Второе возвращение

 

Когда я освободилась в пятьдесят четвертом году, Хрущев позвал меня работать и спросил, есть ли у тебя, где жить? Я сказала, что в моей старой квартире живет муж со своей семьей. Они стали давать мне квартиру на Бережковской набережной.

Я сказала: "Юрий, все годы, что я была на Колыме, я думала об этой квартире, она была для меня символом моего оставленного домашнего очага, к которому я вернусь, я бы хотела остаться здесь."

Мария сперва согласилась, а потом отказалась, потому что далеко ездить на Электрозавод. Мы пошли к помощнику Хрущева, Лебедеву, просить поближе к Электрозаводу, а тот как стал кричать на Юрия: "Не согласны? Мы дадим вам одну комнату, и идите в нее со своей семьей!"

Ну мы видим, раз так уж: - "Ладно, ладно", говорим.

Они переехали - Юрий с Марией и Наташей, и Степан с Риммой и Оличкой. Я хотела, чтобы Юрий взял Любу, чтобы она приехала из Ленинграда, где у нее были неприятности с работой и ведомственным жильем. Видимо, уже тогда началась у нее та болезнь, которая потом все прогрессировала, - мания преследования. Но Люба сделала ошибку, не приехала сразу, и они успели привыкнуть к той комнате. Поэтому, когда Люба приехала и заняла комнату, Мария, да и Юрий, хотя он сам вызывал сестру, начали к ней плохо относиться. Потом я выхлопотала Любе комнату в Останкино. Степа с Риммой сменялись вместе с Римминой матерью, которой дали квартиру "за сломом".

 

[Джана: Летом пятьдесят пятого маме давали дачу в Быково, там жила тетя Варя с Тэтой, а летом пятьдесят шестого года я ездила искать дачу по ленинградской дороге, где домики стояли в березовой роще. Потом остановились на даче в Заречье, ее помог найти Алексей Ильич Кузнецов, он все знал. И мама стала там жить и зимой и летом. Мы уже переехали с Андрюшей туда, а мама с бабушкой хотели переезжать, и тут на лестнице у мамы случился инфаркт - она упала, ее занесли к Злотниковым, потом приехала скорая помощь, на простыне перенесли выше этажом - к себе. Бабушка тоже свалилась. Шура, наша домработница, которую нашла тетя Ляля, ухаживала за ними обоими. Только к концу лета они переехали на Дачу и остались там жить. Бабушка так и не поправилась, иногда ей было

 

лучше и она ходила, но больше все сидела в кресле на веранде. А в феврале 57-го года она умерла в больнице на Грановского. Мы с Борисом все не ладили. Я то жила дома, то на даче. Поступила в литературный институт, но потом ушла. И учили - в семинаре Бедного - по стандартам, и от мамы тяжело было зависеть, и места своего в жизни не чувствовала. Весной 57-го пошла работать по автоматическим схемам правления в геофизической разведке. Знакомый уговорил - тут тебе будут и радиолокация и путешествия. И я уехала в Осташево. На следующую весну поехала в Байрам-Али. Это был 58-ой год. Потом Салехард, разведка в тундре. Алеша в это время был в армии, Борис жил на Короленко. Когда я приехала с Севера, он уже привык к свободе, мы с ним вроде мирились, потом опять расходились, и так продолжалось, пока в шестидесятом году я не сказала ему, что у меня живет больной товарищ. После этого он не стал больше звонить, а Георг так и остался со мной, хотя и много ночей я все еще плакала, не понимая себя.]