серебряную тишь!

 

Горька судьба, и горек хлеб изгнанья.

Но горше их — мои воспоминанья...

 

- 109 -

49

ЗВЕРИНЕЦ

 

Завел меня мой шкипер в цирк бродячий.

Глазея в клетки, я зевал до плача.

«Вот кобра. Ядовитей не сыскать!»

— А ты слыхал про королеву-мать?

 

«Вот страус. Не летает, всех боится».

— Таков удел не только данной птицы.

«Узрев опасность, прячет нос в песок».

— Ив этом он, увы, не одинок!

 

«Вот крокодил, противная персона:

Хитер и жаден».— Вроде д'Алансона*...

«Гиена. Свирепеет с каждым днем!»

— А ты знаком с французским королем?

 

Пойдем домой! Напрасно день потерян.

Поверь мне: в Лувре — вот где нынче звери!

 

50

В ИЗГНАНИИ

 

Огонь в камине, бросив алый блик,

Совсем по-зимнему пятная стены,

Трепещет меж поленьев — злобный, пленный.

И он к своей неволе не привык.

 

Во Франции — весна, и каждый куст

Расцвел и пахнет трепетным апрелем.

А здесь в апреле — сырость подземелья,

Мир вымочен дождем, и нем, и пуст...

 

Лишь капель стук по черепицам крыши

Звучит в ночи. И сердце бьется тише —

Смерть кажется желаннейшим из благ...

Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:

 

Родник души забит пустой породой.

...И лишь рука сжимается в кулак.

 


* Д'Алансон — Франц Анжуйский, младший брат Карла Валуа, пожаловавшего ему Алансонское герцогство.

- 110 -

51

МЕЧТЫ

 

В семнадцать лет кто хочет умереть?..

Я думал: что мне лавры Ариосто*

Я гений сам! Я проживу лет до ста,

А там посмотрим, стоит ли стареть.

 

От дураков и слишком умных прячусь

В седой парик, в грим старческих морщин,

Чтобы никто, имущий власть и чин,

Не разгадал вовек моих чудачеств.

 

Жизнь исчерпав, свершу метаморфозу:

Приму глубокомысленную позу

И — бронзой став — издам последний вздох.

 

...Сейчас мне двадцать. Я б хотел случайно

Исчезнуть — так, чтобы осталось тайной,

Под чьим забором блудный бард издох.

 

52

НОКТЮРН

Маркизе Л.

Прости, что я так холоден с тобой,—

Все тот же я, быть может,— суше, строже.

Гоним по свету мачехой-судьбой,

Я столько видел, я так много прожил!

 

Казалось — рушится земная твердь,

Над Францией справляют волки тризну...

Порой, как милость, призывал я смерть —

За что и кем приговорен я к жизни?!

 

...Когда забудут слово «гугенот»

И выветрится вонь папистской дряни,

Когда гиена Карл в гробу сгниет

И кровь французов литься перестанет,—

 

Тогда я снова стану сам собой.

Прости, что я так холоден с тобой.

 


* Ариосто—великий итальянский поэт (1471—1533), автор «Неистового Роланда».

- 111 -

53

ХИМЕРЫ

Агриппе дОбинье

Ночь. Тишина. Бой башенных часов...

Их ржавый стон так нестерпимо резок:

В нем слышен труб нетерпеливый зов

И злобный лязг железа о железо.

 

Сквозь мглу я вижу, как, оскалив пасть,

Друг друга разорвать стремятся кони;

Как труп безглавый, не успев упасть,

Несется вскачь в неистовой погоне...

 

Гляди: Конде, как прежде,— впереди!

В веселье яростном, коня пришпоря,

Бросаюсь в это бешеное море;

Или — погибни, или — победи!

 

...Ни смерти, ни побед: одни мечтанья!

Ночь. Тишина. Бессонница. Изгнанье.

 

54

МИНИАТЮРА

Маркизе Л.

В моих руках — предмет заветных грез,

Бесценный сувенир: миниатюра.

Ее мне рыжий шкипер мой привез —

Готов с него содрать за это шкуру!

 

Какой-то бесталанный шарлатан

Достоин счастья видеть Вас воочью,

Вас рисовать! — тогда как Ваш Тристан

Изольдой нежной бредит днем и ночью!

 

Пока меня разлукой мучит бес,

За два денье парижский Алеллес*

Ваш тонкий профиль смеет пачкать кистью..

В душе вскипает бешенство и грусть:

 

Que diable*! Хотя бы для того вернусь,

Чтоб перевешать Ваших портретистов!

 


* Апеллес — великий живописец Греции второй половины IV века до н. э.

* Кой черт (фр.).

- 112 -

55

ЧЕТЫРЕ СЛОВА

 

Четыре слова я запомнил с детства,

К ним рифмы первые искал свои,

О них мне ветер пел и соловьи —

Мне их дала моя Гасконь в наследство

 

Любимой их шептал я как признанье,

Как вызов — их бросал в лицо врагам.

За них я шел в Бастилию, в изгнанье,

Их, как молитву, шлю родным брегам.

 

В скитаниях, без родины и крова,

Как Дон Кихот, смешон и одинок,

Пера сломив иззубренный клинок,

В свой гордый герб впишу четыре слова,

 

На смертном ложе повторю их вновь:

Свобода. Франция. Вино. Любовь.

 

56

СУДЬБА МОИХ ПОСЛАНИЙ

Маркизе Л.

Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:

Бурэ, гавот... Проснетесь лишь в двенадцать.

А в два — виконт! («Доретта, одеваться!»)

Как я бешусь, как я ревную Вас!

 

Потом, едва простившись со счастливцем,

За секретер: в передней стряпчий ждет,

Кюре и кружевница (та — не в счет) —

До вечера поток визитов длится.

 

А там — пора на бал. Садясь в карету,

Вдруг вспомните: «А где ж письмо поэта?

Когда прочту? Ни времени, ни сил!..»

 

Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,

Найдя комок бумаги у камина,

На дело мой сонет употребил!

 

- 113 -

57

КАЗНЬ ШЕВАЛЬЕ БОНИФАСА ДЕ ЛА-МОЛЬ*

 

Народная толпа на Гревском поле

Глядит, не шевелясь и не дыша,

Как по ступеням скачет, словно шар,

Отрубленная голова Ла-Моля...

 

Палач не смог согнать с нее улыбку!

Я видел, как веселый Бонифас,

Насвистывая, шел походкой гибкой,

Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.

 

Одна любовь! Все прочее — химера.

Друзья? — предатели! Где честь, где вера?

Нет — лучше смерть, чем рабство и позор!

 

...Вот мне бы так: шутя взойти на плаху,

Дать исповеднику пинка с размаху

И — голову подставить под топор!

 

58

ALEA JACTAEST*

Маркизе Л.

Под страхом смерти мне запрещено

Вернуться к Вам... Так для чего же мешкать?

Что жить без Вас, что умереть — одно.

Я встречу Смерть презрительной усмешкой.

 

Зачем вступать с Ней в недостойный торг?

Предсмертный страх сумею побороть я,

Как поборол изгнания позор,

И нищенские мысли и лохмотья,

 

И голод, и пинки, и грубый смех,

И холод злой ночных безлюдных улиц —

Затем, чтоб Вы, украдкой ото всех,

Мне одному еще раз улыбнулись!..

 

Что жить без вас, что умереть — одно.

Что ж, я умру... Но хоть у Ваших ног!

 


* Бонифас де Ла-Моль — друг Генриха Наваррского, приговорен к смертной казни за попытку освободить последнего из-под ареста в Лувре и организовать его бегство. 6-я строка данного сонета — иносказание: дю Вентре не мог реально видеть казни, ибо сам в это время находился в каземате, в Бастилии.

* Жребий брошен. Изречение, приписываемое Александру Македонскому (лат.).

- 114 -

59

МЯТЕЖ

 

На Оссу громоздили Пелион*,

Крича, взбирались по гранитным кручам,

Ордой свирепой рвались в небосклон,

Дубинами расталкивая тучи.

 

Небесный Лувр был пламенем объят.

Под гулкими ударами тарана

Уже трещали скрепы райских врат,

И задрожал впервые трон Тирана.

 

Как удержалась Громовержца власть?

Из мглы веков к потомкам донеслась

Лишь сказка о бунтующих титанах...

Не верят сказкам боги наших дней...

 

— Ты слышал? Жив Прикованный Плебей:

Вант осажден когортами кроканов*!

 

60

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

...И снова стонут зябнущие снасти.

Слепые волны тычутся в борта.

Куда плывем? Не видно ни черта.

Ноябрь (опять ноябрь!). Ночь. Ненастье.

 

Для ведьм, любовников и беглецов

Не выдумаешь лучшую погоду!

...Охрипший бас: «Ну, с Богом!» — Я готов:

Плащ с плеч долой и — в ледяную воду!

 

Прощай, мой шкипер! С плеч долой изгнанье,

Эдикты, тюрьмы... В новые скитанья,

Все корабли сжигая за собой!

Прибой несет меня проходом узким.

 

Вот... пальцы камень щупают: французский!

Холодный, скользкий,— но такой родной...

 


* Осса и Пелион — по греческой мифологии, две горы, взгромоздив которые друг на друга, титаны пытались штурмом овладеть Олимпом.

* Кроканы — участники крестьянских восстаний на юге Франции.