МОИ БРАТ

Мой брат, Рачинский Евгений Вацлавович, родился 6 декабря 1918 года на ст. Кемь бывшей Мурманской ж. д. (Карельская АССР). Из Кеми он вместе с родителями проделал путешествие через Мурманск, Верген в Данциг, а затем в Варшаву. Когда отец был выслан из Польши по обмену политзаключенными по договору между советским и польским правительствами и уехал вместе с нашей матерью в Советскую Россию, мы с братом остались на воспитании у бабушки и дедушки в Варшаве. Вскоре решили нас с братом разъединить, брата взял на воспитание в свою семью брат отца Александр, а я остался у бабушки, дедушки и тети Леей (Элеоноры). Нам жилось хорошо. Нас любили как своих детей все. Тетю Лесю я называл мамой, а брат Геня тетю Зену тоже называл мамой, или тетей-мамой.

Брат жил у дяди Александра в г. Цеханове. Там дядя работал в земстве, поскольку по специальности был землемером.

В 1925 году мама забрала нас и увезла в Советскую Россию на ст. Кандалакша Мурманской ж. д., где отец заведовал школой. С братом мы жили дружно и очень любили друг Друга. Мама нас одинаково одевала. Из Польши она привезла много костюмчиков, которые мы долго носили и вынашивали. Дальше путешествия нашей, можно сказать, «цыганской

семьи» уже описаны выше: ст. Масельская, г. Петрозаводск, г. Лодейное Поле. Когда брату исполнилось 6 лет (1926 год), на ст. Масельская он пошел в школу. Нужно сказать, что мы с братом очень быстро, за 1 год, ассимилировали русский язык и разговаривали свободно по-русски, как по-польски. Вскоре мне стало скучно одному без брата сидеть дома, и я стал проситься в школу, чтобы учиться вместе с братом. Поскольку отец заведовал школой, проблемы не было, и я с шести лет начал тоже ходить в школу. Два года запаса мне потом пригодились.

К сожалению, успехи брата в учении были неважными. Плохо давалось ему учение, не было способностей, а может, по этой причине и поленивался. В общем родители имели много огорчений с ним. Кроме того, он часто болел простудными болезнями. Мучился с насморком. Может быть, болезнь носа как-то отражалась на его умственных способностях. В своих письмах в Польшу к родителям и сестре отец часто выражал свое беспокойство а отношении моего брата Гени.

Родители после окончания братом 9 классов, а это уже происходило в Лодейном Поле, послали его учиться на отделение русского языка я литературы Новгородского учительского института. У брата были некоторые способности к гуманитарным наукам. В Новгородском учительском институте брат проучился год и в августе 1937 года доехал на 2-й курс этого института.

И вот 21 сентября 1937 года он был арестован Новгородским горотделом НКВД Ленинградской области. В 1969 году я сделал запрос в Управление КГБ по Новгородской области о выяснении подробностей дела брата. Оказывается, его дело там хранится, и мне прислали ответ, что согласно материалам дела «брат среди студентов Новгородского педагогического института в г. Новгороде Ленинградской области в 1937 году вел контрреволюционную агитацию против советской власти и высказывал националистические пораженческого характера настроения». Далее в оправке сказано: «29 января 1936 г. Спецколлегией Ленинградского областного суда был осужден в г. Ленинграде на 7 лет лишения свободы с поражением в правах по пунктам А и Б ст. 31 УК на 2 года. Наказание отбывал в Севураллаге в г. Ирбит, затем на ст. Кандалакша (строительство 105).

Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССP от 8 февраля 1940 г. дело Рачинского Е. В. было прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Из мест заключения он был освобожден 21 мая 1940 г.».

B 1937 году, когда я сидел в следственной тюрьме НКВД, я узнал, что брат сидит в этой же тюрьме. Следователи ни-

чего не хотели говорить мне, что происходит с моими родными. При аресте у меня были отобраны имевшиеся наличные деньги, несколько десятков рублей. На эти деньги можно было покупать в тюремной лавке по заказу некоторые продукты. Я знал, сколько у меня было денег, так как приносили счета. Один раз после заказа у меня резко сократилась сумма остатка денег. Я потребовал все мои счета, и тут оказалось, что в предпоследнем счете стояла подпись моего брата. Видимо, он решил проверить, арестован ли я, и сделал заказ на мое имя, и получил его. Так он узнал, что я нахожусь в одной с мим тюрьме. Одновременно и я узнал, что он тоже арестован и находится в той же тюрьме. Это обстоятельство помогло мне найти его потом в Ленинградской пересыльной тюрьме.

Я был освобожден за прекращением дела 31 января l939 года. Сразу после освобождения, когда был восстановлен в студентах Ленинградского университета, это было примерно в апреле 1939 года, я решил попытаться найти брата в Ленинградской пересыльной тюрьме. Моя интуиция меня не подвела. Он находился там, и я получил свидание с ним. Несколько минут мы не могли говорить, мы горько плакали над нашим горем. Я успел узнать некоторые обстоятельства его дела.

Брат рассказал мне, что один из членов комсомольского бюро дал против него показания, обвинив его в защите другого члена комсомольского бюро Павла Сараева (приятеля брата, который вместе с братом поехал учиться в Новгородский пединститут) — «троцкиста». Вот такие глупости принимались всерьез в то время. Так стряпали дела по обвинению в антисоветской деятельности. От своих школьных друзей, которые учились в Ленинграде, я узнал, что Пашка Сараев учится теперь в Ленинградском педагогическом институте им. Герцена.

Я возбудил ходатайство в Прокуратуру СССР о пересмотре дел моих родителей я брата. Вскоре меня пригласили в прокуратуру Ленинградской области и сказали, что дела родителей они пересматривать не могут, а вот дело брата будет пересмотрено. В своем ходатайстве о пересмотре дела брата я написал о «троцкисте» Павле Сараево, который жив, здоров, продолжает учиться и. никогда не думал о том, что он «троцкист». В прокуратуре оказали, что пригласят Павла Сараева для дачи показаний. Я встретился перед посещением прокуратуры с Павлом Сараевым. Он был крайне удивлен и возмущен такой глупостью, которую состряпали в отношении моего брата. У него не было сомнения, что защитит моего брата я был уверен, что старая школьная дружба не подведет. А вообще он мог испугаться и отказаться пойти в проку-

ратуру. Трусов в то время было много, да и сейчас они не перевелись. Павлик Сараев выполнил свое обещание. Сотрудница прокуратуры сказала мне, что Сараев дал очень хорошую характеристику брату и поручительство, что брат никогда не вел антисоветской, и националистической пропаганды среди студентов, что все что наговорили на него и написали, — это ложь.

Прокурор Ленинградской области внес протест в Верховный суд СССР, и вот Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР 8 февраля 1940 года оправдала, полностью реабилитировала брата. Дело брата было прекращено за отсутствием состава преступления. Но из мест заключения он был освобожден только 21 мая 1940 года.

Брат был членом ВЛКСМ с 1932 года. Всегда вел активную комсомольскую работу и в школе, и в институте. Братские узы наши были нерушимыми. Откуда у меня появились Силы бороться не только за свою жизнь, существование, но и за жизнь моих близких, родных. Конечно, мои хлопоты принесли решающий успех в деле освобождения брата, и я горжусь этим. Нужно было иметь большую смелость, отвагу и находчивость, чтобы бороться за своего брата.

Хорошо помню тот день, когда я только вышел из общежития университета на 5-й линии Васильевского острова, и вдруг навстречу мне идет мой брат Геня, в лагерной одежде, которую носили только заключенные. Вид брата был страшный. Какая судьба, выйди я раньше, он меня бы не встретил, и пришлось бы ему бедному ждать, когда я появлюсь у общежития. Хорошо, что он не забыл мой ленинградский адрес. Какая это была для нас радость, мы оба на свободе n вместе. Но нужно было брата переодевать. Я сбегал в общежитие, взял чистое белье, запасной костюм. Поехали в баню. Там он помылся, переоделся, лагерную одежду и белье оставил а бане, попросил банщика выбросить. Что делать дальше? Брат решил сразу поехать в Новгород в институт. Его должны были восстановить в институте. Как потом оказалось, вещи брата в институте разворовали, и он остался «гол как сокол».

В институте брата восстановили, но учиться он не смог. Стипендия ему показалась очень маленькой для существования, а учиться и работать — он решил, что это для него будет очень тяжело. В Новгороде он встретил девушку — Марию Васильевну Петрову, которую полюбил и решил на ней жениться. Брат был довольно легкомысленным человеком, видимо, не очень думая о последствиях и о будущем. Разумный человек должен был бы поступить иначе — окончить институт, тем более, что он учился в 2-годичном учительском институте. Нужно было учиться еще один год. Но, видимо,

он не рассчитывал на свои способности к учению, на свои силы. Женившись, он вместе с женой Марией (Муся) поехал в провинцию на учительскую работу. Дали им назначение на работу учителями в селение Красные Станки Новгородского района. Но возникло еще одно обстоятельство — брата призвали в 1941 году еще перед началом войны на действительную военную службу. В армии он окончил школу младшего офицерского состава и получил звание младшего лейтенанта. Началась война. Брат воевал на Северном Мурманском фронте. Там тоже были тяжелые бои. В одном из боев брат получил контузию. Местность, где шел бой, была скалистая.

Снаряды немцев били по скалам. Поражающая способность, особенно звуковая, артиллерии была очень высокой. Взрывы всех оглушали. Всю войну брат провел на Мурманском фронте в тяжелых северных условиях. Но и «везло» ему. Все попадал в северные края: и детство, и концлагерь, и война.

После окончания войны брата не сразу демобилизовали, Он еще продолжал служить в армии до 1946 года. Наконец, в 1946 году его демобилизовали, и он приехал в семью в г. Лугу Ленинградской области. В Луге у отца жены был свой дом. В этом доме жили отец с матерью и сестрой, а половину дома родители! отдали семье брата.

Несколько слов о судьбе семьи брата во время войны. Когда началась война в июне 1941 года, жена брата была а положении и перебралась в г. Новгород к родителям. Немцы подошли к Новгороду. Потянулись из Новгорода беженцы. Часть населения эвакуировалась на баржах по реке. На баржу погрузилась семья Петровых (мать, отец жены брата и сама жена Мария). Баржи немцы разбомбили. Чудом Петровым удалось спастись, уйти от немцев. Эвакуировали Петровых в Кировскую область.

Интересно рассказать, как я их нашел, точнее, как я узнал их адрес. Когда приехал после демобилизации в Архангельск, я сразу начал розыски своих родных. Мать была в заключении в Березниках, и ее адрес не изменился, он мне был известен. Но вот с братом и его женой я контакт потерял. Я решил написать письмо в сельсовет Красных Станков, т. е. туда, где брат с женой до войны работали. Расчет был правильным. В сельсовете оказался адрес жены брата Марии, т. е. место жительства эвакуированных из Новгородского района. Мария предупредительно догадалась написать в сельсовет свой адрес, правильно предполагая, что я буду туда писать, делать запрос. Итак, секретарь сельсовета, добрая женщина, написала мне адрес Марии. Я получил возможность написать Марии письмо. В ответном письме Мария рассказала, как они эвакуировались. Во время эвакуации у нее родилась дочь Ирина. Мария сообщила мне адрес

воинской части, где находился мой брат Геня. Так мы все нашлись. Не была только известна судьба отца. Но для того, чтобы узнать его судьбу, нужно было много пережить. Разоблачение сталинщины было захлестнуто брежневщиной, реабилитация жерств сталинских репрессий была заторможена, можно сказать, почти приостановлена

Апрельский Пленум ЦК КПСС и провозглашение политики перестройки — это действительно всесторонняя революция: и политическая, и экономическая, и социальная. Реабилитация всех невинных людей, пострадавших в период сталинского произвола, возобновилась, постепенно раскрывают свои тайны органы КГБ. Мы, пострадавшие, обязаны политике перестройки, XXVII съезду партии, XIX партийной конференции. Именно перестройка позволила узнать нам истин ную правду о судьбе отца. Я надеюсь, что узнаю большие подробности о деле отца я, может быть, узнаю место его захоронения. Для тех, кто пережил такую же трагедию, как я, а таких очень много (до сих пор хранится в тайне, скрывается или не подсчитана цифра жертв репрессий), было бы важно знать все о делах жерств репрессий. Для этого необходимо, чтобы органы КГБ предоставили возможность родным и самим репрессированным, если они еще живы (а таких тоже немало), непосредственно познакомиться с делами репрессированных.

После освобождения Ленинградской и Новгородской областей возникли условия для возвращения эвакуированных на прежние места своего жительства. Отец Марии сохранил документы на собственный дом в г. Луге Ленинградской области и узаконил владение этим домом. Поэтому семья Петровых из эвакуации приехала в г. Лугу. После демобилизации из армии брат приехал к семье в Лугу. Затем у Гени и Марии родился еще один ребенок — сын Владимир. Брат до конца жизни учительствовал в г. Луге и в Лужском районе. Преподавал русский язык и литературу.

С большими трудностями он закончил заочное отделение Ленинградского педагогического института им. Герцена. Наша семейная трагедия, годы заключения, война сильно подорвали его здоровье. Он имел много хронических болезней.

В 1977 году с ним случился инсульт. Месяц пролежал в больнице и, казалось, поправился. Вернулся домой. Но дома прожил только один день. На второй день на него обрушился второй удар, и он умер 16 апреля 1977 года на 59-м году жизни. Учителя Луги с большой сердечностью проводили в последний путь заслуженного учителя Луги Рачинского Евгения Вацлавовича.

Брат похоронен на мемориальном кладбище г. Луги. Жена и дети поставили на его могиле хороший памятник. Каж-

дый раз, когда я приезжаю в Лугу к семье брата, я посещаю его могилу и глубоко склоняю голову над ней. Трудные для сердца это бывают минуты. Честь его памяти.