-57-

Странничество. Новые аресты и осуждение. Июль 1931 – июль 1934

После освобождения из Казанской тюрьмы монах Михаил продолжил жизнь странника. «Я ни о чем не заботился, только молился Богу за всех людей, и за всю Россию, и за весь мир. Жил я — где неделю, где три, где два дня. Ходил в церкви, на святые места, святые источники — молился Богу. Работал в домах, помогал по сапожному и хозяйству. Кто мне хотел заплатить — не брал; а если кто и давал, — я раздавал нищим и в церковь давал на свечи. Денег я совсем не брал — считал грехом. Я всегда входил в любой дом, благословясь, и, приходя в дом куда-либо, видел бесноватых, крик их, и — они падали. А если я стану молитву читать и молиться, то этот бесноватый совсем падает и выкрикивает: "Ты чего меня мучаешь!" Я это раньше не понимал. Я думал, что я такой грешный, что люди не могут меня терпеть и боятся меня. Я тогда надел на себя вериги, как это когда-то подвижники носили в пустыне на своем теле цепи. Так и я крест-накрест сковал свое тело цепями за грехи и чтобы угодить Богу. Я думал, что это от меня грехи, что некоторые люди не могли терпеть <их>. А оно оказалось впоследствии, что милость Господня. Господь Свою милость мне благоволил, дар Своего мило-

-58-

сердия, благодати дал мне юному, и я шел, как с меня требовала милость».

«Я, грешный, носил на себе вериги — цепи железные, толщиной как палец большой, на голом теле, стянутые крест-накрест через плечи, и под пазухой, и через спину — через грудь. Цепи растирали мое тело до глубоких ран кровавых, и всегда текла кровь, как бы я не шелохнулся. Иду ли я, молюсь ли я, или же рукой махну — все равно цепи трут. Глубокие раны мои никогда не заживали, но я их не лечил — Господь их лечил. А когда в баню ходил, промывал и цепи прямо на себе, но рубашка всегда была залита кровью. Когда люди где-либо в каком доме замечали, что на мне что-то есть, то подсылали детей ко мне ласкаться, а я их любил, а они ощупывали на мне цепи, а потом передавали родителям: "Что-то у него есть". Но я сразу же к тем людям бросал ходить»[1]. В течение двух лет Михаил носил тайно вериги, а сняв их, зарыл на огороде у одних христиан[2].

После второго ареста и освобождения летом 1931 года решил посетить родных и взять документ в сельсовете, удостоверяющий личность. Дверь открыла младшая сестра Надя. Пришли сестры Лидия и Анна, брату были рады, собрали на стол, чтобы накормить. Не успел Михаил приступить к еде, вошел отец, работавший в то время председателем сельсовета. И первыми его словами к сыну были: «"Где твой документ? Где ты был?" Михаил сказал: "Документ вы мне не давали, а где я был — Господь Сам знает". "Арестован!"» — вскричал отец и пошел звать членов сельсовета. Те пришли, поговорили с юношей, прослезились и ушли, не тронув его. Но через час вернулись вместе с Василием Николаевичем, «арестовали Михаила в родном доме, составили протокол. Диво было великое. Сестры плачут. Нюра стала кричать: "Я сама поеду с ним! Что вы делаете с человеком!"» Дом

-59-

был заполнен людьми, и возле дома тоже толпился народ.

Подъехала подвода за юношей. С трудом пробравшись сквозь толпу, подошла добрая христианка М. И. Лизунова, она была вся в слезах. «"Зачем плакать, я радуюсь", — сказал Михаил. "А почему?" – "А вот почему. Исполнилось в срок написанное Господом <в Писании>, что восстанет сын на отца, друзья против друзей и отец на сына. И вот мы сейчас видим, не за тысячу верст, не за тысячу лет, а в нашем населении[3], в нашем доме: отец на сына восстал. А за что? За то, что не сделал никаких преступлений, кроме добра. Я радуюсь, что Писание исполнилось. Вера во мне крепнет. Но скорбь моя и плач мой о том, — обратился Михаил к народу и отцу, — что сей человек делает — сам не знает". И заплакал. Многие вместе с ним плакали». Михаил ждал отправки в темницу, но услышал голос под окном: «Все члены сельсовета, скорее давайте в сельсовет». После их ухода стало известно, что в деревню приехал представитель из Москвы. Через него Господь уберег своего избранника: узнав, что задумал председатель сельсовета в отношении своего сына, запретил делать это.

Родственники увели к себе Михаила, сестры тоже ушли с ним. Пробыв у родных три дня, ушел в деревню Нижняя Баланда к Ольге Исаенковой. Он очень любил гостить у нее: всегда много беседовали, молились, и здесь он отдыхал душой и телом. Из Нижней Баланды направился в село Кривозерки, где молился на праздничной службе святому пророку Божиему Илие (20 июля/2 августа). Пел на клиросе. После Божественной Литургии подошел к чудотворному образу Божией Матери «Взыскание погибших», упал на колени и просил Матерь Божию о спасении и умягчении сердца своего отца: «Матерь Божия, прошу Тебя, <пошли> болезни или же ослепи, но только спаси отца моего, избави его от поги-

-60-

бели». В то время Василию Николаевичу Ершову было 56 лет, он уже полгода состоял кандидатом в члены ВКП(б).

Монах Михаил продолжил странствие по деревням и селам, сапожничал, молился тайно, когда засыпали хозяева. Проводил беседы с христианами, сеял слово Божие: «Вы думаете легко слово Божие толковать и говорить? О, Боже милостив!» У него увеличились немощи естества, возросла борьба духовная, усилились гонения от людей. Но Всевышний укреплял своего избранника: «Скоро Господь благоволил прозорливость мне, но я все равно ничего народу не говорил плохого, хотя народ слышал что из моих слов, я говорил сначала в притчах. Конечно, трудно мне было между народом: кто ругает, кто хвалит, кто выгоду ищет, а кто отнимает. Но я ни на что не смотрел, за всех молился Богу да всех любил, жалел. Ни с кого ничего не взыскивал. А если кто не пустит меня в дом поздно вечером, так я на улице ночую, мокрый и холодный, в ноябре и зимней порой — молитва и милость Господня согревали меня. Бывало и так: куда-нибудь в дом зайду, такое миро благоухания со мной войдет, весь дом наполнится. Я, бывало, думал: "Как это так получается? Такого миро и нет на земле". Народ это засвидетельствовал и стал говорить такие слова: "Может быть, Михаил Архангел вошел в этого юношу, и Господь творит такое дело?" Я не могу представить своей любви к народу. Я готов отдать свое сердце».

Молодого проповедника приглашали многие люди — для беседы и молитвы, а он постоянно молился за родных и добрых людей. В селе Аксубаево пробыл около года: то уходил, то приходил, — и многие христиане признали его духовное руководство[4]. В июне 1932 года он молился на святом Билярском ключе, там вновь

-61-

встретил Александра Плеханова[5]. Прошел год с тех пор, как Михаил последний раз видел родных: он не имел от них вестей, знал лишь от людей, что мать плачет, ищет его по селениям. Решил навестить родных. Войдя в дом, помолился, поприветствовал домашних. Подойдя к родителю, поцеловал его и спросил: «Что с вами, папаня?» Сестра стала рассказывать, что в таком-то месяце такого-то дня отца внезапно разбил паралич, и он лежал, не мог даже ходить. Но через пять месяцев стало вдруг легче, хотя глаза перестали видеть. И Михаил, выслушав рассказ сестры, понял, что это произошло в тот самый день, когда он молился в храме перед иконой Божией Матери «Взыскание погибших». В то время Василий Николаевич по состоянию здоровья не мог работать: хлеба в доме не было, перебивались кое-как. Он был уже исключен из кандидатов в члены ВКП(б)[6]. Михаил серьезно предупредил отца: «Если не будешь молиться Богу, погибнешь и телом и душой». И родитель послушал сына, начал снова молиться Богу — со временем болезнь глаз, слепота оставила его[7].

Погостив у родителей, монах Михаил вновь пошел странствовать, продолжая евангельскую проповедь. В 1932 году он познакомился с вернувшимся из заключения Николаем Алексеевичем Павловым, бывшим псаломщиком Аксубаевской церкви. И уже вместе они стали собирать христиан. «С 1932 года по 1934 год являлся в Барское Енорускино только 2 раза, где он проживал — было неизвестно. В 1933 году в конце февраля[8]

-62-

Ершов заявился и проживал большее время в Русских Кисах, и тесно связывался с местными религиозниками: Ильиной Агафьей — просфорней, Салминой Анастасией, Леонтьевым Алексеем и с псаломщиком с<ела> Аксубаево Павловым. Ершов вместе с этой группой устраивают сборы, в домах этих религиозников устраивают песнопения. Ершов себя объявляет, что он является угодником Бога, и, для отличия и в силу обычая святых, отращивает длинные волосы и бороду, таким являлся Ершов не раз в деревню»[9].

Светлое Христово Воскресение (3/16 апреля) в 1933 году монах Михаил встретил в селе Аксубаево. Дни проходили в молитвах и беседах. «На Фоминой седмице, в понедельник утром, Михаил вышел из дома Сергея Евграфова и пошел на кладбище, стал читать акафист и поминовение усопших[10]. В это время член сельсовета, проходя мимо кладбища, забрал Михаила и сдал в ГПУ». Во время его заключения много христиан приходило с передачами[11]. Агафья Андреевна Ильина подтвердила на следствии: «Ершова Михаила я знаю с весны прошлого года, знаю как Божьего странника. В прошлом <году> он был посажен в с<еле> Аксубаево в арест<ный> дом. Не помню, кто из моих знакомых передал мне, что в Аксубаево сидит арестованный странник, зовут его Миша. Я ходила передавать ему туда хлеб. Самого в это время я его не видела».

-63-

Во время этого заключения сына его отец видел сон, что явилась ему Матерь Божия и сказала: «Василий Николаевич, прости своего сына и благослови.

— А какого?

— Который находится в узах, тогда тебе легче будет и ему легче будет, узел развяжется.

И еще какие-то другие слова услышал Василий Николаевич, но Матерь Божия не велела сказывать». Тут же написал он письмо Михаилу, в котором просил прощения и благословлял на путь служения Церкви Православной. Сестра Нюра, которая принесла письмо, рассказала брату, что отец изменил свои взгляды. «Родители Ершова, в частности, отец тоже склонен к религиозному порядку, читает религиозные книги, поет псалмы»[12]. Пробыв в заключении около трех месяцев, монах Михаил был освобожден в Петров день (29 июня / 12июля) с условием — «органы ГПУ запретили выходить из района куда-либо».

Но он продолжал странствовать и проповедовать. «Я часто по три и по четыре дня держал пост, проходя в пути 50 и 40 километров: зимой под морозом и пургою, летом — под дождем и ветром, а в распутицу, бездорожье — по пояс в воде со снегом, проходя большими часами мокрый. В день святого праздника Благовещения отстоял заутреню и вышел из села Остолопово, пошел по Каме <вверх по течению до> села Кубассы, 12 километров я шел: вода со снегом выше колен, и мокрый пришел в Кубассы — прямо в церковь. На каменном полу, холодный и мокрый, я отстоял шесть часов обедню и молебную службу Матери Божией и ничего не кушал. Я не искал своего, но чистого, Божьего, бессмертного и вечного и хоть одного из человеков найти в путь. Простота во мне преизобиловала — нельзя выразить. О роскоши я не думал или же о женитьбе, или же о чем-либо дру-

-64-

гом. Съел корку хлеба — я считал, богат; не покушал сутки — я говорил, что приобрел; побеседовал ночь — я благодарил Творца, что совершил дело. Принес молитву ночную — я радовался, что подвинулся на одну пылинку к Господу. Любил пение, любил чтение и общие беседы с народом; любил и люблю Святую Литургию и всякую службу Божию и пение церковное»[13].

2 сентября 1933 года Михаил пришел в деревню — навестить и утешить родителей. В доме был только отец, сестра Нюра — на работе. Но юноша не успел даже оглядеться, как люди из сельсовета забрали его, пояснив: «Район требует», — и привели в Аксубаево. На допросе 2 сентября 1933 года монах Михаил подтвердил, что после своего освобождения из-под стражи в Чистополе в 1931 году он, «вместо данного мною обещания жить и работать в своей деревне, стал снова странствовать, домой хотя и заходил, но в хозяйстве отца не работал. Убеждения мои, после освобождения из-под стражи, не изменились: я остался истинно верующим человеком, с политикой соввласти я не согласен по ряду вопросов, в частности, по вопросу религии. Соввласть ведет антирелигиозную пропаганду, преследует духовенство и закрывает церкви, — по моему мнению, этого делать не следовало бы».

С весны 1933 года монах Михаил странствовал, ходил на поклонение чудотворным иконам, навещал с селениях своих знакомых, чаще всего бывал в Аксубаево у Елены Кульковой, встречался с Николаем Алексеевичем Павловым, вместе с ним неоднократно ходил на святой источник под Билярском; неоднократно бывал в деревне Нижняя Баланда у Ольги Исаенковой. «Когда я приходил в селение, заходил всегда в церковь, оттуда меня добрые люди приглашали покушать и на ночлег. Жизнь моя и странствование лично для меня связаны с большими лишениями, но ради Господа я их переношу безро-

-65-

потно, я знаю, что впереди меня ждут тяжкие испытания, но для спасения души своей перед Господом я готов на все. Раньше я подписывался на советских документах, но после этого у меня была нечиста совесть перед Господом, мне щемило, как тисками, сердце, и я решил теперь никаких советских документов не подписывать, в частности, категорически отказываюсь от подписи и настоящего протокола допроса. Никакой подписи о невыезде подписывать не буду; если меня без этого нельзя освободить из-под стражи, я буду лучше сидеть в заключении».

3 сентября, в воскресенье, в четвертом часу утра, с первым этапом монах Михаил был отправлен в тюрьму на станции Нурлат. Никто из родных не знал, куда его отправили, Василий Николаевич был в великой скорби и печали, думал, что сына уже нет в живых. «В ночь с четверга на пятницу, он молился на коленях перед иконами, плакал и просил: "Господи, извести, где мой сын!" В слезах упал на постель и заснул. И видит во сне: открылось небо, и Господь со всею силою и славою небесною сходит и говорит: "Василий Николаевич, прикладывайся к Кресту и Евангелию". Он стал прикладываться, но свет от Спасителя так сияет, что слепит глаза. Потом говорит Господь: "Не плачь, сын твой придет в воскресение". И еще сказал много слов, которых запретил сказывать людям до времени».

В тюрьме Михаил находился несколько суток. «Освободили в час ночи с пятницы на субботу. Начальник приказал: "Только иди прямо в дом к отцу"». В пути он остановился ненадолго в селе Мамыково и вновь продолжил путь. Вот и дом Ольги Исаенковой. Постояв под окном, увидел, что она и другие христиане все в слезах, плачут, считая, что не увидят больше Михаила. Отдохнув у нее, в воскресенье он ушел в Аксубаево и в три часа дня был в родной деревне. Отец работал в огороде, но услыхав, что двери дома открылись, поспешил туда. Увидев сына, плача от радости, поцеловал его. «"Как не

-66-

верить, как не молиться Господу, коль мне чудеса Он сотворил такие", — и рассказал все Михаилу. Глядел и плакал, но тайных слов не сказал: "Придет то время, ты узнаешь сам"».

Повидавшись с отцом, монах Михаил снова отправился по деревням и селам, возжигая сердца людей, которых он любил больше, чем своих родных, ревностью к Богу. Как проходили тайные беседы истинных христиан в то время? Один из свидетелей рассказал, что в ноябре или декабре 1933 года Николай Павлов пришел в дом к вдове Марии Прохоровой: «Там собралось человек 15–20 женщин и мужчин. Окна в доме были изнутри занавешены шалями и юбками, а снаружи закрыты ставнями. Ворота заперты на запор». Именно в такой тайной беседе в селе Кисы у Огани-просфорни[14] участвовал Михаил. «Беседовали, было очень много народу. И пришла мать. Михаил до тех пор не обращал внимания на нее, пока не закончилась беседа. А беседа закончилась утром, и тогда Михаил стал беседовать с матерью».

Когда где-то в селении долго не было монаха Михаила, его искали сами христиане. Частые пешие переходы и беседы, в редком селении он не побывал, а так почти все прошел. «На протяжении ряда лет я ходил по деревням ряда районов: Аксубаевского, Билярского, Новошешминского и Чистопольского; бывал в церквах и у отдельных прихожан местных церквей»[15].

* * *

Перед подведением итогов 1933 года в жизни монаха Михаила — небольшое пояснение. Церковь при жизни Патриарха Тихона в официальных документах называ-

-67-

лась «Православная Российская Церковь». К сентябрю 1943 года стало очевидно, что боевые действия переместятся за границы СССР, а в огромной стране советов нет даже Патриарха — только заместитель местоблюстителя патриаршего престола. Богоборец Сталин, как бывший семинарист, кое-что понимавший в церковной жизни, приказал избрать первого советского Святейшего, но с изменением титула Патриарха: вместо «Патриарх Московский и всея России» стал «Патриарх Московский и всея Руси». Соответственно, вся церковная организация получила н азвание «Русская Православная Церковь» (РПЦ). Для контроля над ней был создан «Совет по делам РПЦ» при Совете народных комиссаров (СНК) СССР, который возглавили полковники государственной безопасности Г. Г. Карпов и его заместитель К. А. Зайцев.

По мнению составителя, с изменением титула произошло и изменение смысла: «Русская» — национальное деление, «Российская» — территориальное. Второе название более соответствует многонациональному государству. Сталин в данном случае поступил по принципу: «Разделяй и властвуй». Поэтому название «Русская Православная Церковь» принадлежит исключительно Московской патриархии и не распространяется на Российскую Истинно-Православную Церковь, которую составляют, кроме русских, христиане других национальностей, живущие на территории России. Все это хорошо известно руководству РПЦ: ее официальные бумаги озаглавлены «МОСКОВСКИЙ ПАТРИАРХАТ», издаваемый печатный орган — «Журнал Московской Патриархии».

Гонения на Российскую Православную Церковь со стороны советской власти, аресты духовенства, закрытие и разрушение храмов, обновленческое движение в Церкви, декларация митрополита Сергия (Страгородского) и его Синода о единении с безбожной, антихристовой властью, коллективизация — все это вызвало бурный протест православных христиан. И во главе их встали священнослужители, не признавшие как явное обновленче-

-68-

ство, так и скрытое — сергианство. В своих автобиографиях, написанных в заключении, и показаниях на допросах монах Михаил избегал конкретного упоминания фамилий и мест проживания известного ему духовенства ИПЦ, опасаясь ареста их, либо лиц, укрывавших священнослужителей. Исследуя письма и автобиографии М. В. Ершова, беседуя с его духовными чадами, убеждаешься, что «старцами» именовались и грамотные, начитанные христиане, и духовенство. В одном из писем М. В. Ершова читаем: «Палладий, старец, иеромонах Куркульский»[16]. И вот эти «старцы» ИПЦ проводили «беседы». В среде истинно-православных христиан слово «беседа» означает не только душеполезную беседу, но и богослужение, когда священнослужители ИПЦ, либо грамотные христиане проводили тайные службы (в доме, в лесу), и в них принимал активное участие монах Михаил (Ершов). Горячее желание послужить Российской Истинно-Православной Церкви, незаурядные личные данные: знал Священное Писание, хорошо пел, писал иконы, обладал даром слова, — любовь и уважение духовенства и христиан, принятие монашеского пострига — все это выделяло его как кандидата для принятия тяжкого пастырского креста[17].

«В 1933 г<оду> в Билярском районе я познакомился с иеромонахом Петром (фамилию я его не знаю), он тайно посвятил меня в монахи. Через шесть месяцев в сентябре месяце 1933 г<ода> этим же иеромонахом Петром я был пострижен в сан иеромонаха. После этого я еще более усердно стал ходить по деревням и проповедовать слово Божие»[18]. На судебном заседании 18 августа 1944 года монах Михаил назовет, кто и где его рукоположил: «Меня посвятил в сан иеромонаха

-69-

отец иеромонах Петр в Билярской церкви в 1933 г<оду>[19], но документов об этом никаких нет».

Как известно, в церковной иерархии есть три степени посвящения: диакон, священник, епископ[20]. Диакон помогает в совершении церковных таинств, священник совершает все таинства, кроме одного — рукоположения, епископ совершает все таинства. Только епископ может рукополагать в диаконы и священники. Теперь многое становится понятным: в 1930 — постриг в монашество, в марте 1933 — рукоположение в сан иеродиакона архиереем Петром, в сентябре 1933 — иерейская хиротония[21] от того же архиерея. Посвящения произведены тайно. Иеромонах Михаил в 1944 году сознательно не назвал истинный сан и фамилию совершившего хиротонию архиерея, так как тот, возможно, был еще жив. Рукоположение произошло в Михаило-Архангельской церкви Билярска, хиротония получена от архиерея Истинно-Православной Церкви.

Это было подтверждено иеромонахом Михаилом на допросе в 1944 году: «Я — церковник тихоновской ориентации и стараюсь последовать его примеру. Патриарх Тихон еще в 1918 г<оду> проклял советскую власть. В 1922 г<оду> Тихон протестовал против изъятия ценностей из Церкви и произнес "Анафема" советской власти[22]. Я полностью разделяю действия Патриарха Тихона».

-70-

О епископе Петре на сегодня известно немного. В деле 1934 года, когда впервые был осужден М. В. Ершов, есть упоминание о Петре. Председатель сельсовета села Русские Кисы писал: «У Салминой Анастасии замечали в избе несколько раз какого-то неизвестного человека, который совершенно никому не показывался, даже сидел взаперти, и к нему ходили только Павлов и Ершов. Павлов вел разговоры среди населения, что он сидел в тюрьме в 1933 г<оду>[23], где вместе с ним был заключен отец Петр, каковой предсказал якобы Павлову, что он выйдет через день из тюрьмы и пойдет проповедовать народу, и его предсказание, отца Петра, сбылось — так говорил Павлов»[24]. И свидетель также показал: «Павлов за последнее время бродил по селениям, и когда приходил к нам в село, то приносил всякий раз "новости". С ним же вместе ходил какой-то бывший монах, по имени Петр». Вполне возможно, что это тот самый архиерей, который рукоположил отца Михаила.

* * *

В начале февраля 1934 года иеромонах Михаил пришел в Казань. Остановился у благодетелей, которых любил и ценил, и они отвечали ему взаимностью. Обойдя все действующие церкви в городе, посетил храм великомученницы Параскевы Пятницы, где еще находился отец Петр Лаишевский. Войдя в храм, он увидел отроковицу Верочку, которая ходила к старцу: «Раба Божия, возьми от меня записочку отцу Петру и попроси благословения у него мне». Старец «выслал просфору большую, как на полфунта, и посредине большая частица вынута одна, и сказал: ″Вот это Михаилу, который стоит под порогом храма. А благословлять я его не могу, ибо он не мной благословленный, и путь его к нам не прировнять. Иди сын, я знаю, кто ты, <мне> открыто, хотя и не всё, но

-71-

хватит и столько″. Так и сказал: ″Ты — Михаил, я знаю, и путь твой знаю″»[25].

Помолившись за обедней, иеромонах Михаил побывал в Петропавловском соборе, затем, выйдя из города, через села Богородское, Спас-город, Бездна, Лебяжье, Алексеевское, Сабакайка, Новоспасск, Куркуль пришел в Билярск. Везде у него были собеседники, добрые христиане. Позднее, свидетели по делу 1934 года дополнили его воспоминания о посещении Казани: «Павлов передавал мне, что Ершов Михаил бывает в Казани у отца Петра <Лаишевского>. Сообщает последнему о том, что творится у нас. Сам Павлов тоже собирается побывать у Петра в Казани. Ершов при себе часто имел религиозную литературу, которую приносит он из Казани»; «Ныне во время поста, зимой Ершов Михаил уходил в Казань. Когда шел обратно, то в Аксубаево заходил к Кульковой Елене, об этом она мне сообщила сама».

В начале 1934 года «в Аксубаево некоторые восстали и предали Михаила, как Елена Евграфова с мужем, и Еничка, и Мячкова. Елена ходила и заявляла властям: "Уберите Михаила"». Следственные органы искали юношу. Священники, обновленцы и сергиевцы, восстали против него и тоже заявляли властям, чтобы его арестовали, ибо он обличал их. Но пастырь, зная, что его ищут, все-таки не оставлял христиан, тайно посещая и наставляя их. Весной 1934 года иеромонах Михаил побывал в Чистополе, селах Остолопово, Русские Сарсазы, Елантово, Красный Яр. Видимо, тогдашнее посещение Елантово запомнилось пастырю Христову: «Был я в селе Елантово Шереметьевского района в одном доме. И ко мне пришли тогда несколько стариков начитанных. И вот пришел один мужичок, ему Господь открыл много, и он сказал: "Ох, отрок, отрок, сколько ты перенесешь много, храни тебя Бог. С тобой же ведь самый большой

-72-

дар". И приклонил к моей руке голову. А я сказал: "Ты же старше меня, зачем унижаешься передо мной?" Он заплакал и сказал: "Хочу, хоть бы часть маленькая от Вашего дара была во мне"».

В июне месяце вместе с Николаем Павловым и аксубаевскими христианами иеромонах Михаил отправился на торжества в Билярск — 9-я пятница по Пасхе. Народу было очень много: <предстоял> крестный ход на святом источнике. Отца Михаила пригласила к себе старушка благочестивой жизни, Степанида-просфорня. Вечером 24 мая/6 июня[26] в ее доме собрались верующие. «Ночью, со среды на четверг, молились Богу, была беседа. И вот органы ГПУ окружили дом, вошли и взяли Михаила и Николая Алексеевича, и увели, и посадили в подвал. Утром рано посадили на машину, покрыли черным брезентом и повезли в Чистополь, в тюрьму. Арест Михаила был 25 мая по старому стилю 1934 года. В Аксубаево собрали много людей и допрашивали: Елену Кулькову и Александру Мячкову, Сергея, Еничку.

Елена Кулькова крепко защищала Михаила, а Мячкова топила и обвиняла, что якобы Михаил учит против всяких государственных законов, — раньше вместе беседовали, а тут, как Иуда, стала. При допросе начальником ГПУ <начала> всячески поносить Михаила. А Елена Кулькова защищала и говорила Александре Мячковой: "Как ты, Саня, не боишься Бога. Ведь Миша только на добрые дела наставляет, а ты его топишь и предаешь. Тебя Бог накажет". Мячкова Саня пришла с допроса, легла и сейчас же уснула и умерла. Еничка, певчая, раньше слушала Михаила, дала показания, что Михаил их смущал. Еничка сошла с ума и умерла. Елена и Сергей Евграфовы тоже слушали Михаила, а когда Михаила посадили, — всячески поносили. И после того сошла с ума Елена и вся распухла, и лопнул живот, и она померла, а из нее все текло. А Сергей, ее муж, пошел в

-73-

тюрьму, <где> как будто бы помер». Через двадцать лет Михаил Васильевич напишет: «Елена Степанова <Кулькова>, помнишь 34 год, и время, и проповедь Божию, и того, кто меня послал проповедовать? Когда меня обвиняли, ты говорила правду, а Саня Мячкова предала меня. Ну, и что же? Результаты: ее нет живой, она ушла без покаяния. Вот как, может ли воскреснуть к жизни предатель?»[27].

Как вел себя на следствии иеромонах Истинно-Православной Церкви Михаил (Ершов), хорошо видно из протоколов его допросов:

«После того, как я пришел к выводу, что соввласть является властью антихристианской, все ее действия направлены к искоренению религии и распространению безбожия, — я, претерпев много страданий и поношений как от своих родных, так и от других людей, вплоть до избиения моего, пошел странствовать. Странствуя, я поучал встречавшихся мне, обращающихся ко мне людей твердо верить в Бога, не прельщаться временными земными наслаждениями, не губить свои души впадением в безбожие. Главной целью моей было спасение своей души и душ христиан от губительного влияния безбожия, я надеялся, что своими поучениями я помогу людям спастись для будущей блаженной жизни. Колхоз есть антихристианское учреждение, и люди, вступающие в него, впадут в грех. В колхозе не соблюдаются религиозные обряды, не празднуются даже такие большие праздники, как Пасха, Рождество и другие. Поэтому в беседах с населением я обращал внимание людей на то, что вступление в колхоз есть грехопадение, от которого нужно бежать и помогать избавляться от него и другим[28].

-74-

Христианское учение гласит, что Бог своими неисповедимыми путями испытывает человечество; поэтому и соввласть я считаю посланной от Бога в наказание за наши грехи. Долго соввласть существовать не может. В Писании сказано, что после всяких испытаний Бог отберет тех, кто твердо держался Его учения, не продался ради жизненных наслаждений безбожному влиянию. Я верил в близость перемены жизни и поучал тому же других. Моя деятельность является, безусловно, антисоветской, т<ак> к<ак>, ведя агитацию за невступление в колхоз, за отказ от всех обязательств, подписей, приема советских документов, я тем самым способствовал внедрению среди населения антисоветского настроения.

Так, например, когда гражданин с<ела> Аксубаево Евграфов Сергей Алексеевич обратился ко мне за советами, я, как указал выше, обрисовал ему всю греховность принятия обязательств, дачи своих подписей. Под влиянием этого Евграфов отказался принять обязательство на весенний сев, отказался от подписей и т<ак> д<алее>, т<о> е<сть> целиком выполнил пункты моего учения. Таким же образом я убедил гражданку с<ела> Аксубаево Кулькову Елену. У нас с нею были беседы, в процессе которых я ей разъяснил, что брать обязательства и подписываться под чем бы то ни было грех. С тех пор она стала отказываться и от обязательств по заготовкам и налогам.

Когда началась паспортизация[29], я вместе с Павловым Н. А., который вполне разделяет мои взгляды на соввласть, говорил народу, что в книге пророчеств сказано: "Придет время, из селения в селение нельзя будет пройти без документов, будут раздаваться документы,

-75-

но брать их не нужно, так тем самым подпадешь под власть антихриста". Далее я заявлял, что никаких документов не принимаю, т<ак> к<ак> считаю, что это грех, и не советую никому принимать их. В результате моих слов некоторые люди следовали моему примеру и также отказались принимать паспорта и другие документы. Руководящей литературой в моей антисоветской деятельности были религиозные книги: Евангелие, Псалтирь и пророчества. Вычитывая из них подходящие современной жизни статьи, я приводил их в качестве примера»; «Я убеждаю людей путем бесед наедине и в группах, что близка кончина мира, существующая власть изменится, будет война всемирная, останется только четвертая доля людей, остальные погибнут в войне. Нужно твердо держаться православного вероисповедания».

Приведем показания Николая Алексеевича Павлова[30]:

«По возвращении из ссылки в 1932 г<оду> я прожил в своем хозяйстве полгода, но из-за стесненного положения вынужден был нищенствовать; я ходил по селам Алексеевского района, по селам Аксубаевского района и в Билярск. Я — человек религиозный, следую евангельскому учению. Видя, что соввласть ведет борьбу с религией, стремясь добиться того, чтобы народ отстал от религии и перестал верить в Бога, — я пришел к выводу, что соввласть — власть антихристианская и допущена Богом: пути Божии для меня неизвестны. Учение Евангелия требует от каждого христианина твердости в религиозном вопросе, а также требует, чтобы христианин поучал истинам Евангелия всех людей.

Странствуя по деревням, при встречах с крестьянами на их вопросы о колхозах отвечал, что сама соввласть не скрывает, что, вовлекая людей в колхоз, ве-

-76-

дет к безбожию. Ибо социализм — это есть безбожие. Безбожие же, по учению Евангелия, — есть гибель души человека. Об этом я также говорил крестьянам, обращавшимся ко мне, разъясняя, что тело человека просит временного земного наслаждения, и человек, поддающийся велению бренного тела, тем самым губит свою душу. С Мишей Ершовым мы иногда ходили по церквам, где среди молящихся вели беседу, поучая их молиться и следовать учению Божию. Расхождение и несогласие с соввластью у меня возникло на религиозной почве, в силу чего я не вступил в колхоз и осуждаю тех, кто в него вступает».

Показания осужденных дополняют свидетели: «Однажды я при Ершове Мише сказала, что собираюсь вступить в колхоз. Он за это меня очень поругал, уговаривая, чтобы я в колхоз не вступала. Странствуя по селениям Аксубаевского района и в других местах, он везде проповедовал, что колхозы скоро распадутся, что жизнь скоро переменится, что тогда колхозникам будет плохо»;

«Как-то однажды я вернулась с работы, у нас сидела Кулькова Елена. Я спросила ее, взяла ли она паспорт. Кулькова сказала, что паспорт она брать не будет, не велел брать паспорт Павлов Николай и Миша Ершов, что это дело антихриста»;

«Павлов был настроен против колхозов, потому что колхозы ведут борьбу с религией. Так же говорил и Ершов Михаил. Кулькова Елена настолько подпала под влияние Павлова и Ершова, что категорически отказалась брать паспорт и не взяла даже до сих пор. На этой почве у нас с ней даже была ссора. Как-то раз Кулькова пришла ко мне в дом, и, когда узнала, что я взяла паспорт, она стала говорить: "Зачем ты берешь паспорт, ты этим идешь против религии, это равнозначно тому, что идти в колхоз". Далее она сообщила, что Миша Ершов и Павлов Николай паспорт брать запрещают, так же как запрещают идти и в колхоз.

-77-

Сама она паспорт брать отказалась категорически. Ершов ничем не занимается, ходит лишь по церквам и молится Богу»;

«В религиозный праздник "Пасху" в 1933 г<оду> к нам на квартиру перешел жить со своим семейством Павлов Николай, и взгляды у моего мужа резко изменились. Павлов Николай уговорил моего мужа не вступать в колхоз, говорил, что скоро будет конец мира, на том свете колхозникам будет плохо. Павлов жил у нас на квартире 5 месяцев, но сам был дома редко, все время ходил по деревням, оттуда приносил муку, хлеб и другие продукты. В то время, когда еще Павлов жил у нас, начали проходить паспортизацию. Сельсовет предложил взять паспорт и нам. Павлов Николай был против этого, паспорт брать он не велел, говорил, что это дело антихриста, который берет всех теперь на учет»;

«Знаю, что он <Павлов> одно время был под арестом, потом снова вернулся. С тех пор стал ходить по селениям нашего Аксубаевского района и даже в другие районы. Часто был в с<еле> Русские Кисы, пел там на клиросе в церкви. В Аксубаево Павлов был в тесных взаимоотношениях с активными религиозниками: Кульковой Еленой Степановной, Кузнецовой Александрой Петровной, Мясниковым Николаем Егоровичем, Ванюковым Андреем Гавриловичем. С ними со всеми поддерживал связь Ершов Михаил из деревни Барское Енорускино Аксубаевского района. Ершова я знаю, часто его видела в Аксубаевской церкви, он жил у Кульковой Елены».

После тюремного заключения в Чистополе христиан этапировали в Казань[31]. «Михаил был уже монах, и в то время на следствии в деле и в приговоре поставили, что монах, да и еще странствующий»[32]. М. В. Ершов и

-78-

Н. А. Павлов обвинялись «в ведении систематической а<нти>советской и а<нти>колхозной агитации, распространении провокационных слухов о войне и скором падении соввласти на религиозной почве, и срыве госмероприятий в селениях».

10 июля 1934 года во внесудебном порядке Михаил Васильевич Ершов и Николай Алексеевич Павлов были приговорены по статье 58-10 УК РСФСР к 8 годам лагерей. Это решение Тройки было им объявлено 17 июля, но подписать выписку из протокола № 18 они отказались «по религиозным соображениям»[33].