ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП

Куда мы ехали и зачем - я никак себе не мог уяснить. В темноте проехали Днепр. Он казался бесконечным. Володя молчал. Я стал обдумывать все, что с нами случилось. Если действительно Глав-Сахар был заговором и большевики этого не знали, то наверное где-то высоко в нем сидели заговорщики, очень умные и храбрые. А может быть, ниже в организации были люди, которые каким-то манером устраивали побеги, а верхушка как раз об этом не знала. Загуменный, например, наверняка был не большевик, и в специальной команде большевиков не было. Да и в пополнении их

 

тоже не могло быть. Южный полк, безусловно, имел соглашение с зелеными, но здесь, в Западном, ясно, соглашения нет, иначе полковник не был бы так удивлен, что мы пробрались через зеленых. Приехали, нас отправляют в Карловку, — зачем? Почему нас не отправили в Южный полк? Возможно ли, что нас посылают перейти в Белую армию и предупредить, что Глав-Сахар, то есть Западный полк, не большевики? Но если белые еще не знают этого от тех, которые перешли раньше, почему они поверят нам? Да и никто в Киеве не поручал нам это прямо.

Я пришел к точке совершенного абсурда. Причины всему должны быть какие-нибудь? Я вернулся к началу.

Ясно, что если это заговор, то никто об этом говорить открыто не может. Но невероятно, чтобы кто-нибудь хоть раз не проговорился. А! Вот возможность! Заговор на том и построен, что каждый, кто думает драпнуть в Белую армию, не знает, что это заговор, и поэтому молчит. Он думает: вот возможность, никто этого не знает, а я, умный, ее вижу! Что касается Советов, то Глав-Сахар работает безукоризненно, а что охрана, бывает, дезертирует — это неважно, их все равно зеленые расстреляют. Все это не объясняло, однако, почему мы теперь ехали в какую-то Карловку.

За Днепром мы не останавливаясь прошли станцию, долго мигали огни, было какое-то очень большое селение.

— Мы идем на восток! — заявил Володя. Я очнулся от моих размышлений.

— Как ты знаешь?

— Да ты сам меня вчера научил.

— На восток, да. Надеюсь, что не на Нежин. Но скоро мы стали уклоняться вправо.

— Нет, мы все же идем на Полтаву. Сколько ты подсчитал по карте верст?

— Верст триста.

— Ну так мы можем спать спокойно, раньше полудня вряд ли приедем.

Я, должно быть, спал крепко, потому что когда Володя меня разбудил, солнце уже было высоко над горизонтом.

— Мы проехали какую-то большую станцию минут пять назад. Я не мог прочесть названия.

— Гребенская, вероятно, — сказал я, зевая.

— Совсем нет, последняя станция, на которой мы останавливались, была Ромодан.

— Ромодан?! Мы реку какую-нибудь переезжали?

— Да, переехали недавно.

— Посмотри на карту.

— Это, наверно, Миргород был... Река... река Хорол... а может, это был Псел.

— Так это в Полтаве!

 

— Нет, в Полтаве Ворскла.

— Сколько верст? Володя пожал плечами:

— Верст 80, а может меньше.

Мы опять уселись в открытых дверях. Степь, то тут, то там рощи, видимо, дубовые или буковые. Поля обработаны, кукуруза, подсолнухи, пшеница, некоторая уже срезана, стоит в снопах. Люди работают в поле.

— Вот ерунда, тут пшеницу жнут, а в Москве голод. Деревни вдали, белые мазанки, тополя, арбы, сизые волы с колоссальными рогами.

— Тут где-то Диканька, — Володя засмеялся. — Ах, смотри — это, наверно, Псел.

Мы сидели, любовались. Меня немного беспокоило, что поезд наш пустой. Куда он спешил? Может быть, железнодорожник в Киеве был прав, эвакуируют что-то. Полтаву? Вряд ли. В Киеве кто-нибудь сказал бы. Говорили о Донце. Так это очень далеко. Может быть, большевики врут в своих газетах, или сами не знают, где белые. Что если мы приедем в Полтаву, и нас силою отправят обратно в Киев?

Я стал считать столбы. Наверняка я не знал, но думал, что они в 15 саженях друг от друга. Значит, 33-35 столбов на версту. По моим расчетам, мы двигались 25-27 верст в час. Значит, в Полтаве должны быть около полудня. Проходили какие-то станции, которых на нашей карте не было.

— Это гоголевская часть России, — сказал Володя.

— И Левицкий, художник, был из Миргорода. Мы опять замолчали.

— О чем думаешь?

— Ммм... не знаю, о Полтавской битве... А ты о чем?

— Что мы будем делать, если поездов из Полтавы в Карловку нет

— Смотри, какой курган!

— Мы должны быть уже очень близко от Полтавы.

... Восток горит зарею новой.

Уж на равнине, по холмам

Грохочут пушки. Дым багровый...

— Да не так начинается, — перебил Володя: — "Горит восток зарею новой"...

— Ты педант.

... Сыны любимые победы,

Сквозь огнь окопов рвутся шведы;

Волнуясь, конница летит...

— Да, здорово раскатали шведов. Интересно, какие из теперешних полков были под Полтавой?

— Знаю только, что преображенцы и семеновцы были, и навер-

 

но наш Конный был, потому что он был с Шереметевым, а Шереметев точно был под Полтавой.

Стали мелькать предместья, и скоро поезд остановился в Полтаве. Мы соскочили сразу. Платформа была набита солдатами, и мы еле успели продраться, как они ринулись на поезд. Кто-то кричал:

"это не ваш поезд!", но они продолжали нажимать. Мы выбрались на площадь перед вокзалом. Спрашивать о поезде на Карловку, ясно, было невозможно. Мы постояли в раздумьи. Что делать? Лучше посмотреть Полтаву, а потом вернуться на вокзал.

Перед нами стояли три извозчика. Я подошел к одному:

— Сколько довезти нас до города?

— Зависит. Деньги есть? Я московских не беру.

— У нас украинки.

— Они тоже ни к чему, но придется взять. 10 рублей. Куда вам?

— Да мы не знаем, в центр, вероятно.

— Так это Александровская площадь.

— Ну хорошо.

— Вы зачем приехали?

— Да нас в Карловку командировали.

— Поздновато это.

— Отчего поздновато?

— Да оттуда все бегут.

— Кто все, и почему?

— Да красные, — он повернулся и посмотрел на нас. — Да вы тоже красные?

— Нет, мы не красные.

— Чего ж вы звезды носите?

— Это для проезда.

— А! — он стегнул свою лошадь.

— Отчего все эти бегут, красные-то?

— Да от белых!

— А где белые?

— Они скоро тут будут. На этот раз я сказал: "А!"

Мы встречали какие-то подводы, нагруженные всяким добром, и солдаты сидели на них.

— Вот сволочь, драпают! — процедил извозчик.

— А как далеко белые от Полтавы?

— Да не знаю. На прошлой неделе под Павлоградом были. Они так этой сволочи вдарили, что остановиться не могут.

— А тут что? Белых боятся?

Извозчик не ответил, повернулся к нам и улыбнулся. Чем ближе к центру, тем больше солдат навстречу. Мы подъехали к Александровской площади, тут на одной стороне толкотня, грузовики, автомобили, военные повозки. Извозчик вдруг стегнул

 

свою лошадь, повернул в какую-то улицу и покатил, как ужаленный.

— Что там?

— Да сами видели, бегут.

Он поворачивал из одной улицы в другую и наконец замедлил ход.

— Поездов, вероятно, нету в Карловку. Как далеко она?

— Верст пятьдесят.

— Так мы пешком пройдем.

— Так это через реку, отчего вы здесь не подождете?

Я испугался. Неужели это так ясно, что мы к белым бежим?

— Мы все же пойдем.

— Ну, это ваше дело. Тогда накупите провизии дня на два-три и держитесь подальше от дороги. Остановились у лавки.

— Вы лучше красные звезды снимите! — сказал извозчик.

Мы сняли.

В лавке чего-чего нету. Купили хлеб, чайную колбасу, яблок.

— Зачем вам это все? — спросил лавочник подозрительно.

— Да мы идем в Карловку.

— А... так это другое дело, так вы осторожно. Поехали мимо Харьковского вокзала (там тоже толпились солдаты) на окраину. Мы слезли, и я дал извозчику 50 рублей николаевками. Он долго на них смотрел.

— Это, братец, не 10 рублей, которые я просил, а сто десять. Чего вы раскошелились?

— Потому что мы вам очень благодарны.

— Да не за что. Перейдете ручей и идите вдоль него. К дороге не подходите, там красные драпают. Вы до Карловки все равно не дойдете, вы их раньше повстречаете.

— Еще раз спасибо!

— Когда вернетесь, не забудьте, я вас даром возить буду!

Мы пожали ему руку и пошли.

Пошли по лугам вдоль речки. Тень от ив и кустарника по берегу защищала от жгучего солнца. Вдали, направо, тянулись столбы вдоль железной дороги или, может быть, большака. Наша карта такие мелочи не показывала.

— Смотри, пыль!

Действительно, столб пыли, в безветренности он двигался в направлении Полтавы.

— Ты думаешь, это красные отступают?

— Не знаю. Красные или белые, мы все равно к дороге пока подходить не будем.

Верстая, мы посмотрели назад, на Полтаву.

— Вот странно, когда были в городе, впечатление было, что он лежит на равнине, а отсюда как будто на утесе.

 

— Смотри, пыль-то, пыль-то, до самого леса доходит!

— Может быть, транспорт отступающих.

Мы прошли мимо рощи, речонка повернула на север, и мы оказались в открытой степи. Далеко впереди опять лес. И тут по дороге обозы тянутся.

Я сперва думал, может быть, какие-нибудь крестьяне в Полтаву едут, но это не то. Такое количество подвод только у армии. Действительно драпают.

— А где же, ты думаешь, белые?

— У, милый, они могут быть и верстах в 20 позади. Мы теперь прошли верст 10. Трудно сказать, сколько еще верст до леска. От жары горизонт танцевал, точно отражение в воде. Я видел, что Володя очень хотел убедиться, действительно ли это обоз красных.

— Хорошо, когда дойдем до леска, проберемся, посмотрим. Я рисковать теперь не хочу.

Наконец мы на опушке. Подлесок густой. Я оставил Володю, он бесшумно проходить не умел. Очень осторожно я пробрался по кустам и вдруг окоченел: со всей моей осторожностью я почти что наступил на спящего солдата! Целая группа лежала в тени, отдыхая. Маленькая лужайка, на ней шесть запряженных полевых орудий. По дороге мимо тянулся обоз. На каждой подводе сидели или лежали солдаты. Я тихо повернул и пошел обратно.

— Фью! Я чуть не наступил на солдата. Это красные, дорогой, и действительно отступают. Там батарея. Как видно, вытягиваются, даже не распрягли.

По солнцу теперь было около шести часов. Мы пошли опять, уклонились подальше от дороги. Часа через полтора вошли в какие-то кусты. Обозы на дороге прекратились.

Из разговоров с разными людьми во время всего нашего путешествия я вывел, что красные дрались почти исключительно на дорогах. Боялись ли они от дорог отходить или просто предпочитали бои в деревнях и городах, я не знаю. Но по этой причине целые батальоны их бывали отрезаны белой конницей. Красные или не знали, или считали ненужными дозоры и разъезды, толпились по дорогам и разворачивались только, когда защищали какую-нибудь позицию.

Мы пробрались к дороге и залегли в кустах. В последние полчаса слышались раскаты где-то на север от нас.

— Это артиллерия, но совсем не на нашем фронте. Это в направлении на Харьков.

— Что это? — спросил вдруг Володя. — Слушай!

— Ничего не слышу.

— Ну, сейчас прекратилось, подожди.

Я прислушался. Где-то послышался звук мотора.

— Это далеко.

— Нет, не очень.

 

Звук прекращался, но каждый раз вновь начинался, ближе. Солнце теперь было у самого горизонта.

Вдруг на дороге появилась пыль и какой-то странный экипаж, не то грузовик, не то автомобиль. За ним - второй. Они приближались медленно.

— Это броневики!

— Чьи?

— Не знаю.

Они были серые, цвета военных судов. Поравнялись с нами.

— Это белые! — прошептал Володя.

На них были белые, синие, красные шевроны. На первом было написано белой краской: "Иоанн Златоуст", на втором: "Свободная Россия". Под шевроном: "Черноморский флот".

— Да это морской экипаж!

Был момент, когда я хотел выскочить и их приветствовать, но сразу себя остановил. В открытой башенке сидел в черном кожаном кителе лейтенант. Опасно, мог бы принять за красных. Броневики исчезли, и звук моторов стал слабей и слабей.

— Мм... просидим тут до сумерек.

Прошло еще с полчаса. Появились какие-то фигуры на дороге.

— Ну, если это белые, мы можем сдаться.

Но когда поравнялись, оказались красные, с роту.

— Да что ж это, сперва белые броневики, а тут опять красные. Чем темнее становилось, тем опаснее было сдаваться, если бы и пришли белые.

— Пойдем опять, и подальше от дороги.

С темнотой наступила полная тишина. Мы шли степью по жнивью. Вдруг Володя исчез куда-то с полукриком, и почти тут же земля вывернулась из-под моих ног, я оказался на воздухе и брякнулся в какой-то куст, рикошетировал от него и покатился от куста к кусту, вниз, и наконец оказался на животе, среди высокой мягкой травы. Я не мог понять, что случилось, поднял руку к лицу, что-то текло по щеке. Кровь? Я попробовал привстать. Болели ноги, бока, руки. Встал. Ничего, как видно, не сломано.

— Володя, где ты?

— Здесь! — послышался слабый голос Володи.

— Ты цел?

— Не знаю.

— Как не знаешь? Ты себе что-нибудь сломал?

— Не думаю.

— Так ты встань.

Я его наконец нашел, он сидел и тер себе шею.

— Ничего не сломал?

— Шею вывернул, но теперь лучше. Что это такое?

— Не знаю. Дыра какая-то.

— Наверно, балка.

 

Я о балках мало знал, у нас были не балки, а овраги. Как мы ее не увидели? Мы уселись на траву. Идти дальше в эту темноту было бы глупо. К счастью, мы отделались легко. Лучше поспим до света.

Когда я проснулся, легкий туманец лежал на дне балки немного ниже нас. Я пошел искать воды. Но ручья внизу не было. Провел рукой по траве — мокровато. Положил платок на траву и затем потер лицо. Темно-коричневые пятна, наверно, запеклась кровь. Разбудил Володю, он тоже весь исцарапанный. Мы как могли прибрались. Поели. Стало довольно светло, чтобы видеть наше положение.

— Знаешь, нам посчастливилось, смотри, откуда мы рухнули!

Балка подымалась как стена.

— Нужно нам отсюда вылезти. Как это мы не потеряли наши мешки?

Мы решили подыматься наискось, цепляясь за кусты. Я чуть вновь не полетел вниз на половине дороги: мимо меня проскочил какой-то зверь, и я от неожиданности отпустил куст. Это напугало и Володю, но он крепко держался за что-то.

— Что это?

— Полевой волк.

Мы посмотрели вниз, волк ловко спустился в балку и побежал.

У него были более короткие ноги, чем у наших волков, и пушистый хвост. Бежал, прижав уши.

— Может, это серая лиса?

— Нет, это волк.

Наконец мы вскарабкались наверх. Тут был кустарник. Нашли тропинку.

Мы только успели вскинуть мешки, как из-за куста вышел солдат. У меня сердце екнуло.

— Кто идет?

— Сво...и.

Мы оба автоматически подняли руки. У солдата погоны, значит белый.

— Гаврильчук, поди сюда, тут какие-то мальцы.

Из кустов появился младший унтер-офицер.

— Вы откуда?

— Из Киева. К белым бежим.

— Доказать можешь?

— Как я могу доказать?

— Федька, возьми их под арест, отведи в деревню.

Мы пошли. Я решил лучше не разговаривать. Деревня оказалась в полуверсте. Перед дощатым домом (вероятно школа) — значок и часовой. Провели в комнату, там сидели солдаты и унтер-офицер.

— Где ты их нашел?

 

— Да на охранение наткнулись.

Унтер-офицер вышел, скоро вернулся и приказал мне идти за ним. Вошли в комнату, за столом сидел подпоручик.

— Кто вы такой?

— Я Николай Владимирович Волков, сын Владимира Александровича, бывшего конногвардейца и предводителя дворянства Вяземского уезда Смоленской губернии.

— Вы это можете доказать?

— Нет, как же я могу? Мы бежали из Москвы с помощью Глав-Сахара. Единственный документ, который у нас есть, это выданный нам Глав-Сахаром в Киеве.

— Это ничего не доказывает. Что такое Глав-Сахар?

Это было очень трудно объяснить. Я совершенно не знал, кто заворачивал в Глав-Сахаре, какое отношение Глав-Сахар имел к Белой армии, было ли это случайно или в самом деле кто-то в Глав-Сахаре помогал людям бежать из Москвы. Может быть, я все это выдумал?

— Глав-Сахар — это отделение комиссариата снабжения. Они посылают людей на юг, на сахарные фабрики. У них, вероятно, какое-то соглашение с зелеными, и посланные туда дезертируют к зеленым, а оттуда... не знаю...

— Вы все это придумали очень ловко. Я никакого Волкова в конной гвардии не знаю и про Смоленскую губернию не знаю. Вы все это врете!

— Да как я могу доказать?

— Кто такие зеленые?

— Это крестьяне, которые поднялись против большевиков.

— Это все ерунда, я ничего о них не знаю, вы просто провокатор

— Да спросите кого угодно...

Он меня прервал. Даже в этой душной комнате мне стало холодно. Это опять вроде Чеки. Советские газеты говорили, что белые пленных не берут, а расстреливают. Неужели это правда? И этот подпоручик просто белый чекист?!

— Если вы правду говорите, вы должны знать формы русской армии. К какому полку я принадлежу?

Большинство молодежи никаких форм не знало. Случайно я знал цвет фуражментов кавалерийских полков, только потому, что мой отец на Рождество делал из картона и цветной бумаги бомбоньерки, чтобы вешать на елку. Они были в форме фуражментов всех 18 гусарских, 17 уланских и 20 драгунских полков. Пехоту я совершенно не знал. На столе лежала защитная фуражка. Я помнил, что у гусар были зигзаги на погонах. У этого типа тоже были зигзаги и малиновая полоска. Они, ясно, были пехотинцы. Но черт его знает, кто именно! Малиновых с зигзагами я только знал лейб-гвардии Гродненский полк.

 

— Вы ж не гродненцы, а пехота, я пехоту не знаю.

Конечно, ничего хуже я сказать не мог. Пехотинцы почему-то не могли кавалерии простить, будто она чванится, что кавалерия, и презирает пехоту. Частью так и было, но конечно в шутку. В походе, обгоняя колонну пехоты, кавалеристы могли кричать пехотинцам: "Эй, пехота, не пыли!" Ясно, я подпоручика обидел. Он обрушился на меня, называя лгуном, коммунистом-провокатором, и крикнул солдату, чтобы меня вывести. Я решил, что, наверное, расстреляют, и почему-то меня охватило безразличие.

Я повернулся к двери, когда она открылась, и вошел капитан. Он на меня посмотрел.

— Как вас зовут?

— Николай Волков.

Подпоручик встал и начал что-то говорить, но капитан его остановил.

— Какой Волков?             

— Сын Владимира Александровича.

— Да вы меня тогда знаете.

Я подумал. Я никогда его раньше не видел.

— Когда вы были в Риме?

— Зимой 1908 года.

Это не мог быть кто-либо из Родзянок, друзей моего старшего брата. Он совсем на Родзянко не похож, ни на Сергея, ни на Виктора. Я стоял в недоумении. Кто был в Риме? Мне было всего шесть лет. Он, ясно, много старше меня.

— Нас было трое, младший мой брат с вами играл.

— Боже! Исаковы. Исаков? — сказал я нерешительно.

— Да.

— Сергей, Яшка и Николай?

— Как вы сюда попали?

Меня вдруг взорвало. Это была реакция. Я еще не состоял у них в армии, так что было все равно, какое я впечатление произведу.

— Этот подпоручик на меня кричал и нагрубил. Как он в офицеры попал — я не понимаю!

— Успокойтесь, он перед вами извинится.

— Если он так себя с перебежчиками ведет, не удивительно, что многие боятся переходить к белым!

— Турчанинов, извинитесь!

Подпоручик, красный как свекла, стал что-то бормотать, что он не знал, как он мог знать. Но меня это не угомонило, я так напугался, что теперь не мог остановиться. Сергей Исаков головой указал Турчанинову выйти. Убедил меня сесть. Спросил, кто был мой приятель.

— Володя Любощинский, он из тамбовских помещиков.

— Ну послушайте, это просто очень несчастный инцидент. Я

 

поговорю с Турчаниновым и он извинится по-настоящему. Теперь, раз вы в Белой армии, поступайте к нам в полк.

— А какой ваш полк?

— Мы только батальон гвардейского стрелкового полка. Это бывший 4-й стрелковый Императорской фамилии полк.

Я еще был очень потрясен.

— Нет, спасибо, я служить в одном полку с подпоручиком Турчаниновым не хочу. Мы вообще хотим служить в конной гвардии, она существует?

— Да, существует, сводный Конный полк с кавалергардами, синими и желтыми кирасирами в первой дивизии 5-го кавалерийского корпуса, на север от нас. Они идут на Ромны.

— Мы туда попасть можем?

— Сейчас нет, я даже не знаю, где они, они где-то на правом фланге. Поступите к нам, до Киева. В Киеве я узнаю, где кирасиры, и обещаю вас отпустить.

— Это если мы дойдем до Киева и никого не убьют.

— Я вам обоим дам расписку, что в Киеве вы можете перевестись куда угодно.

— Насчет Турчанинова...

— Не беспокойтесь, он только адъютант, он с вами никакого дела иметь не будет. Вы будете в моей роте.

Так мы оказались в стрелках. Нам нашили малиновые погоны.

После завтрака было объявлено выступление на Полтаву.