Валя

 

Маня Кронберг как-то была проездом из Тифлиса в Баку, приходила к нам, такая дама! Потом они опять уехали в Петербург. У нее было две дочери: Валя и Лена, Валя лет на десять старше меня. За младшей, Леной,

 

несколько лет ухаживал один молодой человек, делал ей предложения, но она неизменно отказывалась. И вот он однажды пришел к ней, опять долго ее упрашивал, говорил, что если она за него не выйдет, он покончит с собой. Но она отказалась. Тогда он пошел к себе домой и застрелился. Она была на похоронах. А через год, в годовщину его смерти, она пошла к нему на могилу и там застрелилась.

Валя знала несколько языков, на всех языках могла печатать на машинке. Работала в советском торгпредстве в Берлине - в Германию ведь много продавали: и нефть, и хлеб, и марганец. Уже Гитлер бомбил советские города, а Сталин говорил, не отвечать, это провокация, и отправлял ему составы с марганцем. В тридцать седьмом году все сотрудники полпредств были отозваны обратно. Муж Вали был расстрелян, сама она сидела. Детей у них не было.

Когда я уже работала в ЦК, она пришла, после смерти мамы. Рассказывала, что живет в подвале, где протекают трубы, получает какую-то мизерную пенсию. Я ей выхлопотала пенсию и комнату в доме за Панорамой, напротив дома, где жила Аня Парушина. Купили туда обстановку.

В конце шестидесятых годов она приходит ко мне. - Ты знаешь, мне знакомые достают путевку в пансионат санаторно-курортного типа.

-    Валя, это богадельня. Ты была в лагере? вот это тот же лагерь. Ведь обратно вернуться ты не сможешь. Ты должна будешь сдать комнату, рас статься со всем имуществом - ведь туда не дают взять даже свои тапочки, свой халат. Ты будешь рвать на себе волосы.

-    Нет, я уже старая, я плохо вижу, и потом я буду становиться все беспомощней.

-    Я тоже плохо вижу, а ты читаешь вывески магазинов на ходу, из автобуса. Аня прикрепит к тебе пионеров, - а Аня была председателем домкома, она вообще любила это, - они будут покупать тебе продукты.

-    У меня сосед пьет.

-    Он что, буянит?

-    Нет, он приходит домой и ложится спать. А соседский мальчик своровал у меня со сковородки котлеты.

-    Значит, он голодный. Купи ему на полтинник десяток котлет и позови, он будет тебе только благодарен, а то ему, наверное, мать дает по одной котлетке, а ему двенадцать лет, он растет.

-    Нет, нет, мне советуют, за меня хлопочут, я туда пойду.

-    Валя, помни, что второй раз я тебе все это устроить не смогу.

-    Но ты будешь за мной ухаживать?

-    Этого я обещать не могу, я сама больной человек, но я буду помогать деньгами.

 

- нет, я туда пойду, мне обещают отдельную комнату.

Такая была у нее идея-фикс.

И она туда пошла. Все имущество распродала, размотала. Это недалеко отсюда, метро Пионерская. Через год я пошла ее навестить. Пришла. Сидит внизу за столиком какая-то девка. Сегодня, говорит, не приемный день. Но тогда - можно? я сама к ней поднимусь? Нет, это совершенно исключено. Насилу добилась, чтоб ее вызвали.

Она рассказывает. Поселили сперва вдвоем, потом втроем. Кровати стоят буквой "П", одна к другой. Третья - лежачая больная. Мы должны за ней ухаживать, то есть менять ей белье, выносить судно и тому подобное.

Выйти в город она не может, в казенном халате это неудобно. Буквально рвала на себе волосы. Вытащи меня отсюда! А что я могу сделать? Это тогда я могла, когда я была власть имущая.

И через год она умерла.