ПОСЛЕСЛОВИЕ
Перечитываю хроники («Год прав человека в Советском Союзе», «Год прав человека в Советском Союзе продолжается»), ищу сообщение о несогласии с «всенародной поддержкой».
Выпуск 3. 31 августа 1968 года
26 июля 1968 г. тридцатилетний грузчик Анатолий Марченко послал в редакцию газет «Руде право», «Праце», «Литерарни листы» открытое письмо, в котором выражался протест против кампании клеветы и инсинуаций вокруг Чехословакии и говорилось об угрозе интервенции в эту страну.
Через два дня, 29 июля 1968 г., Анатолий Марченко был арестован на улице и отправлен в Бутырскую тюрьму. Ему было предъявлено обвинение по ст. 198 — нарушение паспортного режима.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
29 июля в посольство Чехословакии было передано письмо пяти советских коммунистов с одобрением нового курса КПЧ и осуждением советского давления на ЧССР.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
30 июля умер Валерий Павлинчук, молодой физик из города Обнинска, один из активнейших общественников и коммунистов города, талантливый ученый и педагог, он был исключен из партии и уволен с работы за распространение «Самиздата». Но это не сломило его духа. Незадолго до смерти он обратился с открытым письмом к А. Дубчеку, где прямо выразил солидарность с новым политическим курсом ЧССР, видя в нем пример настоящего социа-
листического строительства, свободного от догматизма и полицейщины.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
В Москве на Октябрьской площади некий гражданин 24 августа выкрикнул лозунг против вторжения в Чехословакию и был жестоко избит неизвестными в штатском. Двое из них втолкнули его в машину и увезли.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Известны многие случаи принципиальной неявки на собрания, цель которых была добиться единогласного одобрения ввода войск в ЧССР.
Известны и случаи, когда люди находили мужество или воздерживаться от голосования или голосовать против одобрения. Так было на собраниях в Институте международного рабочего движения, в Институте русского языка, на одной из кафедр МГУ, в Институте мировой экономики и международных отношений, в Институте философии, в Институте радиотехники и электроники.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Довольно широкое распространение в Москве получили листовки, содержащие протест против оккупации Чехословакии.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Были арестованы два студента механико-математического факультета МГУ, собиравшие подписи под петицией протеста. В настоящее время эти студенты находятся на свободе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
В Ленинграде и в городах прибалтийских республик получили распространение листовки, осуждающие вторжение в Чехословакию.
В Тарту за надпись протеста на кинотеатре арестован студент. Имя студента неизвестно.
Выпуск 4. 31 октября 1968 года
«НОВЫЙ МЕТОД» ПРОИЗВОДСТВА ОБЫСКОВ (Фрагмент)
27 сентября 1968 г. был произведен обыск у Ивана Яхимовича. ...изъяты немногочисленные самиздатовские материалы, письмо-протест Яхимовича по поводу ареста участников демонстрации 25 августа, черновик его неоконченной статьи о послеянварском развитии в Чехословакии, личный дневник его жены и т. п.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
1 августа в Ленинграде был проведен обыск у Юрия Гендлера. В тот вечер несколько ленинградцев (8-10 человек) собрались у него, намереваясь составить текст письма, обращенного гражданам Чехословакии. Это решение они приняли под впечатлением письма Анатолия Марченко... Можно полагать, что молодые ленинградцы хотели выразить свое сочувствие политическому развитию в Чехословакии.
Из раздела КРАТКИЕ СООБЩЕНИЯ
В ночь с 21 на 22 августа 1968 г. 20-летний ленинградец Богуславский написал на трех клодтовских конях «Вон Брежнева из Чехословакии». Тут же, на Аничковом мосту, он был арестован и через две недели осужден по ст. 70 на пять лет строгого режима. В октябре Верховный Суд РСФСР при кассационном разбирательстве переквалифицировал его действия на ст. 1901 и соответственно изменил
меру наказания: 3 года общего режима (максимум по данной статье).
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эстонский студент, написавший в Тарту на стене кинотеатра в ночь с 21 на 22 августа «Чехи, мы — ваши братья», при задержании был зверски избит: у него отбили почки, и он до сих пор находится в больнице.
Выпуск 5. 31 декабря 1968 года
Из раздела ОБЗОР САМИЗДАТА 1968 ГОДА
1. Материалы по Чехословакии.
1а. Переводы чехословацких статей и документов.
(В этом пункте обзора названы переводы речи Людвика Вацулика на съезде писателей, интервью с вдовами Сланского и Клементиса и др. материалов о процессах 50-х гг., отдельных выступлений руководителей КПЧ, манифеста «2000 слов», статьи Йозефа Смрковского «1000 слов в ответ на 2000 слов», его же речи по радио 29 августа 1968 г., обращения актива чешских писателей, 10 пунктов Союза студентов — все эти переводы в большей или меньшей степени распространялись в Самиздате.)
1б. Письма и статьи советских авторов, связанные с проблемой Чехословакии.
Еще до вторжения советских войск в Чехословакию, в конце июля 1968 г., когда советская печать вела особенно яростную кампанию против демократизации в Чехословакии, а угроза интервенции ка-
залась более реальной, чем когда-либо до или после, появились два документа, в которых выражено сочувствие Чехословакии и возмущение пропагандистской кампанией: письмо пяти коммунистов — П. Григоренко, А. Костерина, В. Павлин-чука, С. Писарева, И. Яхимовича — к членам КПЧ, ко всему чехословацкому народу, и открытое письмо Анатолия Марченко в газеты «Руде право», «Праце», «Литерарни листы».
Ввод советских войск в Чехословакию, под именем «братской помощи» единодушно одобренный на страницах советской печати, встретился с различными формами протеста отдельных советских граждан. Из самиздатовских откликов на эти трагические события можно назвать следующие:
— письмо Ивана Яхимовича;
— Валентин Комаров «Сентябрь 68 года»;
— «Логика танков», статья неизвестного автора;
— «Обращение к коммунистам», подписанное «Коммунист»;
— письмо П. Григоренко и А. Костерина, а также письмо А. Костерина в ЦК КПСС с отказом от членства в партии, которая стала «жандармом Европы».
Все эти различные по стилю и жанру произведения объединяются несколькими общими моментами: а) интервенция в Чехословакии — результат реставрации сталинизма; б) истинная причина агрессии — стремление подавить демократизацию, законность, свободу, уничтожить опасный пример соединения социализма с демократией; в) моральное поражение оккупантов; г) коллективная ответственность наше-
го народа, нашей интеллигенции за происшедшее и необходимость консолидации всех честных и мыслящих людей нашей страны.
22. СТИХИ.
...в Самиздате, как всегда, ходит много отдельных стихов, в том числе «Прощание с Буковским» Вадима Делоне и несколько стихотворений неизвестных авторов, написанных под впечатлением советского вторжения в Чехословакию.
Из раздела ДОПОЛНЕНИЯ К СПИСКУ ВНЕСУДЕБНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕПРЕССИЙ 1968 г.
149. Б о п о л о в, студент Института иностранных языков, написал письмо в редакцию «Голоса Америки» с осуждением вторжения в Чехословакию; письмо он не отправил, а потерял, после чего оно оказалось (видимо, было передано. — Н. Г.) в институте; курсовое собрание вынесло решение исключить его из комсомола и просить ректора исключить его из института. Через 3 часа после собрания Бополов бросился в Москва-реку, но был спасен, после чего попал в психиатрическую лечебницу.
150. Марина Меликян, преподаватель кафедры русского языка для иностранцев МГУ, проголосовала против резолюции, одобряющей ввод войск в Чехословакию, уволена «по собственному желанию».
153. Ирина Якир, студентка Историко-архивного института, 9 октября была у здания суда над демонстрантами, 10 октября после занятий ее вызвали на
комитет комсомола и сказали, чтобы больше она туда не ходила, на что она сказала: «Там судят моих друзей, если бы я 25 августа была в Москве, я была бы с ними», исключена из комсомола.
Выпуск 1 (6). 28 февраля 1969 года
ДЕЛО ИВАНА ЯХИМОВИЧА
(Фрагмент)
...Первый (и пока единственный) допрос Яхимовича состоялся 5 февраля 1969 г. ...Следователь задал Яхимовичу, в частности, вопрос по поводу изъятого при обыске неотправленного письма Павлу Литвинову, написанного после демонстрации 25 августа 1968 г.: «В вашем письме написано: «Горжусь, восхищаюсь и если бы был в Москве — был бы с вами на Красной площади». Вы и сейчас так думаете?» «Да», — отвечал Яхимович.
Из раздела ВНЕСУДЕБНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ 1968-69 гг.
События в Горьком. ...В ноябре 1968 г. за распространение «2000 слов» исключен студент истфака университета Терновский и трое студентов Политехнического института.
Из раздела КРАТКИЕ СООБЩЕНИЯ
25 января 1969 года, в день похорон Яна Палаха, две студентки Московского университета вышли на
площадь Маяковского с плакатом, на котором были написаны два лозунга: «Вечная память Яну Палаху» и «Свободу Чехословакии». Они простояли на площади позади памятника Маяковскому, около 12 минут. Постепенно вокруг них начала собираться молчащая толпа. Затем к девушкам подошла группа молодых людей, без повязок, назвавших себя дружинниками. Они отобрали и разорвали плакат, а студенток, посоветовавшись, отпустили.
25 августа 1968 г. ночью в новосибирском Академгородке на нескольких общественных зданиях появились надписи, осуждающие вторжение в Чехословакию. Одна из них: «Варвары, вон из Чехословакии!» Тех, кто сделал надписи, искали с собаками, но не нашли. Так как по прошлому опыту было известно, что надписи плохо смываются, их заклеили газетами.
(В этом выпуске Хроники целиком напечатано воззвание Петра Григоренко и Ивана Яхимовича «К гражданам Советского Союза!» Воспроизвожу его полный текст.)
К ГРАЖДАНАМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!
Кампания самосожжений, начатая 16 января 1969 года пражским студентом Яном Палахом в знак протеста против вмешательства во внутренние дела ЧССР, не прекращается. Еще один — пока последний — живой факел запылал на Вацлавской площади в Праге 21 февраля.
Этот протест, принявший столь страшную форму, обращен прежде всего к нам, советским людям. Это
непрошенное и ничем не оправданное присутствие наших войск вызывает такой гнев и отчаяние у чехословацкого народа. Недаром смерть Яна Палаха всколыхнула всю трудовую Чехословакию.
Мы все несем долю вины за его гибель, как и за гибель других покончивших с собой чехословацких братьев. Своим одобрением ввода войск, его оправданием или просто молчанием мы способствуем тому, чтобы живые факелы продолжали гореть на площадях Праги и других городов.
Чехи и словаки всегда считали нас своими братьями. Так неужели мы допустим, чтобы слово «советский» стало для них синонимом слова «враг»?!
Граждане нашей великой страны!
Величие страны — не в могуществе ее войск, обрушенных на немногочисленный свободолюбивый народ, а в ее нравственной силе.
Неужели мы будем и дальше молча смотреть, как гибнут наши братья?!
Теперь уже всем ясно, что присутствие наших войск на территории ЧССР не вызывается ни интересами обороны нашей родины, ни интересами стран социалистического содружества.
Неужели у нас не хватит мужества признать, что совершена трагическая ошибка, и сделать все, что в наших силах, для ее исправления?! Это наше право и наш долг!
Мы призываем всех советских людей, не совершая поспешных и опрометчивых действий, всеми законными средствами добиваться вывода советских войск из Чехословакии и отказа от вмешательства в
ее внутренние дела! Только таким путем можно восстановить дружбу между нашими народами.
Да здравствует героический чехословацкий народ!
Да здравствует советско-чехословацкая дружба!
Петр Григоренко
Иван Яхимович
28. 2. 69
Выпуск 2 (7). 30 апреля 1969 года
(В разделе НОВОСТИ САМИЗДАТА аннотированы материалы относительно самосожжения Яна Па-лаха, статьи Павла Когоута и Милана Кундеры.)
Из раздела ВНЕСУДЕБНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ 1968-69 гг.
Гусев, старший научный сотрудник Зоологического института АН СССР, Ленинград, написал несколько писем в ЦК КПСС: по поводу статьи «КГБ 50 лет на страже социалистической законности» в газете «Правда», по поводу Чехословакии, по поводу признаков реабилитации Сталина, в январе 1969 года исключен из партии.
Аронов, Институт элементоорганических соединений, воздержался на митингах по поводу Чехословакии, институт не ходатайствовал о продлении ему московской прописки. По окончании срока прописки уволен с работы.
Из раздела КРАТКИЕ СООБЩЕНИЯ
13 апреля в Риге студент Илья Рипс совершил попытку самосожжения. У обелиска Свободы, установленного во времена независимой Латвии, он развернул плакат «Свободу Чехословакии». Вокруг него собралась толпа, настроенная недружелюбно. Юноша сбросил плащ, под которым был ватник, пропитанный бензином, и поджегся. К нему бросились несколько моряков, погасили огонь и избили его. Машина скорой помощи увезла Илью Рипса в закрытую больницу, находящуюся в ведении КГБ. Ожоги оказались легкими: обожжены пальцы и грудь. В настоящее время Илья Рипс перевезен в Москву, но куда именно, неизвестно. (Это были ошибочные сведения. Илью не перевезли в Москву, а перевели в Риге же на судебно-психиатрическую экспертизу. — Н. Г.)
Илье Рипсу 21 год, в этом году он заканчивает мехмат Латвийского университета, был распределен в один из рижских научно-исследовательских институтов, он блестящий математик, считался «звездой мехмата».
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
В один из первых дней после вторжения в Чехословакию выпускник физического факультета МГУ Владимир Карасев повесил в вестибюле главного здания МГУ плакат и стал собирать подписи против ввода войск. Когда, довольно скоро, пришли несколько работников охраны университета, у него было собрано не более четырех подписей. Так как Карасев отказался добровольно уйти с охранниками, они повалили его и потащили за руки и за ноги. Один из почтальонов п/о В-234, оказавшийся
здесь, несколько раз ударил Карасева по лицу, выкрикивая политические ругательства: «фашист, бандеровец» и др. В отделении милиции от Карасева потребовали объяснений мотивов его поступка и затем отправили в психиатрическую больницу, где он и пробыл около трех месяцев. После выхода из больницы Карасев устроился кочегаром на одну из подмосковных фабрик.
Выпуск 3 (8). 30 июня 1969 года
(В заметке СУДЬБА ИНАКОМЫСЛЯЩИХ, ОБЪЯВЛЕННЫХ ПСИХИЧЕСКИ БОЛЬНЫМИ сообщаются некоторые дополнения об Илье Рипсе, которого признали «невменяемым». В частности, уточняется текст лозунга: «Протестую против оккупации Чехословакии».)
Из раздела ВНЕСУДЕБНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ 1968-1969 гг.
Рохлин, кандидат химических наук, Институт элементоорганических соединений. В мае этого года на Ученом совете вместе с другими конкурсными делами разбиралось его дело. Директор института акад. А. Н. Несмеянов призвал членов Ученого Совета голосовать против переизбрания Рохлина. «Я человек злопамятный, — сказал бывший президент Академии наук, — в прошлом году Рохлин был в числе тех, кто на институтском митинге выступил против введения советских войск в Чехословакию».
Против ожиданий, это выступление не сказалось на результатах голосования. Рохлин был избран старшим научным сотрудником при обычном соотношении голосов «за» и «против».
Ленинград. В. М. Лавров, доктор геологических наук, начальник отдела угля ВСЕГЕИ, в феврале 1969 г. написал неподписанное письмо в редакцию газеты «Правда» на имя журналиста Сергея Бор-зенко. В письме содержалась резкая критика статей Борзенко о положении в ЧССР и выражалась надежда, что к этому мнению «присоединятся все честные ленинградцы». Через три дня (письмо было опущено в другом районе города) Лаврову были предъявлены обвинения в написании анонимного политического письма. Во ВСЕГЕИ состоялись закрытые партийные собрания с участием работников КГБ. Лавров смещен на должность рядового геолога, отдел угля подвергся чистке.
(В разделе НОВОСТИ САМИЗДАТА аннотированы анонимное «Письмо из Праги. 1 июня 1969 г.» и «Обращение чешских работников искусств, ученых и журналистов».)
Из раздела КРАТКИЕ СООБЩЕНИЯ
В июне в Ленинграде арестован Юрий Левин, старший техник НИИ механической обработки полезных ископаемых. В прошлом он отсидел 8 лет по ст. 5810 УК РСФСР — нынешняя ст. 70. Сейчас привлечен по ст. 70 (по более поздним сведениям, по ст. 1901 — Н. Г.) за письма, посланные за границу, в которых содержалась критика советской политики
по отношению к Чехословакии. 5 июня он был вызван на партактив, где разбирались его взгляды. Все его ответы на заданные вопросы были записаны, и партактив передал эту запись в прокуратуру с просьбой возбудить дело.
Я воспроизвожу эти сообщения, чтобы показать, что в своем порыве к протесту мы были не одни и не одиноки. Я говорю не о тех, кто думает так, как мы, — их гораздо больше, чем тех, кто тем или иным путем выразил то, что думает. Я говорю именно о тех, кто высказался.
Наша демонстрация даже не была самой отчаянной и обреченной формой протеста. У меня сжимается сердце, когда я представляю себе ленинградского мальчика, который в первую же ночь после трагического известия на Аничковом мосту пишет свою юношески отчаянную надпись на Клодтовых конях. Но даже его я не посмела бы остановить, не посмела бы сказать: «Это бессмысленно, лбом стенку не прошибешь» и т. п. И тому подобное — слышанное мною по поводу нашей демонстрации.
Каждый из нас принимал решение выйти на демонстрацию только за себя, ни один из нас никому не навязывал и не вздумал бы навязывать аналогичное решение. Мой шаг для меня был единственно возможным, и я — для себя и перед собой — права. При этом — за себя и для себя — правы и те, кто не выразил активно своего отношения к событиям, будь это из соображений политической безрезультатности или ввиду несоразмерности действий и возможных последствий. Но не в их праве судить, должны ли были мы выходить на демонстрацию.
(Бывают случаи более ясные. Когда я узнала, что
на партийном собрании в институте Гипротис, где я работала, один выступавший энтузиаст заявил: «Они посмели своими грязными ногами ступить на священную брусчатку!» — я только рассмеялась. Но от того, что резолюция «заклеймить позором» была принята единогласно, в том числе и голосами нескольких моих товарищей, читателей моих стихов, — мне было больно. И даже их мне трудно осудить, хотя слишком справедливы слова Ильи Габая о том, что невелика разница между рукой хулигана, поднятой на ближнего, и рукой интеллигента, поднятой против ближнего на собрании.)
О «бессмысленности, ненужности» демонстрации некоторое время говорило пол-Москвы, не вообще «Москвы», а той «левой, либеральной, радикальной» — не знаю, как бы поточнее назвать. В общем, той Москвы, которая полностью сходилась с нами в отношении к факту вторжения.
Оценка демонстрации изменялась постепенно, ближе к суду, во время суда, после него. Значение демонстрации становилось все очевиднее. Зимой один из наших друзей, который был резко против демонстрации и отговаривал некоторых из будущих ее участников, сказал мне: «Теперь я понял: это была трусость. Мне надо было идти с вами. То, что вы сделали, правильно». Еще один, очень близкий и мне, и Ларисе, и Павлу человек, приехав с юга вскоре после демонстрации, заявил мне: «Если бы я был в Москве, я бы отменил демонстрацию!» Глубокой осенью, почти зимой, он нехотя сказал: «Ну, конечно, если бы я был, я бы тоже с вами вышел». И ведь это ближайшие друзья.
Мне пришлось слышать и другие аргументы:
«Стоило ли за чехов в тюрьму садиться», после чего приводились доказательства отступления чехословацкого руководства, или: «Вы Дубчеку свободы требовали, а Дубчек за вас вступился?»
Здесь не место исследовать тернистый путь, которым идет Чехословакия с 21 августа 1968 года. Я лишь хочу еще раз напомнить слова чешского студента: «Помните о Чехословакии и тогда, когда она перестанет быть газетной сенсацией». В моем отношении к этой стране и к ее героическому народу ничего не меняется, какие бы люди ни стояли там во главе партийного и государственного аппарата. Так же, как я не могу возненавидеть Польшу и поляков за то, что польские войска были введены в Чехословакию. Так же, как я могу лишь горько сожалеть о том, что мой народ, десятки наций, населяющих мою страну, сделаны соучастниками преступления. Не только выразить боль своей совести, но и искупить частицу исторической вины своего народа — вот, мне кажется, исполненная цель демонстрации.
В Чехословакии первое известие о демонстрации появилось в «Руде право» 26 августа. Позднее стало известно мое письмо. Говорят, в Карловом университете оно развешивалось как листовка. Перепечатывая официальное сообщение ТАСС о суде над «нарушителями общественного порядка на Красной площади 25 августа 1968 г.», некоторые чехословацкие газеты сопровождали его ссылкой на сообщения других агентств, согласно которым речь идет о группе интеллигентов, протестовавших против ввода войск пяти стран в Чехословакию.
Студенты Карлова университета направили в Со-
ветский Союз (не знаю, в какую инстанцию) петицию с требованием освободить осужденных участников демонстрации. Мне не раз передавали приветы из Чехословакии — от отдельных граждан, от Союза чешских писателей. Кому-то в Праге сказали: «Если б не демонстранты с Красной площади — мы бы вообще ни с кем из вас, русских, разговаривать не стали».
Лучший ответ всем, кто сомневался в необходимости нашей демонстрации, — письмо Анатолия Якобсона. Анатолий Якобсон — человек поразительного таланта не только профессионального (блестящий переводчик, любимый учитель, глубочайший литературовед), но и человеческого, душевного. Насколько я знаю, он был потрясен тем, что не знал заранее о демонстрации и не принял в ней участия. Его письмом я и хочу закончить эту книгу. (Предварительное примечание: в фактической части Якобсон основывался на моем письме, и так же, как у меня, у него отсутствует один лозунг, а текст другого приведен не совсем точно.)
ПИСЬМО АНАТОЛИЯ ЯКОБСОНА
25 августа 1968 г. семь человек: Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов, Виктор Файнберг — вышли на Красную площадь, к Лобному месту, и развернули лозунги: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия» (на чешском языке), «Позор оккупантам», «Руки прочь от ЧССР», «За вашу и нашу свободу».
Охранники в штатском, с грязными погромными выкриками бросились на демонстрантов, некоторых избили и всех затолкали в машину. Затем — Лефортовская тюрьма, следствие и скоро демонстранты предстанут перед судом по обвинению в «групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок», за исключением Горбаневской и Файнберга, которых властям угодно считать невменяемыми.
О демонстрации узнали все, кто хочет знать правду в нашей стране; узнал народ Чехословакии; узнало все человечество. Если Герцен сто лет назад, выступив из Лондона в защиту польской свободы и против ее великодержавных душителей, один спас честь русской демократии, то семеро демонстрантов безусловно спасли честь советского народа. Значение демонстрации 25 августа невозможно переоценить.
Однако многие люди, гуманно и прогрессивно мыслящие, признавая демонстрацию отважным и
благородным делом, полагают одновременно, что это был акт отчаяния, что выступление, которое неминуемо ведет к немедленному аресту участников и к расправе над ними, неразумно, нецелесообразно. Появилось и слово «самосажание» — на манер «самосожжения».
Я думаю, что если бы даже демонстранты не успели развернуть свои лозунги и никто бы не узнал об их выступлении, — то и в этом случае демонстрация имела бы смысл и оправдание. К выступлениям такого рода нельзя подходить с мерками обычной политики, где каждое действие должно приносить непосредственный, материально измеримый результат, вещественную пользу. Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы (для нее, кстати сказать, нет условий), а явление борьбы нравственной. Сколько-нибудь отдаленных последствий такого движения учесть невозможно. Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не для чего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить.
Лев Толстой писал: «...Рассуждения о том, что может произойти вообще для мира от такого или иного нашего поступка, не могут служить руководством наших поступков и нашей деятельности. Человеку дано другое руководство, и руководство несомненное
— руководство его совести, следуя которому он несомненно знает, что делает то, что должен». Отсюда
— нравственный принцип и руководство к действию «не могу молчать».
Это не значит, что все сочувствующие демонстрантам должны выйти на площадь вслед за ними; не
значит, что для демонстрации каждый момент хорош. Но это значит, что каждый единомышленник героев 25 августа должен, руководствуясь собственным разумом, выбирать момент и форму протеста. Общих рецептов нет. Общепонятно лишь одно: «благоразумное молчание» может обернуться безумием — реставрацией сталинизма.
После суда над Синявским и Даниэлем, с 1966 года, ни один акт произвола и насилия властей не прошел без публичного протеста, без отповеди. Это — драгоценная традиция, начало самоосвобождения людей от унизительного страха, от причастности к злу.
Вспомним слова Герцена: «Я нигде не вижу свободных людей и я кричу — стой! — начнем с того, чтобы освободить себя».
Анатолий Якобсон