- 128 -

НОВЫЕ УДАРЫ СУДЬБЫ

 

2 января 1938 года арестовали моего отца. За несколько месяцев до ареста его неожиданно перевели простым кладовщиком на строительстве турбазы, а затем он был уволен. Отец понял, что это конец.

Ночью раздался громкий стук в дверь. Соседка Аня открыла. В комнату вошли несколько чекистов, привели наших соседей в качестве понятых. Начали вытаскивать из шкафов оставшиеся еще у нас ценные вещи, стучали по стенам, разрезали мягкую мебель, смотреть на все это было противно. Для вида, конечно, составляли опись имущества, но ясно было, что все это они намеревались забрать себе. Двое чуть не подрались из-за какой-то шкатулки. Один из них сказал:

- Да, хорошо вы жили. Сразу видно, буржуи. Давно надо было с вами разобраться.

Все ценное они сложили на стол, затем пошли в другую комнату. В этот момент я быстро подошла к столу, схватила несколько золотых вещей и спрятала за пазуху. Когда стали обыскивать нас, брошка за пазухой расстегнулась и больно уколола меня. Я хотела ее незаметно поправить, и тут спрятанные вещи посыпались на пол. Отец и мать с ужасом смотрели на меня. Я замерла в ожидании наказания. Один из чекистов подошел ко мне, заставил собрать все с пола и с насмешкой произнес:

- А ты еще, оказывается, и воровка. Забирай свое барахло, пока я не передумал.

Мама была почти в обмороке, папа, обессиленный, опустился на стул. А чекисты явно наслаждались нашим страхом и своей властью.

 

- 129 -

Отец шепнул мне:

- Беги, скажи брату, что меня забирают. Пусть скорее уходит.

Мне удалось незаметно выйти. Я быстро прошла через двор в дом дяди Ризы, поднялась по лестнице и постучала в дверь, но она уже была открыта. На пороге я увидела Александра Драндера, который, женившись на тете Леле (дочери кухарки деда), поселился в доме моего дяди.

Драндер служил в милиции и считался хорошим сыщиком по уголовным делам, что не мешало ему быть редкостным негодяем. Прозвище у него было Шурка-Драндрышка. Он обладал поистине собачьим нюхом, благодаря чему преступники боялись его как огня. Летом и осенью в Сухум съезжалось на отдых много состоятельных людей, подтягивались и представители уголовного мира - и крупные авторитеты, и мелкие жулики. Благодаря Драндеру удалось раскрыть ряд преступлений, совершенных в основном приезжими. За бдительность и отвагу он имел награды, а Нестор Лакоба лично подарил ему пистолет, который Драндер теперь из страха выбросил, а на Нестора старался лить грязь.

Внешность Драндера была отталкивающей: высокого роста, рыжеволосый, с продолговатым лицом, глубоко посаженными голубыми водянистыми глазами и узкими губами, плотно сжатыми в прямую линию. По национальности он был немец. Ни с кем не общался, был завистлив и озлоблен. Поскольку охота за людьми была не только его профессией, но и призванием, он ко всем относился с подозрением.

Наши «буржуйские» семьи он ненавидел всей душой. Видимо, ему было заранее известно, что к нам придут: обычно он пользовался черным ходом, а тут стоял у главного входа при полном параде. Увидев меня, расплылся в злорадной улыбке.

- Что, прибежала?

Я в слезах влетела в комнату родных. Они стояли посреди комнаты, вид у всех был совершенно потерянный. Тетя Зина посмотрела на меня с ужасом, сестры и маленький Яхья заплакали. Дядя Риза вопросительно поднял на меня глаза.

- Что, Шахбаса уже?..

 

- 130 -

Тут вошли двое чекистов и забрали дядю. Я хотела поцеловать его на прощание, но один из чекистов грубо меня оттолкнул:

- Пошла отсюда, собачья дочь!

Как рассказывала позже моя двоюродная сестра Лиля, на следующее утро она побежала к родственнику тети Зины Арсену Кварчия - в то время наркому местной промышленности, чтобы сообщить о случившемся. Несмотря на ранний час, в комнате Арсен был не один - его окружали друзья и коллеги, молодые специалисты, получившие благодаря поддержке Нестора образование в лучших вузах страны. Все были растеряны и явно сильно встревожены. Арсен, сохраняя самообладание, попытался успокоить девочку и попросил ее вернуться домой, пообещав, что позже он сам придет и во всем разберется. Но Лиля и тетя Зина так и не дождались его - Арсен и его друзья были арестованы чуть ли не в тот же день. После ареста отца и дяди Лилю, которой было всего тринадцать лет, несколько раз вызывали в НКВД. Ее расспрашивали, чем занимался дядя Риза, кто бывал у них в доме. Спрашивали, с кем она дружит. Девочка почувствовала недоброе и ответила, что подруг у нее нет, хотя это было неправдой. Наверное, она понимала, что родители ее ближайших подруг Тамары Федоровой и Нины Мержановой тоже были «из бывших». Возможно, таким образом ей удалось кого-то спасти...

Примерно через три-четыре месяца после ареста отца мы с мамой шли по Барятинской улице в сторону Красного моста. Вдруг на углу Барятинской и Лакоба затормозил грузовик - в кузове сидел отец. Он крикнул по-абхазски:

- Амижь фней ачаахор та сарги скалет уа.*

Этот ларек находился напротив здания НКВД, возле Ботанического сада. Рано утром мы с мамой уже были там, вошли внутрь и стали ждать. Вскоре увидели в окно, как под конвоем ведут отца, в руках он держал мешок. На нем был потрепанный костюм, а на ногах почему-то калоши, подвязанные шпагатом. Сам он выглядел измученным и каким-то

 


* Утром приходите к ларьку, где продают хлеб для нас, я буду там (абхаз.).

- 131 -

жалким - всего за четыре месяца щеголь и весельчак превратился в сгорбленного старика. Как это возможно?! Я поняла это лишь тогда, когда сама оказалась в его положении. Конвоиры остались у входа курить, а его втолкнули в ларек. Нас они не заметили. Продавец, грек, был нам знаком, он начал шумно взвешивать хлеб, чтобы конвоиры не могли нас подслушать, а отец тихо сказал по-турецки:

- Доченька, я очень боюсь за тебя, ведь ты член семьи Нестора, а вся его родня арестована. Уезжайте с мамой куда-нибудь подальше в Россию. Никто из нас не понимает, что происходит, в каком преступлении нас обвиняют, голодаем, нет курева. Но еще страшнее неизвестность: что будет с вами?

Я, думая, что совершаю героический поступок, положила отцу в карман сторублевку, а он на меня посмотрел с ужасом, но тогда я его не поняла...

Докурив, конвоиры вошли в ларек, погрузили мешок с хлебом отцу на плечи и повели его прочь. На нас они даже не посмотрели. Отец шел и плакал. Последний взгляд он бросил маме, он с ней прощался. Мы его больше никогда не увидим. Домой мы вернулись убитые горем с одной только мыслью: как помочь отцу?

Рядом с нами на проспекте Мира (бывшая улица Сталина) жил врач Абакумов, который теперь работал врачом при НКВД. Этот садист ревностно служил карательному ведомству и гордился этим. Спустя много лет мы узнали о его преступлениях во время допросов. В качестве врача (в голове не укладывается такое лицемерие!) он присутствовал при пытках наших родных и близких. Никого не щадил, наоборот, науськивал палачей:

- Бейте, бейте негодяя, он притворяется!

Немало жертв на его совести. Часто подследственные при нем умирали, а он хладнокровно придумывал причину смерти. Обращаться к такому извергу было бесполезно. При встрече с нами на улице он проходил мимо, не здороваясь. Но у Абакумова была домработница, которая очень уважала нас. Она же по его настоянию обслуживала его и при НКВД - от страха перед ним не могла отказаться. Однажды она сама пришла к

 

- 132 -

нам и рассказала, что случайно встретила моего отца, которого вели на допрос. Она заговорила с ним, и конвоиры не обратили на это внимания, зная, что она их сотрудница. Отец успел ей шепнуть, что, когда у него в кармане обнаружили деньги, его жестоко наказали, но он не сказал, кто ему их дал. Еще он просил прислать ему табаку. У нас с мамой началась истерика. Я вспомнила, как отец посмотрел на меня, когда я положила деньги ему в карман. Я просто сходила с ума от чувства вины.

Мы с мамой приготовили для отца табак по его особому рецепту, смесь «самсуна» с «трапезундом», и передали домработнице Абакумова. Больше она к нам не приходила, мы даже не знали, удалось ли ей передать отцу или кому-нибудь другому этот табак.

Вскоре отца, как и всех наших близких, перевели в драндскую тюрьму, а затем отправили в лагерь на Колыму. Вместе с отцом туда попали его родной брат Риза, а также его побратим - Риза Искандер. Двоюродный брат моей мамы Фарах Авидзба был в магаданских лагерях. Когда спустя семнадцать лет Фарах вернулся в Сухум, он рассказал нам, как встретился в лагере с моим отцом и обоими Риза.

...Дядя Фарах, когда была возможность, ходил по баракам и искал кого-нибудь из Абхазии. И вот однажды прибыла новая партия заключенных. В одном из бараков Фарах по-абхазски обратился к новеньким: есть ли среди них кто-нибудь из Абхазии? И вдруг услышал в ответ абхазскую речь. Это был Риза Искандер, который сказал, что с ним оба брата Аббас-оглы. Только абхазский язык помог им найти друг друга, иначе дядя Фарах не узнал бы своих родственников: у всех троих была цинга, лица опухли, из ран сочилась сукровица. Отец мой был в самом плачевном состоянии - дядя Риза и Риза Искандер буквально волокли его, хотя сами еле держались на ногах. В какой-то момент он упал и уже не мог подняться. Потом, собравшись с силами, слабым голосом произнес:

- Фарах, все кончено, мне страшно от того, что мой брат и Риза Искандер вряд ли выживут, посмотри на них, они не лучше меня. За что такое наказание, где же справедливость, что происходит?

 

- 133 -

Голос его замер, он уже не видел склонившихся над ним людей, но долго еще шевелил губами. Из обрывков слов можно было понять, что он прощается с близкими и очень боится за судьбу своей единственной дочери, за детей брата и за всех родных. Через несколько минут он умер. Подошли другие заключенные, помогли оттащить его на пустырь, подальше от барака, и там с трудом закопали в мерзлую землю. Уже было темно, общими усилиями приволокли большой камень, который лежал неподалеку, и положили сверху на могилу. Той же ночью арестантов разъединили, и больше дядя Фарах ничего не слышал ни о дяде Ризе, 1чи об Искандере. После своего освобождения он искал их, но даже следов не нашел: людей умирало много и все списки были перепутаны.

Уезжая из проклятого лагеря, Фарах не испытывал никакой радости: сколько близких потерял он в этом страшном месте, в лагере смерти, как называли его заключенные. На родину он привез свои косточки, как говорят у абхазов, и через два года после тяжелой болезни умер. Похоронен он в селе Моква.

Осенью 1937 года был арестован зять тети Кати Севериан Авалиани. Два года его истязали, а потом сожгли вместе с другими заключенными в известковой яме недалеко от драндской тюрьмы. Жители села Дранды с ужасом вспоминали душераздирающие крики обреченных. Не все вместились в яму, переполненную телами жертв; сброшенные последними, наполовину обожженные, пытались выбраться на поверхность, но палачи сталкивали их в негашеную известь, обрекая на ужасную смерть.

Летом 1938 года была арестована тетя Катя. Ее мужа Османа Хамзи-оглы еще раньше вынудили выехать в Турцию, где он вскоре умер.

Когда забирали тетю Катю, ее дочь Генуса спряталась в стоге сена в саду, где росли цитрусовые деревья. У Генусы были две дочери. Старшей, Вере, было десять лет, а младшей, Зюле, едва исполнилось три года. В семье тети Кати воспитывалась также ее племянница Шура, дочь ее родного брата Павла. Вера и Зюля приставали к семнадцатилетней Шуре, чтобы она сказала им, где бабушка и мама. Дети бегали по чужим дворам,

 

- 134 -

искали их. Бедная Шура не знала, как их успокоить и чем накормить. Она тоже не понимала, что происходит, а соседи не решались ей помочь, боясь навлечь на себя беду.

Тетю Катю привезли из Гагр в Сухум. Сначала ее держали в НКВД, затем перевели в Дранды. Следствие велось очень жестко. От нее требовали признаться в том, что она была любовницей Нестора и знала обо всех его «преступлениях». Якобы Нестор, будучи турецким шпионом, готовил переворот в Абхазии, возглавлял тайную контрреволюционную организацию, покушался на жизнь Сталина. Бедная тетя пыталась клятвами убедить следователей, что это клевета: Нестор, наоборот, был верен Сталину и ни о какой тайной организации она не знает. Потом в ход пошли пытки, но она продолжала все отрицать. Однажды тетя Катя ласково обратилась к своему постоянному следователю со словами:

- Сынок, я тебе в матери гожусь, а ты меня материшь и мучаешь, подумай, если бы с твоей матерью так поступили, что бы ты сделал?

Лучше бы она этого не говорила: следователь подскочил как ужаленный и набросился на нее с криком:

- Какой я тебе сынок, сука, да я такую мать пристрелил бы собственными руками!

Затем он со всей силы ударил ее по лицу. У тети Кати носом пошла кровь, выбиты были два передних зуба. Она упала на пол, а следователь бил ее ногами... В это время зазвонил телефон, и мучитель отошел от своей жертвы. Тогда тетя Катя, увидев в полу расщелину между досками, быстро затолкала туда выбитые зубы и клок вырванных волос - вдруг когда-нибудь пригодится как вещественное доказательство. Эта мужественная женщина еще надеялась на такую возможность, понимала, что так долго продолжаться не может и возмездие обязательно наступит, только бы выжить... Часто ее били плетьми, раны на спине не успевали зарубцовываться. Постоянные пытки и карцер подорвали ее здоровье, теперь ее водили на допрос под руки, сама она не в силах была двигаться. В конце концов, она была осуждена тройкой НКВД, а затем ее, умирающую, перевели в тюремную больницу.

 

- 135 -

Генуса целые дни проводила возле тюрьмы. Наконец ей удалось узнать, что тетя Катя в больнице в тяжелом состоянии. Она подкупила тюремного врача, который помог ей забрать домой умирающую мать. Вместе с моей мамой они привезли тетю Катю в Сухум еле живую. Четыре месяца ее выхаживали, наконец она стала приходить в себя. Тогда и рассказала, через что ей пришлось пройти, о нечеловеческих страданиях безвинных людей...

Рассказала она и о страшной смерти матери Нестора - Шахусны, которая была арестована 23 августа 1937 года. На каждом допросе над пожилой женщиной жестоко издевались, требовали, чтобы она признала своих сыновей предателями, шпионами, «врагами народа», за признание ей была обещана свобода. Также выпытывали, где захоронен Нестор. Она кричала, просила у Бога смерти, но никакие угрозы и пытки не смогли заставить ее сказать, где могила сына.

От истязаний Шахусна потеряла рассудок. Все время разговаривала со своими сыновьями, звала их, Сарию, внуков. Перестала принимать еду. От истощения она уже не могла ходить, но ее не оставляли в покое. Другие арестанты плакали, слыша ее причитания, разносившиеся по всей тюрьме. Однажды охранники, наверное, сами обезумев от ее криков, вышвырнули ее, оборванную, босую, в тюремный двор, через несколько часов подобрали полуживую, но не смогли заставить замолчать. Через несколько дней ее вместе с другими женщинами (Шаминой - женой Василия Лакоба и еще двумя) вывели в четыре часа утра в тот же двор и расстреляли. Тетя Катя говорила об этом и рыдала, а вместе с ней Генуса и моя мама. Позже мне тетя сама об этом расскажет.

3 июня 1938 года арестовали Назию. За год до этого, в 1937-м, ее, как и меня, исключили из института - она училась на четвертом курсе агрономического факультета Сельскохозяйственного института. Первое время Назия находилась в Драндах, потом ее перевезли в Тбилиси. Я буду арестована в 1939 году, и меня тоже отправят в Тбилиси. В тюрьме нам с Назией не пришлось встретиться, но она в пересыльной камере узнала, что я выслана два дня назад, что я лежала в тю-

 

- 136 -

ремной больнице на той самой койке, на которой умерла Сария, и что я знаю о ее страданиях. Уже будучи в ссылке, я неожиданно получила от Назии письмо, в котором она писала, что тяжело переживала мой арест, и звала переехать к ней на Аральское море, где она совершенно одна и очень страдает. Еще она просила меня рассказать, что мне известно о смерти Сарии. До конца срока ссылки мне нельзя было никуда выезжать, и я написала Назии подробное письмо обо всем, что случилось с ее старшей сестрой и со мной.

Только после моего возвращения из ссылки в 1947 году у меня появилась возможность встретиться с Назией, которая вернулась в Батум раньше меня. Я отправилась туда вместе со своим двоюродным братом и его женой. Назия тут же собрала своих оставшихся родственников, накрыла стол - траурный стол... Мы все - около сорока человек - вспоминали пережитое и гибель дорогих нам людей. Мне снова пришлось до мельчайших подробностей рассказать все, что я знала о Сарии.

Мусто, самый младший брат, был арестован в 1939 году. Он находился в ссылке в Красноярском крае, а затем на Урале, в Нижнем Тагиле. На свободу он вышел только в 1955 году.

 

После того как арестовали Назию, мне опасно было оставаться в Сухуме, притом один наш родственник под большим секретом сообщил, что я состою в списках на арест. Мы вспомнили предупреждение Эмды, который в каждой записке просил нас уехать из Абхазии.

В то время охранником при НКВД работал мой знакомый, Платон Аршба, которому я очень нравилась. Он тоже пришел к нам и сказал, что видел мою фамилию в списках на арест. Помолчав немного, он вдруг предложил:

- Выходи за меня замуж, думаю, это тебе поможет. Вне себя я схватила его за гимнастерку и стала трясти:

- Вон отсюда! Мой муж еще живой! Ты что, с ума сошел?

- Смотри, - сказал он, отталкивая меня, - как бы ты об этом не пожалела.

С этого времени Аршба затаил на меня злобу, и впоследствии я действительно много от него натерпелась.

 

- 137 -

Мы с мамой стали думать, что нам делать дальше. Выручила меня наша соседка Матильда Семеновна Вафиади, которая предложила поехать с ней в Москву к ее подруге - известной актрисе Анастасии Платоновне Зуевой.