В.Иофе

НЕОБХОДИМОЕ ДОПОЛНЕНИЕ

 

Со своей работой «Status quo» Молоствов широко знакомил сокурсников и приятелей. Более того, читал ее на квартире у Гаранина, обычном месте встреч студентов-философов. Леонтий Гаранин, тоже студент, был намного старше их всех (р. 1927), воевал, окончил войну в звании сержанта, был награжден медалью «За отвагу», вступил в партию и к этому времени стал парторгом курса. Он был женат, жил своим домом, и дом его стал притягательным местом, где за чаем друзья-студенты могли обсуждать волнующие проблемы. По университетской классификации того времени, Гаранин тяготел к «ревизионистам», но в целом, разумеется, был вполне ортодоксален, хотя и доброжелателен к своим увлекающимся друзьям. На одной из таких встреч Молоствов и прочитал свою работу, вызвавшую интерес и споры.

Его друзья-«ревизионисты», по-видимому, обеспечили этой статье и дальнейшее хождение. По крайней мере, известно, что Евгений Козлов (позже Борискин охарактеризует его просто как «адъютанта Молоствова») читал ее в студенческом общежитии университета, а вероятно, были и другие случаи, оставшиеся в тени. Вряд ли вся эта активность долго оставалась в секрете для надлежащих властей. Однако никакой организационной деятельности студентов-философов усмотреть во всем этом было невозможно, а потому все дело как «незрелое» подлежало дальнейшему наблюдению.

Весной 1957 г. Молоствов и его друзья окончили университет и разъехались по местам своих назначений. Они вступили друг с другом в активную переписку, обменивались мнениями по наболевшим вопросам (кое-какие из этих писем вскоре окажутся случайно попорченными на почтамтах, вскрытыми с «целью установления адресата», сданными «куда надо» и подшитыми к делу). Особенно активно переписывался Молоствов с Козловым и Николаем Солохиным. Последний раньше тоже учился на философском, и их знакомство восходило к тому времени. Среди друзей Солохин был известен под прозвищем «дедушка университетской демагогии», которое заслужил, выступив на университетском митинге по случаю открытия XX съезда. Тогда он высказался в том духе, что решения съезда будут несомненно хорошими, только вот жизнь у нас, товарищи, плохая. Решения съезда, как известно, оказались такими, что «выпад» пришлось оставить без последствий.

В своих письмах молодые люди обменивались многими неосторожными фразами, которые им припомнили потом. Молоствов в письме к Козлову заявил, что «каждый из нас должен создавать вокруг себя нравственное поле», а Солохин подверг сомнению правдивость газеты «Правда». В марте же 1958 г. Молоствов отправил Солохину письмо, в котором говорил о том, что начал новую работу, которая, разумеется «потрясет мир» (имелись в виду тезисы по Гегелю, которых он, впрочем, так и не написал). Вскоре после этого он был откомандирован в область, проверять работу философских кружков среди партактива, к отцу же его пришли из «угрозыска» и попросили разрешения пустить в дом на несколько дней двух оперативников, потому

 

что в доме напротив «готовится преступление». И действительно, несколько дней подряд, пока сын был в отлучке, а утром из дома все уходили на работу, два молодых человека регулярно являлись в дом заниматься неизвестно чем. Через много лет человек, живший в квартире над ними, уже умирая, признался, что в эти же самые дни к нему тоже пришли «оттуда» и установили свою «аппаратуру» (которую сняли только после суда в Ленинграде).

Приближалось лето, время первого их отпуска, который все они хотели провести в Ленинграде с друзьями. О предстоящей встрече много писалось. Козлов в письме обмолвился: «съезд философствующей братии». Это уже было «дело».

 

Встретиться им дали. Ликвидация была приурочена ко времени разъезда. 23 июля 1958 г. уезжавший в Курган Козлов неожиданно столкнулся на перроне Московского вокзала с давним их антагонистом Комаровым. Несмотря на былую неприязнь, Комаров радостно бросился к Козлову и расцеловал его. Удивленный неожиданной встречей, Козлов сел в вагон. Когда поезд тронулся, к нему подошли некие люди в штатском, обвинили его в краже дамской сумочки и предложили предъявить вещи для осмотра. В вещах была обнаружена рукопись «Status quo», переписанная собственной рукой Козлова. Он был снят с поезда и на машине доставлен в ленинградский Большой Дом.

А в следующие два дня были проведены обыски у всех выпускников философского факультета. Кроме Козлова, в эти дни были арестованы Молоствов, Солохин и Гаранин. У всех нашли по машинописной копии «Status quo». Допрошены были несколько десятков сокурсников и друзей арестованных. Кое-какой обличительный материал был добыт. Было установлено по крайней мере 9 читателей статьи Молоствова, но из собранных материалов усмотреть сколько-нибудь явственную «деятельность» было невозможно. Расчеты на «съезд» оказались неоправданными.

Осложняла положение арестованных философов главным образом сама принадлежность к идеологическому сословию, к «своим». Вина каждого выглядела следующим образом. Авторство Молоствова (он его не отрицал) и распространение им статьи были установлены быстро. Против Козлова свидетельствовало чтение в общежитии и факт собственного переписывания. С Солохиным и Гараниным дело обстояло хуже. В отношении Солохина не было даже известно, что он читал имевшийся у него экземпляр (он все отрицал), так что, кроме писем, против него была еще таинственная пометка в записной книжке: «манифест рабочего класса», что могло быть интерпретировано как злонамеренность. И это было все.

Экземпляр «Status quo», изъятый у Гаранина, имел пометки, из которых явствовало, что Гаранин с мнениями Молоствова не согласен, так что для него оставалась только роль хозяина на чтении. Потом на суде прокурор сформулирует главную претензию к Гаранину следующим образом:

— Как могли вы, фронтовик и член партии, не схватить Молоствова за шиворот и не доставить в Комитет государственной безопасности?!

Этим риторическим вопросом, пожалуй, все претензии к Гаранину и исчерпывались.

На следствии Козлов и Солохин старались все отрицать, но признали свою виновность; Молоствов «деятельность» свою отрицал и виновным себя

 

не признавал, а Гаранин, по сути замешанный в деле меньше всех, не только отрицал какую-либо виновность, но и доказывал правомерность и правильность инкриминируемых ему действий и речей. Весь собранный следствием небогатый материал с присовокуплением должного количества внушительных формулировок был скомпонован в обвинительное заключение, и материал был направлен в суд.

Первый раз Ленинградский городской суд по делу группы Молоствова собирался в октябре 1958 г. На суде все обвиняемые заявили себя невиновными. Здесь же, на суде, Гаранин решил принять тактику своих подельников, отступил от занятой им на следствии боевой позиции (которая ему, фронтовику, была проще и ближе) и стал высказываться в духе своей непричастности, тем более, что его несогласие с Молоствовым было зафиксировано документально в деле. Тут в зал суда влетела его жена, публично заявив, что порывает с ним, потому что он предатель своих друзей. Еле через сочувствующий обвиняемым конвой удалось ее убедить, что все делается по общему уговору. В результате все отрицали виновность и криминальность своих действий и формулировали свою позицию как лояльную, в духе XX съезда. Суд назначил: Молоствову — 5 лет, Гаранину — 5 лет (сказалось раздражение его поведением), Солохину — 4 года, Козлову — 3.

Этот приговор по протесту Генерального прокурора был отменен Верховным судом РСФСР «за мягкостью».

Второй раз Ленгорсуд собрался в декабре 1958 г. Перед судом Гаранин и Молоствов оказались в соседних камерах и вступили в контакт перестукиванием. Гаранин счел, что «наступила реставрация сталинизма и терять нам нечего, кроме чести», и предложил снова вернуться к более твердым формулировкам. Так они и сделали. Это совпало с намерениями суда, стремившегося в свете указаний сверху «дать побольше». На этот раз приговорили их так: Молоствову — 10, Солохину — 10, Гаранину — 8, Козлову — 6 лет.

Теперь Верховный суд счел, что дали «чересчур» (в это время как раз готовился переход на новые основы уголовного законодательства, по которым максимум за «пропаганду — агитацию» предполагался 7 лет вместо прежних 10). Окончательно по кассации вышло: Молоствову — 7, Солохину — 6, Гаранину — 5, Козлову — 4 года.

После суда приятели были разосланы по лагерям: в Воркуту (Молоствов), Тайшет (Солохин и Гаранин), в Мордовию (Козлов). К 1960 г. все они попали в Мордовию, в Дубровлаг.

Здесь в январе 1960 г. произошла замечательная и приобретшая некоторую известность сцена встречи Молоствова с Борискиным, который оказался к тому времени преподавателем философии Мордовского университета в Саранске^*. Борискин был направлен для прочтения лекции «Миф о Христе» обитателям зоны 7-1 Дубровлага, куда незадолго до этого попал Молоствов. После окончания лекции «врожденный ревизионист» встал и попросил разрешения задать вопрос. Вопрос оказался таким:

— Гражданин лектор доказывал нам тут, что Христа как исторической личности не было. Но сможет ли он доказать нам, знающим его, что не было и Иуды?

 

Зал взорвался от восторга и заулюлюкал, начальство заметалось в растерянности, Борискин исчез. Молоствову дали семь суток штрафного изолятора и вскоре перевели на 3-е л/о.

Солохин побывал в Тайшетских лагерях (Озерлаг), где участвовал в лагерных беспорядках (неповиновение конвою, когда колонна з/к села на дороге и отказалась идти), отсидел на штрафном в Дубровлаге, а после — на той же «тройке».

Гаранин (вместе с Козловым) побывал на «бесконвойке» в Сасово, где на досуге писал работу по марксистской эстетике — о прекрасном. «Пиши, генерал (это за сержантское звание), — прекрасное — это партийность в чувственной форме», — зубоскалили местные остроумцы. При всем при том Гаранин занимал активную позицию, укорял Козлова в пассивности и рекомендовал ему «почитывать Гегеля».

Все подельники освободились, отбыв свои сроки полностью. После освобождения все разъехались в разные стороны. Козлов — на Северный Кавказ в Геленджик, где стал работать в местном музее, Гаранин в Минск, где стал специалистом в области белорусского языка и литературы, автором многих работ в этой области. Солохину удалось вернуться в Ленинград и устроиться на работу в районную газету Всеволожского района. Зачем были посажены эти люди, все это время не мог понять никто, с приходом же перестройки дело стало выглядеть совершенно бессмысленным. В октябре 1988 года Верховный Суд РСФСР полностью реабилитировал всех четверых.

Сам Молоствов через все годы пронес верность своим социалистическим убеждениям. Во время заключения он был постоянным сочленом «марксистских сообществ». Освободился в 1965 году, в 1966-67 лечился от лагерного туберкулеза, а затем повел жизнь кочующего сельского учителя — преподавал немецкий язык и, если позволяли, историю. Вместе с женой, тоже учительницей, и двумя дочерьми скитался по школам отдаленных районов Псковской, Новгородской, Омской областей и Карельской АССР. Ныне (1989) постоянно проживает в Калининской области, где работал поначалу в сельской школе, а затем сельским почтальоном^*.

Все эти годы, работая в обреченных к закрытию школах (в другие его просто и не брали), всегда пользовался уважением местных жителей за постоянную готовность к защите интересов простых людей против всевластного в сельской глубинке начальства. Так реализовывался демократический и просветительский импульс наследника многих поколений русской интеллигенции. Когда Молоствов работал в деревне Рвы в 36 км от города Дно, дружеская эпиграмма так и звучала: «Романтики с брегов Невы! Куда же вы? — На Дно, во Рвы».

Несколько работ Молоствова на общественные темы было опубликовано сначала за границей, затем, как водится, и в отечественной печати. Написаны им и воспоминания: «Ревизионизм — 58» и «Моя феноменология».