-106-

Несколько месяцев на воле.

Февраль – декабрь 1943

Совершив побег, пастырь Христов вернулся в Чистополь, где остановился у Марии Ивановны Капраловой. Помолившись у нее, «удалился в Шереметьевский район, чтобы посетить и повидаться с родительницей и найти верующих православных людей. Трудный был путь. Со слезами и со страхом Божиим, <подвергаясь> опасности, в зимнюю пору Михаил спустился на реку Каму и <по льду> достиг села Змиево, а далее — <села> Булдырь. Дорогой непрестанно молился Богу. Достигнув <Русские> Сарсазы, с трудом миновал его: никто не взял <на ночлег>. Вышел из села, сел на трех раздорожницах и заплакал: "Куда Ты, Господи, меня поведешь?" И дано было откровение идти в Большой Толкиш. Достигнув этого села, Михаил обошел много домов, но никто не пустил приютиться на ночной покой. Со слезами, с трудом нашел квартиру ночного отдыха у одной женщины мирской Евдокии. У нее был сынок 13 лет, также очень простой и хороший. Накормили Михаила, и он с ними беседовал много»[1].

Утром сын хозяйки проводил немного отца Михаила, путь его теперь лежал в село Елантово к Акулине Иль-

-107-

иничне и Серафиме Ивановне Плехановым[2], с ними он находился в молитвенном общении с 1931 года. «Солнце еще не садилось, было светло, Михаил достиг села Кармалы. Ожидая, когда будет смеркаться, чтобы войти в село, ходил взад и вперед, пройдя несколько километров. Когда стало темно, спокойно прошел село, перешел <по льду> реку Шешму и вошел в село Елантово. Вечером 20 февраля Михаил был в квартире матери и жены Александра Плеханова. Они его узнали, двенадцать лет тому назад <он> проводил большую беседу в доме Плехановых. "И вот уже сейчас пожилой мужчина, а когда-то был юноша", — проговорила мать Александра. "Ох, Мишенька, как же это Вас Господь принес к нам!" — <радовалась> Серафима, жена Александра. Она поняла, в чем дело, уже привыкла ко всей этой опасной жизни. Побеседовали. Михаил рассказал об Александре и Иване, как они находятся в тюрьме, расспросил Серафиму: она знала, где живут мать и сестра Михаила.

Наутро, в четыре часа, Михаил встал и с благословением Господним осторожно отправился в районное местечко Шереметьево и прибыл туда к 12 часам дня. Квартиру нашел сразу, без всякого расспроса. Родительница его совсем не узнала и разговаривала, как с чужим человеком, но ласково.

— Здесь живет Евдокия такая-то?

— Здесь, а Вам что?

— Да я по служебным делам.

— А Вы откудова?

Сдерживая волнение ответил: "Я из Байданкино, учитель. Мне нужно к Евдокии Васильевне".

-108-

— Еще сорок минут Вам ждать, ибо она приходит с райисполкома сорок минут первого.

Старушка смотрела, смотрела, вскрикнула и упала. Михаил подхватил свою родительницу на руки. Здесь же стоял мальчик лет одиннадцати и девочка лет шести[3]. А через несколько минут послышался тихий <материнский> голос: "Сын, сын, сын! Витя, дядя Миша явился". Витя смотрел на Михаила, брал со стены его фотографию и глядел на нее. А за перегородкой сидела <сестра> Надя, утирала слезы из глаз. Через несколько времени сошлись сестры: Евдокия Васильевна[4] и Лидия Васильевна, только не было одной, Анны Васильевны, которая была далеко — километров за шестьдесят. Пробыл Михаил сутки у матери, побеседовал и отправился в путь. Провожала сестра Надежда, <он ей> сказал: "Пришел я зажечь костер". <И наказал:> "По первому послу[5] ты должна прийти ко мне". И распрощался с сестрой. С молитвой теплой и надеждой на Всевышнего Михаил благополучно вернулся в дом Плехановых и остался у них». На следствии Анна Плеханова пояснила: «Скрывали мы его потому, что хороший знакомый моему брату Плеханову Александру, и потому, что он верующий»[6]. С этого времени начинается короткий период нелегального церковного служения отца иеромонаха на свободе. Основным местом служения пастыря Христова стало село Елантово.

-109-

* * *

Тимофей Харитонович Плеханов, муж Акулины Ильиничны и отец Александра, в июле 1935 года был арестован. Он обвинялся в объединении «религиозных крестьян-единоличников на почве пропаганды невозможности пребывания "верующего" человека в колхозе», а также в проведении «нелегальных "молитвенных" собраний под предлогом "безблагодатности" существующих церковных объединений»[7]. Неизвестно, каков был результат этой «пропаганды», но как показал свидетель, председатель Елантовского сельсовета: «В селе Елантово 500 хозяйств. Из них состоят в колхозе 184 хозяйства, единоличных 316 хозяйств — в числе последних 41 хозяйство — кулацкое». На допросах Тимофей Харитонович говорил прямо, не скрывая своего отношения к существующей в стране власти и ее действиям: «Соввласть я не признаю. Она есть власть безбожная, идет против Христовой веры»; «Те законы и распоряжения соввласти, которые направлены против учения Христа, я не признаю и выполнять приказания не буду»; «Мой сын Александр находится в тюрьме[8]. Считаю, правильно сделал, уклоняясь от военной службы. По евангельскому учению защищать безбожную власть грешно, и я сам также бы защищать соввласть не пошел».

Из материалов группового дела следует, что с 1929 года, с начала коллективизации, христиане стали тайно собираться «каждый религиозный праздник читать Священное Писание», затем проводилось толкование прочитанного, и Александр Тимофеевич Плеханов был одним из тех, кто его объяснял. Сначала собирались в

-110-

деревне Ленино у грамотного и авторитетного христианина Андриана Ивановича Иванова, потом в селе Елантово у Тимофея Харитоновича Плеханова и в селе Русское Утяшкино у Степана Акимовича Ермакова[9].

Почему собирались по домам, объяснил один из обвиняемых – Егор Федорович Плеханов: «Церковь я не посещаю, ибо сейчас священники служат по разрешению соввласти, если же власть запретит служить, то они не будут служить, в общем, они подчиняются соввласти». Насколько же сильно было в то время ожидание Второго Пришествия Христа, говорят строки протоколов допросов: «Соввласть я не признаю, считаю, что она допущена за грехи, и по Писанию соввласть долго не просуществует. Скоро Господь сойдет с Судом»[10]; «Я под влиянием мужа Александра <Плеханова>, который меня убедил, что на земле ничего не надо, раздала много своих вещей: юбок, шалей, платков. Вещи розданы разным приходящим, фамилии которых я не знаю»[11]. 14 февраля 1936 года Тимофей Харитонович вместе с другими истинно-православными христианами (еще семь человек[12]) был осужден на 10 лет ИТЛ и отправлен в лагерь, откуда не вернулся.

* * *

Но тайные богослужения в селе Елантово не прекратились. Известно, что до прихода иеромонаха Михаила в них принимали участие многие верующие не только из Елантово, но и других сел[13]. До ноября 1942 года, как

-111-

показала Мария Григорьевна Тихонова, «мы собирались в доме Плехановых, а после ареста Плеханова А. Т. — большей частью устраивали <моления> в моем доме»[14]. Вернувшись в Елантово к Плехановым, иеромонах Михаил стал «благовествовать слово Божие. Так тесно[15] и опасно <было>, но все же Господь помогал. Первая пристала раба <Божия> Мария Алексеевна Кандалина. Через два дня пришла Васса <Плеханова>, а потом узнала Мария Тихонова. Через несколько дней пришла Варвара Яковлевна и Матрена Пенкина[16], и прочие другие[17]. Каждый день собирались на молитву[18] и на беседу. Михаил ежедневно совершал: акафист Спасителю — Господу нашему Иисусу Христу, акафист с каноном и молебен Божией Матери — Царице Небесной, чтение Псалтири».

«В дому, у кого я находился, — все время благоухание духовное, такого на земле нет благоухания. Другой раз, как встанем на молитву — дымок синеватый, голубого цвета найдет полный дом. Люди удивлялись, что нигде того не было. И в любом доме, <куда> я, грешный, заходил, происходило так. Я пишу — не лгу ничего, истинно и точно, даже не описываю других чудес.

-112-

Постепенно верующие узнавали, <но я> не велел сказывать, но разве утаишься: слухом земля полнится». Позднее, на следствии отец Михаил подтвердит, что, «находясь в Елантово у Плехановых, я занялся объединением разрозненных элементов истинно-православных христиан в единую общину».

В военное время особое внимание властей было обращено на молодых мужчин. Поэтому, чтобы исполнить свой долг пастыря Христова и не быть задержанным, отец Михаил начал носить женскую одежду[19]: юбку с кофтой, а голову повязывать платком, о чем предсказывал ему старец Платоний[20]. Позднее на следствии Мария Алексеевна Кандалина покажет: «Через несколько дней после того, как я познакомилась с Ершовым, будучи в доме Плехановой Акулины, пригласила Ершова к себе. Ершов сказал, что он боится, что его могут задержать, и поэтому он вынужден переодеться. Тут же в квартире Плехановой Ершов пошел в другую комнату за перегородку и надел женское платье — юбку, обвязался женским платком и в таком виде пошел вместе со мной ко мне в дом. У меня он прожил 4 дня, а потом снова возвратился к Плехановой Акулине Ильиничне. Моя дочь Анна не знала, что это был мужчина, т<ак> к<ак> Ершов, находясь у меня, не снимал женской одежды».

О первой встрече с отцом иеромонахом в годы войны даст показания Варвара Яковлевна Кузнецова: «Не помню точно месяца, весной 1943 года ко мне пришла Плеханова Анна вместе с неизвестной мне гражданкой. Как впоследствии выяснилось – это был Ершов М. В., одетый в женскую одежду». Сам Михаил Васильевич на

-113-

следствии показал, что «примерно с мая месяца 1943 года до дня ареста ходил в женской одежде». Чтобы случайно кто-то не назвал его по имени, просил называть себя «Соня», «что означает Софийский монастырь, храм премудрости». Но между собой христиане называли пастыря «Мишенька» — за его юный вид. «Всегда называл себя братом. "Вот когда меня не будет, тогда вы узнаете, кто я". Действительно, когда письма <из заключения> стал писать, все ахнули. Он не позволял, чтобы ему кланялись в ноги, когда просили прощения, сразу убегал. Как-то одна монахиня из Шереметьево спросила: "Почему он в юбке ходит?" <Христиане обратились к нему за ответом>. "Скажите ей так: когда умрешь, тогда узнаешь, почему я ходил в юбке"»[21].

«Было опасно, <но> Михаил не отступал от пути, от своего жребия. Собирались по вечерам, читали акафисты, беседовали о воле Божией. С провожатым[22] <от> бабушки Акулины посетил Аксубаевский район, село Кисы. Повидался с Агафией <Ильиной> — старицей и побывал у Петра Филипповича и Шуры <Мельниковых>: побеседовали, помолились Богу, попели. И вернулся обратно в дом Плехановых. В один из праздников возжелал Михаил с христианами посетить Архангельскую Слободу, где был чудотворный образ Божией Матери, именуемый "Одигитрия". Исполнивши свое желание Матери Божией, вернулся обратно в Елантово. А потом, по просьбе Марии Тихоновой, перешел в <ее> дом»[23].

По милости Божией и по молитвам отца Михаила исцелилась от своего недуга одна христианка. «Мы вставали на молитву, молились; но она не могла, ей никак не давал молиться злой дух: она кричала и металась. Я, по

-114-

великой милости Господней, подошел к ней и благословил ее крестным знамением: она стала кричать и метаться. Я, грешный, сказал: "Именем Господа нашего Иисуса Христа, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь". И дух злобы оставил сию женщину, и она сразу успокоилась. Я ей еще посоветовал попоститься, и ее всякая болезнь оставила и всякий недуг, и больше не стала мучиться». «Постом Великим <по> Триоди постной Михаил совершил почти весь устав, что требовалось христианам. И все со страхом собирались и молились, и просили Господа». Известно также, что пастырь Христов служил на Благовещение Пресвятой Богородицы и Вход Господень во Иерусалим[24].

«В Страстную седмицу Михаил исполнил как Страсти <Христовы>, так и вынос Плащаницы». В Великую Субботу в семь часов вечера вышли из села. С собой взяли иконы, книги, свечи, полог от дождя, пасхальные приготовления. «Вот и Пасха. В 1943 году, 12 <11> апреля по старому стилю, мы собрались 12 человек. Я — один мужчина между женщин, и пошли 2 километра в овражек один. И там ночью встретили Пасху. Полог растянули, поставили иконы и пропели: утреню, канон пасхальный и молитвы из Литургии». «Продолжалась служба пасхальная 4 часа. Сколько было радости, ликования! <Будто> единое сердце у всех! Поутру пришли в село Елантово, в дом Марии Григорьевны <Тихоновой>, собрались все, проходила беседа. Михаил поучал людей, и канон Пасхи пели».

«Почему это вышли на улицу? Да некоторые люди идут в дом да всякую ерунду хвастают в сельсовет, чего и нет. Поэтому мы не хотели соблазна народу и ушли подальше от соблазнов. Скажу вам так, не лгу, а говорю верно: в Пасху полны дома миро истинного, и благоухание стояло нерукотворенное, и не земное даже, ужас берет и радость. Дети все и все, кто со мной находился,

-115-

ужасалися и рады <были>. Я пишу, это только тысячную частицу пишу, не лгу». Анна Кандалина вспоминала о Пасхе 1943 года так: «А меня мама не взяла: "Ты, Анюта, охраняй имение". А мы в землянке жили. Я не смогла перечить своей родительнице. Когда они отслужили службу и пришли, <отец Михаил> мне говорит: "Нюрочка, тебе надо было идти. Ваше имение Господь бы сохранил". Я тогда очень разволновалась, что не пошла на эту службу».

Через четыре дня батюшка собрал своих духовных чад и «велел поделиться картошкой с теми, у кого ее нет, чтобы у всех были посажены огороды. И, какие есть, семена, <стали> засевать все свои позьмы, огороды, тропки»[25]. «В четверг собрались и общими силами стали копать огороды и садить картофель. За восемь дней все было посажено в огородах». «Даже детки 10 лет копали в огородах в помощь людям-индивидуалистам, которые не были в колхозе. Я в каждом селении объединил между собой <христиан> в братстве церковном и вместе с ними трудился: копал землю, засаживая огороды семенами, какие были. И вскоре огороды покрылись всходами обильно и росли не по дням: все роскошествовало, изобилие всех овощей. Приходит <время> к созреванию: с района и в других районах тоже приказали отобрать у единоличников все огороды.

Да тут и печаль у всех христиан. Но не поколебались, говорят: "Хоть и смерть". Я успокоил всех, сходил во все места, а в другие районы послал <сообщить>, чтобы не беспокоились. В 11 часов ночи призвал пожилых старичков и девственниц и мальчиков-девственников и совершил молебный канон с молебствием. Взял церковный крест и церковное Евангелие, <икону> Воскресения Христова и другие иконы: Матери Божией и святителей, — и с некоторыми людьми в 12 часов ночи вышел, обходя все огороды. Прошел через поля по межам и к

-116-

рассвету возвратился. И сказал: "Ройте огороды — они ваши, ничего у вас не возьмут". Народ приступил рыть картофель и другие овощи. А район больше ничего не сделал. Люди были в великой радости: на круглый год снабжены питанием. А кто мог — работал. Я сказал: "Можете работать в колхозе или совхозе по договору, а не по трудодням". И колхоз платил им за работу чистым хлебом, даже преизбыточно, и заработали на весь год»[26].

В понедельник на Фоминой седмице отца Михаила пригласила к себе Варвара Кузнецова. С собой пастырь Христов захватил «икону Божией Матери, именуемой "Помощница"[27]. Она была прилеплена у Плехановых в доме на стене и забелена. Он ее снял, вымыл и носил с собой»[28]. У Варвары Яковлевны батюшка находился неделю, посетив в Старошешминске много квартир. Вернувшись в Елантово, продолжил свой тяжкий пастырский труд: «И так от дней Пасхи каждый праздник и каждое воскресение собирались христиане, и Михаил совершал службу». «Самому приходилось катать свечи и печь просфоры на службу для Литургии»[29]. «Просфоры, на которых я совершал службу, как разломишь — так миро благоуханное и пойдет по всей местности, неограниченная благодать была».

-117-

В общину иеромонаха ИПЦ входили только единоличники, не члены профсоюза, комсомола, партии; те, кто не участвовал в выборах в советские органы власти, кто работал по договору, не подписывался на займы. «Я был для тех служитель, кто не был в колхозе, кто строго соблюдал закон Господа нашего Иисуса Христа, устав Церкви Православной и пути святых отцов»[30]. Собирая воедино истинно-православных христиан, пастырь Христов много путешествовал по районам Закамья, рискуя быть арестованным. Позднее на допросе он показал: «На территории Шереметьевского района я проживаю примерно с марта месяца 1943 г<ода>, но не постоянно. В этот период времени я проживал на территории Билярского, Аксубаевского, Новошешминского, Чистопольского и других районов. Я ходил по указанным выше районам для проповеди Священного Писания среди верующего населения. За этот период времени я никогда никем не зарегистрировался, да и задержать меня никто не мог, т<ак> к<ак> я ходил в женской одежде, кроме того, меня скрывали верующие. С Плехановой Анной Тимофеевной вместе странствовали по указанным выше районам».

Пастырю Христову приходилось «даже тайно ночью по полям ходить с иконами, молебствовать с некоторыми людьми и осенять чудотворною иконою и крестом поле на все четыре стороны, с возгласом и молитвою, от избавления от голода, болезни и от всяких бед и дарования изобилия плодов земли»[31]. «Было очень трудно от окружающей власти и народа, которые с презрением смотрели на христиан, идущих по истине», но отец иеромонах продолжал обходить единоверцев, которых знал до ареста в 1934 году. Он также через них знакомился с новыми христианами, многие из них стали его верными духовными чадами.

-118-

На духовное становление и укрепление в вере истинно-православных христиан Закамья Татарии оказали влияние и священнослужители Истинно-Православной Церкви, трудившиеся здесь на ниве Божией до прихода священника ИПЦ[32]. Поэтому неудивительно, что столь большое число верующих в 1943 году приняло истинного пастыря Христова — Михаила Ершова. И сегодня среди его духовных чад есть те, кто ни разу в жизни не был и не молился в храмах Московской патриархии. Вы спросите их: «Почему?» и услышите в ответ краткую, но емкую характеристику: «Они — обновленцы». В то же время, тайная молитва в доме, в лесу для них — это естественно, ничего необычного. По воспоминаниям Марины Дмитриевны Ермазовой, духовной дочери отца Михаила, в 1943 году батюшка ходил в город Мелекесс[33] вместе с П. Ф. Мельниковым[34] и В. Я. Кузнецовой за какой-то бумагой. По пути они проходили по охраняемому мосту, но их не задержали — по молитвам пастыря Христова. В одном из своих писем он кратко упомянет об этом: «Мы однажды с Варварой Яковлевной и Петром Филипповичем ходили в Мелекесс»[35].

Возникает вопрос: за какой бумагой они ходили? И это, учитывая огромный риск, которому подвергался иеромонах Михаил, а также выбор спутников: они проживали на расстоянии в несколько десятков километров друг от друга. С большой долей вероятности можно утверждать, что он пошел за подтверждением своего священства, и его спутники — уважаемые христиане, к

-119-

мнению которых прислушивались многие. Как отмечено выше, М. В. Ершов был тайно рукоположен во иерея в сентябре 1933 года, но бумаги об этом не имел, а уже в июне 1934 года он был арестован. Конечно, многие его единоверцы не знали, что он имеет сан иеромонаха, поэтому в 1943 году, с началом его пастырского служения, потребовались доказательства этой тайной хиротонии, особенно для церковно-грамотных, авторитетных христиан.

Видимо, в Мелекессе скрывался сам епископ Петр, рукоположивший отца Михаила, либо кто-то из духовенства Истинно-Православной Церкви, кого лично знали авторитетные христиане (среди них Петр Филиппович и Варвара Яковлевна), и он мог подтвердить факт иерейской хиротонии монаха Михаила. О том, что епископ Петр мог жить в это время в Мелекессе[36], косвенно говорит участие в этом опасном путешествии П. Ф. Мельникова, жителя села Русские Кисы. Выше было сказано, что в деле 1934 года упомянут Петр, которого скрывали в этом селе. Из этого маленького эпизода в жизни ИПЦ можно сделать следующие выводы: в тяжелое военное время истинно-православные христиане были бдительны, осторожны, не полагались полностью на свои личные ощущения и впечатления. Для признания христианами иерейской хиротонии М. В. Ершов должен был представить доказательства своего апостольского преемства от архиерея именно Истинно-Православной Церкви. И еще: в 1943 году было возможно личное общение с епископом или священником ИПЦ, хотя об этом знал очень узкий круг лиц.

* * *

После празднования Пасхи Христовой, с появлением зелени на деревьях, иеромонах Михаил начал проводить

-120-

богослужения в Елантовской роще[37], позднее он пояснит: «В лес мы вынуждены были перейти в силу того, что представители власти нашу группу стали презирать и преследовать, стали выкидывать иконы из домов». Об этом же покажет на суде и Мария Тихонова: «Председатель сельсовета стал выкидывать иконы из дому». С этим председателем Елантовского сельсовета связан интересный случай, о нем вспоминала Анна Александровна Кандалина: «Когда Любу Тихонову забрали, отец Михаил отправил меня в сельсовет: узнать, какие идут разговоры. А я после молитвы одела четки на шею и не увидела, что они легли на платок, наружу. Зашла в сельсовет и только услышала одно слово "Люба". И замолчали. Но я все поняла, кого ищут. Я стала спускаться с крыльца, а тут председатель стоит. Неловко так уйти, и я спросила: "Я пришла насчет пайка". – "Пусть мама придет". – "А она уехала в Казань". – "Как приедет из Казани — пусть тогда и придет". Он подошел ко мне и говорит: "Ты неправильно бусы носишь". Приподнял мой платок и спрятал четки под него. Я так испугалась. Прибежала, все рассказала батюшке, на что он ответил: "Как враг усмирился, даже четки спрятал"».

Мария Тихонова также объяснит на следствии причину их тайных богослужений в Елантовской роще, обозначенных в протоколе допроса в чекистском стиле, как «сборища»: «В 1943 году летом со стороны пред<седателя> Елантовского с<ельского> исполкома нам стали запрещать устраивать сборища, отбирали у нас религиозные книги, разгоняли наши сборища. А поэтому, чтобы нам никто не мешал и не мог знать о наших сборищах, мы, под видом ухода на работу в окружающие колхозы, уходили в лес, так называемая Елантовская роща. Для того, чтобы удобнее было собирать эти сборища, мы построили шалаши». Как вспоминал позднее отец Михаил: «Где мы молились — на горе, неболь-

-121-

шие кусточки, — и всегда километра 4–5 не дойдешь, как уже миром благоуханным все охватывает. Бесноватые туда, Боже упаси, не могли даже ногой вступить, и всякого человека охватывало миро духовное, не словесное».

«В один из вечеров, <5/18 мая>, на праздник Преполовения <Пасхи> на горе в роще собрались христиане вместе с Михаилом: читали пророчества библейские со страхом Божиим и верой. Вдруг почувствовалось, что <кто-то> присутствует тайно. Михаил послал Марию Алексеевну осмотреть <местность>, и <она> нашла троих мужчин». Это были истинно-православные христиане, не желавшие защищать богоборческую советскую власть и ее главу Сталина, — Григорий Русаков[38], Димитрий Ефремов и его брат Петр. Отец Михаил принял их, и в тот вечер служили заутреню до самых десяти вечера.

Об этой встрече показал на следствии и Дмитрий Ефремов: «Летом 1943 года вместе с нелегалом Русаковым Григорием услышали пение молитв, увидели группу женщин, молящихся пред иконами, развешанными на деревьях, и мужчину, проводившего молебен. Увидев среди этих женщин знакомых мне Плеханову Вассу и женщину по имени Мария, обе из деревни Елантово, я безбоязненно подошел к ним. Вместе со мной подошел и Русаков, и мы присоединились к их молитве. После молитвы этот человек завел с нами разговор. Я лично этого мужчину не знал. Судя по тому, как с ним разговаривал Русаков, можно подумать, что они и до этого были знакомы. Но мне об этом ничего не известно. На первой же встрече он отрекомендовался священником Ершовым Михаилом»[39]. Далее Дмитрий Ефремов подтвердил, что и в другие праздничные дни вместе с Русаковым участвовал в этих богослужениях.

-122-

Отец Михаил с тех пор начал проводить богослужения и в Кулмаксинском лесу[40], в землянке, где скрывались эти три христианина, в них участвовали верующие, проживающие в ближайших селениях. Их посещали: Мария Тихонова, Мария Кандалина, Васса Плеханова, семья Ефремовых, Матрена Пенкина, Варвара Кузнецова, Анна Зыкова, Ксения Шведова[41], слепая Прасковья Базарова[42]. Все они приходили и уходили по одному, чтобы не выдать места укрытия христиан[43]. В мае 1943 года здесь же иеромонах Михаил решает оборудовать походный храм, в этом ему помогает Григорий Русаков. «Постепенно собралось около 200 икон и все служебные книги, и все принадлежности церковные.

А потом в квартире у Варвары Яковлевны <Кузнецовой> сшили походную церковь» — «палаточку из холста, человек на 60 и в ней молились». «Особенно Мария Алексеевна Кандалина много пожертвовала на храм, все свои наряды: шелк и атлас, какой у нее был, — все отдала в церковь[44]. И вот раскинули храм[45], и он уже стоял день и ночь, и не свертывали его. И всегда там был народ, исполняя молебны и акафисты Спасителю и Божией Матери. С субботы на воскресение — всенощная, которая продолжалась 6 часов. В воскресение — часы и

-123-

обедня, молебны и акафисты. И так народ потек больше и больше»[46]. На службе «молились за здравие царя Николая Александровича Романова, членов его семьи, поминали за упокой умерших царей, а также духовенство, проводившее борьбу с советской властью и умерших в заключении»[47].

А. А. Кандалина вспоминала: «Голос у батюшки был очень мягкий. Помню, пели акафист и мне запомнились слова "Радуйся бане, омывающая совесть". А когда пели, мне слышалось только: "А-а-а". Мы же из города приехали, я ничего не знала. Когда стали молиться, он спросил Марию Ивановну: "А вы знаете <молитву>: "К кому возопию Владычице"? Она ответила: "Знаю". Когда пришло время петь, она молчит — забыла. Когда служба кончилась, он сказал: "Никогда не говорите, что знаете". Когда он давал возглас, он рыдал, виду не подавал, но мы понимали по голосу. После сразу уходил в алтарь, он очень переживал, потому что знал, что это означает. Когда у нас происходили споры, он говорил, что, если будут споры, Господь нас разгонит. Он молился нежным голосом. Помолился, повернулся назад (а народу было очень много): "Народу три с половиной человека, можно дать проповедь"». В них пастырь Христов наставлял и напоминал христианам: «Не каждого можно обличить в грехах. Если вас всех обличишь, вы разбежитесь. Молиться можно за всякого человека, только Вы — на его место, а он — на Ваше»[48].

«На праздник Троицы <31 мая/13 июня> собирались, были люди и бесноватые, и исцелились от недуга: изгнан был дух бесноватый. Одна слепая бесноватая, когда я говорил молитву, как вскричала: "Свет! Свет! Все

-124-

зажигает на земле от востока и до запада! Не могу вынести молитвы!" Люди ужасались и между собой говорили: "Что же это такое? Кто это?" Так как <имя мое> Михаил[49], то народ между собой говорил: "Это Господь послал Архангела и духа в этого человека, потому как делается". Но я не возвышал себя — сама жизнь и благодать Божия свидетельствовала при всем народе. Я говорил то, что Господь давал мне».

«24 июня/7 июля — день рождения Иоанна Крестителя. Михаил с христианами посетил святой источник в Шереметьево[50]. <Совершил> службу и молебен с водосвятием. Народу было очень много. А после того Михаил отправился в Старый Город[51]. Он взял с собой двух вдовушек, Марию Григорьевну <Тихонову> и Варвару Яковлевну <Кузнецову>, вошел в дом Феклы и обличил ее в <ложном> учении и заставлял покаяться. Она не могла терпеть Михаила и падала на землю около семи раз. Запретив Фекле прельщать людей своим соблазнением, сказал ей: "Если ты оставишь путь свой, то Господь помилует; а если не оставишь путь свой, то Господь истребит тебя от земли"». Надо было покаяться Фекле, «а она пошла и стала поносить меня всяко и в сельсовет заявила, чтобы меня забрали. 2 августа 1943 года мы молились в доме <М. Г. Тихоновой> и пели заутреню и обедню. Был дождь и гром, и старуху ту убило в своем доме. <Молния попала> в трубу, больше ее не стало».

Пастырь Христов продолжал тайные служения в лесном храме. «Народ все прибывал. Приходили чуваши в национальных костюмах. Они разговаривали между собой на своем языке. Отец Михаил им отвечал. Они удивлялись: "Разве Вы знаете этот язык?" – "Да, знаю"»[52]. По

-125-

воспоминаниям М. Д. Ермазовой, батюшка с духовными чадами молился на святом Билярском источнике, в этот раз его одели в чувашский женский национальный костюм. Голос у него был очень широкого диапазона, поэтому, когда пел вместе с христианками, не выделялся. Много ли молящихся собиралось на тайные богослужения? На суде М. В. Ершов сознательно занижал их число: «В лесу собирались: в Троицу, Петров день и по воскресеньям. Иногда участников доходило до 12 человек». Г. В. Русаков уточнял: «Присутствовало от 10 до 15 человек; а в большие религиозные праздники до 30 человек»[53]. Согласно показаниям Татьяны Петровны Плехановой, в общину иеромонаха Михаила «входило сторонников ИПЦ около 40 человек»[54]. По воспоминаниям М. Д. Ермазовой, число молящихся на службе доходило до 60–80 человек. А. А. Кандалина вспоминала: «На Петров день молилось около 80 человек. После службы женщины на костре пекли лепешки, чтобы подкрепить христиан. Но отец Михаил сказал им: "Да вообще сейчас молилось шесть человек"», — что говорит об остроте духовного зрения пастыря.

«В день празднования иконы Казанской Божией Матери <8/21 июля> Михаил в доме Варвары Яковлевны <Кузнецовой> совершал службу. Были также в тот день Мария безручка ачинская[55] и Пашенька слепая. По окончании был обед. И тогда из <сель>совета пришли делать обыск по доказу[56]. Три раза приходили, но Михаила не взяли. В одиннадцать часов <вечера> Михаил с Варварой Яковлевной отправился в Кулмаксинский лес, где была церковь, и был народ. Прибыл туда, совершил молебен и сказал: "Кто за мной? Во имя Предвечной Святой Троицы; Отца и Сына и Святаго

-126-

Духа; во имя Бога и Спаса нашего Иисуса Христа; во имя вечной жизни — нетленности во Христе; во имя благовестия Второго Славного Пришествия Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа! Кто за мной?" Ибо в общину прибыл один — Георгий, который завистливо и злобно стал возмущать народ против Михаила. И за <пастырем Христовым> пошли все, а остались только Григорий <Русаков>, Митя и Петр <Ефремовы>. Человек 25 нагрузили святыню, всю церковь на плечи и принесли на Кулмаксинскую гору, и там совершили обедню. Народ стал слышать: больше и больше стало приходить».

А. А. Кандалина вспоминала: «Чуть забрезжит рассвет, мы вставали на молитву, моление шло до обеда. За час до окончания службы специальный человек шел готовить обед. Стелили клеенки. Разливали. Готовили тогда в ведрах. А что готовили: картошку, муку взбалтывали. Время было тяжелое… Помолимся, покушаем и — кого куда Господь благословит. А в девять часов вечера: "Скорее, скорее давайте ужинать. Солнышко на закат уже. Нельзя, нельзя". Мы кушали и становились на молитву. Молились долго. Помолимся, сядем у костра, поют, пророчествуют. Народу становилось все больше, у одного костра не помещались. Разожгли второй костер. Холодно было, так грелись. Третий костер. Огонь поднимался выше леса. Из Городища все это видели. Из Кулмаксы послали одну женщину узнать, что там. Она приходит в сельсовет и говорит: "Идите сами. Я не могла близко подойти. Он сиял как солнце, а люди сидели около него". Батюшка брал двух человек, икону Матери Божией, Спасителя, так и ходили вокруг, 12 раз прочитывали "Живый в помощи". "Ну, все, теперь мы находимся за каменной стеной. Пойте, как нужно"».

«В день святого Пророка Божьего Илии 20 июля <по старому стилю> Михаил в доме Тихоновой Марии совершал службу. Была Мария Ивановна Капралова, и

-127-

еще пришли христиане из далекого населения. Закончив службу, побеседовал с посетителями и написал письмо, отослав <его> на горку с одной из девочек из дома Тихонова. <В письме> велел погрузить все иконы, книги, все имущество из церкви и отправить пешеходом в Старый Город. Когда получили такое извещение, а народу сошлось много на горе, <некоторые> стали плакать: что не так, что-нибудь будет. <Но, выполняя благословение пастыря,> люди нагрузили мешки, несколько человек, взяв по мешку, ушли в Старый Город. И там хранилось все имущество церковное.

И после того уже не было больше тех вещей в храме, но одна палатка, храм походный и что необходимо для службы. Михаил сказал всем, что должно совершиться с ним и с народом. <Он еще> сказал: "По повелению Божьему костер я зажег в народе, он не потухнет никогда, ибо он от Истины Святой". Время было трудное, Михаил между народом был как на огне; <только> народ <этого> не мог еще понять. В этот день <20 июля/2 августа> Михаил проводил гостей, а ночью пришли в дом к Марии Тихоновой из следственных органов — делать обыск, но Михаила не нашли. Оставив дом Тихоновых, <он> ушел на гору. И большее время находился на горе в церкви или в Старом Городе у Варвары <Кузнецовой>.

Варвара Яковлевна со своей снохой Марией привыкла: уйдет Михаил, а перед тем как прийти <ему>, в доме появлялось миро благоухание и дымок найдет. Это происходило всегда и целый день. А когда уже войти в дом — миро распространялось благовонным пребыванием по всему дому»[57]. Позднее отец Михаил, вспоминая, писал: «Помните, дорогие, 43 год, весну и лето в лесу, Кулмакса

-128-

и Елантово, что там было: походный храм, скиния сшитая, и когда мы все совершали в ней службу, моленья, то на 3 километра одно благоухание распространялось и пламя огня Господнего, что никакой бесноватый человек не мог терпеть. Варенька, ведь это при тебе совершалось, и в твоем доме искры огня сыпались. Я все это знаю и все видел, даже и ты сама видела, когда выходила с обходом вокруг дома с иконой, Евангелием и крестом»[58].

«Прошел август месяц, наступил сентябрь». К этому времени на месте, где молились в Елантовской роще, стояли «два небольших шалаша и, кроме того, имелась сшитая из материи палатка». Большая часть молящихся уходила на ночь домой, но несколько человек, скрываясь от мобилизации на сельскохозяйственные работы и трудовой фронт, переселились в рощу[59], готовясь зимовать. Позднее, на суде отец Михаил пояснит: «Я лично в лесу не жил, а скрывался в с<еле> Елантово. Как организатор и руководитель, я приходил только проводить моление, читать Священное Писание». «Подготовлялись к <празднованию> Рождества Пресвятой Владычицы нашей Богородицы <8/21 сентября>. Михаил ожидал тот день.

И вот в один из дней, 4 сентября по старому <стилю>, зло лукавое вошло в одного человека села Елантово — Ивана Капитонова. И он пришел на гору и стал с оружием охотиться: искать христиан, где они молятся. Набрел и стал стрелять. Все разбежались. Он забрал и увез церковь, и все, что было там[60]. Было очень тяжело

-129-

и прискорбно: сердце вещало скорбным смертным днем и временем надвигающихся скорбей великих. Это было ночью. В то время пришла одна сестра-христианка и принесла свежего хлеба. Михаил взял хлеб, разломил его на много частей, вздохнул и дал всем пребывающим при нем. "Покушайте покамест", — и оставил их. А сам с Нюрой Плехановой пошел в Старый Город. Но злой человек, по внушению злобы, Иван Капитонов не унялся, пошел, заявил».

18 сентября 1943 года оперативной группой в составе: трех сотрудников НКВД, председателя Елантовского сельского исполкома и двух членов колхоза «Советский труд», — была произведена облава «в лесном массиве под названием "Елантовская рощица" на предмет задержания скрывавшихся в указанной рощице участников антисоветской, церковно-монархической и дезертирской группы. Во время продвижения по лесному массиву указанной оперативной группы из кустов выбежало несколько неизвестных человек[61]. На оклики "стой" — неизвестные продолжали убегать в лесную гущу. С целью предупреждения, по убегающим было произведено несколько выстрелов вверх, но неизвестные продолжали бежать. После чего по ним было произведено еще несколько выстрелов, в результате которых был ранен один убегающий. При обнаружении в кустах раненого в лице его колхозниками К. и П. была опознана Калинина-Пленова Аграфена Ивановна, 1913 г<ода> рождения, уроженка с<ела> Елантово Шереметьевского района ТАССР, участница антисоветской, церковно-монархической группы, перешедшая на нелегальное положение с целью уклонения от мобилизации на торфоразработки»[62].

Анна Александровна Кандалина вспоминала, что, услышав крики, батюшка сказал, чтобы «все разбежались

-130-

в разные стороны: "Смерть, но не говорить, кто тут был". Милиция начала стрелять. Груне попало разрывной пулей: живот был разорван, и внутренности выпадали наружу. Ее принесли на то место, где мы молились, а уже никого нет, все разбежались. Стали спрашивать, кто тут был, а она: "Не скажу!" А был там один человек по прозвищу Хрен[63]. Она стала его просить предать ее смерти. "А что тебя предавать, сейчас сама изойдешь". Она умерла. Подъехала легковая машина врачей, чтобы спасти ее жизнь для допросов. Над ее мертвым телом очень издевались, били сапогами по голове». «Приблизительно через час после ранения Калинина-Пленова скончалась. <…> Труп Калининой-Пленовой[64] после мед<ицинского> осмотра предать земле»[65].

Вскоре оперативная группа, продвигаясь вглубь леса, обнаружила «три шалаша, крытых ветвями и высохшей травой, в которых обнаружено: три гусиных крыла, один плетеный лапоть, колотушка для обмолота снопов. На расстоянии 10-15 м<етров> от шалашей вырыта яма площадью 24 кв<адратных> м<етров> и глубиной около 2 м<етров>, закрытая несколькими жердями сверху, приготовленная для землянки. На том же участке жарник с поостывшей золой, две ямы, служащие для хранения овощей, и одна яма пл<ощадью> 1,5 м<етров> с зерном, при взвешивании которого оказалось 21 пуд ржи и пшеницы»[66].

Во время облавы была ранена еще одна христианка — Евдокия Петровна Леонтьева. «Дуня была ранена

-131-

в ногу[67], <находилась> в тяжелых условиях: в лесу, под дождем, холодная, полуголодная. Михаил послал Нюру Харитонову[68], чтобы оказать ей помощь: "Иди, не сомневайся, ты обратно вернешься". Нюра перевязала ногу Евдокии, оказав помощь, вернулась. В другой раз Михаил сам ходил на горку, нашел Евдокию, оказал ей помощь, и после того ей стало легче. На другой день прислали дочку, она увела <мать> к лесничему, и там <Евдокия> жила, поправилась и стала ходить». Перед этими трагическими событиями отец Михаил как-то сказал: «У нас одна <христианка> получит полную мантию, одна — половину»[69]. Смысл этих слов стал понятен после смерти Груни и ранения Евдокии.

Оперативная группа устроила засаду в Елантовой роще. «Григорий Русаков, Димитрий и Петр <Ефремовы> жили врозь от Михаила и мучились. Задумали они пойти повиниться и покаяться перед Михаилом. Пришли на место, где стоял храм, а народа там никого не было. Они разожгли огонь и легли спать». Тогда оперативники, находившиеся в засаде, «схватили их, связали и увели в тюрьму, в Шереметьево[70]». 5 октября 1943 года группой из четырех человек во главе с председателем Елантовского сельского исполкома, «в целях проверки укрывающихся лиц в лесу от мобилизации в Красную Армию была совершена облава в лесу, так называемая "Елантовская роща"». «При облаве был в лесу обнаружен шалаш, устроенный из хвороста, крытый соломой и сеном. В этом шалаше обнаружены 4 гражданки, из

-132-

которых 3 нами задержаны». Ими оказались Мария Алексеевна Кандалина и Мария Григорьевна Тихонова из села Елантово и Устинья Алексеевна Грунина из села Горшково.

«Фамилия, имя и отчество четвертой гражданки не установлены, т<ак> к<ак> при задержании их она сумела скрыться, а остальные задержанные назвать ее фамилию отказались[71]. Все выше перечисленные задержанные гражданки являются единоличницами, скрывающиеся на протяжении несколько времени в лесу в целях уклонения от мобилизации на с<ельско>хоз<яйственные> работы в колхозе ″Советский труд″ с<ела> Елантово». Далее в акте сообщалось, что при осмотре местности вокруг шалаша «обнаружено: в 2-х метрах от шалаша более снопа немолоченой соломы, ржи. В восточном направлении от расположения шалаша на расстоянии 15 м обнаружена расчищенная площадь в 3–4 кв<адратных> метра, по-видимому, приспособленная для обмолота хлеба; а на расстоянии от этого тока в метрах 5-ти обнаружена куча зерна — ржи в количестве примерно 50 кг, покрыта мелкими древесными ветками — это зерно проросшее и в пищу не годное. Из перечисленного в акте видно, что указанные задержанные гражданки занимались хищением хлеба с колхозного поля»[72].

«Михаил был еще на воле и по квартирам совершал службу, и наставлял христиан. Было уже очень трудно, большие были розыски, но Михаил ни на что не смотрел. Он не сидел на одном месте, но посещал христиан и в других районах, но ему было очень трудно, т<ак> к<ак> людей нужно держать, и наставлять, и приобретать, и молиться Господу Богу каждый день. Михаил, в каком бы доме он ни находился, служил молебен Божи-

-133-

ей Матери и акафисты: утром и вечером; вечерню и <утреню>; часы и изобразительные[73]». Об этом показала позднее Анна Емельяновна Зыкова: «Примерно осенью 1943 года Ершов Михаил квартиру моей сестры[74] посетил два раза, где под его руководством мы исполнили религиозные обряды. Однако, при этом, кроме меня и сестры, там никого не было»; «После этого Ершов Михаил несколько раз проводил тайные сборища в доме Кузнецовой В. Я.»[75].

«В начале ноября месяца по старому стилю Михаил оставил из опасения дом Варвары Яковлевны <Кузнецовой> и пошел с Анной Плехановой в другие районы: Чистопольский, Алексеевский. В селе Остолопово посетил сестер: Катю, Елену, Верочку. Совершил там службу, <затем> посетили Андреевку, Березовку и святой <Билярский> ключ Божией Матери "Источница". С Михаилом непрестанно пребывала чудотворная икона Божией Матери "Помощница" — она всегда с ним и служебные книги. В селе Билярск посетили Ольгу Бряндину, вдовушку благочестивую, доброй жизни. Она очень хорошо приняла, была рада, что видит Михаила, поплакала. И когда стала провожать, пала в ноги Михаилу и горько зарыдала: "Раб Божий, прошу тебя, не оставляй нас". И от тех дней имя вдовицы Ольги всегда возносится на молитве.

Посетили Сосновку, <помолились у иконы> Божией Матери "Толгской" и отправились в Аксубаево. В доме Елены Степановны Кульковой побыли несколько дней. Праздновали Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных". Оттуда отошли по направлению Новошешминска. Посетили Марию и отправились в

-134-

Сосновку[76] к келейнице Александре. Она приняла хорошо, плакала. "Я встретила первый и последний раз, больше у меня не будете", — сказала пророческие слова и пала в ноги Михаилу. Целую ночь в келии у вдовушки проводили в молении. Постница Александра-келейница приготовила завтрак и обед: все молочное и с маслом. Была среда — день постный. Она <изрекла> пророчески: "Кушайте. У меня сейчас праздник, какого не видела моя келья". Все сказанные слова благочестивой вдовушки сбылись: тело уже покоится в земле, душа же наследует добрую жизнь.

Оставив вдовицу, Михаил отошел в Шереметьево и посетил Аришу, добрую христианку, которая чистосердечно приняла. Узнал, что нельзя являться в селение, где он раньше жил, — там происходят аресты христиан. Серафиму[77] и бабушку Акулину взяли в тюрьму, <поэтому> из Шереметьево прибыл в Старый Город к Варваре Яковлевне и продолжил проповедь слова Божия. В селе Старый Город была одна христианка Анна. Она в своей жизни ворожила на книгах святых — Святом Евангелии Господа нашего Иисуса Христа и на Псалтири. Михаил принял по-доброму христианку Анну и дал ей наставление, как жить с детьми и угодить Господу, и запретил Анне применять суетные обычаи на святых Божиих книгах. Она обещала, что больше не будет, но так же продолжала. В другой раз пришла христианка Анна, но Михаил ушел за ширму и не вышел к ней. Она ушла и стала поносить Михаила всему населению. Тогда же заболела и болела все лето. Болеет, работать не может, детей пятеро, и врачи не помогут.

Христианка Анна вынуждена была обратиться к слепой келейнице Пашеньке, которая ходила <к Михаи-

-135-

лу>. Слепая Пашенька-келейница сразу же сказала: "Что ты делаешь, Анна? Разве можно так? Скорее помолись Богу, пойди к Михаилу и попроси прощения". – "Он не простит меня". – "Примет и простит. Ты должна сходить". И вот, это уже было незадолго перед арестом, Анна-христианка пришла, побыла на службе и на беседе, попросила прощения, и Михаил дал ей наставление. Анна-христианка пошла домой, как исцелившись в купели, <ей было> легко и хорошо, больше не болела.

Михаил совершил службу в праздник Казанской иконы Божией Матери[78], а потом сходил в Шереметьево и приобщил <Святых Христовых Таин> свою родительницу[79] и сестру Надежду. В конце ноября Михаил уже чувствовал, по внушению Духа Истины Христова, что в доме Варвары Яковлевны его арестуют. И предрек христианам о своем аресте и сказал, с кем что будет».

[1] Здесь и далее все цитаты стандартного шрифта, выделенные кавычками, приводятся либо из автобиографии М. В. Ершова, либо из его кассационной жалобы по делу 1958 года.

[2] При встрече в Чистопольской тюрьме А. Т. Плеханов обратился к иеромонаху Михаилу: «"Если ты скоро выйдешь, то я прошу, зайди к нам, к моей семье, и у нас побудешь. У меня дома есть мать, жена и два сынка, а сестра по селам где-то скрывается". Когда Михаил был освобожден из тюрьмы, он и стремился в дом Плехановых».

[3] Дети Евдокии Васильевны: Виктор и Светлана.

[4] Евдокия Васильевна после ареста брата была понижена в должности: из райкома партии переведена директором Кушниковской сельской школы Шереметьевского района. Из письма ее сына, В. Н. Птичкина, составителю от 3 апреля 2002 года.

[5] Здесь: «посол» — посланный, присланный от кого-либо нарочный.

[6] Из показаний А. Т. Плехановой. Здесь и далее все цитаты курсивом, выделенные кавычками, приведены из дела М. В. Ершова и других 1943–1944 года, кроме случаев, оговоренных особо.

[7] Из «Обвинительного заключения». Здесь и далее все цитаты курсивом, выделенные кавычками, приводятся из дела Т. Х. Плеханова и других 1935–1936 годы.

[8] 18 мая 1935 – осужден на 3 года ИТЛ за отказ от службы в армии.

[9] Согласно показаниям Е. В. Абызовой.

[10] Из показаний В. Ф. Плехановой.

[11] Из показаний С. И. Плехановой.

[12] М. М. Севастьянова на 10 лет, А. И. Иванов на 8 лет, Ф. Ф. Плеханов на 7 лет, Е. В. Абызова на 6 лет, В. Ф. Плеханова на 5 лет, Е. Ф. Плеханов на 4 года, И. С. Королев на 3 года.

[13] Из материалов следственных дел известны некоторые: Татьяна Петровна Плеханова, Авдотья Ивановна Миронова, Аксинья Миронова, Александр Михайлович Кандалин, Петр Михайлович Кандалин, Мария Григорьевна Тихонова и ее дочь Любовь Васильевна, Мария Алексеевна Кандалина и ее сестра Устинья Алексеевна Грунина, Васса Федоровна Плеханова, Аграфена Ивановна Калинина-Пленова и ее сестра Серафима Ивановна Плеханова, Акулина Ильинична Плеханова, Дмитрий Васильевич Ефремов и его брат Петр.

[14] В 1960 году она на суде упомянет Фрола Степановича, который вел беседы христиан после ареста Т. Х. Плеханова (Дело М. Г. Тихоновой и В. А. Виноградовой 1960 года. ПермГАНИ Ф. 643/2. Оп. 1. Дело 31889).

[15] Тесные обстоятельства — трудные, стеснительные.

[16] С В. Я. Кузнецовой и М. Н. Пенкиной он был знаком еще с 1931 года.

[17] Некоторых иеромонах Михаил назовет на следствии: «Плеханова Татьяна Петровна, Ефремова Ксения Васильевна, Тихонова Любовь Васильевна».

[18] По воспоминаниям А. А. Кандалиной, священническое облачение сшила В. Я. Кузнецова.

[19] М. Г. Тихонова показала: «Весной 1943 Ершов попросил у меня женскую одежду, я дала ему юбку, кофту, платок. Тогда он все это одел на себя и стал ходить в женской одежде».

[20] При аресте М. В. Ершова изъято: «1. Шаль вязаная серая пуховая 1 старая. 2. Юбка женская хлопчатобум<ажной> ткани 1 старая».

[21] Из воспоминаний А. А. Кандалиной.

[22] Анна Тимофеевна Плеханова.

[23] «Через пять недель», – согласно показаниям А. Т. Плехановой. М. Г. Тихонова жила в Елантово.

[24] Согласно показаниям М. В. Ершова.

[25] Из письма М. В. Ершова от 4 июля 1972 года.

[26] Там же.

[27] Особо чтимая иеромонахом Михаилом и его паствой икона Божией Матери «Страстная». Она относится к типу икон Божией Матери «Одигитрия», что в переводе с греческого языка означает «Путеводительница» или «Крепкая Помощница», так что в разговорной речи получила сокращенное название «Помощница». Выполнена на бумаге, сверху закрыта стеклом. «Возвратился Михаил из Старого Города в Елантово в дом Марии Тихоновой и стал делать киот <для иконы> Божией Матери, именуемой "Помощница"» (Автобиография). Сам батюшка украсил раму бисером, икона с благоговением сохраняется поныне духовными чадами.

[28] А. А. Кандалина вспоминала, что первую Литургию он отслужил в доме В. Я. Кузнецовой.

[29] Из письма М. В. Ершова от 4 июля 1972 года.

[30] Там же.

[31] Из письма М. В. Ершова от 4 июля 1972 года.

[32] В Приложении II приведены сведения о некоторых священнослужителях, оставивших свой след в тайной жизни ИПЦ на территории Закамья Татарии.

[33] Ныне город Димитровград Ульяновской области.

[34] С ним батюшка познакомился еще до первого осуждения: «Петр Филиппович, помнишь, когда ты пришел ко мне в 1933 году первый раз к Сергею <Евграфову>? Я, грешный, принял тебя» (Из письма М. В. Ершова от 23 июня 1955 года).

[35] Из письма М. В. Ершова от 9 августа 1957 года.

[36] С 1932 по 1937 год здесь находился в ссылке уфимский епископ Вениамин (Троицкий).

[37] Она же Кулмаксинская гора.

[38] Биография Григория Васильевича Русакова — см. далее.

[39] Из показаний Д. В. Ефремова. Дело 1950 года.

[40] Другое название — Малайкин лес.

[41] Ксения (Аксинья) Филипповна Шведова-Сычева.

[42] Прасковья Емельяновна Базарова, с которой он был знаком с 1931 года. Среди прихожан лесного храма были также Ксения Ефремова и Евдокия Ермолаева.

[43] Об этом показал на допросе в 1958 году Г. В. Русаков.

[44] М. А. Кандалина, вернувшись на родину из Москвы, сразу сменила нарядную одежду на неброскую. Детей же насильно не заставляла, но просила одеваться поскромнее. Дочь Нюра, посещая богослужения, была не в силах расстаться с городскими нарядами. Это стало смущать христиан, они сказали об этом пастырю, на что он заметил: «Одежа не спасет и не погубит» (Из воспоминаний А. А. Кандалиной).

[45] В тексте указано место — «Кулмаксинская гора», но далее названо другое место — «Кулмаксинский лес», что подтверждается дальнейшим повествованием в автобиографии.

[46] М. Д. Ермазова рассказывала составителю, что в 1943 году она ходила пешком из села Кисы на богослужения у села Елантово.

[47] Из показаний Г. В. Русакова. Здесь и далее цитаты курсивом, выделенные кавычками, приводятся из дела Г. В. Русакова и других 1949–1950 годов.

[48] Из воспоминаний А. А. Кандалиной.

[49] Михаил — с древнееврейского — «кто, как Бог».

[50] Е. П. Леонтьева позднее отметила на следствии — «он был одет в женское платье» (Дело Е. П. Леонтьевой и А. Е. Зыковой 1950 года).

[51] Село Старошешминск.

[52] Из воспоминаний А. А. Кандалиной.

[53] Из показаний Г. В. Русакова.

[54] Дело Т. П. Плехановой и других 1950 года.

[55] Мария Емельяновна Крестинина. У нее были парализованы рука и нога.

[56] Доказ — донос.

[57] Позднее пастырь Христов о проживании у В. Я. Кузнецовой написал: «В одном доме я жил у вдовы. Бывало, уйду куда-нибудь, а потом обратно к ней иду, то за целый день, как мне прийти к ней, найдет полный дом благоухания. Они уже знали предвещанье: скоро придет».

[58] Из письма М. В. Ершова от 30 июля 1955 года.

[59] М. А. Кандалина, М. Г. Тихонова, Л. В. Тихонова, В. Ф. Плеханова, А. И. Плеханова Калинина-Пленова, У. А. Грунина, Евдокия Ермолаева — согласно показаниям М. В. Ершова. Позднее М. А. Кандалина назовет еще Акулину Ильиничну Плеханову, которая тоже с ними скрывалась. Дело М. А. Кандалиной 1948 года.

[60] С палаткой и церковными вещей «забрал одежду у христиан, оставил их полураздетыми».

[61] Среди них была Любовь Тихонова, по воспоминаниям А. А. Кандалиной.

[62] Акт от 18 сентября 1943 года.

[63] Сельское прозвище участника этой группы.

[64] «Она молила Матерь Божию забрать ее. Платок выжимала от слез. Батюшка головой качал, какой дал ей Господь источник слез. Он за две недели <до гибели> выкопал ей могилу. Она была предназначена не для Груни, но она умолила Матерь Божию <…> Убили Груню в одном месте, потом перенесли на то, где молились. Ночью мама похоронила ее» (Из воспоминаний А. А. Кандалиной).

[65] Акт от 18 сентября 1943 года.

[66] Там же.

[67] В икроножную мышцу пуля прошла навылет, по словам дочери А. Г. Мелешиной.

[68] Харитоновы – сельское прозвище семьи Т. Х. Плеханова.

[69] Из воспоминаний А. А. Кандалиной.

[70] «Арестован я был в конце сентября 1943 года в лесу на горе Елантово. Вместе со мной тогда были арестованы участники группы, скрывавшиеся от мобилизации на службу в советскую армию». Из показаний Г. В. Русакова. В деле 1949 года дата его ареста — 19 сентября 1943 года.

[71] Это была В. Ф. Плеханова. «При аресте нашей группы она сбежала», – показала на допросе М. А. Кандалина.

[72] Акт от 5 октября 1943 года.

[73] Название «изобразительных» дано сему последованию потому, что оно есть изображение, то есть некоторое подобие или образ Божественной Литургии, когда почему бы то ни было Литургии не бывает.

[74] П. Е. Базаровой.

[75] Дело А. Е. Зыковой и Е. П. Леонтьевой 1950 года.

[76] Возле села Ерыклы.

[77] Серафима Ивановна Плеханова. Дети остались на попечении бабушки: младший Иван умер от голода. Из воспоминаний Г. А. Плеханова, старшего сына.

[78] 22 октября/4 ноября.

[79] «Моя мать — Ершова Дарья Михайловна по своим религиозным убеждениям находилась в оппозиции к ныне существующей легально патриаршей церкви». Из показаний Н. В. Ершовой. Дело Н. В. Ершовой и других 1948–1949 годов.