Пролетарское происхождение

1924 год был одним из переломных в жизни Ленинградского университета (и не только университета). Если до весны этого года еще часто встречались студенты старого типа, проявлялись прежние нравы, то и дело слышалось обращение «коллега», то потом все стало меняться... Все чаще появлялись студенты нового облика, и внешнего и внутреннего, враждебно относившиеся к тем, кого они называли «белоподкладочниками». Студенческие фуражки, тужурки становились редкостью.

Характерным был вид бесконечного университетского коридора. В весенние дни в солнечных бликах старый коридор выглядел новым. Он был более длинным, чем сейчас. От него еще не отрезали в начале и в конце большие куски — под библиотеку, под канцелярии.

Толпы студентов, студенток бродили, как по проспекту, порою и не

заглядывая в аудитории. У круглых черных часов назначались свидания. Вдоль коридора, у больших окон стояли многочисленные столики, за которыми восседали уполномоченные разнообразных обществ, кружков: ОСПК — Общество содействия пролетарскому кино, МОПР — Международное общество помощи борцам революции, ОСОАвиахим и различные факультетские представители.

Вдоль противоположной стены коридора — вереница больших книжных шкафов и бесчисленные объявления на специальных досках или просто приколотые к стене, к дверцам шкафов. Тысячи листков, словно перед выборами в парламент... Расписания, с заплатками о заменах, извещение, что профессор такой-то будет читать лекции такого-то числа, а другой — начнет свои занятия позднее, какие-то диаграммы, списки рекомендуемой литературы, факультетские и иные стенные газеты, театральные объявления, карточки с категорическим запрещением вывешивать какие бы то ни было объявления, а тут же приколота записка с просьбой вернуть утерянный матрикул...

Толпа очень разная и по возрасту и по одежде. Еще встречаются студенческие тужурки, фуражки, но уже все больше косовороток, толстовок и другой «партикулярной» одежды. Постепенно, с начала 20-х годов, меняется облик студенчества. Все чаще поступают в университет новые студенты, у которых социальное положение преобладало над знаниями, образованием, культурой. Новое «пролетарское студенчество» становилось силой, оно оттесняло и вытесняло старое, меняло прежние традиции и нравы... Ведь уже в 1923 году при поступлении социальное происхождение и положение абитуриента стало во многом решающим, в особенности на гуманитарных отделениях.

Окончательный удар старому университету нанесла печально знаменитая «чистка» 1924-го года. Все студенты должны были пройти через специальные комиссии, в которых заседали представители администрации, общественных студенческих организаций — последние играли решающую роль. Говорилось иногда, что чистка позволит избавиться от неуспевающих студентов, которые освободят места для более достойных. Но при опросе в комиссии главным было выяснение социального лица, чтобы побыстрее избавиться от «чуждого» элемента. Те, кого комиссия признавала «чуждым», т.е. дети купцов, дворян, царских чиновников, офицеров и т.д. — безжалостно исключались из университета. При этом часто проявлялось полное невежество, — члены комиссии, например, не делали различия между старым кадровым офицером и прапорщиком запаса, мелким чиновником и крупным сановником в прошлом, богатым купцом и мелким лавочником «черты оседлости»... Спокойно стояли у дверей комнаты, в которой заседала комиссия, только те, у кого в анкете было написано: рабочий, крестьянин-бедняк, батрак; такое происхождение давало иммунитет.

«Чистка» была жестокой и вполне бессмысленной мерой. Выброшено было из университета много талантливых людей, какие могли бы принести пользу родине, множество жизней было разбито, искалечено. Хорошее социальное происхождение — вот был выигрышный билет в этой игре.

Бытовал анекдот: на вопрос комиссии, каково его социальное происхож-

дение, студент отвечал: «двойное пролетарское». — «То есть?» — «Мать прачка, отец двое рабочих».

Широко использовались всякого рода неправды. И тех, кто прибегал к различным уловкам, чтобы иметь возможность учиться, нельзя, конечно, винить.^*

Порою спасала случайность. Вот, например, какая история произошла с моим приятелем Владиславом Глинкой. Он происходил из старой дворянской семьи, отец его — врач в Старой Руссе — приносил посильную пользу людям. Но этого было недостаточно, чтобы забыть о дворянстве.

На комиссию Глинка принес документы о том, что он добровольно два с половиною года служил в Красной армии, участвовал в гражданской войне, был ранен, И все же опасаясь, что этого недостаточно, поскольку он был не только дворянского происхождения, но и учился без особого блеска и был обладателем нескольких академических «хвостов», — он прихватил с собой вырезанную из газеты небольшую статейку с заголовком: «Красный герой — Глинка». (В этой заметке говорилось о его двоюродном брате, а не о нем). Комиссия не заметила, что речь в газете шла о Глинке-артиллеристе, в то время как остальные справки касались Глинки-кавалериста! Владислав Глинка был отпущен: «Вы же герой! Оставайтесь, несмотря на свое дворянское происхождение, в университете. Постарайтесь погасить свою академическую задолженность!»..

«Чистка» была одним из ударов, нанесенных в первую голову по интеллигенции, которая вызывала в верхах особую подозрительность и ненависть «Чистка» в высших учебных заведениях была одним из этапов на пути к полному уничтожению интеллигенции, и не только в высших учебных заведениях Тогда, конечно, никто не мог в полной мере предвидеть то, что произойдет в будущем, когда наступит эра физического истребления российской интеллигенции, и не только ее.

Меня же благополучно провело через «чистку», как я уже упоминал, мое числившееся в анкете «рабочее происхождение» и профсоюзная деятельность отца в революцию 1905—1906 годов.