-488-

Дубравлаг. Особый режим. Декабрь 1961 – июнь 1974 год

«И жив Господь Бог наш, и мы живы,

и сохранит нас Бог-Творец»^[1].

Архипастырю Христову, как признанному особо опасным рецидивистом, максимально ужесточили условия содержания, заключив на особый режим. «Официальное наименование его звучит очень неуклюже: "Исправительно-трудовая колония особо строгого режима для особо опасных рецидивистов, совершивших особо опасные государственные преступления". Среди своих его просто зовут "спецом"^[2] — по традиции, т<ак> к<ак> в свое время все исправительные учреждения с особо суровым режимом назывались спецлагерями»^[3]. Что представлял собой в то время «спец» десятого лагерного отделения?

«В жилой зоне спецрежима стоят бараки метров семь-десять в ширину, двадцать-двадцать пять в длину. Вдоль барака, посередине, идет длинный коридор, делит барак

-489-

поперек; в обоих концах каждого коридора двери, замкнутые на несколько замков и запоров. Из длинного коридора ряд дверей ведет в камеры, такие же, как и в карцере: нары, решетки на окнах, параши в углу, в двери глазок под заслонкой (заслонка снаружи, и отодвинуть ее может только надзиратель — чтобы зэки в коридор не заглядывали). Дверь в камеру двойная: со стороны коридора — массивная, обитая железом, запертая на внутренний и висячий замки; вторая дверь, со стороны камеры, тоже постоянно запертая, решетки из тяжелых железных прутьев на тяжелой железной раме, как в зверинце. В двери-решетке окошко-кормушка, оно тоже замкнуто и отпирается только во время раздачи пищи. Дверь-решетка отпирается только для того, чтобы выпустить и впустить зэков — их ведь гоняют на работу, чтобы, как говорил капитан Васяев, не даром хлеб ели.

Во дворе спеца не увидишь того, что в лагере общего или строгого режима; двор абсолютно пуст: после работы — под замок до утра, до вывода на работу. Все нерабочее время в камере, а по коридору неслышно ходят надзиратели в валенках, подслушивают, подглядывают в глазок»^[4]. «10-й по размеру значительно уступал 11-му, хотя включал две зоны — жилую и рабочую. Население лагеря жило в трех бараках, один из которых наглухо отгорожен деревянным забором. Там содержались верующие^[5]: как будто прокаженных, начальство изолировало их от остальных заключенных». «Посреди зоны в строении барачного типа, в одной половине располагался лазарет, в другой — канцелярия и кабинет опера. В доме напротив были кухня и столовая. К караульному по-

-490-

мещению с вахтой примыкал "дом свиданий", а в противоположном углу красовался кирпичный домик, сооруженный, как говорили, после войны пленными немцами — баня».

«А вообще, хотя ОЛП живет впроголодь, но живет». «Уголовников, попавших в нашу зону, политическими можно было назвать лишь в насмешку над большинством лагерников. Здесь блатные спасались от своих дружков, от постоянных разборок. Делали татуировки у себя на лбу, например: "Долой Хрущева" или "Раб КПСС", прибавив для пущей важности еще и свастику на щеке. Писали листовки того же содержания и т<ому>п<одобное>. На десятом ОЛП их было человек двадцать. Числились они за санчастью, начальство обязало их скрывать лица под марлевой повязкой, которую, впрочем, они охотно поднимали для любопытствующих. Позже их стали увозить… И вскоре лагерная радиоточка сообщила о прошедших судах и казнях за антисоветские татуировки^[6]. В общем, политзеки и блатные не мешали друг другу. Хоть и жили вперемешку, "кучковались" по отдельности»^[7].

Святитель Христов был заключен в этот барак. На следующий день с ним встретился начальник отряда: «Проводилась беседа по прибытии на 10 л<агерное>отд<еление>. Рассказал, что судим, как снимали его в кино, как расставляли микрофоны и др<угое>. Просил переслать 2 часов сестрам»^[8]. 16.12.61.

-491-

«Поступил в отряд 23/I-62 г<ода>. Переведен майором Л. из кам<еры> 30 в 3». 24.01.62.

Кампания лжи и клеветы в отношении архипастыря докатилась и до его темницы. Письма епископа Филарета, вынужденного писать под диктовку; фотокарточки, упомянутые в предыдущей главе, тревожили паству: устоял ли их святитель, не растерял ли «аптечку» — идеи Истинно-Православной Церкви? Чтобы внести ясность в происходящее, епископ Михаил обратился к Ольге Максимовне Исаенковой с письмом, в котором прямо не мог объяснить, что происходит, опасаясь лагерной цензуры; ведь если его послание будет изъято, тогда молчание может быть истолковано паствой как согласие с письмами епископа Филарета.

«Дорогая сестрица моя, сообщаю о том: когда ты ко мне приезжала на Явас, на свиданку, теперь меня там нет, я уже на другом месте, на десятом. Еще сообщаю, дорогая сестрица, что посылки мне больше не шлите, их не принимают. А то вы будете слать, а вам обратно, и будет только изъян для вас. Простите, дорогая сестрица, меня, может быть, чем огорчил Вас. Помолись за меня крепко-крепко, не оставьте меня в молитвах»; «Тетя Оля, прошу, не верьте тем псам, которые к вам ездят: псы, они и вас обманывают. Они подставных карточек наделают и вас обманут. Они хотят разбить. Не верьте, все это ложь и обман клеветнический. Я жив был, и есть жив, и буду жив. Какой был, такой и есть. Простите. Михаил В.»^[9]. 24.01.62.

«Они хотят разбить». Что разбить? Церковь! Это слово епископ Михаил не может написать, опасаясь, что пись-

-492-

мо не пропустит цензор, поэтому обрывает фразу. Заканчивает словами: «Какой был, такой и есть», то есть не изменил идеям ИПЦ, «аптечку» не растерял. В письме упомянуто свидание на 11-м лагерном отделении. Возможно, тогда Ольга Максимовна задала вопрос архипастырю, который волновал многих: «Как нам молиться, когда службы не знаем?» — «Мычи, но Бога славь!» — благословил владыка^[10]. А также передала владыке один из георгиевских крестов, которыми был награжден ее муж^[11]. Архипастырь тут же повесил его на шею^[12].

«Проведена беседа с вопросом работы на объекте кир<пичного> з<аво>да: поделка "ежей". В беседе пояснил, что работать ходить будет, только нет ватных брюк. Брюки выданы до развода 25/I, и вышел на работу. Проверял на работе, что делает. Приступил к работе». 25.01.62.

«Проведена беседа о поведении и работе при решении вопроса перевода в общую зону. В беседе заявил, что он везде и всегда трудился, работать не отказывается и сейчас. Будучи в 11 л<агерном>о<тделении>, работал в с<ельско>х<озяйственной> бригаде. Считаю возможным вывести в 10 зону». 08.02.62.

«Вызывался на беседу по общему вопросу. Ознакомился с его личностью. При беседе он заявил, что, по возможности, работать буду». 19.02.62.

Жизнь заключенных на «спецу» однообразна: «Подъем в 6 утра, затем всех гонят на работу, в 6 вечера — снова в камеру и до утра — под замком. <Отбой в 22 часа>. Формально это был "исправительно-трудовой лагерь особого режима", а фактически — это каторжная тюрьма, т<о>е<сть> тюрьма с принудительным трудом. Труд

-493-

был трех видов: швейная мастерская, строительство и — позднее — машинный цех, где на старых прессах изготовлялись детали для автомашин. Рабочая неделя — 48 часов»;«Самое дорогое у заключенного — письма и фотографии. Письма с воли зачитываются вслух, каждому слову придается особое значение, а фотографии переходят из рук в руки. В воскресенье почту не приносят. В воскресенье только выпускают на прогулку-оправку — вынести параши и подышать свежим воздухом (возле уборной) на крохотном дворике, окруженном колючей проволокой. В уборную в это время очередь: в эти полчаса все хотят попасть туда, чтобы не сидеть потом на параше в камере. Толпятся во дворике люди в полосатой одежде, лица у всех нездоровые, землистого цвета, головы стриженые»^[13]. «Курьез, но познать удобство оправки по желанию может тот, кто знаком с вонючим и уродливым бачком со странным названием "параша"»^[14].

«Часто возникают споры: открывать или закрывать форточку. Всегда образуется две партии: одни боятся простудиться, другие же ценят свежий воздух. Курят почти все, поэтому в камере сизо от дыма. Некурящим остается безропотно терпеть. У "святых"^[15] — другое дело: там не курит никто, и воздух чист. Но "святых" часто смешивают с "грешниками"». «В одной <камере> могли верховодить бывшие уголовники, в другой публика больше читала. Притом что любителями чтения вполне могли быть и бывшие уголовники»^[16]. Не надо забывать, что в общей камере каждый заключенный по-

-494-

стоянно на виду, нет возможности уединиться физически. «Полностью тихо наспецу никогда не бывает даже ночью: гомонят надзиратели, колотится о дверь какой-нибудь бедолага, вымаливая "хоть чего-нибудь от желудка — помираю"»^[17]. И в довершение всего — тяжелейшая психологическая обстановка: «Все краски вокруг — серые, глазу не на чем остановиться, не на чем отдохнуть: одежда, лица, стены, дворы — все это до ужаса уныло. Правда, за заборами и колючей проволокой можно видеть зубчатый лес — но как он далек! Как какой-то недосягаемый мираж голубеет он на горизонте. И не в километрах надо измерять расстояние до этого леса, а в годах — в годах своего срока»^[18].

И в таких тяжелейших условиях епископ Михаил должен был не только исполнять свое духовное делание, но на нем лежала и архипастырская забота о Церкви. И, кроме молитвенной помощи, один раз в месяц письменно поддерживать своих духовных чад, чтобы те стояли в истине, не свернули с пути Истинно-Православной Церкви. Но надо так написать, чтобы цензура не изъяла, а сами христиане правильно поняли смысл написанного. По воспоминаниям бывшего узника Дубравлага, «заключенных предупреждают, что они не должны писать своим родным о лагерных порядках и о режиме. Все письма просматриваются цензором. Сдают письма в открытом конверте. Если цензору что-либо покажется лишним, он вернет письмо. А письма с воли получаешь во вскрытых конвертах. Иногда в письме одно-два предложения густо замазаны. Некоторые письма вообще пропадают: цензор конфискует их и приобщает к делу заключенного или просто так не дает. А с кого спрашивать? С министерства связи?»^[19]

-495-

Здесь Господь поддержал архипастыря: 27 февраля 1962 года в 10-е лагерное отделение был этапирован его духовный сын, Василий Владимирович Калинин^[20]. 28 марта в письме Ольге Максимовне Исаенковой он среди прочих новостей о своей жизни сообщил и об этом.

«Приветствие всем в Братск^[21] и сообщите им, что я письма от них получил, но отписывать не отписывал, потому что я пишу вам письмо, а другим уже нельзя, ибо мне разрешают только одно письмо в месяц. Писал я в январе и в феврале месяце письма, получили вы их или нет? Вы пишете письмо, а сами не описываете о том, получили вы их или нет. Дорогая сестрица, меня спрашивает Николай Ильич Каш<ицын> из Братска: получил ли я деньги от них? Мне никто не сообщал. Да и зачем шлют деньги, ведь мне здесь за них нечего брать. Мне тех денег, которые у меня есть — на десять лет почти хватит, ибо нам с ларька, то есть с магазина, не дают никаких продуктов. Дают только на три рубля мыла, зубную щетку, порошок зубной, нитки, бумагу — в месяц на три рубля. Посылок никаких нам не разрешается, получать нечего»; «Вася Кал<инин> со мной, мы с ним виделись».

К письму святителя уместно добавить воспоминания И. К. Ковальчук-Коваль, что в 1962 году даже «передавать продукты во время свидания не разрешалось. Убитые горем, плачущие матери и жены увозили съестное обратно. Таков, в общих чертах, был уклад жизни наспецу, ревностно соблюдаемый его начальником подпол-

-496-

ковником Толбузовым»^[22]. В том же году узники «спеца» узнали о нововведениях. «Весной 1962-го года заключенных перевели в полосатую робу (штаны, куртка, телогрейка и бескозырка). Объяснения начальства были смешны: "Общественность требует!" Какая? Кто? Где? — Об этом молчали. На вышках часовые менялись со словами: "Пост по охране особо опасных преступников сдал!" — "Пост по охране особо опасных преступников принял!" В фашистских концлагерях облачали в одёжку, по которой полосы шли сверху вниз, вдоль тела, что придавало человеку роста даже в его униженном состоянии. "Наши" придумали полосы поперек туловища, и человек становился приземистее, ниже. Издали толпа зеков походила на лентообразную движущуюся массу — идеальный намек на то, что ждет человечество при полной победе коммунизма»^[23]. «Нас тогда называли "хрущевские моряки"»^[24], причем первыми в эту форму одели заключенных-верующих^[25].

Скоро Светлое Христово Воскресение – 16/29 апреля. 9 апреля архипастырь обращается к духовным чадам со словами поддержки и утешения. В то же время он надеется, что к празднику ему разрешат получить посылку.

«Дорогие <говорят>, что якобы кризис между нами. Как будто бы Церковь Православная <идет> к концу. Нет, возлюбленные. Да никто не соблазняйся и не сомневайся ни в чем! Церковь Православная была, есть и будет, и победит во всей вселенной все остальные тече-

-497-

ния. Да не сокрушается ваш дух христианской любви, ибо Христос, истинный Бог, победит все на земле и соделает едино Царство Христово, ибо и есть: "Иисусе, владычество безконечное; Иисусе, царство непобедимое; Иисусе, власте вечная". Так, да не унывайте, не сомневайтесь в том, что якобы Русь Святая всеми как бы презираемая. Почтитесь, дорогие, быть сынами и наследниками Руси Святой. Прошу вас, может быть, пропустят и отдадут мне посылку. Попытайтесь, пошлите килограмма 4, больше не кладите. Только к Пасхе, не опоздайте к Пасхе. Положьте 5 просфор».

Речь идет о чистых просфорах для Божественной Литургии, так как в то время на свободе в Церкви некому было Ее совершать. По воспоминаниям В. В. Калинина и других христиан, чемоданчик с церковной утварью, простейшим облачением, некоторыми церковными книгами в Дубравлаге почти все время находился со святителем. Антиминсом ему служил крест-мощевик, долгое время хранившийся у М. И. Капраловой и переданный владыке в лагерь. Просфоры заменял хлеб. Василию Владимировичу удавалось обменивать несколько чистых художественных открыток на кусочек белого хлеба у заключенных с более мягким режимом. Литургию архипастырь совершал на своей груди, лежа. Молились с духовным сыном порознь, подзывал его только приобщаться.

«Дорогой брат <Н. И. Кашицын>, пишу Вам: ко мне ездят и не дают мне спокою, ловят меня всяко, дабы ввести в позор, всяко клевещут <на> меня. Вот уже весной были. Дорогой мой, может, вам присылать будут письма какие-то сомневающиеся, или же кто приедет и начнет что-либо ложное <говорить> — не верь. Ибо в сегодняшнее время много всякой хитрости, дабы спровоцировать и разбить нас. Дорогой мой брат, я очень много пострадал, столько — нельзя пересказать и не

-498-

описать. Сейчас я имею вторую группу, инвалид^[26]. Письма могу только посылать: одно письмо в месяц, а получать можно сколько хочешь. Посылок не разрешают, передачи тоже не разрешают. Свидание на четыре часа с близкими родственниками разрешается в шесть месяцев один раз. Дорогой мой братик, не забывай, пиши письма чаще, не оставляй меня. Ты получаешь <мои> письма от Николая Сергеевича Прудникова. Я прошу тебя, брат Николай Ил<ьич>, пошли ему денег, руб<лей> двадцать, нужно помочь, не сомневайся. Только прошу, побыстрее. Дорогой, можешь ему и посылку выслать. Шестидесятый и шестьдесят первый год мне очень много унес здоровья, никто <об этом> не ведает. Григорий очень <много> мне сделал опасности^[27], но придет время, он будет плакать пред всеми, просить <прощения> за все. А меня с каждым днем все позорят, ездят ко мне. Я только прошу вас: не соблазнитесь. Они вам будут говорить, что уже мы всех переманули, но это обман и ложь. Будут <показывать> даже ложные карточки и кино, все это для того, чтобы прельстить». 19.06.62.

Кампания травли и клеветы, о которой упоминает владыка, действительно не утихает. В 1962 году Татарское книжное издательство в серии «Библиотечка атеиста» выпустило брошюру А. А. Шишкина «Идеология современного сектантства», полностью посвященную Истинно-Православной Церкви во главе с епископом Михаилом^[28]. В письме святитель также упомянул об оказании помощи Н. С. Прудникову, от имени которого ему удавалось послать «лишнее» письмо. В свою очередь, весточки от духовных чад приходили не только на имя архипастыря, но и его верного многолетнего помощника

-499-

и соузника Василия Владимировича Калинина. В некоторых случаях епископ Михаил благословлял ему написать ответ. Духовная дочь святителя, сделавшая в свое время аборт и очень переживавшая об этом, написала ему: «Я срубила одно дерево, теперь камень на груди лежит, я не могу забыть». Письмо адресовала В. В. Калинину, и вскоре ей пришел ответ:

«А тебе, дорог<ая> и воз<любленная> с<естра> М., все твои тяжкие скорби в разумном рассуждении, если сохранишь веру, — очистит Г<оспо>дь твое бремя, и <спадет> тяжкий камень»; «Знаешь эту песенку? Вот то-то. Дорогая сестрица, это действительно камень, и печаль сию не забывай до самой глубокой старости, и я, в<еликий> гр<ешник>, могу тебя только порадовать, облегчить твое бремя за твою нелицемерную искренность пред Богом — своим Создателем и нашим Воз<любленным> В<лады>кой. Когда я рассказал все твои житейские скорби, он с торжеством, радостно^[29] сказал: "Завтра же напиши письмо и утеши, скорби ее обратятся в вечную радость". Да, М., смотри не возгордися»^[30].

21 июня святитель вызывался начальником отряда на беседу в связи с непосещением им политико-воспитательных мероприятий: «В беседе заявил, что посещать не буду. Предупрежден». Из воспоминаний солагерников стал известен еще один драматический эпизод, который вместе с заключенными пережил и владыка Михаил. «Август 1962 года. Кубинский кризис! Приковав внимание всего мира, он нашел свое отражение и в запрятанном в мордовских лесах спецу. "Надо же…! За пазуху к американцам Хрущев залез!" — толковали зэки. Люди

-500-

за проволокой допускали, что в случае войны их, как наиболее опасных политических, местные власти уничтожат в первую очередь». «Наспецу зэки упорно говорили, что Москвой отдан приказ в случае войны уничтожить политзаключенных и рецидивистов в первую очередь. Кубинский вопрос скоро разрешился, и наш лагерь успокоился. Через много лет я слышал, что опасения зэков в 1962 году были не напрасны. Тогда нам действительно грозило уничтожение»^[31]. «В 1964 году, вскоре после падения Хрущева в наш лагерь приехал полковник из Грузинского КГБ. Беседовал с грузинами, с другими заключенными. И сказал, между прочим: "Хрущев брал курс на полное физическое уничтожение политзаключенных, прежде всего рецидивистов. Во время кубинского кризиса все было приготовлено для вашего расстрела — даже яма была вырыта"»^[32]. Василий Владимирович Калинин вспоминал, что святитель однажды неожиданно разбудил его со словами: «Шесть минут осталось, вставай, Василий, на молитву! Мир в опасности!» А потом он узнал, что это был переломный момент кубинского кризиса.

«Нас постигло испытание, а меня еще больше всех, да и крепче всех. Да еще Григорий, мой брат, много, много мне подает терпения и блевотину на меня рыгает. Много я ему помогал, но человек скоро забывает своего <наставника> и делается гордым, большим, а когда падает в яму, то готов с собою стащить всех». 13.09.62.

«Дорогая сестрица <О. М. Исаенкова>, сколько же мне писать: все сижу да сижу. И зачем я нужен как родным, так и знакомым? Нет, пускай я буду нужен

-501-

Господу Истинному, Небесному, пускай Он печется о мне во дни, в часы, в минуты. А о свидании, чтоб ко мне приехать, я никакого совета не даю, ибо я сижу и просить мне некого, да и незачем и не у кого. А о Григории — это дело ваше. Вы с ним были на воле, лучше знаете. Нынешнее время — себе нельзя доверяться, а людям тем паче. Много званых, да мало избранных. Мне бы только одно: прийти, захватить тебя живой и оплакать твою страдальческую старость, а мою старость Господь оплачет. Григорию передайте так: отходит от меня (я даже ничто не имею и не удивляюсь), но зачем подлости делать? Посеял зла столько, да дурного зла, сколько я не перенес за свою жизнь. Боже мой, как человек не боится Бога! После <его освобождения из> лагеря я не хотел его иметь другом себе, но просил Господа. А Господь сказал мне: "Ты через него можешь пострадать опасностию". Я обратно усомнился. Но вот исполнил Господь мое желание, я получил <что просил>.

Пускай бежит несытая душа,

В ней сытости не будет никогда,

Она прожорливая стала,

И ласки ей не будут,

И радость не воскреснет никогда.

Простите мою измученную обидами, доверчивую душу. Не судите, она желала всем любви и жизни, а страдальцу — узы и плевок в глаза. Простите ради Христа меня, грешного. Получите письмо, пишите ответ. Ваш брат Михаил Васильевич». 28.09.62.

«Григорий ко мне сам насильно приходил: шатался, шатался по всем сектам и пришел ко мне, и три раза уходил от меня. Играет как маленький, дитя, а потом винит людей». 06.10.62.

7 ноября 1962 года начальник отряда записал в личном деле заключенного: «З/к Ершов — фанатически

-502-

настроенный сектант. Большинство времени проводит в молитвах, политзанятия не посещает. Не выполняет работы, связанные с самообслуживанием внутри отряда. Перспектив отрыва его от деятельности секты нет».В ушедшем 1962 году святителя не раз перемещали из отряда в отряд: на 1 апреля — он находился в 3-м отряде, на 18 мая — в 4-м отряде, на 19 июля — в 8-м отряде^[33]. Это обычная практика в местах заключения, но в данном случае очевидно, чтобы он не мог духовно влиять на других заключенных.

1963 год

11 января администрацией лагеря была подготовлена характеристика за 1962 год. В ней отмечено: «Заключенный Ершов, находясь на 10 л<агерном> о<тделении> Дубравного ИТЛ, зарекомендовал себя с отрицательной стороны. Как инвалид II группы он в общественно-полезном труде не участвует. В поведении допускает нарушения режима содержания. Так, он систематически, из фанатических убеждений, срывает всякие политико-воспитательные мероприятия, демонстративно покидая помещение отряда. В беседе невыдержан, злословит. В коллективе ведет себя уединенно, большое количество времени проводит за молитвами, художественную литературу не читает, радио не слушает. К соц<иалистической>собственности относится небрежно. За срыв политико-воспитательных мероприятий Ершов несколько раз предупреждался, имеет выговор, положительных результатов нет». А святитель в письмах продолжал увещевать и предупреждать своих духовных чад.

«Учите детей ваших, чтоб были примерны во всем. Строго смотрите за детьми, чтобы, сохрани Господи, не

-503-

увлекались воровством, или же хулиганством, или же пьянством, или же дерзким <отношением> к старшим и другим людям. Во всем примерно учите детей ваших, чтоб нива племен ваших и жизни была сладка, безо всяких терний. Храни и защити вас Господь во всем и всегда. Будьте радушны один к другому без укора»; «Дорогой брат, Василий Влад<имирович>, со мной, он мне очень много сделал добра. Храни его Божия милость, он — добрый человек. Прошу, братик, Николаю Сергеевичу <Прудникову>пошли помощь: посылку и денег»; «Помолитесь за меня Господу и за Василия. Простите ради Христа нас». 23.01.63.

«От нас поехали люди туда, где Григорий и где Вас<илий>Ив<анович Жуков>^[34]. Люди очень непостоянные и клеветники, люди никудышные, они могут всякую клевету творить. И для чего такие люди живут, что они себе и людям приносят? Так вот, сестрица <О. М. Исаенкова>, может быть, они что вам будут писать, какую клевету, плюньте им в глаза. Дорогая сестрица, и Василию Ив<ановичу> напишите, чтобы лишней клеветы не слушал, вел себя здраво ко всему, как самостоятельный мужчина. Там много таких, которым цена — пустота, и жизнь их — ветер. Они не могут мыслить здраво. А я чту, что надо: для Родины — славу святую, для души — спасение, а для вечности — неувядаемый венец. Пете приветствие и доброго здоровия и благополучия. Сестре Надежде приветствие и благословение, и телу исцеление, и душе спасение. Всем приветствие духовное». 12.02.63.

18 февраля было произведено «медицинское переосвидетельствование з/к Ершова М. В., страдающего хр<оническим>радикулитом, каменно-почечная болезнь,

-504-

кардиосклероз», по завершении его комиссия ВТЭК Дубравлага подтвердила прежнее заключение: «инв<алид>II гр<уппы>. Не может быть использован на тяжелых работах». А 25 февраля святителя вместе с В. В. Калининым этапировали в 18 лагерное отделение^[35]. 22 марта святитель сообщал об этом в письме Ольге Максимовне Исаенковой и просил помочь им.

«Мы сейчас находимся на пересылке в Потьме, в камерах, сколько будем — Господь ведает. Еще прошу, пришлите бандероль на меня и на Василия Вл<адимировича>: бумаги, конвертов, таблеток немного: штук 10 или 15, носок бумажных — мне три пары и Василию. Больше ничего не кладите, а то не отдадут.

Ну, что же, дорогая сестрица, тебе все нет спокою за меня. Всем я в пререкание и в упрек родился. Дорогая сестрица, а теперь скажу: я сижу 28 лет, видел всяких людей — и бандитов, и разных разгульных людей, но вот сейчас уже увидел людей — за свою жизнь не встречал и не видел. Называются христиане, да еще православные, а что они делают, бандит того не может делать: и продают людей, и драться бросаются, занимаются какими-то другими баснями. Да приняли в себя какое-то волшебство, не могут терпеть: когда встанешь на молитву, а они мучаются. Да, сестрица, зачем такие люди живут и зачем они страдают: ни Богу, ни людям <польза>. Что только не делают, Боже упаси! Готовы даже кусок хлеба отобрать — вот какие верующие. Ну, зачем обманывать Бога и себя!? Да, дорогая сестрица, многие пострадают, но спасение не получат. Вот и Григорий попал к таким людям».

«Христос Воскрес! Христос Воскрес из мертвых! Воистину Воскрес Христос! Приветствия от Василия Вл<адимировича>, он со всеми заочно христосывается».

«Дорогая сестрица <О. М. Исаенкова>, может быть, приедешь с кем на Пасхальной неделе? Только прошу вас, лишних продуктов с собой не берите, килограмм семь, восемь. Еще, дорогая сестрица, привези мне таблеток, которых ты мне присылала. Может быть, на месте, прямо в Казани, выхлопочете со мной свидание». Начало апреля 1963.

«Прими, многоуважаемый мой дорогой брат и сродник Петр <Финочкин> от Вашего брата Михаила Васильевича Божие благословение. Храни тебя Господь Бог во всем и всегда»; «Дорогой мой, может быть, ты сам как-нибудь потрудишься там, как со мной увидеться. Пойми: мне трудно, я день и ночь не сплю, ведь ты сам знаешь, а тут еще ненавистники, готовы поесть меня. Что же сделаешь, всему быть. Дорогой мой, да ты сам знаешь: я тебя жалею, чтобы не помешать.

Сделай, дорогой, как нужно, а у нее <О. М. Исаенковой> спроси все, что тебе необходимо для жизни и для всего, и денег спроси, как это нужно»; «Петя, а ты на них не гляди, делай, как сам <считаешь> во всем, ведь ты немаленький»; «Дорогой, прости ради Христа, и не оставь меня в посещении письмами и лично лице в лице, только сам, а то мне здесь трудно»; «Прошу тебя, скажи моей сестрице, чтобы она сшила тонкие сатиновые брюки на лето и, если будешь ехать, привези». 25.04.63.

«Вызывался на беседу по вопросу того, что Ершов нарушает лагерный режим, т<о> е<сть> во время проведения политзанятий и др<угих>проводимых политико-воспитательн<ых>мероприятий стоит в углу и молится. На замечания и требования прекратить молиться не реагирует, за что ему объявлен выговор»; «Ершов по-прежнему продолжает молиться во время проведения политзанятий». 09.05.63.

-506-

«Мир пускай глумится, а мы, убогие люди, должны отдать молитве Богу все силы и желания»; «Мы должны строго за собой смотреть, чтобы нам не подпасть под осуждение Божие и гнев. Мы должны изливать бальзам своей силы и чистоты сердечной независимо ни от чего, простую истинную святую молитву Божию, ничем не связанную, кроме единой простоты и веры в вечное наследие. Ибо Господь глядит на праведников и на их святое воззвание, чтобы представленная жертва могла быть залогом силы и бальзамом очищения, чем бы мир хранился, и не могла бы совершиться в мире катастрофа, о которой даже нельзя выразить устами, Боже упаси!»

«Вы сами знаете, что город хранится, если праведник молится в нем. Праведник оставил город — в городе стихийность. Итак, дорогие, помните одно, что сейчас не тот день, в который создавалась вселенная, и все творилось, а сейчас тот день, в который грозит творению опасность». «Жить святой жизнью в нынешнее время очень тяжело, но приемлемо». «А мир себя готовит <к погибели>, не хочет слушать». «Получишь письмо, пропиши, как живете и как Петя живет. Приветствия от Василия Влад<имировича>, мы вместе с ним». 13.05.63.

«Дорогая сестрица, сейчас некогда обидами друг на друга <Бога> гневить, ибо не время гневу, но нужно простить один другому, да только молиться, ибо время, время истекает. Не ищите междоусобицы один от другого, но ищите мира». «Сестрица, я от Пети <Финочкина> получил письмо, он просил <администрацию>, чтоб <разрешила> свиданку, но нет. Ведь нам <ранее> шести месяцев нельзя. Ну, что ж поделаешь. Меня преследуют, заставляют то делать, что не должно и нельзя, и этим искушают. Простите». 24.05.63.

31 мая узники за веру православную были возвращены в 10-е лагерное отделение^[36]. 4 июня архипастырь от-

-507-

правил письмо Ольге Максимовне Исаенковой, сообщая о своей и В. В. Калинина жизни в лагере.

«Дорогая сестрица, прошу Вас, молитесь, молитесь, ибо надо молиться. Я, грешный, вот так поступаю: некогда даже мне самому себе пуговицу пришить, всегда на молитве, ибо с меня требует милость и ревность Божия. Кушаю я всегда в час или же в два, а другой раз и вечером, покамест не совершу всю молитву. На меня другой раз смотрят, как будто я совершенно простоумный. Много у нас здесь верующих, но кроме только насмеяться, оклеветать, осудить, порицание сделать да столкнуть на какой-нибудь погибельный путь, вот что я, сестрица, только встречаю. А чтобы помочь — Боже упаси! Так вот и приходится нести все тяжести: и телесно, и душевно, и духовно, и жизненно. Но, сестрица, не унывайте, будьте бодры, ибо у Бога тысяча лет — как один день и один день — как тысяча лет. С Богом везде пройдешь, везде сохранишься, везде освободишься от тьмы греха и мрака. Дорогая сестрица, нам велят все свои вещи отсылать домой обязательно. Я бы просил приехать ко мне Петю и забрать вещи, только побыстрее. Я прошу тебя, если сестрица Надя приедет в августе <из тюрьмы> в лагерь, то ты к ней на свидание съезди, но ко мне нужно к 1 июля»; «Дорогая сестрица, как твое здоровье, как врачи к тебе относятся, излечима ли болезнь твоя, прошу, пропиши»; «Василий Вл<адимирович> бандероль получил: две пары тапочек и брюки, больше ничего, книгу не клали. Василий Вл<адимирович> ходит на работу на сельхоз, в поле, на прополку, но я сижу дома в камере. Простите, простите. Помолитесь за нас все, не покладая рук молитесь, ибо сейчас народ ушел в забвение. Мир как будто сам <по себе> хочет жить, что-то ищет, но по делам сами себя обрекают на погибель: как телесно, так и нравственно. Любовь, да за нее и говорить нечего, она совсем отсутствует у людей, есть

-508-

только временное явление, как будто бы желательность нравственности, но она как тень, и то нечистая, но надутая. У нас здесь большинство — сектанты. Все это принесено с Запада, надменность. Православных очень мало, а если есть пять, шесть человек, так тоже замараты каким-то душком, не настоящие, чтоб как были бы христиане, наши русские, российские, мало так. Дорогая сестрица, молитесь, молитесь Богу, хоть нас, малое стадо православных христиан, но все же <Господь> помилует. Нам впоследствии будут говорить спасибо: ради убогих и простых пощадит Господь землю. Аминь»^[37].

* * *

Владыка, конечно, не может написать, что, вернувшись на старое место, они попали в новый кирпичный корпус, что условия заключения намного хуже прежних. Леонид Кузьмич Ситко, этапированный с 10-го лагерного отделения в январе 1963 года, вспоминал о настроениях среди заключенных: «Слухи, разговоры про каменную могилу спецтюрьмы. Уже отстроена. Кого-то отправят туда сушить своими телами мерзлые стены, обледеневшие углы»^[38]. Эдуард Самуилович Кузнецов, многолетний узник особого режима, писал позднее: «Летом 1962 г<ода> был построен новый барак. Сооружали его з/к "иностранной" зоны^[39], т<ак> к<ак>, с одной стороны, тогда еще была жива арестантская традиция: не строить для себя тюрем, — а с другой

-509-

стороны, нельзя ведь доверять строительство тюрьмы тому, кто точно знает, что именно ему придется в ней сидеть: возможны тайники, туннели для будущих побегов».

«Новый барак — приземистое кирпичное строение, длиною в сотню метров. По обе стороны коридора камеры — 30 общих и 14 одиночек. Общая камера: 18-19 кв. м, двухъярусные нары, параша, стол, вот и вся обстановка^[40]. В 63–64 г<одах> я сидел в 21-й камере, было нас 15 человек. Летом адская духота, все нагишом — в одних трусах, пот ручьями по жилистым спинам, то в одном конце коридора, то в другом истошный вопль: "Стража! Воды!" — и гулкая дробь ударов оловянной кружкой в дверь, а ночью свист, звон разбиваемых окон и скандирование: "Врача! Врача!" — значит какой-нибудь сердечник "вырубился". Зимой легче, хоть и холодно — пальцы карандаш не держат; спичка тут же гаснет от духоты»; «По воскресеньям час прогулки, на которую — бегом, чтобы, отстояв очередь, нырнуть в дощатую дверь уборной. (Иногда свобода — это возможность справлять нужду в любое время). К утру параша переполнена, содержимое ее частично на полу». «Бичи: холод, жара, духота, теснота, параша, начальство и, конечно же, голод. Частенько избивали кого-нибудь до полусмерти (а одного-таки и убили) за кражу пайки. Ни магазина, ни передач, ни посылок, ни бандеролей — ничего».

К вышесказанному автором можно добавить его краткие замечания о 10-м лагерном отделении на 1963 год: заключенных было 450–470 человек, из них «50% экс-уголовники, 15% сидящих за веру, 30% — полицаев и 5% чистой 58-й статьи; баланда: хуже некуда; свида-

-510-

ние: 4 часа в год; стукачи: их били; настроение: дух непокорства, буйства и вызова начальству»^[41].

* * *

27 июня 1963 года Ольга Максимовна Исаенкова попыталась получить разрешение лагерного начальства на свидание с ним; в связи с этим в личном деле заключенного М. В. Ершова появился любопытный документ, подписанный начальником 9-го отряда 10-го лагерного отделения:

«С заключенным Ершовым проводилась беседа в присутствии приехавшей на свидание с ним его сестры. Как выяснено, сестра Ольга <Исаенкова> не имеет с ним никакого родства. Поэтому ему разрешено было только передать ей личные вещи. Одновременно им обоим сказано, что больше на свидание чтобы она не приезжала без документов, удостоверяющих ее родство с з/к Ершовым. Ей сказано, что з/к Ершов отбывает срок не за веру в Бога, а за а/с деятельность и если не прекратит эти действия, то весь срок будет здесь отбывать. Ершов вину свою не признает, преступление не осуждает. Является сектантом ИПЦ[42], авторитет среди них»; «На беседы не реагирует. На путь исправления не встал».

«Мы с Василием Вл<адимировичем> вместе, он ходит на работу, хотя у него тоже здоровие очень плохое, ну, что же поделаешь. Дорогая сестрица <О. М. Исаенкова>, кто-то из Казани написал так, якобы ты мне никакая не сродственница, и не велели давать мне свиданку с тобой. Так вот, сестрица, возьми справку о том, что ты мне являешься двоюродной сестрой. Можешь взять даже в <сельсовете>Чув<ашское> Енорускино»; «Дорогая

-511-

сестрица, а Вы другой раз не дожидайтесь никакого ответа от меня, но пиши<те> чаще, ибо когда я получу письмо от Вас, то оно все же как-то веселее»; «А почему из Елантово никто <писем>не шлет, верно, все стали богаты, не нуждаются. Помоги им Господь богатеть»; «Но я скажу так: "Не богатых Господь избрал, но бедных. Не у богатых жертву воспринял в славу, но у бедной вдовы две лепты в вечную славу". Итак, я беден тленностию, но богат божественным повелением и <наследием> вечной жизни. Господь помилует и спасет меня и представит чистым, здравым и непорочным, и невиновным ни в чем, и даст мне свободу душе и телу и жизни, и приведет меня в свои родные края». 20.08.63.

«Прошу вас, живите все мирно и Петю <Финочкина>зря не обижайте, не надо, в этом вы тоже прегрешите. Еще, тетя дорогая <О. М. Исаенкова>, сшей легкую душегреечку и на себя надень, и <захвати> галоши или десятый, или же одиннадцатый размер. Таблеток не забудь и просфор <чистых>. Где Надежда, сестра: во Владимире или же уехала в другое место? Передайте ей привет и благословение»; «Простите меня ради Христа, и все помолитесь Богу за меня, узника, и не оставьте меня, ибо я скорблю. Я вас всех люблю, не обижайте меня своим невоздержанием. Василий Вл<адимирович> шлет вам всем приветствие духовное и нижайшее почтение. Он со мной вместе, слава Богу. Молитесь за нас». 05.09.63.

11 сентября начальник отряда вызвал святителя на очередную беседу «с целью выяснить его взгляды на вопрос — почему вы не признаете сов<етскую>власть. Он ответил, что она не признала Церковь и отделила Ее от государства. Ему сказано, что вы ладно, прожили жизнь в лагерях, но взяли бы хоть, для счастья других людей из числа сектантов, объявили письменно, что больше ничем заниматься не будете, а после осво-

-512-

бождения будете жить спокойно у своих родственников. Он ответил, что до конца жизни буду верить в Бога. Да вы же не за веру отбываете срок. Он не признает своего преступления. Признает, что является авторитетом и гордится этим. Все время прерывал беседу и спрашивал: для чего мне надо знать тот или иной вопрос, и не подослан ли я кем, и не включен ли магнитофон для общего прослушивания его ответов». 11.09.63.

Из приведенной записи содержания беседы видно, что администрация лагеря, по приказу свыше, всячески старалась убедить епископа Истинно-Православной Церкви Михаила (Ершова) написать обращение к своей многочисленной пастве, что он приносит покаяние существующей богоборческой власти и отказывается от руководства Церковью, врученного ему Господом. Как кратко сформулировал начальник отряда: «Больше ничем заниматься не будете». Только в этом случае ему еще можно надеяться на досрочное освобождение.

«Не убойтесь, стадо малое и убогое, ибо в вас благоволил Бог. Бог не нашел в нынешнее время ни в мудрых, ни в великих, ни в сильных, ни в ученых Своего вместилища. Ибо мир нынешний занят мудростию тленности, он не вместил бессмертие вечное. Да, братия и сестры, милостивый Господь Бог вместился в сердца наши своей силой и пребывает в нас, чтоб немудрыми и простыми посрамить и победить мудрое мира века сего. Дорогие мои возлюбленные, любящие меня, убогого узника, вместите меня как страдальца не за себя. И я любящих меня всех посещу, каждую секунду. Дорогие мои, не сетуйте и не робщите на жизнь вашу и на долю вашу, что тягостно. Вспомните: ведь нам дано не только веровать во Христа, но и страдать за Него, и побеждать все козни вражии видимые и невидимые. И еще, дорогие мои, раз и навсегда помните: мы не приступили к горе, осязаемой тленностью, но к вечному граду, Новому Иерусалиму, нисходящему от Бога с небес. Бог

-513-

есть Дух Истинный, Святой, Он — с нами и в нас всегда. Дорогие братия и сестры, не сетуйте и не ропщите, но молитесь с великою радостию. Сие стадо есть Божие, истинное, вечное, с Богом Святым, Который сотворил вселенную, небо и землю и с нами пребывает, мы — Божии».

«Кто из вас не хочет бросить <дурные> навыки и лицемерство, и другие какие-либо нездравия, то пускай не именуется христианином истинным и не участвует в истинном стаде Истинной Вечной Христовой Церкви. Ибо Господь не для того призвал, чтобы сидеть, да и все, есть хлеб даром, да лениться, да сплетничать, да гневаться, да кушать сладко. Нет, Господь для этого не призывал. Он призвал для того, чтобы быть верным, стойким, справедливым, кротким, в ответе за свои пути, веру, с дерзновением, без уклонов, ибо таких Господь любит и хранит, <чтобы> только наполнить Свое стадо Нового Иерусалима. А кто не хочет, или же ленится, или же тягостно <ему>кажется, пускай таков не гневит Бога, но заканчивает свой путь, ибо много званых, но мало избранных. Но я, братия, хочу, чтобы все званые были избранные и сопричислены к вечному стаду вечных благ. Я, грешный, столько изливаю молитвы за всех вас и за вселенную — восемнадцать часов в сутки, даже кушать не нахожу время, ибо сейчас опасность в мире. Я каждого из вас не меньше десяти раз в сутки помяну, попрошу за вас за всех, персонально, а вы платите только горечью. Ох, братия! Ох, сестры! Будьте трезвы, совершенны! Как ни поздно, как ни замедлится, но все же совершится и исполнится <Суд Божий>! Смотрите, рыдать будете, но никто не будет слышать».

«М. А., ты знаешь такую истину: когда отец сына по головке будет гладить, то никогда доброго сына не ожидай. Но когда будет относиться к нему серьезно, тогда всегда ожидай <в будущем доброго> человека. Итак, ты отрезвись, отбрось гордость и все остальное. Боже упаси, чтобы быть в яме. Встань на ноги.

-514-

Христос примет тебя верно,

Любовию душу озарит,

На лоно вечное, неподвластное <смерти>

В чертог царственный вселит»;

«Дорогая сестрица Ольга Максимовна, прошу, сообщите, какое здоровье сестры Надежды. Получил письмо от Анны слепой, Анны Дмитриевна Темниковой. Передайте ей привет и благословение Господне. Приветствие Ивану Федор<овичу> Загородник<ову>, он там живет, где Надежда, сестра^[43]. Еще прошу, передайте приветствие Николаю Серг<еевичу> Прудникову, он там живет, куда Вы приезжали в 61 году два раза ко мне». 21.10.63.

«Сообщаю Вам, дорогая тетя Оля, как будто Вы были у меня, приезжали на свидание и ездили к сестре Надежде^[44]»; «Сообщения мне от Вас не дают и свидания не дают, считают, что якобы Вы мне не родная, но чужая. Дорогая сестрица и тетя, ведь ты меня обшивала, ты за мной смотрела, а теперь хотят нас сделать не родными. Я уже сижу 20 лет, с двенадцатого декабря 63 года пошел 21-й год. И они меня не только теснят, даже писем лишают, радость <не> дают русскому человеку»; «Да, дорогая тетя, прости меня ради Христа. Я должен был в честь Рождества Христова писать с радостию и ликованием, а я с печалию. Большинство <нахожусь> в молитве и в молитве. Сейчас не на кого надеяться». 23.12.63.

1964 год

16 января владыку Михаила вновь вызвали на «беседу» к инструктору 10-го лагерного отделения Дубравла-

-515-

га, причем при разговоре присутствовал заместитель редактора журнала «Наука и религия» Маят^[45], прибывший из Москвы. М. В. Ершов «вел себя напряженно, активного участия в беседе не принимал. Заявил, что ему даны сроки 25 лет, и он их будет отбывать, а больше от него ничего не надо спрашивать, т<ак> к<ак> отвечать не будет. Видно, что боится^[46]. Но от взглядов своих не думает отходить. Я, мол, им посвятил всю мою жизнь».

«Дорогие, если кто оскудел верой, да не отчаивайся, ибо таковое искушение со многими прежде нас совершалось. Гони от себя очерствление, проси слез умиления, и воскреснет в молитве вера по желанию твоему и просьбе к Богу Всевышнему. Словом славы Божией спасайтесь»; «Пасху ожидайте, воскреснут все, но во спасение мало. Молитесь». 27.01.64.

Но лагерное начальство не оставляет архипастыря в покое, 31 января он вновь вызывается на «беседу», краткое содержание ее записано в личном деле, причем, концовка ее поразительна, ведь владыка не читал газеты: «Вызывался Ершов на беседу с вопросом его взглядов на современную жизнь. В длительной беседе он рассказывал библейское учение и как это учение сбывается в жизни всегообщества земного шара, кроме того, рассказывал, что ожидается и будет в будущем. Характерно то, что рассказал о положении дел Китая и Сов<етского> Союза, а также про среднеазиатские страны».

5 февраля владыка Михаил, извещенный о предстоящей поездке к нему преданной О. М. Исаенковой, обра-

-516-

щается к ней с различными просьбами, причем предупредил посетить его 22 или 25 февраля (по новому стилю): «Да, сестрица, и у меня уже стало слабое здоровие. Ты пишешь, что ко мне приедешь. Я попрошу: привези мне две пары белья и одну пару теплого белья, а то все порвалось». «Сестрица, привези штук десять, а может два десятка яиц сырых и килограмм или же полтора белой муки. Носки у меня есть пока, слава Богу. Разве сапоги, простые сапоги, 41 размер и тапочки. У меня что-то стали побаливать ноги. Еще карандаши различные, цветные, может быть, таблеток закапленных^[47]. Прошу, может, витаминов каких-нибудь достанете, лимонной кислоты». «Сестрица, купите одеяло байковое или более прочное и теплое суконное, привезите, мне нужно». «Да, сестрица, кто от чистого сердца, а кто притворно, но в нынешнее время притворного ничего не останется: или же должен покаяться, или же должен низвергнуться. Вот что требуется в нынешнем веке».

Лагерным начальством владыке в свидании вновь было отказано, о чем в личном деле заключенного сделана запись 13 февраля: «З/к Ершов обратился к начальнику л<агерного>отд<еления>о предоставлении свидания с двоюродной сестрой. Ему было разъяснено, что свидание представляется с близкими родственниками, а в свидании с двоюродной сестрой отказано». 19 февраля начальник отряда хотел ознакомить епископа Михаила с характеристикой за 1963 год, в которой было отмечено: «За уклонение от политзанятий объявлено одно взыскание, поощрений не имеет. Является инвалидом II группы, к производственным работам не привлекался. В общественных мероприятиях участие не принимает. Газетами, журналами и другой литературой не интересуется, постоянно справляет молитвенные поклоны, верующий ИПЦ (монах). В беседах свой состав преступления не признает и не осуждает, на путь ис-

-517-

правления не встал»^[48]. Но владыка этот документ «читать и подписывать отказался».

«Дорогая сестрица <О. М. Исаенкова>, Вы что-то не здраво поступаете с родными — письма <мои> не даете читать. А кто хочет письма писать — Вы адреса не даете. Зачем Вы так поступаете? Чего же Вы все таите? Всем нужно передать приветствия и письма отписать. Но так не делайте: закрываете все. Сестрица, сообщаю: Вы приезжали на свидание ко мне и скоро уехали, неладно сделали. А на другой день начальник звонил в управление, оттуда разрешили свидание. Вас пошли искать, а Вы уже уехали. Вот как получилось, как-то нездраво, надо было немного обождать. Может быть, вас поругали или же постращали — на это смотреть нельзя. Ну, я больше Вас тревожить не буду, как хотите, так и поступайте, мне уже надоела всякая дребедень.

Приветствия от Василия Влад<имировича>, пока вместе. Надежде, сестре, пошлите письмо, если у Вас будет желание. А если нет, то я как-нибудь сам напишу. Вы и мне-то как-нибудь наковыряете, да и ладно. Чем так, то лучше и не писать. Начинать жизнь духом, а кончать тленностию. Ну, ну, дело Ваше, глядите, все глядите. Я в стыде не останусь. Простите. Остаюсь здрав, слава Богу. Поздравляю вас с постом. Простите. Да, уже как <на> меня ни клевещут, но все разрушится. До свидания. Ваш брат Михаил». 15.03.64.

Архипастырь вновь пытается изменить как-то свое положение, в связи с этим на очередной встрече с начальником отряда, состоявшейся 24 марта, он высказывает вдруг совершенно неожиданное пожелание: «В беседе з/к Ершов проявил активное участие. Он заявил, что хотел бы иметь встречу с Кольцовым (член московского общества по распростр<анению>научных и

-518-

политических знаний) и можно ли его вызвать сюда.Разъяснено что можно, но что вы мне скажите, по какому вопросу вы хотели бы беседовать. Он ответил, что напишет это в письме.Из беседы выяснил, что разговаривать он хочет по своему приговору, по вынесенному ему сроку наказания. Свое<церковное>направление защищает».

26 марта Ольга Максимовна Исаенкова вместе с Петром Ивановичем Финочкиным прибыли в Дубравлаг, о чем в личном деле заключенного появляется запись: «Приехали на свидание гр<аждани>н Финочкин и гражданка, назвавшаяся двоюродной сестрой, имеет при себе справку, подтверждающую родство. В беседе с Ершовым относительно его сестры <он>дал исчерпывающий ответ. А относительно гр<аждани>на Финочкина назвал его двоюродным братом по отцу, уроженцем Татарии, тогда как в паспорте указано — уроженец Вороне<жской>обл<асти>. Другую фамилию поясняет тем, что якобы он вошел в чужой дом и взял их фамилию. В беседе с Финочкиным последний назвался также двоюрод<ным>братом, но не по отцу, а по матери. Относительно других данных пояснить ничего не может. По л<ичному>делу приезжие не значатся. Когда в беседе Ершову было заявлено о том, что он обманывает, говорит неправду, чтопротиворечит вере Христовой, Ершов растерялся и прекратил бесконечное осенение крестом^[49]».

* * *

Кто же был Петр Иванович Финочкин: друг, искренне желающий помочь страждущему владыке, или соглядатай, приставленный сотрудниками госбезопасности? После встречи в Казанской тюрьме связь между ними не

-519-

прерывалась: святитель посылал открытки, благословения Петру Ивановичу, полагая, что тот поможет ему досрочно освободиться. Почему же он проникся к нему доверием? Как старый лагерник, святитель хорошо знал, что следователь не пойдет навстречу пожеланиям обвиняемого, если это — не в интересах следствия. И человек для этого будет подобран соответствующий. С другой стороны, быть может, епископ Михаил все это прекрасно осознавал, но считал, что ничего опасного для Церкви в этом нет, а он будет иметь возможность хоть изредка, пусть в присутствии Финочкина, видеть и говорить с родными душами «лице в лице». Очень вероятно, что приказ не изымать у владыки в Дубравлаге чемоданчик с церковными вещами и возможность совершать Литургию — ответ властей на то, что П. И. Финочкин не был отвергнут епископом Михаилом.

А сейчас посмотрим на дела казанского сокамерника владыки. Благодаря письмам святителя пастве, в которых он просил всемерно помогать Петру Ивановичу, последний получил возможность посещать наиболее уважаемых христиан^[50], не участвуя в богослужениях, но активно интересуясь новостями церковной жизни. По воспоминаниям христианки Н., встречи бывшего казанского сокамерника святителя с его паствой проходили так. Он сообщал дату приезда, и в этот день собирались в основном мужчины^[51]. Петр Иванович обычно говорил: «Поклон и благословение от отца Михаила». Каких-то писем владыки из рук Финочкина она не видела; на богослужениях она его также никогда не встречала. Правда, слышала, что в других местах после ухода «казанского гостя» тут же приезжала милиция. Но при ней такого никогда не было.

-520-

Во время одной из встреч П. И. Финочкин изложил версию, что свидания с архипастырем возможны, но для их организации ему нужны деньги, чтобы «отблагодарить кого надо». Конечно же, духовные чада владыки, не задумываясь, собирали необходимую сумму, жертвуя последней копейкой^[52], и действительно приходила телеграмма О. М. Исаенковой, а затем и Н. В. Ершовой, после ее освобождения, когда ехать в Мордовию. Сам Финочкин тоже туда приезжал и с кем-то из них шел на свидание со святителем. Возможно, у христиан иногда и возникали вопросы: каким образом О. М. Исаенкова получает свидания, если она не является родной сестрой^[53]? И какие взятки возможны в советском политическом лагере, находящемся под двойным контролем: органов МВД и КГБ? В. В. Калинин позднее так оценил действия Финочкина: «Ложно <он> хлопотал. Собирали тут <в Татарии> деньги верующие, а он с Татуркиным, следователем, их пропивал. Татуркин ему давал пропуск; тут <в Дубравлаге> ему давали свиданку, и <он все> обещал, что <владыку раньше> освободят».

Не вызывает сомнений, что человек с документами на имя П. И. Финочкина^[54] — многолетний, добросовестный «добровольный помощник» гонителей истинно-православных христиан. Не единожды, а регулярно, более десяти лет, в холод и зной, промозглой осенью и весенней распутицей месил чернозем не только Закамья Татарии, посещая дома христиан, исправно и преданно выполнял поставленную перед ним задачу — всесторонне инфор-

-521-

мировать о внутренней жизни Истинно-Православной Церкви под омофором епископа Михаила. Подробнейше записывал и передавал: фамилии, имена, адреса старых и новых членов Церкви; места тайных богослужений истинно-православных христиан; сообщал о разногласиях между христианами, спорах и сомнениях и многое другое. Эти сведения использовались сотрудниками госбезопасности для еще большего развала Истинно-Православной Церкви и самоизоляции паствы святителя, усложняя их общение с истинно-православными христианами из других мест.

* * *

В личном деле владыки появляются все новые записи начальника отряда, серьезно влияющие на его дальнейшую судьбу.17 апреля — «Отказывается ходить на работу». 26 апреля – «При проведении беседы о библейской заповеди: "Не прелюбодействуй", Ершов стоял на коленях на верхней койке и молился. На требование прекратить молитву и повернуться лицом — требование не выполнил, в результате чего Ершов был из камеры деж<урным>контролером выведен на время проведения беседы». 14 мая, после осмотра святителя медицинской комиссией, вновь была подтверждена его II группа инвалидности. Давление 205/110.Диагноз: «Общий атеросклероз». 15 мая начальником отряда была выявлена у владыки «задолженность по вещ<евому>довольствию на 1 мая 1964 г<ода> 84 руб<ля>09 коп<еек>», причем, как обычно, он «расписаться за ознакомление по задолженности за вещдовольство отказался».

Архипастыря не оставляет мысль о продолжении служения на свободе, и он уточняет сохранность облачения: «Да, Сергея постигли маленькие скорби. Ну, что же, без скорбей жить нельзя: "Скорби и болезни обретох и имя Господне призвах, молитвами Богородицы, спаси

-522-

нас"»; «Итак, не колебайтесь в малодушии, Бога попросите, Он даст силы. Если кто из вас соблазняется на кого-то, то лучше закрой глаза от соблазнов и окуси язык от лишних слов, ибо Бог поруган не бывает. Не забывайте о том, <что>всякий кто находится на истинном пути, будет гоним ото всех, но победа будет вечной, истинной». «Дорогая сестрица Ольга Максимовна, сообщи мне о том, что мое зеленое, темнозеленая одежда у И. находится или же у тебя, которую в праздник надевать, длинная. Григорий <Русаков> говорил, что у И. Прошу, опишите мне». «Еще прошу, передайте приветствие сестре Анне Вас<ильевне>. Ну, затем до свидания. Простите меня ради Христа и помолитесь за меня Богу. Бог даст, да и даст свидание наше на полях и долинах края нашего, не замедлится, но ускорится». 26.06.64.

Начинается давление администрации и на сестру владыки, Надежду Васильевну Ершову, находящуюся в 17-м лагерном отделении Дубравлага, 20 июля с ней также проводится «беседа», в которой она «вины не признает своей и говорит, что "мне не 10 лет нужно было дать, а 5 лет". Просила свидание с братом. Отойти от сектантских действий и секты не желает и поясняет, что кроме того что была посыльной — ничего не делала». 21 июля вызывается к начальнику отряда и святитель, о чем позднее записал в личном деле: «Вызвал на беседу Ершова М. В. утром, в это время был на молитве, просил вызвать позднее. На беседу вызван вечером. Пришел и беседует охотно. Рассказано ему о беседе с сестрой Надеждой В<асильевной>.Ершов рассказал, что там есть сестра по духу: Виноградова Варвара Архиповна^[55] и еще человека 4-е^[56], кого он знает. В беседе с

-523-

Ершовым коснулся вопроса пойти работать. Работать пойти не желает, ссылается на то, что он работать не будет. Ссылается на плохое здоровье, тогда как он 15–17 часов в сутки молится, отвешивает земные поклоны. В беседе никаких просьб не заявил, остается на старых позициях».

«Вы, Николай, пишите, что некоторые из вас ропщут, что трудно. Ибо ни один дом не строился без труда и ни один путь без труда не пройдешь, хоть один километр идти — и то надо труд. А как вы думаете: каково мне или же Василию? Что мы несем — ум не напишет, мысль не соберет, сердце не обнимет. Что мы переносим — нельзя передать!»; «Еще прошу вас, пропишите о том, <где находится> зеленая, темнозеленая шерстяная под.р.^[57]. Он для моего роста и для меня». 24.07.64.

«Дорогие братия, сродники, кто, может, из вас один к другому придет в гости на два или три дня, или же на неделю — пускай помогают один другому. Болящим и старым помогайте и доглядывайте один за другим»; «Если у кого <из> старых людей нет дров — помогите заготовить, не считаясь ни с чем»;

«Благословение Господа, Истинного Бога неба и земли, сестрице моей Надежде Вас<ильевне>; Катерине Богол<еповой>, Варваре Виног<радовой>, Марии Тих<оновой> и спасение души, телу здравие и всякого благополучия во всем, храни их Господь». 13.08.64.

«Дорогая сестрица <О. М. Исаенкова>, немного о себе. Живем пока — слава Богу: сыты, одеты, здоровие — слава Богу, с Василием вместе. Он вам шлет приветствия и доброе пожелание спасения души». «Дорогая сестрица, прошу Вас, вышлите мне бандероль — трое очков.

-524-

Двое очков одинаковые (Василию Вл<адимировичу> одни) и мне одни очки — три с половиной <диоптрии>, только в более хорошей оправе и с футляром, чтобы футляр был хороший. И две авторучки и таблеток положьте немного, пять пар носок и одну плитку шоколада. Смотрите, больше не надо, только поскорее. Да еще 100 мелких бус навздевайте на шерстяную нитку — мне надо для руки. У меня левая рука часто развивается. Так вот, мне надо их вокруг руки три раза <обвязать>, чтобы притушить развитие руки, а то она часто болит»; «Простите, многоуважаемая сестрица, что я Вас отягощаю, может, Вам из родных кто поможет послать бандероль». 25.08.64.

«Благословит вас вcех на жизнь

Рука неложного Творца,

Бальзамом мира и елея

Исцелит вас навсегда.

Всем, кто находится в Братске, да и в других районах Иркутской обл<асти>, всем моим братиям и сестрам приветствие и доброго пожелания всем, всем. Письма я от них получаю».

«Дорогая сестра <О. М. Исаенкова>, 9 сентября приезжал с Казани обратно на меня сплетни набирать нахальный человек. Я сказал: "Спекулянт, иди, я с тобой не хочу говорить". Стал меня всяко поносить: "Тебя на родину никто не хочет, и мы не пустим". Тебя, Степана З<ыгалова> упоминал, да и других. Я сказал: "Не хочу с Вами говорить, идите"»;

«Приветствие Пете <Финочкину>. Я от него получил две открытки. Какое его здоровие и полезное ли лечение, которое он принимает? Может быть, оно бесполезно и ничего не дает, да только расход? А меня только утешаете словами, да еще в письме-то настоящее не опишите^[58]. Свидания мне не дают, бандероль тоже не дают,

-525-

отосланы назад. Покамест еще вместе находимся с Василием Вл<адимировичем>». 28.09.64.

Условия заключения в 10-м лагерном отделении становятся все жестче. Люди голодают. Бывший узник этого лагеря вспоминал: «В самом начале октября 1964 года один из заключенных прикрепил на самом высоком здании рабочей зоны черный флаг с белой надписью: "Концлагерь медленной смерти им<ени> 23 съезда КПСС". Этот флаг висел с полчаса, был виден издали, и несчастный рассчитывал, что его увидят с дрезины, которая курсирует между Потьмой и Явасом. Был он, конечно, немедленно брошен в карцер, и против него было возбуждено дело по статье 88-1, что вполне могло кончиться расстрелом. Но внезапное падение Хрущева спасло его от этого: он отделался несколькими неделями карцера»^[59].

12 октября начальник отряда вновь сделал запись в личном деле: «Вызывался на беседу по вопросу уточнения его родственных связей. Ершов перечислял сестер, а относительно братьев заявляет, что был брат и тот умер. Относительно работы в категорической форме отказывается». Позднее, в октябре месяце был вызван на «беседу» по поводу провокационного письма ему Петра Финочкина, в котором тот «инструктировал Ершова, как обманывать администрацию, и сообщает, что хоть с большим трудом, но достал справку о том, что Финочкин является братом Ершову по матери».

29 октября владыка Михаил вызывается на «беседу» в связи с приездом на свидание «брата», о чем ему и было сообщено: «Ершов первоначально от свидания отказался, но, когда я ему показал привезенную Финочкиным справку о том, что <тот>является братом Ершову по матери, Ершов изменил свой взгляд и изъявил желание

-526-

повидаться, но, в свою очередь, заявляет, что Финочкин не является ему братом, а яв<ляется>дальним троюродным братом по тете Исаенковой Ольге Максимовне (тетя Оля). Проведена беседа с гр<аждани>ном Финочкиным, который в беседе заявляет, что он попытается поговорить с Ершовым с той целью, чтобы он отказался от а/с деятельности (это одни слова и не более)». Свидание разрешается, а после отъезда Петра Ивановича, 2 ноября святитель вновь вызывается к начальнику отряда: «В беседе отмалчивается, на разговор не идет. О пользе или вреде встречи говорить не хочет».

Один из духовных советов епископа Михаила: «Будь глуха на слышание зла, на речи гневности скупая, на зрение зависти слепая, на мысль неподобности умри. Лечи сердце свое любовью, а мысль свою назиданьем. Лечи тело твое в труде, а желудок в посте, и все исправится, и милость будет, и болезнь пройдет. И тогда у тебя и врагов не будет, всех возлюбишь, всех, всех возрадуешь, всем примирима будешь, и все излечится». В этом же письме от 25 ноября святитель писал о себе: «Жив, здоров покамест, слава Богу. Кушаю тоже, слава Богу. Пальцы не откусил, но до пальцев доедаю. Не жалею брюхо, набиваю только водой, катаю катышом на брюхе. Только до двенадцати часов ночи или до часу два раза схожу на двор и все. Помочусь и брюхо промою. Вот моя жизнь — занятная и смешная: ешь, пей, да и все». В личном деле заключенного характеристика святителя за 1964 год отсутствует.

1965 год

22 января владыка Михаил вызывается к начальнику отряда, причем разговор касается его сомолитвенника, Василия Владимировича: «Проведена бе-

-527-

седа на тему воздействия на Калинина. В беседе договорились о том, что он поговорит с Калининым и обещал воздействовать». 24 января архипастырь в своем послании прежде всего передает приветствия духовным братьям Василию Ивановичу Жукову и Кириллу Алексеевичу Тищенко, заключенным 1-го лагерного отделения Дубравлага, и продолжает: «Живем все на старом месте, между волков и козлов, и между ядовитых скорпионов. Пока, слава Богу, все в порядке. Покамест с Василием лице в лице вместе». Далее, зная, что в Истинно-Православной Церкви на свободе сейчас нет старшего, владыка в этом письме благословляет Николая Ильича Кашицына, как грамотного христианина, быть «старшим братом»: «Позаботься о семье, чтоб семья была в покое и довольна. Ты ведь, кажется, кончил курсы фельдшера, ну, а где фельдшер, то может заменить врача. Итак, лечи людей, аптеку^[60] выпиши, ато люди больные, а ты ничего не делаешь. Практика тебя сделает врачом полным. Вот так, только не гордись, но будь даже очень строг ко всему, прост и совершенен, и многие будут тебя благодарить».

Но вскоре святитель меняет свое решение и 1 февраля обращается к Николаю Ильичу с новым письмом: «Хотя я тебе писал, чтобы аптеку купил, племянничек, покамест обожди с аптекой, не надо. А то можешь самоучкой себе навредить и напортить себе и людям. Еще наработаешься и врачом, а сейчас нет, а то мне не хочется, чтоб на тебе было лишнее бремя»; «Петра <Финочкина>, старшего твоего брата, слушайся, и будьте вместе. Он что-то мало мне пишет, а я где всем напишу письмо, коль мне только одно можно в месяц». 21 февраля святитель вновь вызывается к начальнику отряда: «Проведена беседа с Ершовым с целью привлечения к посильному труду. Ершов в категорической форме от какой-либо работы отказывается». 12 марта – плано-

-528-

вая встреча, разговор уже на религиозные темы: «Проведена беседа с Ершовым по библейскому Писанию и о его веровании. В беседе вел себя замкнуто, на вопросы не отвечал. Беседа не состоялась».

«Итак, прошу вас, братия: милуйтесь, любитесь, плачьте о грехах, обнимайтесь в радости, тогда даст нам Господь милости, и меня к вам дарует. А то я молюсь за вас, а вы злитесь один на другого, а я терплю»; «Еще прошу вас, когда будете слать бандероли, то, покамест, больше не кладите <ничего> из продуктов — не разрешается сего делать. Сестрица, Вы пишете, и Петя писал, что к Пасхе приедете ко мне на свидание. Если это так, как в октябре он у меня был, то, прошу, лучше не ездите и не мешайте мне быть в спокойствии. А то вы ездите ко мне без пользы, придаете меня болезни: я целыми месяцами болею и мучаюсь, а вы этого не знаете. Если не разрешают мне свидание, что приезжать? Когда будут разрешать, то, пожалуйста, приезжайте. Напрасно мучать меня и себя утруждать — этого не надо. А то уже и так тяжести предали. Если дадут вам свидание, то приезжайте на Пасху в четверг или пятницу»; «Пишите чаще письма. Прошу, как получите письмо, сразу пошлите телеграмму, ибо к вам от меня больше 6 дней письмо не идет.

Многоуважаемая сестрица, самое наилучшее это так, когда прокурор приедет сам и поговорит со мной, тогда только плетень надутых дел на меня развяжется. А если будут только в мое дело заглядывать, то оно не прекратится виться веревочкой хитрой против меня. Мое дело — хитрая веревка для отдельных людей, они ее и вьют против меня. А заступиться некому. Почему? А лишь потому, что люди живут выгодой». 19.03.65.

«Итак, сестрица <О. М. Исаенкова>, если вздумаешь поехать, то в сельсовете возьми справку, что ты мне сестра двоюродная, как оно и есть. Еще я Вам писал на-

-529-

счет прокурора — не надо, все бесполезно. Пускай ко мне никто не приезжает, никакой прокурор, никто, это бесполезно.

Как Петя себя чувствует, как его здоровие телесное, и душевное настроение? Поддаются <ли> лечению его болезни? Он же весь израненный, и что о нем говорят врачи? Я покамест, слава Богу, <жив>, хотя сердце и почки больные, и ноги стягивает. Покамест встану с постели — хожу, а как лягу, то не протянуть, не согнуть <не могу>. Уже сказываются болезни, но обо всем управит Господь: и о здоровии, и о жизни, и о милости. Приветствие такое же теплейшее и искреннее и пасхальное от Василия Вл<адимировича> всем, всем и поклон, и всем здравие». 04.04.65.

17 апреля начальник отряда снова пытается убедить святителя покаяться: «Проведена беседа с целью вызвать осуждение своего преступного прошлого. В беседе Ершов упорно утверждает, что он не виновен перед Богом, а земные власти не признает». 25 мая после обследования заключенного М. В. Ершова комиссией ВТЭК, вновь была подтверждена II группа инвалидности. А 27 мая архипастырь с печалью обращается к верной помощнице Ольге Максимовне: «Еще напомяну Вам, тетя Оля, Ваша спешка с приездом ко мне сделала мне слезы, какие мне не нужно. Я просил к пятнице, а Вы совершенно иное сделали. Простите ради Христа». В письмо была вложена открытка, адресованная его сестре Надежде Ершовой:

«Христос Воскрес!

Дарю залог — Христово счастье,

Бальзам любви не оценить.

Любовь Христова не завянет,

Коль веру твердо сохранишь.

Надеждой, матерью неложной

-530-

Ты путь свой во Христе

Навеки совершишь».

Лагерное начальство на основании медицинского заключения не оставляет попыток заставить работать инвалида-владыку, о чем начальник отряда записал 28 мая: «Ершову предложено работать, т<ак> к<ак> комиссия предложила ему работать на посильном физ<ическом>труде, поваром или сапожником. От работы в категорической форме отказался». 15 июня архипастырь просит духовных чад читать Псалтирь за него — «во здравие души и тела исцеления и избавления от всякого врага и от уз». 27 июня с ним вновь, по плану, встречается начальник отряда: «Проведена беседа на темы: "Отношение его к<Патриарху>Тихону", "Его взгляды на жизнь", "Его влияние на Калинина" и другие. В беседе занял позицию пассивную: сидел и молчал, сослался на слабость. При уходе сказал: "Все сделаем". Ему было напомнено, что старая Русь ушла в прошлое, в историю. Вздохнул и вышел». Но святителя не оставляют в покое — 11 июля он опять «вызывался на беседу с целью рассказать ему об его антиморальном облике, раскрытом в брошюре Кольцова. Ершов не проронил ни единого слова».

12 июля святитель обращается с посланием к духовной дочери – помочь в пересмотре его дела Москвой. Причем передает свою просьбу в иносказательной форме, ссылаясь на бесполезность «попыток» Финочкина: «Дорогая сестрица, мне Соня в письме пишет, что Петя ее лечит, привозит рецепты разные с Москвы, но они ей не помогают. Как она была больная, так и остается. А самое наилучшее: свозить Соню к добрым врачам, пускай они поглядят на нее и спросят: "Где болит, когда заболело и как болеет?" И в свою больницу положат, туда везти нужно! А то оконечность смерти из-за вашей глупости может быть»; «Еще раз напоминаю: сразу же, как получите письмо, так ни дня не времените, скорее

-531-

скажите Пете о тете Соне, и пускай саму везет ко врачам, а то помрет»; «Тетя Оля приезжала ко мне и, как малое дитя, рассуждала не о жизни, а о детстве. Не время о детстве рассуждать, а о жизни». 31 августа – плановая встреча с начальником отряда, на этот раз: «На тему: "Не прелюбодействуй", — одной из заповеди библейского Писания. Ершов постарался отмолчаться». На следующий день в личном деле появилась новая запись, что задолженность по вещевому довольствию «составила 87 рублей 97 коп<еек>».

«Приветствия всем, всем, всем, перечислять не могу, всех очень много, да, наверно, для некоторых бесполезно перечислять, из пустого в порожнее переливать. Некоторые опустели, некоторые очерствели, а некоторые огрубели, а некоторые обгорели, а некоторые хотят любить что-то, но не знают что, да озлобились. Да где же она у них может быть, коль гнев преизобилует, зависть да не отходит от них?! А веровать? Я знаю, что они веруют Богу, но мертво. А мертвая вера не может познать живого Бога Истинного. Или же нужно воскреснуть душой, и телом, и умом, и надеждой — тогда может проникнуть Истинный Бог Своей духовной силой.

Итак, не говорите о том, что вы — живые. Нет, вы — мертвые и во сне, и во зле. Если вы ненавидите брат брата, сестру и мать, можете ли вы быть в вере? К стыду и позору вашему скажу: "Бесы тоже веруют и трепещут, как услышат слово Божие и Имя Истинного Бога, но они — злые и нечистые, и гневные, и дела их адские, почему они причислены к бездне адской. Вышли от добрых ангелов, <но>в своем непокорстве стали злыми духами". Итак, кому тягостно — сам решай о себе вопрос. Все равно Господь очистит стадо и <оставит> только тех, кто хочет, и желает, и любит, и верует, и надеется.

А. Р. — лучше бы ему не родиться. Когда был в своем населении, представлял себе, что он — лоза плодовитая. Но это все было надуто и надменно. А на самом

-532-

деле пустая лоза была, а сейчас вся обгорела, также и Григорий Русак<ов>. И кто мечтает по их, пускай к ним и идут, а мне не составляют бесплодный сад. А то все равно бурным ветром обломает сухие ветки и унесет туда, куда не хотят ветки»; «Простите меня ради Христа и помолитесь за меня Богу. Пишите письма чаще. Ваш брат Михаил». 25.09.65.

В это письмо вложена открытка для Н. В. Ершовой:

«<…>

Надеждой твоею желаю

Себя утвердить навсегда.

И верой, живою и твердой,

Сберечь твое имя, любя.

И в память тебе посылаю,

Родная сестрица моя,

Любимый цветок георгина —

С любовью глядит на тебя». 17.09.65.

14 октября владыка Михаил вызывался к начальнику отряда: «на тему: отправить личные вещи родственникам. Ершов разговаривать не захотел, на вызов не явился, за что объявлен устный выговор». 21 октября состоялась встреча архипастыря с доцентом Казанского университета Александром Александровичем Шишкиным. Во время разговора «выяснилось, что некий епископ (Андрей Ухтомский) Уфимский и Мензелинский рассказал сон, в котором ему явился Божий посланник — ангел и рассказал о том, что на русском престоле должен стоять простой деревенский парень, некто Ершов М. В. Ершова привезли из деревни и оставили при епископе келейником. Сам Ершов глубоко уверовал в свое будущее и в беседе <этого>не отрицал». Видимо, научный сотрудник приезжал не один, потому что 24 октября святитель сообщил в письме духовным чадам: «21 октября были у нас прокуроры из Казани — двое, вели со мной беседу, но беседа мне не понравилась. Та беседа, которую я желал, не состоялась, да и сами

-533-

они остались недовольны. Беседа какая-то была бурная, всего один час и двадцать минут. Да что можно достигнуть в такое время? Я им говорю: "Мы можем с вами беседовать, когда повезете меня к себе". Итак, результат мне не понравился и встреча с ними не радует, ибо они меня не поняли ни в чем, да я сразу знал, что это так <будет>. Василий Вл<адимирович> — тоже с ним беседовали».

4 ноября в личном деле появилась новая запись о неподчинении начальнику отряда «во время проведения общественных мероприятий» осужденного М. В. Ершова: «В честь "Казанской Божьей Матери" стоял на молитве и никакие убеждения, требование прекратить, не помогли». Это не прошло бесследно: «За неподчинение нач<альнику> отряда и отрицательное действие на других заключ<енных> — лишить очередного свидания»^[61]. 27 ноября администрацией 10-го лагерного отделения Дубравлага составлена очередная годовая характеристика: «За 1965 г<од> заключенный Ершов М. В. характеризуется отрицательно. Являясь инвалидом II группы, работать не желает, несмотря на неоднократные с ним беседы. По вероубеждению ИПЦ, ярый приверженец монархического строя»; «Игнорирует любые мероприятия: как политические занятия, общественно-массовые мероприятия»; «На индивидуально-воспитательную работу, проводимую с ним, не реагирует. Своим поведением отрицательно влияет на других заключенных. В октябре и ноябре 1965 г<ода> дважды наказывался за неподчинение нач<альнику> отряда. На путь исправления не встал».

10 декабря продолжается «исправление» владыки в лагере: «Проведена беседа по вопросу привлечения к легкой работе в сапожную <мастерскую>. Отказался, ссылаясь на плохое состояние здоровья. Одновременно были затронуты его вероубеж-

-534-

дения: высказывает обиду, вплоть до оскорбления». Последняя беседа в этом году должна была состояться 25 декабря, но святитель «идти отказался, заявив, что беседы не получится. За неподчинение нач<альнику> отряда и отказ идти на беседу объявлен устный выговор». Но это не волнует архипастыря, его мысли обращены в горнее – скоро Рождество Христово. Еще 20 декабря он обратился с рождественским посланием к своим духовным чадам:

«Итак, мир народный решает свою судьбу грехом и преступлением всяких дел. Не пожелал мир жить на свете воедино, но разделились <народы> и пошли один против другого. Да и время: им суждено, по желанию их. Бог любви и мира не хочет уже смотреть на сие надменное человечество, которое само напрашивает свою погибель, хотя бы <государства> и заключали союз между собою — он не состоится. А о мире говорят, не смиряясь, лишь почему? А потому, что о мире и о союзе говорят не для того, чтоб он был и состоялся в твердости, но чтоб обмануть один другого. Так и пишет Давид: "Не о мире говорят они, но против мирных земли замышляют замысел лукавый". Итак, время настало и час настигает. Не спасет мать дочь, сын отца, брат сестру, сестра брата. И друзей на земле нет, кроме надменного взаимного окружения на время. Ибо мир взят с земли, народ не обретет его, да и не хочет обретать. Да и не может обресть мир между собой, ибо способности нет в них к миру, они его потеряли. Без мира человечество не может жить, <ибо иначе> оно обрекается жертвой злобной земной <жизни>, бесследному удобрению. Да, трудно сему миру понять и познать, на каком они стоят ристалище, и что их ожидает, и кто их заставил. О, жизнь, жизнь!

Братия, не сомневайтесь, и не соблазняйтесь, и не унывайте, но предайте жизнь вашу и души ваши Богу Всевышнему в твердой вере и надежде, зная, что Бог

-535-

своих избранных спасет и соберет их воедино после всех дней скорби, и даст им вечную жизнь». «Итак, братия мои во Христе Иисусе, отрезвитесь во всем. Говорите о себе, что вы — избранные, но сами гоните один другого, гордитесь и ненавистничаете один <против> другого. Кто так делает, как вы думаете: избранники или же противники? Наверно, противники. Как бы вам вместо избрания не попасть в число <людей для> огненного испытания и вечного осуждения»; «Насчет свидания: ведь мне не дают. Итак, не ездите напрасно».

1966 год

О прозорливости святителя Михаила сообщал Василий Владимирович Калинин в письме от 12 января: «Мы еще, когда были в 60 г<оду> на 1 ОЛП^[62], нас было 14 возле нашего <епископа>. Вл<адык>о посмотрел и сказал: "Мало вас останется и сколько? Кажется, 5 <человек,и то>кой-как дышат"»^[63]. 17 января в личном деле появилась первая в этом году запись: «Проведена беседа с Ершовым в камере на предмет его недостойного поведения и отказа от бесед. В беседе заявил, что он разговаривать не будет». 24 января владыка вложил в очередное письмо открытку для своей сестры Надежды с таким строками:

«Цвети, цветок, не осыпайся,

И плод твой в зрелости придет,

Надеждой в жизни утешайся,

А Божия милость Вас спасет».

«Кайтесь Господу всеми грехами и чувством вашим, очищая себя от всяких грехов душевных, телесных, и мысленных, и сердечных»; «Прошу, отрезвитесь от вся-

-536-

кого опьянения жизненного и встаньте на том славном ристалище жизни вечной, чтобы бегущий на сем ристалище получил вернейшую награду за его труды. Итак, выходящий на ристалище битвы, <который> боится капнуть крови и боится врага, тот не может называться воином святым и верным. По первому зову трубы боязливых и ропотных с поля битвы Начальник ушлет. Куда? Да туда, где им место. А себе оставит только тех, кто себя верно отдает Начальнику жизни, при любом истязании, не щадя ничем. <Для> битвы Бога Вседержителя, Царя царей, и Бога богов, и Господа господствующих со своим убогим и верным войском, любимых сынов Царствия Христа Бога нашего, против сатаны, аггела^[64] лукавого и против воинства его, против духов злобы в воздухе и на крыльях ветра и на земле и против духов злобы поднебесных, тьмы козний диавольских видимых и невидимых, всякого начальства и власти, сплетавшие<брань> одни против других своей междоусобицей. Итак, братия, усильте более молитву вашу силой веры, чтобы нам угасить все стрелы лукавого врага и в день испытаний, которые возгорятся на всю вселенную, спастись, если возможно, избранным, ради веры и молитвы и взывания по Господу. Трезвитесь, не колебайтесь!

Я ничего не ожидаю, о чем ты мне, сестрица, писала. Я только надеюсь на милость Божию — она мне все пошлет. Все упование возлагаю на Творца. Свиданки никакие мне не нужны, и не ездите ко мне понапрасно. Ничего не дает это, кроме нарицаний на меня. А вы — как хотите, так и делайте. Много званых, да мало избранных. Простите ради Христа и помолитесь все за меня, если не лень потрудиться»; «Приветствия вам от Василия Влад<имировича>: всем желает спасения души».

«На память сестре Надежде Васильевне:

Скоро в саду незабвенья

Мы будем, сестрица, с тобой.

Венок на главу, в славе Божией,

Из райских цветов Вам сплетем.

Не дремли, сестрица, в страдании,

В печали твоей не ропщи,

А в вере Твоей утверждайся,

Надеждой живою живи…

От брата Михаила Васильевича». 17.02.66.

Администрация лагеря в лице начальника отряда не оставляет надежды «просветить» упрямого заключенного как может, и 22 февраля состоялась серьезная «научная беседа», в которой было «рассказано о работе Ч. Дарвина, его открытиях в науке, о работе: "Происхождение человека и половой подбор"^[65], где показано, как появился человек, животный и растительный мир, указано на то, какой сильный удар был нанесен библейскому учению о раз и навсегда созданному и не изменяемому животному и растит<ельному>миру. При беседе Ершов молчал и усиленно крестился». 15 марта новый начальник лаготделения, вызвал его на «ознакомительный разговор» с предложением «посильной работы»: «Предлагалось работать на кухне поваром или в сапожной сапожником. На все предложения дан отрицательный ответ. Необходимо еще раз провести беседу по вопросу трудоустройства». В тот же день состоялось свидание владыки Михаила с его знакомым П. И. Финочкиным.

5 апреля был проведен медицинский осмотр святителя, в связи с жалобами его «на боли головы, сердца», давление 185/100, врач диагностировал гипертоническую болезнь II степени и миокардиосклероз. 16 мая комиссией ВТЭК Дубравлага вновь подтверждена II группа инвалидности с диагнозом: «Гипертоническая болезнь II-III ст<епени>. Общий атеросклероз».

-538-

«Поймите, кругом притеснения, кругом приходится терпеть всяку клевету и неправду, и обман, и сети, и ловушки. Может, вам будут показывать разную дребедень или же что писать будут против меня, или же всякий хитрый обман делать, так знайте о том, что лгут и клевещут, чтобы разбить <Церковь>. Я, слава Богу, здравый умом и здрав рассуждением. Простите, простите ради Христа и помолитесь». 24.05.66.

22 июня владыка Михаил вызывается новым начальником отряда на «беседу» «по вопросу изучения личности в связи с переводом в отряд.На беседу явился, но на вопросы отвечал не конкретно»; «В отношении а/с деятельности свою вину отрицает». 14 августа владыку вновь пытаются «просветить», вызвав его для разговора «по вопросу разъяснения ему о современной жизни общества, не имеющей отношения к верам. Ершов в беседе уверял в том, что настанет конец жизни безбожникам в стихийном положении. Заявляет, что признаком этому служит жаркая погода (засуха), землетрясение в Ташкенте, <которое>и распространится по всей земле, и т<ак> д<алее>. С разъяснением не соглашается».

В августе 1966 года в Казань, в республиканскую прокуратуру поступила жалоба от заключенного М. В. Ершова «по поводу перевода в места лишения свободы ТАССР»^[66]. 31 августа она была направлена в отдел мест заключения МВД Татарии, на сопроводительном письме приписка: «Просит, чтобы увезли его в ТАССР на переследствие по делу». 5 сентября в переводе ему было отказано, на документе, как обычно, записано, что заключенному об этом «объявлено, от подписи отказался».

«Поздравляю тебя, сестрица Надежда Васильевна, с приездом домой, в свои родные края^[67]. Дай, Боже и Гос-

-539-

поди, тебе, сестрица, доброго здоровия телесного и всякого благополучия, и спасения души». «Прошу тебя, помолись за меня: о здравии и избавлении от всяких бед и напастей, и умягчении злых сердец и злых людей, восстающих на мя. Сестрица, я себя веду так: даже почти ни с кем не говорю, не менее шестнадцати-семнадцати часов на молитве. Много посмешищ на меня, разных напастей». «Я знаю, что мне есть освобождение, но меня все испытывают и держат. Но я ничего не имею <против>, как дитя себя веду, все оскорбления переношу, что же поделаешь». «Приветствие от Василия Вл<адимировича> и доброе пожелание.

Сестрица, сходи на могилку мамы нашей и за меня попроси мне прощения, и сходи на могилку папани, тоже положи поклоны и попроси прощения. Конечно, здоровие слабое, но покамест слава Богу. Ваш брат Михаил Васильевич. Сестрица, лишнего никуда не ходи, береги здоровье^[68]». 11.10.66.

21 октября проведена новая «беседа» с заключенным М. В. Ершовым, причем, в акте об этом записано так: «При наблюдении за ним и при молении доходит до истерики, плачет, крутит головой и<делает>другие выпады. На вопрос, что он видит в этом <состоянии>, Ершов заявляет, что он находится в Божьем раю и <видит>прелестную^[69] Божью жизнь. А на вопрос, что он видит практически — на это совсем не разговаривает. На все приводимые для него примеры из жизни людей — все отрицает и не верит. На убеждение не реагирует». 12 ноября святителю было отказано в свидании с «двоюродными сестрами, бывшими в местах лишения свободы». На «беседе» ему было объяснена причина отказа,

-540-

так как они «по личному делу не значились. Ершов, после разъяснения, проявил недовольство».

«Храните мир, залог неложный,

Господь всегда вас освятит,

В чертог обители святого

С Собой навечно воцарит».

«Сестрица Надежда, я от тебя получил десять писем, пишите чаще. Лишнего ни с кем не говори, не надо. Сестрица, передайте приветствие Анне Вас<ильевне>. За меня никакого слуху нет, окружили кольцом всякой неправды, и на этом все, вот так»; «Приветствия от Василия Влад<имировича>, и он также Вас поздравляет с праздником святителя Николая и Рождеством Христовым. Покамест, слава Богу, живы и здравы, хотя, Вы сами знаете, какое здравие, но все же живем». 09.12.66.

30 декабря администрацией 4-го лагерного отделения^[70] составлена очередная годовая характеристика, в ней утверждалось, что М. В. Ершов, находясь на особом режиме в 1966 году, показал себя следующим образом: «Нарушений лагерного режима не допускал, взысканиям не подвергался. Является инвалидом II группы, к труду не привлекался. По своим убеждениям является верующим и состоит в секте истинно-православных церковников (монах). От своих взглядов не отказывается. Имеет задолженность только по вещевому довольствию на сумму 90 р<ублей> 41 к<опеек>, которая не погашается. Внутренний порядок не поддерживает, нарушает распорядок дня, так как в течение суток отбивает поклоны. Сокамерники проявляют недовольство.

-541-

Проводимые мероприятия не посещает. На проводимую с ним разъяснительную работу не реагирует. Свой состав преступления не осуждает. На путь исправления не встал». На обороте документа записано: «От объявления характеристики отказался».

31 декабря Василий Владимирович Калинин обратился с письмом к Петру Степановичу Лабутову: «Дорогой братец, я мог бы много <написать>, но не все полезно, да нам и время нету покушать. Мы нынче живем уже около года или более со своим Возлюбленным Владыкой в одной камере, но покушать частенько приходиться нарозь^[71]. Ибо как начинаем молитву не вместе, так и кончать приходиться одному вперед, а второму после. А остановиться нельзя ни <на>одну минуту. Поистине, не в хвалу свою, а во славу Божию <пишу>: как кормчий корабля в открытом океане в ужаснейший шторм не может остановить мотор, ибо погибнет». Как вспоминал Василий Калинин, святитель любил есть горячую пищу, но, не закончив духовного делания, за трапезу не садился, поясняя: «Господь требует молитвы». Поэтому очень часто ел уже холодное. Чем кормили? Баланда с картошкой и капустой. Василий Владимирович — картошку владыке, а тот ему обратно: «Ты работаешь, ешь».

1967 год

10 января со святителем в камере прошла первая в этом году «беседа» «по вопросу его вероубеждения. Сокамерники просили воздействовать на Ершова, <поясняя>, что он в ночное время не дает отдыхать своими фанатическими действиями. Ершов отвергает свои действия, т<ак> к<ак> он их не помнит. Где и было разъяснено, и <он>предупрежден за нарушение внутреннего распорядка». Святитель продолжал надеяться, что его дело пересмотрят, и он освободится досрочно.

-542-

27 января он сообщал духовной дочери: «Так, сестрица, прошу, помолитесь за меня Богу покрепче, ибо много врагов, нет конца»; «Я послал в Москву жалобу в Верховный Совет на имя Подгорного, Председателя Верховного Совета, в 1967 г<оду> 6 января, накануне Рождества Христова. Жалоба большая, почти две тетрадки^[72]. Я бы просил, кого съездить и узнать: получили или нет мою жалобу. Мне еще никакого ответа нет. Я просил, чтоб меня вызвали туда, описал все, что есть со мной, сущая правда. Сестрица, на меня что говорят, Боже упаси, всякую клевету, всякую ложь, всякий обман. Я однажды Пете <Финочкину> говорил, он знает. Сестрица дорогая, прошу, как получишь письмо, сразу же, с первого дня пришли мне телеграмму, что получила письмо <от> такого-то числа, а телеграмму шлю такого-то числа. Пускай Петя узнает о моей жалобе»; «И прошу: почаще пишите письма».

10 февраля архипастырь Христов был этапирован в центральную больницу лагеря, или третье лагерное отделение в поселке Барашево^[73]. Задумаемся на минуту: а ведь это не просто поездка, а этап со всеми вытекающими последствиями, и для больного заключенного — тяжелейшее испытание, пусть и недолгое. Воспоминания Анатолия Тихоновича Марченко^[74], узника Дубравлага тех лет, не оставляют в этом сомнений: «17 сентября 1965 года часов в восемь утра, всех нас, кого в этот день отправляли в больницу, собрали на вахте с вещами^[75]. Обходные листки (в них отмечено, что ты сдал все ла-

-543-

герное имущество — матрац, подушку, рассчитался на работе) мы заполнили ещё накануне. Собралось нас человек двадцать — кто мог, пришел на своих ногах, лежачих принесли на носилках. Носилки поставили прямо на землю в предзоннике. Ждем шмона. Вот надзиратели начали вызывать нас по одному на вахту. (Когда очередь доходит до лежачих, их вносят на вахту на носилках). Всех без исключения догола раздевают, осматривают, ощупывают, в барахле перещупают каждый шов, отбирают все, запрещенное для зэка, — деньги, колющие и режущие предметы, чай. Словом, все, как обычно. Ищут главным образом записки, письма, как бы зэк другу, тоже зэку, не передал весточку "с оказией", ведь переписка между заключенными строго запрещена. Обыскали одного — выводят его в предзонник, отделенный от зоны и от первого предзонника. Зовут следующего.

Пока обыскивают, да строят по пятеркам, да сверяют с личными делами, да пересчитывают — проходит часа два. Наконец повели: ходячих в строю под конвоем, тех, кто не может идти, везут на подводах, тоже, конечно, под конвоем. Добрались до вокзала, ждем поезда. Это тот же небольшой состав, который ходит от Потьмы до Барашева: всего несколько вагонов, вагонзак обычно в хвосте, так что посадка не с перрона, прямо с земли. Нам-то, ходячим, еще ничего, а вот с носилками приходится помучиться: поднимать высоко, двери узкие, в коридорчике не развернешься. Носилки поворачивают то боком, то чуть ли не стоймя. Впрочем, у санитаров уже есть сноровка, ведь возят часто. По вторникам и пятницам^[76] этап на третий для политзаключенного со всей дороги, со всех лагерей: за бытовиками закреплены другие два дня. Надо отметить, что, хотя везут из лагеря в больницу каждую неделю, больных в лагере не убывает: одних язвенников, желудочников в каждом лагере чуть ли не половина, для всех на третьем места не

-544-

хватает. На третьем больных не вылечивают, а только обследуют, чуть-чуть поставят на ноги — и обратно в лагерь, на работу. А на их место везут новых. Так и идет круговорот.

В вагонзаке — даром что везут больных — давка, сесть негде. Только-только носилки установили, а остальные приткнулись, кто как сумел. "Ничего, как-нибудь доедете, ехать всего часов около двух". На оправку не водят — тоже говорят, что "ехать недолго, потерпите". А нас согнали еще утром, так что терпеть не два часа, а с восьми утра. И опять же, больные. Но — хоть плачь, терпи. На каждой станции подсаживают новых больных — снова двери на замок. Наконец приехали. Вот он — третий, больничная зона. Такой же лагерь, как и все остальные: забор, колючка, вышки, внутри несколько бараков. От станции до вахты совсем близко: метров, может, сто. А все равно порядок есть порядок: начальник вагонзака сдает нас начальнику конвоя, как и принял, по счету и по делам; конвой, проведя нас эти сто метров, сдает — опять же пересчитывая, сверяя зэка с фотокарточкой в деле, — надзирателю на вахте. Здесь снова шмон. Собрали всех на вахте в одной большой камере и перегоняют по одному в другую, через коридор. А в коридоре сидят несколько надзирателей, велят раздеться догола, перещупывают каждую ниточку в вещах и каждое потайное место на теле… Впрочем, вещи все равно на руки не дают. Все сдают в каптерку. Рассортируют по корпусам — кого в хирургический, кого в психиатрический, кого в терапевтический, — и в корпусе выдадут полотенце, кальсоны, рубашку и тапочки на босу ногу. Теперь ты больной, кроме этого тебе ничего не положено. Да, с собой можно взять зубную щетку, пасту, мыло, пару книжек, продукты, какие есть»^[77].

-545-

Далее в воспоминаниях автора есть интересные детали жизни обитателей хирургического корпуса, где он недолго работал санитаром, и куда привезли святителя: «В нашем корпусе были и бытовики, и зэки со спеца, и даже женщин из женской больничной зоны приводили к нам на операцию — их операционная еще ремонтировалась. Больные со спеца содержались в отдельной палате-камере: окно с решеткой, параша, дверь под замком. Положат "полосатика" (наспецу полосатая форменная одежда) в общую послеоперационную палату, он там лежит, пока не очухается после операции, ну, два-три дня; а как только начал шевелиться — в камеру и под замок. Их палаты-камеры были на троих — тройники. Ключи от них полагается хранить дежурному по вахте. Мы старались всячески донять дежурного: то бежали к нему, чтобы открыл камеру, — уборка; то процедуры — уколы надо делать, то клизму больному поставить; то фельдшер должен проверить состояние больного; то пора выпускать на прогулку (в больнице им полагается получасовая прогулка по коридору, причем, время определяет фельдшер). В конце концов дежурным это надоело, и они отдали ключ от камеры фельдшеру, под его ответственность. Фельдшер, конечно, не стал держать выздоравливающих взаперти, позволял им пошататься по коридору подольше. Застанет надзиратель дверь открытой – "только что укол делали", "санитары полы моют" — отговорка всегда найдется»^[78].

16 февраля владыка Михаил сообщал своей младшей сестре: «Сестрица Надежда Вас<ильевна>, сообщаю Вам, что я нахожусь в больнице, лежу больной с 10 февраля 1967 г<ода>, наверное, будет операция. Но прошу, не беспокойтесь обо мне, ничего опасного нет»; «Сестрица, сообщаю, что письма от Вас я редко получаю почему-то. Если возможность есть, пришлите денег десять рублей. Пропиши, узнал ли Петя о жалобе и где

-546-

она находится?» 16 марта в личном деле заключенного отмечено, что больной М. В. Ершов поступил в хирургическое отделение центральной больницы Дубравлага 10 февраля 1967 года, так как «послеоперационное течение без осложнений»,то он был выписан в лагерное отделение.

22 марта, по прибытии в лагерь, святитель был вызван на очередную «беседу» по причине, что «его сестра написала заявление Генеральному прокурору, что якобы администрация его избивала и не дает свободного приклонения. На вопрос: кто и когда избивал, — он заявил, что его никто не избивал, и он своей сестре не писал, и об этом ничего не знает. (Зачитка ему заявления). Твердо стоит на своих вероубеждениях».

«Любовь есть Бог. В ком нет любви, в том нет и Бога, и в ком нет мира, в том нет соединения с Богом. А в ком есть любовь и мир, в том есть и Бог и он соединен с Богом, и Бог в нем. Итак, имейте мир духовный и мир между собой, и любовь Христову между собой»; «Нюрочка Зык<ова>, прошу тебя: съезди к болящей Клавденьке <Агаповой> и поговори с ней за все и за меня, и пришли мне письмо тогда»; «Петя <Финочкин> был у меня четыре часа на свиданке в пятницу, 24 марта, до 11 часов вечера. Итак, сестрица, кому, может быть, из вас тяжело и томительно <идти вместе со мной>, то, кто бы то ни был, прошу, пускай он себе путь выбирает и как хочет, так и живет, по его воле. Итак, сестрица и все родные, простите меня ради Христа за все, может быть, я вас огорчил какими лишними словами, прошу, не осуждайте меня грешного. Прошу вас, хоть немного разделите мою чашу терпения между собой, хоть по капле, и понесите бремя моего страдания многолетнего, хоть один шаг, хоть один час за меня; разделяя мое положение, моей тяжкой жизни от юности, не возгнушайтесь узника во Христе. Я вздохну и приложу руку к сердцу, и заплачу ради Христа и ради всей жизни Божьего благово-

-547-

ления и откровения, вместите меня, я — узник»; «Привет от Вас<илия>Вл<адимирови>ча духовный. Всем вам искреннее пожелание от чистого сердца: спасения души, телу здравия, уму просвещения и всякого благополучия. Итак, простите меня, узника Михаила, ради Христа и помолитесь за нас Господу Богу, и о здравии, и о спасении души, и облегчения нашей тяжести и избавления от уз. Прошу, пишите письма чаще. Как встретили Петю? Ну, так, заканчиваю беседу. Сегодняшний день — воскресение, восемь часов вечера, я кончаю писать, а Василий стоит на молитве. Простите. Ваш брат Михаил Васильевич». 26.03.67.

«Пускай глумится мир в обмане,

Пускай себя клеймят в дурмане,

А мы — всвятою полноте,

В любви Христовой, простоте

Пойдем путем бессмертной жизни…

Молюсь непрестанно: три, четыре часа, — более отдыхать не приходится. Ведь нужно вечерню <совершить> и правило вечернее и другие правила, часы, заутреню, обедню возносить в небо небес»; «А поношений еще больше. <Но> поругания должны мы нести, ибо мы — не от мира сего»; «Дорогие мои, знайте о том, что говорит Писание, да и старцы говорили так: "Получить дар от Господа — нужно трудов много: молитва, пост, вера твердая, надежда и все добродетели Матери Святой Церкви Православной. А когда Господь даст дар Духа Святаго в истине, то нужно еще больше трудов". Почему? А лишь потому, что нужно сохранить дар в себе и откровение по духу. Все нужно разуметь, да и еще молиться за многое, многое. Ведь тот человек, кто имеет дар от Бога Истинного, он несет бремя многого народа и терпит всякое беззаконие»; «Мир приходит на последнюю точку и что ожидают? Даже сидящие в камере и те всякое иго создают надо мной, поносят».

-548-

«Сестрица, как будто дедушка Петр <Финочкин> обижает бабушку Соню и плохо за ней смотрит»; «Прошу, защитите бабушку Соню, ибо он может обидеть ее. Лишнева не разбрасывайтесь в слове, ибо дедушка Петр невоздержанный, и лишние подарки не дарите туда-сюда. Прошу вас, родные, обратитесь к Марии Назаретской и спросите Ее: Она скажет и за дедушку Петра и прочее».

«За многими деньгами не гонитесь, они не нужны будут. Дорогие мои, что дороже: мешок или пшеница в мешке? Я, думаю, пшеница, так оно и есть. Что дороже: тело грязное или душа и ум, живущие в теле, <которые> содержат тело? Так, дорогие, не стремитесь <заботиться>о теле тленном, а стремитесь о душе бессмертной и о вечном наследии Царствия Христа Бога нашего. Вы думаете, я за вас молюсь, так неизвестно о том, что вы делаете? Все известно, как и что»; «Помяните меня, убогого страдальца, при первом вкушении яичка пасхального»; «Приветствия от Василия Вл<адимировича>. Он шлет всем привет и христосывается заочно с вами». 24.04.67.

Читая письма владыки Михаила, видишь строгого, но любящего отца, главу большого семейства. Ведь для подлинного епископа «паства — это возлюбленные о Христе братия, которым он отдает свою душу, свое спасение. Для епископа церковного его паства — это его семья, с которою он связан органически и неразрывно. Он не может этою семьею "управлять"; семья эта не может своему епископу "подчиняться", ибо это слишком не "семейные" слова. Нет! Епископ в долгих "муках рождения", как некогда ап<остол> Павел, "рождает" свою благодатную семью; эта семья "живет" в его сердце и питается его сердечною любовию. Истинный епископ опирается только на народ и знает только его церковные нужды»^[79].

-549-

Светлое Христово Воскресение святитель с духовным сыном Василием Калининым встречали в общей камере № 30. 30 апреля об этом был составлен акт: «На всем протяжении ночи не ложился спать, занимался моленьем, причем, издавал различные звуки. На неоднократные наши предупреждения ложиться спать последний требование не выполнил. Тем самым не давал возможности остальным з/к камеры нормально отдыхать». И в девять часов утра архипастырь Христов был водворен в одиночную камеру на семь суток, освобожден в 9 часов утра седьмого мая. Позднее Василий Калинин вспоминал: «Был опер, нас с Владыкой посадил <в карцер> на пять суток^[80]. А сам залез на вышку и кричал: "Свободу заключенным!" Его отправили в дурдом».

23 мая владыка Михаил обратился к Николаю Кашицыну: «Да, Николай Ил<ьич>, я не насилую вас. Какое ваше мнение, так и поступайте: "Вольному — воля, а спасенному — рай". П. Н. И. тоже не только прокис, но и раскис, совсем раскис. Хвалиться нечем, пришли к полному своему желанию. Хотят именоваться истинными <христианами>, а иметь в себе адские дела и смрад адский. Может ли там быть истина? Вам всем заявляю: "Я ничего от вас не требую: ни денег, ни хлеба, ничего. Кушайте сами и насыщайтесь, и поступайте <не> по внушению Божьему, а кто как хочет". А для меня одно: небом вечности плениться, в Боге вечном пребывать и истину Христа Бога хранить, и творить правду, и путем праведным идти, и совершить путь вечного наследия. Кто хочет так быть: "Отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною", — говорит Господь. Я не только молился, да и все неся, взывал, изливал, омывал и жертвовал себя, а получал от каждого <из вас>: смрад, желчь, горечь, ложь и болезнь — даже задыхаюсь от всякого зла. Я по суткам не кушаю, делаюсь, как малое

-550-

дитя, совсем мало даже разговариваю, а на меня льют — кто что хочет и кто, как хочет и сколько хочет. Да и вы надменничаете. Положите конец, не хочу <слышать> ваших надутых слов».

Конечно же, несмотря на слова обличения, епископ Михаил очень любит своих духовных чад и ценит их внимание. В. В. Калинин вспоминал такой эпизод. В середине шестидесятых годов в широкой продаже появились ручки с золотым пером. В местах заключения они пользовались большим спросом^[81], на них можно было много чего обменять. По просьбе святителя Василий Владимирович написал единоверцам, и они прислали пять штук, которые он передал архипастырю. Чуть позже надо было что-то достать для церковных нужд, и Калинин попросил у владыки одну ручку, а тот не дает: «Это — от моей паствы».

10 мая 1967 года было утверждено «Постановление (об этапировании заключенного)»^[82], в нем отмечено, что «поступило заявление^[83] от отбывающего наказание в подразделении п/я 385 (Мордовская АССР) ЕРШОВА М. В.», «для проверки изложенного в заявлении ЕРШОВА необходимо этапировать его в Казань». 25 мая осужденный М. В. Ершов прошел комиссию ВТЭК, которая оставила II группу инвалидности. 26 мая – этапирован в 18-е лаготделение, а 7 июня святителя привезли в Саранск. 13 июня в следственном изоляторе № 1 была сделана фотосъемка владыки — карточка вклеена в «Справку по личному делу». В верхней части документа штамп: «ОСОБО ОПАСНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК». В графе «Требует ли усиленной охраны и почему» — «Требует! Особо опасный рецидивист»^[84].

-551-

В этот же день архипастырь Христов, узнав, куда его этапируют, написал Ольге Максимовне Исаенковой: «Сообщаю Вам, сестрица, и все сродники, что я сейчас еду этапом в Казань, т<о>е<сть> везут меня в Казань. С получением моей открытки можете меня посетить в Казани и узнать обо мне. Можете передать передачу. Известите брату Пете <Финочкину> обязательно. Василий остался на месте. Ну, и так, простите меня ради Христа, помолитесь за меня Господу Богу. Ваш брат Михаил Васильевич». В следственный изолятор КГБ ТАССР епископ Михаил прибыл 14 июня. При личном обыске было «изъято: денег в сумме 10 руб<лей>, но квитанция не выписана, потому что очень рваны^[85]. От подписи отказался». Все вещи святителя умещались в одном белом мешке:

«1. Простыня белая 1.

2. Нательное белье 3 пары.

3. Теплое белье 1 пара.

4. Кальсоны трикотажные 1.

5. Носки бумажные 10 пар.

Вскоре владыка обратился

6. Носки шерстяные 3 пары.

7. Полотенце 3.

8. Авторучек 5 штук^[86].

9. Губка 1.

10. Сумка хозяйств<енная> 1.

11. Ботинки 1 пара.

12. Бушлат 1.

От подписи отказался».

к пастве с просьбой: с получением открытки прислать ему пятнадцать рублей на адрес Казанской тюрьмы, чтобы купить что-нибудь в ларьке. «А с передачей — как вам угодно, так и приедете». Здесь

-552-

начались допросы. Видимо, архипастырь Христов был подвергнут очень жесткому психологическому давлению, — он должен сложить с себя права по управлению Истинно-Православной Церковью и обратиться к властям с покаянием. Ничего не добившись от святителя, следственные органы приняли решение об усилении режима изоляции, что видно из справки-ориентировки начальника тюрьмы своим подчиненным от 10 июля: «Ершову передачи, посылки, переписка запрещается, а так же свидания. Все вопросы согласовывать с КГБ ТАССР». Допросы, сильное нервное напряжение не прошли для владыки бесследно.

3 июля при медицинском осмотре отмечены жалобы на головную боль и боли в сердце, давление 240/120, но «от лечения уколами категорически отказался, сделать не дал». 5 июля состояние больного ухудшилось, «жалобы на голов<ную>боль, боль в сердце, одышку», говорит, что он «слышит голоса, видит "ангелов"». Давление очень высокое – 250/130. В связи с тяжелым состоянием был переведен 11 июля в областную больницуотдела мест заключения. В этот же день, как только полегчало, владыка написал: «Вот 11 июля, накануне Петрова дня, привезли в больницу, в областную больницу, в Казань. Сестрица, обо мне не сомневайтесь: я в благости и в мире Духа Св<ятаго>. Прошу, пошлите рублей десять денег — здесь можно в магазине <что-то> купить. И если возможно, то пошлите посылку. Прошу вас, побыстрее, а деньги — особенно. Поздравляю с праздником Петра и Павла. Простите. Ваш брат Михаил Васильевич».

На лечении святитель находился «по поводу гипертонической болезни II степени». 24 июля был выписан из больницы и возвращен в тюремную камеру с общим состоянием — «удовлетворительное». 27 июля врачом медсанчасти записано: «Отмечает голов<ную>боль. Кров<яное>давл<ение>180/110. Много молится». 1 августа

-553-

начальником медсанчасти следственного изолятора оформлена справка опризнании святителя инвалидом, но уже III группы. Этот факт подтверждает предположение, что непреклонность архипастыря Христова вызвала усиление репрессивных мер против него, — заключенный, инвалид третьей группы, обязан работать. 12 августа владыка прибыл на пересылку Дубравлага, а 16 августа — вновь камера в 4-м лагерном отделении. 4 сентября святитель обращается с посланием, предупреждая паству о возможных новых провокациях властей.

«Мир вам истинный во Христе и верный, и праведный, и благодать да умножится, и любовь да торжествует преизобильным богатством в вечном наследии Царствия Господа нашего Иисуса Христа во всех нас, истинных верующих православных христиан<ах>». «Не верьте никаким обманам и следственному отделу казанскому: они хотели хитрить надо мной — не удалось ничего сделать. И дорогой, когда меня везли этапом, тоже много волков было ложных. Но все это обман, насильство и нахальство. В Казань меня привезли 14 июня, новый стиль, а из Казанской тюрьмы направили на пересыльную тюрьму 2 августа (20 июля по старому <стилю>). На пересылке был 7 дней, а 16 августа я был в лагере». «А как здесь местное начальство издевались и надсмехались, и творили бездарное поношение и другое, а я совершал всё, что нужно было. Приветствия от Василия Вл<адимировича> всем братиям и сестрам во Христе».

В этом письме М. В. Ершов впервые указал свой истинный церковный сан, озаглавив его: «1967 года, 22 августа по старому стилю от Владыки Михаила Васильевича». Вероятно, во время казанских допросов сотрудники госбезопасности не скрывали своей осведомленности о его архиерейской хиротонии, и святитель решил писать прямым текстом. 10 сентября вызван на очередную «беседу» с администрацией «по вопросу предложения на ра-

-554-

боту в хоз<яйственную> обслугу поваром, т<ак> к<ак> имеет специальность в этом вопросе. Ершов свои причины<отказа>излагал в связи якобы плохого здоровья. Но на вопрос, что он в течение суток изматывает себя обрядом, молением, на это отвечать не стал».

«Сестрица <Н. В. Ершова>, плохо что-то Вы смотрите за моей одеждой. Это — плохая примета, что Вы допустили до моей одежды травлю^[87]. Вас там много, а глядеть некому. У меня здесь было все цело. А двое часов — это была приметная память, и размотали»; «С вами только балагурки вести, а положиться на вас очень опасно: отдашь вам руками и устами, а унесет волнами. Письма я вам пишу — ведь за это я отвечаю <перед Богом>^[88]. Сколько же я сижу, а вы не учитываете положения моего: будете отвечать, за каждое слово ответите. Не думайте, что пройдет так. Надо быть здравыми ко всему и строгими в жизни и рассудительными». «Ну, так, простите меня ради Христа. Исправляйтесь. Пишите письма чаще и помолитесь за меня». 25.10.67.

«Сестрица <Н. В. Ершова>, ты спрашиваешь меня о здоровии. Ведь я отсидел 33 года, какое у меня будет здоровие, сами разумейте. Вы меня ожидаете <домой>. Да, прошу вас, крепче на молитву, Псалтирь обо мне почитайте искренне и акафист Божией Матери, чудотворцу Николаю о здравии, все читайте. Споров и ссор удаляйтесь. Сестрица, а где Петя <Финочкин> находится и шлет ли он писем и что он пишет? Еще приветствия от Василия Вл<адимировича>: желает спасения души.

А о свидании я ничего не обещаю: как будет угодно Господу Богу, Творцу, так Он и совершит. Я уже здесь буду нести бремя тягости и мучения. Хорошо, что ты

-555-

пришла <из лагеря>. Всем передай приветствие и у всех попроси прощения от моих уст, т<ак> к<ак> это подобает нам, истинным православным церковникам, православным христианам, прощать один другого и просить прощения один у другого. Сестрица, вместе смотрите за моими вещами. Обратись к Марии Назаретской и попроси Ее: Она тебе скажет, когда я приду, <хотя> ты сама знаешь путь мой». 18.11.67.

19 ноября заключенный М. В. Ершов вновь вызывается на «беседу» — «по вопросу его убеждений, которыми нарушает отдых в камере» других заключенных, что жалуются администрации. «Ершов заявляет, что он никому не мешает и молится спокойно, но ему ранее давались подобные замечания». На ехидное замечание начальства — чего жеон «достиг своим молением», ведь всю «свою жизнь пробыл в заключении»,— святитель спокойно ответил, что«настанет время, и он будет жить в раю у Господа Бога». Опять его пытались «просветить», но «на разъяснения не реагирует». Архипастыря Христова волновало отсутствие писем от истинно-православных христиан, живущих в городе Лысьва Пермской области, 22 декабря он обратился в письме к духовным чадам.

«Что-то лысьвенцы не пишут писем, как будто бы померли все или же онемели. Что же это вы, лысьвенцы? Верно вы или же в небо вошли, или же в бездну сошли. Если в небо, то очень хорошо, а если в бездну, то очень плохо. Ведь обрести путь святой и войти в небо – ох, <сколько> нужно трудов, да и откровения и сил! Не такие столбы были, да падали. Отрезвитесь, братия, и дайте о себе знать, все вы, лысьвенцы»; «Кто как себя ведет <из вас>, так я и чувствую. Прошу вас, не раздирайте меня на куски, не заставляйте меня страдать каждую секунду. Хочете вы или не хочете, Господь начал это дело, Он будет продолжать Свое начинание. Хоть мы убоги, малодушны, но Божии! Прошу вас всех, молитесь за нас, Псалтирь читайте непрестанно и Евангелие»; «Прошу, не

-556-

серчайте на меня, не надо, будьте здравы»; «Если я упомянул насчет часов, идет речь не о часах, но о памяти, <чтобы> хранить их неприкосновенно, как память».

В это письмо святитель вложил девять открыток, из них семь подписал: «Владыко Михаил Васильевич». Одна из открыток была адресована Варваре Яковлевне Кузнецовой:

«В долгом молчании жизни

Я не забыл Вас, живя,

В день имен<ин> великих

Я посещу Вас, любя.

Сегодняшний день, поздравляю,

С Варварой великомученицей Вас,

Многие лета желаю

Жить и молиться о нас.

Мы же, страдальцы в жизни,

За имя Христово в пути,

Чашу мучения выпиваем —

Борьбу за Отчизну вести.

Не страшимся ристалища жизни,

Идем лицом встречь ко врагу,

И бьем его правдой Христовой

Мечом — словом Божием живым,

И Церковь Христову лелеем,

Храним Ее верны пути…». 17.12.67.

Открытка, адресованная супругам Даниловым^[89], приведем лишь первые строки:

«Если в сердце пламя правды,

Рассвет всегда в тебе живет,

Кому ты скажешь о жизни света,

Коль уклонился в гневный грех…

Брат и Влад<ыка> Михайл Василеч»^[90]. 21.12.67.

-557-

1968 год

«Примите приветствие духовное и благословение Господне от вашего брата и от Владыки Михаила Васильевича многоуважаемые родные»; «О вещах моих: вы должны не только хранить вещи, но даже бумажку простую и ту должны хранить все в сохранности». 01.01.68.

В это письмо святитель вложил открытку для Ф. Ф. Плеханова, приведем лишь первые строки:

«Нарадуйся птичке летящей,

Она только служит тебе,

Поет и порхает,

Жизнь наполняет,

Но ты <ведь> — служитель Творцу…»

5 февраля администрацией лагеря составлена характеристика за 1967 год, в которой отмечено, что заключенный М. В. Ершов: «Нарушений не допускал, взысканиям не подвергался. Является инвалидом II группы, не работал. Имеет задолженность только по вещевому довольствию на сумму 136 руб<лей>, которая не погашается. По своему убеждению является верующим и состоит в секте истинно-православных церковников (монах). На проводимые с ним беседы не реагирует, от своих убеждений и проповедования не отказывается. Внутренний порядок не поддерживает. Свой состав преступления не осуждает. На путь исправления не встал». На обороте документа — стандартная запись: «От подписи отказался».

22 февраля Василий Калинин писал из лагеря особого режима, где он, «со своим Возл<юбленным> Влад<ыкой>», находился уже шесть лет: «Одежду нам выдают полосатую, как на тиграх. Все время под замком, день и ночь. Хотя я хожу на работу, более бываю на воле, а Влад<ыка> все время под замком, в сутки <один> час прогулка, а то день и ночь на св<ятой> мол<итве>. Кушаем в 8–9 часов вечера, один раз в сутки. Жиров и мо-

-558-

лочного — ничего не видим, за исключением 15 грамм сахара в сутки. Досыта — хотя хлеба вдoвoль». Бывший заключенный Дубравлага уточнял: «Уж, кажется с сахаром — что можно сделать? Не сгноишь, не намешаешь ничего. Зато его дают нам влажным, чтобы было потяжелее: дадут сразу на 10 дней 150 г, потому что если выдавать 15 г каждый день, так там не то что есть — смотреть будет не на что»^[91].

Василий Калинин вспоминал, что как-то к седьмому ноября заключенным выдали по маленькому кусочку сливочного масла. Получив на себя и владыку, принес святителю. Тот, конечно, поинтересовался: «В честь чего?» Узнав, что по случаю годовщины революции, спросил: «А это что за праздник?» — и велел отнести масло обратно. Это очень важный лагерный эпизод. Архипастырь Христов прекрасно знал, что за каждым из узников следят, особенно же за ним, и такой демонстративно показательный поступок будет мгновенно отмечен администрацией как отрицательный. Одно дело, если бы владыка отдал масло другим заключенным, то есть тайно исповедовал свое неприятие советского образа жизни; другое дело — открыто возвращает подачку и этим прямо говорит, что не празднует седьмое ноября, что не является советским человеком и не стремится им быть.

«Братия, не только называться нужно христианами или же сынами Церкви. Нет, Мать нашу, Святую Церковь, нужно защищать и телом, и душой, и сердцем, и мыслями. Жить и умереть с Церковью и в Церкви Святой, Соборной, Апостольской, Православной. Ведь, братия, Она есть Мать предвечная, Рождающая сынов Своих в вечную жизнь»; «Братия, прежде нас жившие христиане, не щадя самих себя, боролись со всеми сектами и расколами, и с различными ересями. Хранили

-559-

мир духовный, истинный и праведный, и правду Христову, и свет Христа Бога нашего. Они сохранили для нас Церковь, и защитили в полноте и истине, и оставили труды свои: написали и предупредили нас, что будет в последнее время». «Петя <Финочкин>, дорогой, будь бодр и трезв. Потрудись, узнай о моей жалобе, которую я писал в 1967 году, в январе месяце: ни ответа, ни привета, ни извещения нет на нее. Поспеши приехать».18.03.68.

22 марта – очередная профилактическая «беседа», и вновь — «по вопросу его обрядов, которые он справляет». И опять в связи с жалобами сокамерников, которым он не дает отдыхать после работы. В записи этой беседы отмечено, что «во время обряда-моления Ершов теряет свое сознание и допускает крик в различных тонах, в результате чего не дает спать другим. Но это Ершов отрицает, якобы он молится спокойно и никому не мешает. На что был предупрежден». 12 апреля, в пятницу, святитель отправил духовным чадам письмо, где сообщал, что «я и Василий в молитве и посте каждый день», что на них не только клевещут, но обманывают и ненавидят – «хотят изжить». Но они пребывают «в Боге Вечном, неба и земли, Святом и Истинном. И жив Господь, Бог наш, и мы живы, и сохранит нас Бог-Творец». Заканчивал письмо святитель словами, что «вижу вас и слышу вас, и вы всегда меня видите — я с вами».

На Страстной седмице, в Великий Пяток, 19 апреля, архипастырь Христов духовно подкрепил своего многолетнего соузника, Василия Владимировича Калинина – вручил в подарок большое стихотворение, подписанное «Владыка Михаил Васильевич». Приведем выдержку из него:

Любовь не перескажешь словами,

Любовь не купишь ничем,

-560-

Она возсияет небесным

Предвечным даром святым.

В ней нет ни тени измены,

В ней гордость очей не живет,

В ней гнев не царит угнетением,

В ней злоба сатаны не живет.

В ней милость — умильное чувство,

В ней вечно желание — жизнь.

В ней вечная славная милость —

Всегда в непорочности жить.

В ней все — желание Божие,

В ней дар теплоты всех небес,

В ней чувство Отца несказанно

Излито для жизни святой…»

27 мая святитель обратился к пастве с пасхальным посланием. В нем он вернулся в свое прошлое, заново пройдя свой жизненный путь, и, обратясь с радостью и надеждой в будущее, призвал своих духовных чад к верности Христу и Истинно-Православной Церкви.

«Мир вам истинный, и верный, и праведный во Христе Иисусе Господе нашем, и любовь да умножится в вас и не престанет, но да преизобилует в вас и торжествует вечным богатством наследия Царствия Христа Бога нашего. Пребывайте в мире духовном и мире между собою, и молитесь один за другого, и так исполните закон Христов, и тогда да будет посреде нас Христос. Братия, я пошел на путь, во Христе Иисусе, не исчислял, как лучше и легче пройти. Но пошел с пламенным сердцем в груди и с единой мыслей в уме: служить Единому Премудрому Бессмертному Богу небеси и земли, в Троице Святой, Отцу и Сыну и Святому Духу, и предать себя <Ему> в полной вере, надежде и любви, в полной простоте, как ребенок.Я отдавал, что мне Господь дал: любовь — любовью отдавал, простоту — простотою отдавал, кротость — кротостью отдавал, познание Божие —

-561-

познанием отдавал, бдение — бдением отдавал, молитву — молитвой отдавал. Я ко всем был как единое тело, не чаял души своей. Я вышел из родительского дома — едва прикрыта грудь моя ветхой, простой одеждой. Я не боялся холода или голода, ибо я знал, что впереди путь тесный, по которому мне предрек Господь идти. Я не взял в руки свои или же в карманы свои ни золота, ни денег, никакого богатства: едино — Божие дарование, как <Он> меня одарил, да и дал мне красоту лица и разумение. Ибо я пошел не богатство копить тленное и не богатеть в тело, но богатеть в вечную жизнь даров духовных Царствия Христа Бога нашего. Тюрьма <стала> мне матерью с юных лет».

«Я не понимал того, чтобы какие-то делишки<делать> или же что-то приобретать: все на мне, что надел — то и было. Итак, писал иконы — мне Господь даровал художества… Мог ли я подумать о превозношении себя? Нет, хотя Господь и открывал, я унижал себя в полном унижении, так как и сейчас, унижая себя по своей простоте. Ибо, братия, пишу вам так: Царствие Божие не пища или же питие, но радость во Святом Духе и в участии звания святых. Братия, ибо Царствие Божие за деньги не купишь и хитростью не возьмешь, и ни один человек не войдет в Него, который не избран, только избранные и праведные. Еще вас прошу: не превозноситесь, и не гордитесь, и не гневайтесь, и не жадничайте, и не гонитесь, чтобы кому властвовать или же превозноситься друг над другом, ибо Царствие Божие есть свобода воли Божией каждого человека. Кто из вас чем-либо одержим: тягостью бремени греха, или же пристрастия, или же обманом — выйди вон или же покайся, но не мешай спасаться <другим> и войти в вечное наследие Царствия Христа Бога нашего. Кто из себя что-либо мнит или же замышляет о себе — то пускай бросится со скалы вниз головой, с полного разгона бросится, нежели о себе мнить. А женщины пускай о себе ничего не мнят лишнего, пускай каждый подумает о се-

-562-

бе и о своих мыслях, что он, сотворенный Творцом, Ему все должен отдать. Кого Господь определил от сотворения мира, Он и хранил на конец веков, чтобы совершить Свои дела во дни последнего времени. И кого Он соберет, все Ему даны, сохранит их для исполнения воли Божией… Да, мои родные, я нахожусь во всем унижении, во всем гонении, во всех притеснениях, и <власти> совершают надо мной свои действия, чтобы представить надутые дела против меня и показать в обратную сторону всякую ложь против меня. Да, хотя никогда лишнего не поминаю о нем, но скажу: Григорий Русаков отплатил мне платой за мою любовь и за добрые дела, но что же поделаешь, я должен перенести то, что мне воздают».

«Братия и сестры, вы — избранные, стадо святое Божие. Мы — Его народ. Против нас все восстанут, но Господь всемогущий». «Славьте Творца, молитесь Богу крепче, ибо только надвигается время великих дел, стойте насим правом, вечном, истинном пути Царствия Христа Бога нашего. Молитесь, читайте Псалтирь, читайте Евангелие, ибо время наступило опасно». «Братия, бегите из Вавилона, бегите от зловонного огня зла, бегите от сынов Каина, бегите от жены Иезавельевой^[92], бегите от блудницы. И, прошу вас, не прикасайтесь нечистому, чтобы нам сохраниться в день оный, в день отмщения. А если кто в вас есть развращенный или же надменный — покайся, а если не так, то Господь мне даже и не дает помянуть имен тех устами моими. Хранить буду тех, кто мне данный».

Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос Воскрес! Воистину Воскрес Христос! Радуйтеся людие и веселитеся. "Пасха красная; Пасха верных: Пасха двери райския нам отверзающая: Пасха всех освещающая верных", войдите в вечное Царствие Христа Бога нашего.

-563-

Братия, мир вам истинный и милость бесконечная и праведная во Христе Иисусе, Господе нашем, и благодать да умножится в вас преизобильным богатством в вечную жизнь, и любовь да торжествует в вас умилением, детским союзом соединения славы, любви, даже до любезности — нет ничего нечистого в любви. Любовь не гордится, любовь не гневается, любовь не превозносится, любовь не клянется, но все терпит, всему верит и надеется. Из любви Творец и вселенную сотворил, из любви и Он родился — Христос. Почто отвращаешься, человек, от Творца и от благословения Его? Почто не служишь Ему, камо^[93] бежишь, что обретешь? Пепел земли, и зловонный корень, и смерть души, и телу разложения, и суд, и приговор. О, человек! Вол, скот познает своего хозяина и трудится ему, но ты, человече, не хочешь знать Творца. По делам твоим тебе будет! <…> Благословение Господа Бога на вас, братия и сестры мои и дети, То<го> благодатию Святаго Духа, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Примите приветствие духовное и благословение Господа Бога от уст моих, от Владыки Михаила Васильевича, брата и отца вашего всем моим родным во Христе Иисусе, Господе нашем. Братиям и сестрам, отцам и матерям, детям и внукам, прадедам и прабабушкам, девицам и отрокам, всем моим возлюбленным благословение и приветствие: здравия, всех благ, душе спасения и воскресения, уму просвещения, светом Христа Бога нашего, чувствам очищения, грехам прощения, совести отворения, открытия сердца к жизни духа обновления, кротости и воздержания, смирения и целомудрия, милости и упования, здравие телу и трудов дел рук ваших в пользу и в успех, в полном преизобилии быть единым телом Христа Бога нашего бессмертного, а вы — члены Его. А могут ли члены Христа ненавидеть друг друга? Может ли сказать нога: "Ты не нужна мне рука", — или

-564-

же глаз скажет: "Ты не нужен мне <другой> глаз", — да не будет! Да будет так: члены Божии, вечно Божии, да не мятутся, да не клянутся, да не смущаются, да не сомневаются, да не гордятся, но верят, любят и надеются и сорадуются один другому во Христе Иисусе радостию неизреченной и вечной»^[94]. «Простите, простите меня ради Христа и помолитесь Богу за меня о сохранении от всякого зла и от всякого опасного времени. Привет от Василия Владимировича и доброе пожелание: телу — здравие, а душе — спасение. Простите».

31 мая комиссия ВТЭК Дубравлага подтвердила инвалидность II группы у осужденного М. В. Ершова. 8 июня в своем письме владыка просил передать П. И. Финочкину: «На нем лежит вся остальная забота и попечение о жалобе^[95]. Пускай позаботится побыстрее, чтобы допросили меня. А ты сам знаешь, Петя, о чем меня допросить». Завершал письмо словами: «Покамест я жив — и слава Богу. Подвизаюсь в молитве, в посте, в богомыслии»; «Совершаю служение Церкви Православной: вечерню, заутреню и Святую Литургию». 25 июня лагерной администрацией заключенный М. В. Ершов вновь «вызывался на беседу по вопросу его убеждения. На все вопросы отве-

-565-

чал не конкретно, постоянно молится, прикрывается Богом. Фанатик, на убеждение не реагирует». Конечно, власти не оставляли святителя в покое.

27 августа в присутствии лагерного начальства он вызывался на «беседу» с представителями госбезопасности, о чем свидетельствует запись в личном деле: «На заданные первоначальные вопросы Ершов молчал и не разговаривал. После моего требования, чтобы отвечал, стал разговаривать и заявил,<что>на библейские темы ему никто не докажет<что он не прав>, при любом образовании, восхвалял верующих в Бога, молился, заявляя, что он — в Царстве Божьем и он посвятит <Богу>все свое служение до самой смерти. На разъяснение не реагирует». 6 сентября в медицинской карте отмечено, что осужденный М. В. Ершов жалуется на головную боль и общую слабость, давление 220/120, в заключении врача вновь подтвержден диагноз: «Общий атеросклероз. Гипертон<ическая> б<олез>нь II-IIIст<епени>». 17 сентября владыка уведомляет, что получил от Петра Финочкина письмо из Москвы, тот, якобы, хлопочет там и «говорит, что будет толк». Далее архипастырь обращается к своей пастве: «Ни с кого ничего я не требую, а кто хочет спасения <души>, то понуди себя и заставь, ибо спасение — не ложка похлебки. А кто делал добро, пускай не упрекает никого: добро и добром воздастся. А кто мир творит — сыном мира наречется. А кто гордится и гневается, то гордость — мать всем порокам. Гнев — начаток ада, откуда вытекает все. Угашайте огонь зла и гнева, огонь гордости. Стремитесь воедино — уговаривать некогда»^[96]. 17.09.68.

«Да, мне воздали всею подлостью своей и всею клеветою. Ту клевету возлили на меня, которую еще никто не

-566-

переносил. А вы очень все щедры, даже боитесь лишнего письма написать, ибо будет час послушать хоть одно слово, да нет»; «Простите меня, ради Христа, Бога нашего и помолитесь все за меня крепче. Гнев и злоба наполняет чашу и через край потекло: беззаконие на беззаконии везде проникло. Кончаю письменную беседу в великой немощи». «Посылаю свою карточку, фото, снятый в рост. Прошу вас, как получите, переснимите и мне пришлите штук 6, и кто хочет, тот пускай себе переснимают». 25.10.68.

В это письмо святитель вложил открытку со стихотворением, посвященным сестре Анне Васильевне Огарковой, которая стала участвовать в богослужениях, проводимых духовными чадами епископа Михаила. Приведем его первые строки:

«Пришла ты в Церковь непорочну,

Ты слово свято сохрани,

Единый раз ты обвенчайся,

Владыку свято сохрани…»^[97]

21 ноября архипастырь поздравил духовного сына и соузника, В. В. Калинина с большим церковным праздником – Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных и подарил ему свое новое стихотворение:

«Прими меня как брата в жизни

И как отца в любви, почти,

Не укоряй меня,

Что тяжкий твой путь в жизни,

Но подбодрись и укрепись.

Смирись во всем.

Меня всегда ты вспомяни,

По жизненному ристалищу спеши пройти.

Влад<ыка>Михаил Вас. Ершов»^[98].

-567-

«Приветствие и благословение старице Марии Ивановне Капраловой. Открытку я от нее получил в понедельник 18 ноября, спаси ее Господь Бог. Я бы пришел и ее причастил, и на руках своих нес, как меня носит на руках Господь — Бог неба и земли: "Да некогда преткнеши о камень ногу твою"»; «Храните залог веры вашей и любви между собою. Храните детей ваших — это особо. Откройте очи ваши и смотрите, что в мире, и остерегайтесь, ибо надвигается ночная тьма, чтоб закрыть свет и во тьме ловить жертву в сети. Следите так, чтоб <ни> на единой минуте не попасть в сети вечные. Храните себя от всякого зла, молитесь друг за друга, молитесь и за меня, и за Василия Владимировича»; «Здоровье покамест у меня — слава Богу». Двадцатые числа ноября 1968 года.

5 декабря архипастырь обратился к своей многолетней сомолитвеннице, Марии Ивановне Лизуновой, с теплыми словами поддержки и ободрения: «Ты ждешь и надеешься, что ждать?По вере очи открываются слепым, по вере мертвых воскрешают, по вере <малые>полки <войск в> неравной <битве противника>сокрушают, по вере — и по водам проходят, как по суше, по вере дар получают свыше и надеются, чтобы сохранять его. Надейся, добрая раба, старица, в твоей душе есть искра свята от начала, надейся, что она разгорится в свет пред Богом неба и земли. Ты стой прямо, Ему сердце свое отвори. Он знает твои грехи от детства, <они> хоть мрачны, но свет любви разрушает ночи тьмы. 05.12.68.

«Кровь и плоть не наследуют вечных небесных благ. Берегитесь плоти, убегайте лжи, клеветы и ябедничества. Будьте совершенно строги ко всему, исторгаясь от современного мира развратного, всякого зла. Михаил.

-568-

Писал в понедельник 9 декабря 1968 года для всех братиев и сестер. Все перепишите, <оригинал> отдайте Надежде Васильевне. Писал Владыка Михаил Васильевич». 09.12.68.

«Мир вам во Христе Иисусе истинный и верный, и благодать да умножится, и любовь да торжествует в вас предвечно, нелицемерно, но в полном желании благости. Примите приветствие духовное и благословение Господне от вашего брата и отца, Владыки Михаила Васильевича^[99], приветствие духовное и благословение Господне, и <желаю> всех благ душевных и телесных, и всякого благополучия, спасения души, и телу здравие, и мир между собою <храните>»;

«Я уже много терплю. А сейчас так нахально поступают, делают из меня всякие похабные магнитофо-

-569-

ны^[100], якобы, я вот какой, несколько судимостей. Ну, что же, трудновато стало в жизни духовной, очень даже. Если хотите быть сынами Царствия Христа Бога нашего, то вот, будьте в мире сем опасны, ибо сказано <в Евангелии>, что сыны тьмы и лукавства, в некоторых ухищрениях, будут мудрее сынов света. Так, дорогие, будьте более скромной жизни. На земле тьма смыка<ет> кольцо — так должно <быть>. Господь творил из тьмы свет для вечной жизни». «Смотрите, прошу вас, за меня молитесь Богу, не оставляйте меня, мне тяжело. Пронесут и оклевещут меня всякою клеветою и всяким поношением, но вы не сомневайтесь: Творец силен и промыслы Его путей и премудрости никто не может изведать. Он сказал, что хотя бы и Гог <в земле> Магог, как орел, вознесся в небеса и свил бы себе гнездо между звездами, я и оттудова его низвергну. Так сбудется, сбудется, совершится! Поздравляю вас с праздником — святителем, чудотворцем Николаем и с преддверием Рождества Христова: "Христос раждается славите", Христос в небе защититель.

Ну, так, братия, глядите во всем, как поступать»; «Не меряйте на свой аршин, кто как хочет; а то получится: один отмерит двадцать аршин и сошьет одежду чрезвычайно велику, а другой отмеряет полтора аршина и совсем не из чего шить одежду, будет наг. Так прошу вас — будьте рассудительны во всем. Да, братия, мир идет в опасность, даже в великую, время настало. Ибо дух злобы уже не может на земле удержаться, он должен свою блевотину рыгать, чтобы опозорить истину. Но вы, братия, знайте: мы — <сыны> Царствия Божия, мы — сыны правды, мы — избранный народ, наше стадо — Божие, вечное нетленное; мы — в истине святой»;

-570-

«Не думайте дом домить, но думайте душу спасать и как бы спастись от сетей вражиих, ибо они по всей земле: все вожди земли в полной ярости и гнева один на другого, <хотят> мстить один другому. А меня они должны поносить и оклеветать во всем. А вы, братия, и не думайте о жизни в двадцатом веке, ибо <это –> век огня и мщения, век Суда Божьего. Братия, будьте едины и мирны в молитве, в чистоте, в страхе Божием, в твердой вере, в молитве святой. Молитесь один за другого крепче, крепче. Молитесь за нас, чтобы Господь Бог сохранил нас от греховных всяких дел, от всякого противного человека, от всяких сетей, от всякого врага видимого и невидимого. Молитесь неотступно. Строго^[101] вам пишу: время требует молитвы и бдения. Всем передайте и напишите всем, ибо я чувствую все, что совершается. Еще прошу: крепче за меня молитесь и ночию молитву за меня приносите, напишите везде. Шлю вам три открытки: их вы, каждый, должен переписать себе и помнить. Еще, братия и сестры, прошу: соберитесь, прощайте один другому, кто на кого имеет гнев или зло какое. Проститесь друг с другом и разрешите всякий грех пред Крестом и Евангелием. Все, все строгости к жизни вашей сотворите, чтобы быть во всем премудрыми. Разных дрязгов чтобы в вас не именовалось, никаких ябедничеcтвов не должно в вас быть. Еще прошу вас: простите один другого чистосердечно и нас простите ради Христа и молитесь за нас. А кто согрешает, особенно даже в блуд и прелюбодейство впал, да теперь кается, того обращайте и вразумляйте. А кто хитрит, якобы он хочет примазаться, да творит братии непотребство, то вам сразу говорю: очищайте стадо от развращенных, если не хотят воздержаться. Спешите всех утвердить, слабых поддерживайте, малодушных утверждайте. В. предупредите, ибо это не глупость: может ли в Царствии Божием <быть> блуд? Даже слышать <об этом>не должно, не

-571-

то что делать, сохрани Боже! Вы знаете, что начнется отмщение народу земли – будут гибнуть в огне, в полном беззаконии и блуде, как при потопе. Прошу вас, братия, ибо день и час никто не знает: храните себя от нечистоты плоти и от междоусобной брани и от всякого зла, живите в единстве, не хитрите один над другим, а собирайтесь, и беседуйте, и плачьте, в страхе Божием между собой будьте. Петр Степанович Лабутов, Степан Никитович <Зыгалов>, смотрите, строже будьте во всем к братиям и сестрам. В. предупредите.

Может, даже между вами специально <сеют> всякий раздор, чтобы разорить вас. Смотрите и понимайте каждого человека. Николаю Ильичу <Кашицыну>: строго тоже пускай смотрит за всем. Василий Иванович <Жуков>^[102] пускай скромно себя ведет и присматривается ко всему^[103]. Помогайте один другому во всем. Передайте Петру Ивановичу <Финочкину>, скажите: если что можно, то пускай делает, но если пусто — зачем обременять людей. А то надо мной издеваются, как хотят, так и проносят, и поносят, а помощи никакой нет»; «Ну, так, прошу вас — всем опишите, письма мне шлите все. Приветствие духовное от Василия Владимировича и <он>поздравляет вас со всеми праздниками. Ну, затем до свидания. Простите нас ради Христа и помолитесь. Храни вас Господь Бог». 12.12.68.

21 декабря владыку вновь вызвали на «беседу» по вопросу его убеждений: «В ходе беседы были приведены ряд примеров из жизни людей, а также о полете человека в космос и ряд других. Но Ершова это не интересует, и заявил, что он будет жить в Божьем Царстве и скоро якобы Оно будет. Твердо стоит на своих взглядах».

-572-

1969 год

«Василий Иванович Жуков, письмо Ваше первое и второе получил. Спаси Господи, помилуй. Желаю всех благ на доброе житие и единство. Ну, будь тверд, кроток, разумен, входя в положение один другому. Будь рассудителен и воздержан от всего, храни себя от слова невоздержания, от слова небрежения. Передайте в узы приветствие Кириллу <Тищенко>^[104], пускай напишет письмо мне».

«А., знаю, что слабость, что ты по плоти оступилась, но сейчас, хоть тяжело, но не стыдись, но тверже, хоть на четвереньках ползи до врат святых, надо! На руки опирайся, а в зубах дитя неси! Если сатана плачет, как будто бы жалеет, хочет хитрыми слезами обмануть, а ты ему навстречу крест Господень и твердую веру в сердце, и надежду непостыдну, и криком кричи: "Иди сатана от меня, я не твоя, но Божия! Хоть грешна, но — Божия, Божия и к Нему иду!" Хоть немощи сильны, но Бог сильнее и могущ спасти и защитить. И все последуйте так с силой, чтобы сатана от вас бежал. Не смейтесь, братия, один над другим (нет, Боже упаси!), но подкрепляйте один другого. Время самое опасное и самые те дни пришли, которые мы и все святые отцы ожидали, хранитесь»; «Надежда Васильевна, прошу тебя, крепче молись, читай за меня о здравии <каждый день> 12 <раз> "Верую" и другие – тоже <читайте>. Прочитай о здравии Псалтирь»^[105]. 02.01.69.

-573-

По воспоминаниям духовных чад святителя, нападения от властей и на них были очень серьезные, «трепали» часто и, по благословению архипастыря Христова, кроме чтения двенадцати раз «Символа веры», они также читали двенадцать раз псалом 50, соединяя с утренним или вечерним правилом. Мария Павловна Стасенко вспоминает: «Дужников его фамилия, из Казани, он все время допрашивал. На работе работаешь, придут, вызовут в сельсовет. Допрашивает, допрашивает: "Куда ходите молиться? Кто туда ходит? Как вы там молитесь?" Я ему: "Как молимся, так и молимся. Приди, да послушай. В основном по домам молимся, а в большие праздники на святых ключах. Не запрещают ведь на ключах молиться". А потом я его во сне как-то увидела. Мы бежим по зеленой поляне, а он нас догоняет, и с ним еще несколько человек. Мы в какой-то сруб спрятались, а у нас Библия, большая Библия. Куда ее спрятать? А он подполз под сруб и сказал: "Не бегите. Как молились, так и молитесь. Наша работа такая, допрашивать вас. А вы идите своим путем, идите". Потом он расшибся в гостинице, старая еще гостиница была, и после этого долго не жил — умер. Говорил: "За христиан наказал меня Бог"».

«С Рождеством Христовым <поздравляю>вас всех, братиев и сестер во Христе. Верой и надеждой, любовию святой и чистою душой благовествуйте всею силой устами сладости Христовой. Дарите все, один другому, неложное приветствие лобзаний уст. И предоставьте ваше сердце, вместо вертепа, Христу. Земля — вертеп, а вы — сердце. Волхвы сокровищницы открыли, и дары

-574-

принесли, а вы уста откройте — принесите хвалу. Небо — звезду, а вы — любовь. Сыны народа — Пречистую Деву, а вы Церковь соберите, и Он в общину к вам войдет и родится. В вас, вечном стаде Церкви, будет Христос, вечный Царь славы, Царствия Христа Бога нашего. Владыка Михаил Васильевич». 08.01.69.

Сразу после Рождества святитель заболел, о чем в личном деле заключенного есть краткая запись: «С 10/I-69 по 29/I-69 – больной изолирован в стационар» 10 лагерного отделения. 3 февраля комиссия ВТЭК подтвердила II группу инвалидности владыки Михаила при диагнозе — гипертоническая болезнь II-III степени, давление держалось 220/120. 23 февраля заключенный М. В. Ершов был вызван на очередную «беседу», а также для объявлении ответа на его жалобу в Верховный Совет СССР^[106]. Начальник заявил, что святитель был осужден правильно, и дело его пересмотру не подлежит: «Мной было сказано, что полезным трудом не занимался, и находился в лесу в женской одежде и вел а/с деятельность. Ершов заявил, что он работает на Господа Бога и Небесное Царство, в Котором желает сам быть. На все разъяснения не реагирует». 6 марта архипастырь Христов написал послание, где в иносказательной форме благословил своего второго иерейского ставленника Василия (Жукова) начать совершать Божественную Литургию, еще раз напомнив ему, о трудности и ответственности пастырского служения.

«Будь премудр, нравственен, кроток, смирен и рассудителен во всем. Прежде чем сказать слово, обдумай,

-575-

тогда скажи. Ибо рассуждение — выше всех добродетелей. Делать посуду глиняну — нужно быть мастером. Сделать можно, но хранить глиняный сосуд еще труднее. Разбил — убыток, да и растрата. Горе бьющему, нежели ищущему, он ищет. Чем разбить, лучше не брать его в руки и не быть виновным. Следи за благим и добрым началом. Полагай доброе начало, чтобы в нем был и конец благий и верный. Ибо недорогое начало, но дорогой конец. Но нужен и конец, и начало, и плоды посева, и всходы золотые, и посуда цела, и купцы довольны, и улей чист, и пчелы сыты, и меду много. Хочешь, спи, хочешь, дремли, хочешь, совсем не спи. Ибо дом домить — не калач купить. Ибо калач купил, да не понравился — съел и все: больше брюха не съешь. А дом домить: нужно все купить, все сделать, все приобресть вовремя и в дело, чтоб десять раз не переделывать. Гордости места нет, да не должно быть. Пещися обо всем нужно.

Брат, со страхом приступай к чаше, когда приготовляешь пищу, чтобы она была вкусна, и здрава, и сытна, чтобы у всех было здравие. Знай, что время очень строго. Дряхлых старушек и старичков, сразу же их накорми и, вообще, всех накорми и напои. Кто спит, то нужно разбудить. Кто щупает, пускай щупает^[107]. Люби уход за садом — польза для всех. О, брат, мне очень велико и притеснительно. Спеши на работу, хозяйство требует. С получением — исполни мою просьбу. Писал Владыко Михаил Васильевич из уз, из Саровской пустыни. От страдальца многолетнего, <около> 40 лет всякой пытки, обмана, клеветы и мучения до сегодняшнего дня».

14 марта заключенный М. В. Ершов администрацией ИТК-10 был вызван на «беседу» для объявления ему характеристики за 1968 год^[108], но «прибыть отказался.

-576-

Заявил, что они ему не нужны, и что написано, — как начальнику, доверяет». В упомянутом документе отмечено: «Нарушений не допускал, взысканиям не подвергался. Является инвалидом II группы, не работал. По своим убеждениям является верующим и состоит в секте ИПЦ. С сокамерниками уживчив, внутренний порядок не поддерживает, справляет свои обряды»^[109]; «На проводимые с ним беседы по отрыву от его взглядов не реагирует, твердо стоит на своих убеждениях. Свой состав преступления не осуждает». Начальством за демонстративный отказ был предупрежден — «за нарушение внутреннего порядка».

«Ну, так вот, дорогие родные, прошу вас: не сетуйте и не глумитесь, но отрезвитесь во всем и идите путем праведности. Прошу, молитесь за меня Богу крепче, ибо вы должны чувствовать — время тяжкое. Читайте Псалтирь и Евангелие каждый день, будьте бдительны во всем: в молитве, в посте и в мире между собою»; «Приветствия от Василия Владимировича: желает вам спасения души и телу здравия, и единства духа, и единой любви, и мира духовного, и мира между собой. Затем, простите меня, все братия мои и сестры, все родные, и помолитесь за нас крепче Богу. Храни вас Господь. Да, сколько нести кары и поношения и всякой лжи: кто как хочет, так и поступает! Да, не хотят мне <участь> облегчить, да и сами в мире навлекают на себя гибель. Письма пишите чаще. Как получите — пишите скорее ответ на мое письмо». 24.03.69.

В начале апреля к святителю прибыли на свидание сестра Надежда Ершова с духовной сестрой, но в свидании

-577-

им было отказано. А 9 апреля осужденный М. В. Ершов был вызван на «беседу» для разъяснения причины отказа, так как «сестра, после освобождения из лагерей, на паспортном учете не состоит и не имеет паспорта». Хотя основная причина отказа — «свидания запрещены комитетом <гос>безопасности. Ершов проявлял недовольство». Правда, через день-два что-то изменилось, и было дано разрешение повидаться с сестрой, так как уже 11 апреля владыка сообщал в письме: «Сестрица Надежда Вас<ильевна>, можешь приехать ко мне на свидание, только дадут свидание на четыре часа, и только <тому>, кто у меня записан в деле. Приезжай, кто-нибудь тебя проводит. Провожать тебя кто поедет — покрепче, поздоровше <возьми>, чтобы помогли тебе. С получением моего письма время не проводите зря – сразу же собирайтесь и приезжайте»^[110]. 15 мая начальник отряда после проведения «беседы» оставил запись в личном деле: «Ершов исправляет свой обряд-моление, допускает шум и нарушает отдых другим заключенным. На вопрос: "Для чего крестит при выходе и входе в камеру и кабинет", — на это отвечать отказался. Рассказывал о жизни Небесного Царства. Ограничился беседой». 17 июня на очередном медосмотре (давление больного 210/120) комиссия ВТЭК подтвердила II группу инвалидности владыки.

Всякую надменность из сердца своего удалите, а положьте упование и надежду на то вечное наследие, которое нам Господь Бог дал. Никто не уничижит тех даров, которые Господь Бог благословил. И никто не уп-

-578-

разднит того начала, которое положил Господь Бог. Он дал, Он начал, Он помазал, Он благословил, и Он исполнит и совершит. А кто творит неурядицу, тот или же накажется Господом, или же извергнется вон, кто бы он ни был, если он притворно входит, надменно».

«Петя <Финочкин>, спокою мне нет, ты <по>купаешь меня, и тебя обманывают или задерживают, а меня идиотом ложным делают, а ты в положение мое не войдешь: кто как захочет, тот так и делает надо мной. Хуже чем уличные базарные женщины поступают, стараясь всячески оплевать. Да, Петя, бр<атик>, прошу, хоть ты письмами извещай»^[111].

«Петру, братику скажи <Н. В. Ершова>: "Ничего уже даже не хочу, и глядеть, и всякие хлопоты меня уже только угнетают". Даже что-то и свидание, когда пришел Петр, я не имел никакого спокоя и ни радости, и ничего. В сердце мне, и в уста, и в ум, и во все тело вливается всякая нечистота. И уже на ваши дела не хочу глядеть. Кругом подлость, кругом надменность. О, Боже, Боже! Кто может меня пожалеть? Кто может мне посочувствовать? Может быть, даже меня живым не будет, а за меня все будут хлопотать об освобождении. О, Боже, каков я был прост, каков радостный, каков мирен! Но за обман, и за гонения, и за то, что я изливал за

-579-

мир нечестивый и был снисходителен ко всему и ко всем, за кого молился, все мне воздают злом, обманом, клеветой и надменностию. Уже больше нет жалости. И как хочете, даже письма уже нежелательно писать вам, потому что все надменно, все только для себя. А я плачу своим собственным телом и несу то, что никто того не переносил. Боже, Боже, Ты, Творче, Предвечный, Единый, Премудрый, и Вечный, и Бесконечный, и Предвечный в славе и в силе Безначальный! Ты, Единый, знаешь, что я переношу. И как уже тяжко, Единый, только Ты сохранишь. Гнева полное сердце, тяжесть доходит до краев изливания. Даже и не жалко уже народ, ничего: гореть ли он будет, тонуть ли он будет, или другие какие казни. Только гибель миру, гнев, гнев и все! А вы думаете: сели да свесили ноги с меня и будете сидеть? Нет, Господь взыщет, и так взыщет, что все отдадите, весь долг жизненный, Господь со всех все взыщет. Я больше не прошу и не спешу к вашей защите. Простите меня, дряхлого и убогого узника. Если есть в вас сознание — помолитесь за узника. А если кто хочет выгоды за меня, то Господь Бог взыщет. Простите, ваш страдалец, узник Михаил Васильевич»^[112]. 25.06.69.

«В "Русском паломнике"^[113] писали: "Какая птица так запела, что камень стал рыдать?" А Петр называется камнем. Когда отрекся <от Господа> — запел петушок, напоминая слово Господне. Заплакал, горько зарыдал <Петр>. Братия, плачьте, рыдайте о своих делах. Знайте, что вы поступаете против воли Божией, порицаете слово Божие и дела Божии своими грехами. А петушок, без лености, каждую ночь, не дремлет. Он исполняет обет благовестия — поет, напоминая всем спящим и лени-

-580-

вым, и праведным и святым, и забвенным самих себя, и совсем во грехе живущим. Зовет всех покаяться и помнить себя в Боге вечном». 29.06.69.

«Да, братия, спешите, спешите успешно пройти путь до заката солнца в город обетованный с чистым сердцем. Премудро идите и чистосердечно, без всякой надменности. Ибо кто бы ни был — тайные дела и внутренность вся обнаружится, и вместо спасения получит осуждение на вечные века. Скажет Судия: "Не знаю вас, идите от Меня". Бойтесь, братия»^[114]. 03.07.69.

«Даже, братия, письма некогда писать — всегда в молитве. И даже кушаешь уже поздно в 10 или же 9 часов вечера, в сутки раз. И то спеша покушаешь, и обратно на молитву»; «Ваш брат и отец, Владыко Михаил Вас<ильевич>». 25.08.69.

Василий Владимирович Калинин позднее кратко рассказывал, в каких условиях приходилось совершать свое духовное делание епископу Михаилу. Когда он был на работе, в камере находились такие заключенные, которые мочились на молящегося архипастыря Христова, а он, смиренный, не сопротивлялся, только книгу церковную старался прикрыть, чтобы не намокла. Бывали случаи, когда уголовники, находившиеся в камере с владыкой, здесь же совершали содомский грех^[115]. Всяко бывало. К сожалению, паства плохо представляла

-581-

себе, в каких условиях находится ее архипастырь. Неоднократно в письмах к нему упоминались обиды друг к другу, кто, что и как сказал — глупости всякие. Как-то Василий Владимирович, по благословению владыки, написал ответ духовной сестре, в котором упомянул, что у них в камере все живут дружно, не обижают друг друга, и приглашал, кому тяжело на воле, — к ним приехать, пожить. А что еще сказать?

26 августа осужденный М. В. Ершов вновь был вызван на «беседу» — «по вопросу нарушения внутреннего порядка в камере: Ершов своим молением не дает отдыхать другим з/к. Во время справления обрядов возбуждает крик и шум, т<о>е<сть> лично сам не замечает за собой. На разъяснение не реагирует». 14 сентября владыка сообщал о болезни Василия Владимировича Калинина: «Василий болеет желудком — кушать ничего нельзя, и аппетит пропал, желудок ничего не варит, и еще что-то болеет. Да и еще что-то: тайная какая-то болезнь. Ну, что ж, кому какой крест»^[116]. И заканчивал свое письмо подтверждением, что сам он — «все также подвизаюсь день и ночь в молитве и в посте, и в истязании святой жизни». 15 сентября святитель просил срочно прислать «витаминов разных, аскорбинки и глюкозы, и 5 рублей денег положьте в бандероль». 28 сентября духовным дочерям Домне и Евдокии Ульевым из Старошешминска напомнил: «Пение, чтение — цвет, молитва и пост — пробуждение ко спасению».

-582-

6 октября 1969 года Указом Президиума Верховного Совета СССР введены в действие основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик. Жизнь заключенных особого режима стала полегче. 16 ноября архипастырь сообщал об этих новостях в письме к Анне Ивановне Рязановой (дочери О. М. Исаенковой).

«Сестрица Анна и все родные, сообщаю вам, что я как будто, хожу, но здоровие — вы сами знаете. Я — инвалид второй группы, <высокое> давление крови. На работу никуда не хожу, сижу в камере, и еще со мной инвалиды есть в камере, тоже неработающие, как и я, больные. Еще сообщаю, что нам разрешили свидание 2 раза в год: одно короткое, одно — до трех дней. Так я прошу: Петр Иванович <Финочкин>, брат, пускай с сестрой Надеждой приедет в нонешнем году, в первых числах декабря и пускай привезет валенки с галошами: наденет на себя и здесь, на свиданке, отдаст мне. Сестра Анна Ивановна, соберите посылку: три килограмма масла топленого и два килограмма меду»^[117]; «С получением моего письма, за два дня соберите, самым быстрым моментом, не времените и скорее пришлите на твоего двоюродного брата Оберемка Димитрия Петровича, чтобы она пришла в начале декабря по новому стилю»^[118]. «И бандероль на него вышли — конвертов 150 штук, чтобы пришли в одно время с посылкой. В посылку положь записку небольшую, что посылаю от такой-то то-то: и перечисли все»; «Простите ради Христа меня. Получите письмо — сразу же ответ дайте».

-583-

Духовные чада старались также помочь своему епископу и передали жалобу о пересмотре дела М. В. Ершова и В. В. Калинина в Верховный Суд РСФСР. 4 ноября оттуда отправлен запрос в адрес начальника отдела мест заключения МВД Мордовской АССР о высылке справок-характеристик на осужденных руководством колонии. Приведем выдержки из характеристики на заключенного М. В. Ершова: «За период нахождения в местах лишения свободы с 1943 года по настоящий период лично себя показал с отрицательной стороны», за различные нарушения «было наложено до 1967 года 29 дисциплинарных взысканий. С 1963 года является инвалидом II группы. На производстве, а также в хозяйственной обслуге никогда не работал, несмотря на то, что неоднократно предлагались легкие работы. По своим убеждениям является верующим и состоит в секте ИПЦ»; «Проводимые общественные мероприятия не посещает по своим религиозным убеждениям. Литературу не читает. На проводимые с ним беседы воспитательного характера не реагирует, от своих убеждений не отказывается. Свой состав преступления не осуждает и не признает. На путь исправления не встал»^[119].

Лагерное начальство не оставляло в покое святителя. 28 ноября– новая «беседа» «по вопросу его убеждения и состава преступления». Ему долго разъясняли причины, по которым он свой жизненный путь «провел, в основном, в местах лишения свободы». Но заключенный не слушал «разумных речей», упорно твердил, что «ради Бога он посвящает <Ему> свою жизнь». Важно отметить, что при этом начальство внимательно слушало его, ведь завершался отчет так: «Рассказывал о новой жизни, что войны не будет, но якобы через длительный период будет война с Китаем, произойдет массовое уничтожение людей». 8 декабря, находясь в камере № 30,

-584-

епископ Михаил на обороте своей фотографии^[120], в подарок Василию Владимировичу Калинину, написал стихотворение^[121]. Приведем из него несколько строк: «<…>

Не мука в жизни устрашает,

Не ласка душу окрыляет,

Не леность силы ободряет,

Но — труд...»

«Мир вам во Христе Иисусе, Господе нашем и благодать да умножится, и любовь во Христе Иисусе да торжествует в нас преизобильно, богатством неизменно, предвечно. С Рождеством Христа Бога нашего! Братия, все родные и сродники, родитесь и вы в вечную жизнь, а то сделались как ветхая тряпка, никудышная, обветшали все. Братия, встрепенитесь и не колебайтесь, встаньте прямо — Бог поруган не бывает. Итак, братия, примите приветствие духовное от вашего брата, и отца и ВладыкиМихаила Васильевича»; «Братия, кто хочет спасения — тот не колеблется. Кто хочет войти в число спасаемых и избранных — тот тело не жалеет. И знайте: телесная жизнь и боязнь страха временного приведут к погибели и ко греху. Ибо Богу друг — миру враг, а миру друг — Богу враг. Вы сами читали, знаете, что в последнее время спасаемых будет, как колосок в поле останется после уборки. Братия, наша жизнь — обречена жить для Бога во Христе, <для> спасения в вечной жизни, вечного Царствия Христа Бога нашего. Вы сами знаете: можем ли мы иметь общение с нынешним миром, можем ли мы служить аду? Нет. Мы ожидаем явление Господа нашего Иисуса Христа, Суда Божьего, отмщения всем нечестивым земли, всем губящим землю. Будьте строги ко всему, спасайте души ваши в вечную жизнь. Я ожидаю, как и Писание говорит: "Мир обречен

-585-

к гибели", — у нас общего с миром ничего нет. Блюдите себя и живите каждый день готовые на полное бегствие <от гибели>, которой не избегнут <все нечестивые>. Кто сейчас дает миру добро? Ведь мир ушел в полное забвение. Вот, братия ко мне приезжали, и все выслушал. Что можно сказать, ведь о чем вы спрашиваете? Вы сами читали об этом и знаете, что нам можно делать, что нельзя. <Поэтому> и свидание мне это — только болезнь, и печаль, и притеснение, и всякие дрязги.

Василий Иванович <Жуков>, ты сам знаешь, какое время и как надо жить, и как храниться душою и телесно. Кому нужно: тот найдет и придет, ночь — в полночь и в час тот, и полечиться, и излечиться от всякой болезни, без ущерба и без опасности^[122].

Будьте чистые сердцем и умом. Ибо: "Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят". Будьте едины — надменность вся сгорит. В Царствии Божием останутся только верные, святые, и праведные, и избранные, а двоякие в Царствии Божием не будут. Кто хочет тем и тем послужить — так ни одного не обретет. Служите Богу, и работайте Богу со страхом, и радуйтесь с трепетом, будьте сынами Божьими.

Я никакой амнистии не ожидаю и никакой милости от данных начальников не ожидаю, ибо кругом надменность, выгода и обман один другого. Я сижу невинно за истину Святую, за Царствие Христа Бога нашего, за Царствие неба и земли, Христа Бога нашего. А сейчас мир заблудший. Построили на земле царствие ада и бездну и угрожают сами себе огнем, мечем, пламенем и гибелью. А мы, люди Божии, народ святый, люди обетования Божьего, должны выйти от всякого общения с современным миром и быть в ожидании, что определил Господь»; «На земле, что тут скрывать, все сами знаете, до чего дошли. Спешите, братия, больше на молитву и

-586-

на мир духовный между собой. Молитесь друг за друга, молитесь и за нас. И просите Господа с ревностию и со страхом Божиим. Милуйтесь, милуйтесь, милуйтесь между собой, и Господь помилует вас и спасет. Простите ради Христа и помолитесь Богу за нас. Приветствия от Василия Владимировича всем». 24.12.69.

В этом письме святитель упоминает о свидании и вопросах, которые ему задавали. Невольно вспоминается рассказ Василия Владимировича Калинина об одном из таких кратких свиданий в присутствии контролера. Владыке был задан вопрос о пенсии: можно ли получать? На это он ответил вопросом: «А святые пенсию получали?» Тогда архипастыря спросили о С. З., который трудился на вредных подземных работах, заработал инвалидность и получал пенсию. В данном случае епископ Михаил посоветовал: пусть продолжает получать, но третью часть отдает христианам, кто живет без нее. После свидания, вернувшись в камеру, поделился с духовным сыном: «Что спрашивать? Святые корнями питались».

1970 год

В письме от 7 февраля Василий Владимирович Калинин упомянул, как прошел первый день Рождества Христова: «Разговелись. И вот тут З. Павел из секты Иеговы, вернее, руководитель, спиритист, он схватится обеими руками за голову, зажал уши. Воз<любленный> В<лады>ка как наложит на чело триперстное крестное знамение и шагнет — он как подскочит, как крикнет: "Ах!" И руками себе как даст по ушам со всею силы. В<лады>ка второй раз шагнул. Он обратно таким образом. В<лады>ка — третий раз. Он как подскочит, как <будто> его кто жезлом под зад <ударил>, как заорет». 10 января святитель попросил встречи с начальником: «В беседе заявил, что его должны помиловать по хода-

-587-

тайству прокурора Татарской области^[123], для этого необходимо написать хорошую характеристику. Ершову разъяснено, что хорошей характеристики не будет, и указаны <его>отрицательные стороны. Ершов заявил, что его освободит "Господь Бог". На разъяснение не реагирует».

«Мы — сыны вечной жизни, мы — народ Божий и избранный. Кто, может, из вас слаб — утвердись. Кто, может, из вас сомневается — очисти мысль. Кто, может, малодушный — утвердитесь в полной силе. Храните истину, храните правду, храните мир духовный, храните мир между собой, храните все заветы Церкви Православной, храните все завещания святых отцов. Знайте, что ни одна секта не останется на земле, все ложные строения подвергнутся Суду Божьему, обличатся и сгорят. Надменных на земле не останется, все исчезнут.

Братия и сестры, может быть, вам клевещут на меня или же ложь хитрую будут сплетать — не верьте, твердо стойте. Может быть, кто придет и вкрадется ложный человек с хитростию — смотрите строго за всем».

«А что на земле совершится — никто не отменит. Хотя бы и сто миллиардов самолетов и спутников поднялись в воздух — ничего не сделают, не отменят. Ни папа, ни мама не защитят — все истлеет, все переменится. Война даже совершится, так что может и безвластие на земле совершиться всей стихийности»; «Так будет: небеса взыщут за всех со всех. Суд воздаст Судия Божий всем по делам всех веков. А в нынешнее время никто, никто не утаится»^[124]; «Василий Владимирович болеет

-588-

крепко желудком и сейчас лежит и ничего не может <делать>. А я рядом пишу письмо»; «Ваш брат М. В. Как получите письмо, сразу пришлите телеграмму. Письмо к вам ходит 5–6 суток, самое большое». 27.01.70.

В вышеупомянутом письме от 7 февраля Василий Владимирович Калинин подробно описал также свое положение и архипастыря в заключении. Раньше, в Воркуталаге, он работал ассенизатором и получал зарплату, правда не по основной ставке (456 рублей), а как дневальный — 180 рублей. А здесь, в Дубравлаге, за последние восемь лет не получил ни копейки^[125], и в 1969 году «у меня, в<еликого>гр<ешика>, стала какая-то уже неудержимая злоба к этой бессмысленной работе, и я стал настоятельно требовать постоянную работу. Мне дали стрижку рукавиц, норма — 1000 пар», причем, за тысячу пар платили один рубль сорок три копейки. Норму он всегда выполнял, а при хороших сменах дежурных оставался даже на сверхсрочные часы, заработав, таким образом, 90 рублей. А с ноября 1969 года, по новому законодательству,заключенным разрешили на 4 рубля отовариться с ларька продуктами, причем, трудоспособным — на заработанные деньги, а инвалидам — на присланные. «Но мы идем "бортом"». Владыка Михаил нигде не расписывается, так что ему с ларька ничего не полагается, у него самого свободных денег на лицевом счету нет, хотя 18–20 рублей он мог бы зарабатывать каждый месяц, правда, из них вычитают 15 рублей за питание, но на остальные он надеялся

-589-

отовариться. Василий Владимирович завершал это письмо просьбой прислать ему«одни шерстяные носки от ваших щедрот, уже совсем изношены, одни халевки», но он еще носит их. «Вторые же халевки год назад отдал своему Воз<любленному> В<лады>ке. Он их развяз и сам себе навязал носки».

13 февраля по жалобе кассира осужденный М. В. Ершов был вызван на «беседу», так как он «предъявляет требование, чтобы его отоварили, а расписываться в карточке лицевого счета отказывается. В беседе Ершов заявил, что по ихней вере ни на каких бумагах расписываться не положено.Несмотря на разъяснение, Ершов от покупки продуктов отказывается». 19 февраля администрацией колонии составлена очередная характеристика на заключенного М. В. Ершова за 1969 год, где отмечено: «От своих убеждений не отказывается. Задолженностей по искам не имеет. Проводимые общественные мероприятия не посещает. С сокамерниками уживчив. Свой состав преступления не осуждает и не признает. Литературу не читает. На проводимые с ним беседы воспитательного характера не реагирует. По характеру спокоен. На путь исправления не встал». На обороте документа записано карандашом: «Объявлено».

«Воскресни, Боже, да вознесется рука Твоя, яко Ты царствуеши во веки. Воскресни, Боже, помози нам, и избави нас имене Твоего ради. Боже, спасай нас, убогих людей, живущих в вере, надежде и любви Христа Бога нашего, православных христиан!

Мир вам истинный, святой во Христе Иисусе, Господе нашем. Примите приветствие от страдальца вашего Мих<аила> Васильевича — отца и Владыки Михаила, страдающего за Церковь Православную, за веру Православную, за истину святую, за правду Христа Бога нашего в великом страдании и мучении сорок лет. 40 лет — вот это сущая правда и истина. От юности мо-

-590-

ей в узах с самого 1930 года. Мне сейчас уже 59 лет. Вот при советской власти и при советских следственных органах сколько я сижу, и еще сидеть 13 лет и 6 месяцев. Всегда в молитве и посте. Оружия я никакого в руках не держал от рождения моего, даже детского игрушечного оружия не имел. Книги из библиотеки не читаю и газеты никакие не читаю. На кино не хожу. Да, уже инвалид второй группы, лысый и седой»; «Мне даже ларька не дают, ничего мне в магазине не дают и посылки не дают». «Что сделали современные начальники надо мной: харкают и плюют. Какими плевками хотят, такими и плюют. Какую клевету выдумают, такою и клевещут. Тяжело стало переносить. Образ человека в жизни нельзя найти. Плохо будет за содеянное дело народу: сколько на меня вылили грязи ложной – Господь не потерпит никогда». 25.02.70.

22 марта Василий Владимирович Калинин сообщал в письме, как трудно им с владыкой молиться, так как сейчас в камере живет семь человек: он с "Возлюбленным Владыкой", два свидетеля Иеговы, два украинца З. Павел и Онохрий^[126], «один — явный чародей, черномажник, и один — Т. Михаил, которому йошкаролинцы высылали бандероли и посылку^[127]. Он, сей Михаил, через три недели освобождается». Далее Василий Владимирович строго предупреждал единоверцев — без благословения владыки Михаила «не принимайте и не знайте их, нечестивцев, никого. А что мы делали и делаем через кого из них, тут ничего не должно быть сомнительного и соблазного. Это — по нашей нужде». «Иван Петрович тоже скоро освобождается. Хотя он и очень хороший, и ему и ехать некуда, но и, опричи^[128] вреда, от него нельзя получить хорошего».

-591-

Продолжая описывать заключенных^[129] в их камере, Василий Калинин пишет о христианине-чуваше Петре Михайлове^[130], который вместе с украинцем Онохрием (обоим по 30-35 лет) «вот уже три или четыре года с одиночки не вылазит», — «сделались одни кости и носы». «Онохрий — этот день и ночь одно, сидит: "Пыш, пыш, пыш, пыш" <слышишь>. Носится по камере: "Фу, фу, фу". З. Павел — этот жмет оба кулака и за уши себя хватает, и голову жмет к земле, вылупя глаза на небо, действительно, как змей. И вы знаете, воз<любленные>, как мешают на св<ятой> м<олитве!>». Правда, к владыке-то они не так пристают: «он их как резанет, так они к нему-то не так, а мне-то достается», «когда станешь на вечернее правило — весь как из мялки: в ушах трещит, думаешь и перепонки полопаются».

«"Воскресни Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех". Христос Воскрес! Поздравляю вас, всех моих братьев и сестер во Христе Иисусе, с Пасхою святою Христа Бога нашего. Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос Воскрес! Воистину Воскрес! "Радуйтеся людие и веселитеся!" Примите братия и сеcтрыпасхальное приветствие от вашего брата и отца и Владыки Михаила Васильевича: с Пасхою святою, с воскресением души, просвещением ума и очищением сердца. <Желаю> силы, и крепости, и легкости духа — <яко> крыл небесных, и телу исцеление и очищение»^[131]. «Здоровье у

-592-

меня неважное. Давление крови <высокое>, голова болит непрестанно и сердце тоже. Да и еще радикулит: оба бедра болят и поясница, все время на голову давит»; «Вам известно мое иго: душевное, телесное, всяческая нелепость — и все несу. Так, верно, угодно Господу Богу: без <Его>воли ничего не делается и без <Его> возжелания ничего не совершается»; «Ну, а затем заканчиваю беседу с вами письменную. Оставайтесь с Богом Святым и Истинным и Праведным в здравии, в силе и в единстве. Простите меня ради Бога Отца, Вселенной Творца, и ради Сына Его, Возлюбленного Господа нашего Иисуса Христа и Святаго Духа. Простите меня грешного и помолитесь за меня, и я прощаю вас ради Троицы Святой: Отца и Сына и Святаго Духа. Оставайтесь с Богом». 14.04.70.

12 мая осужденный М. В. Ершов опять вызывался на «беседу» «по вопросу его убеждения», но главное — разговор был о том, что он «в ночное время справляет свои обряды, где создает шум. На все разъяснения и приведенные примеры из жизни общества не реагирует. Ершов заявляет, что во время моления он находится мысленно в "Царстве<Небесном>". Твердо стоит на своих убеждениях». 24 июня епископ Михаил описал в своем послании духовным чадам как прошел Великий пост и празднование Пасхи Христовой.

«Mоя жизнь во Христе. Великий пост. Один раз в день кушал только холодную пищу, а в некоторые дни

-593-

ни разу не кушал, всегда в молитве, <исполняя> все правила и службы Церкви Православной. В Страстную седмицу кушал за весь день только в десять часов вечера: в понедельник сто пятьдесят грамм сухарей и кружку холодной воды, во вторник — сто пятьдесят грамм сухарей и кружку холодной воды, в среду — сто пятьдесят грамм сухарей и кружку холодной воды. В четверг, и в пятницу, и в субботу — ни крошки хлеба и ни капли воды не вкушал. Со среды на четверг, ночию, уснул <на> 3 часа; а в четверг днем исполнил весь устав с обедней, Литургией. Ночь всю не спал: всенощное бдение с четверга на пятницу. В пятницу — весь устав Церкви: заутреня, погребение Иисуса Христа, и всю ночь не спал. В субботу — день не спал, <исполнил> весь устав Церкви и обедню. И на Пасху, в ночь, не спал нисколько: чтение Деяний апостолов и в 12 часов — начало заутрени пасхальной и обедни пасхальной. В 5 часов закончил службу церковную и в шестом часу разговелся, вкусил пищу, что было. Вот так нам^[132] Господь помог исполнить Ему службу»^[133].

24 июля святитель сообщает в письме, что «Василия Владимировича увезли в больницу в субботу, накануне Петра и Павла»^[134] – 11 июля; только 31 июля его соузник был выписан из центральной лагерной больницы^[135]. 20 августа, надеясь на пересмотр его дела, он просит узнать, есть ли какие-либо сведения от Петра Финочкина — «какой его успех и что он сделал». В этом же пись-

-594-

ме архипастырь Христов напоминает пастве, что дом Духа Божественного – «человек, в котором живет Господь Бог: во чреве Вашем и в сердце Вашем. Тело – кивот Божией благодати и Дух Божий почивает в нем. И кивот должен быть чист и наряден для Господа Бога. Храните тела свои в полной чести и примере». В большом послании от 2 сентября святитель, обращаясь к пастве, передал им рецепт лекарства для врачевания ран души.

«"Дому Твоему подобает святыня Господи, в долготу дний". Дoм Творца вселенной, Троицы Святой, вечный, и Его никто не разрушит. Он Им созижден на вечные века, и Он в Нем пребывает. Служите в Доме Божьем со страхом и трепетом, да не будете порицаемы. Любите благолепие Дома Божьего — Церковь Предвечную Православную Христианскую. В Ней — Царь славы, живой Господь Бог, и всякий, кто пребывает душою, и телом, и мыслию в Доме Божьем, Церкви Христовой, будет жив душою и телом и будет соединен с Богом Живым Бессмертным, с Троицей Святой: со Отцем и Сыном и Святым Духом.

Мир всем вам истинный и верный и праведный во Христе Иисусе и любовь во Христе Иисусе неизменно. Примите приветствие духовное от вашего брата и отца, Владыки Михаила Васильевича, страдальца, узника многолетнего, сорокалетнего, страдальца за истину, и за Святую Соборную Апостольскую Восточную Православную Церковь, и за святые пути Христа Бога нашего. От юности страждущий в посте и молитве и в труде, в богомыслии святом, созидая Дом Духа Божественного, сохраняя пути святые Церкви Святой, данные от небес Троицей Святой. Примите все сродники мои, братия и сестры, внуки и внучки во Христе Иисусе, благословение Господа Бога на вечную жизнь во Христе, на добрые дела и разумения и единство Духа, единство веры»^[136].

-595-

«Василий Иванович, крепче на таблетки, больше на рецепт микстуры, не отходя от стола приема^[137]. Больной должен быть здрав и плод чрева его в правде. Труды не считай, ибо сам труд себя сочтет и покажет тебе ристалище силы на живых людях, и в добрых делах, и на святых небесах, и в вашем сердце, и лице в лице со мной.

Николай Ильич <Кашицын>, не гнушайся сосудами^[138] в доме новом: худой или грязный, тусклый или светлый, красивый или нарядный, почетный или же порицаемый, ибо дом наполняется всем наполнением. Ибо полнота дома и со всеми возжеланиями: половики, а по ним ходят люди, а мастер их делал с великим трудом, и со страхом и любовию. Столы из камня смарагда и драгоценной сияющей отделки. Мастер делал с великим проникновением ума и с трепетом сердца. Люди восседают за ними убоги, которые с распутия, в простоте. Сосуды на столе — сияющее золото, платина с алмазом и бриллиантом. Мастер делал, замирал от прелести взора, и останавливалось сердце от осенения красоты и искусства. А тем достанутся, которые пили воду из пригоршень устами своими, <сейчас> будут вкушать из сих сосудов. <Они> наполнены теми плодами, которые взращивались не дождем тучи, не удобрением гноя, не прививкой лозой ядущей, но садом забвения, небом веселия, светом осене-

-596-

ния трисияющим^[139] солнцем, миром сладости, водой благоухания, правдой сладости вкусования, источником бессмертия, богатством орошения, очами просвещения, радостью наслаждения, предвечным питием исцеления, новым вином веселия, силой вечной Воскресения, громом звука силы, молнией быстроты сияющей, мысленного просвещения и соединения, <чтобы> питаться, и пить, и вкушать. А дома есть сосуды и для потребы отбросов, но знайте — и теми сосудами нельзя пренебрегать, ибо они в доме сем <являются> наполнением полноты силы. Итак, разумейте в премудрости Божией, о доме Божием и о строительстве дома благоразумно и премудро, не унижая ни то и ни другое, но полагая<сь> на Судию домостроительства и Начальника и Господина пира брачного, Который зовет на пир.

Итак, братия, каждый себя должен приготовить в новый дом на брачный пир, быть достойным и избранным, в одежде чистой, здравый душой, и телом, и умом, и сердцем, и возжеланием. Внимая Начальнику и Врачу душ и телес наших, получи рецепт для жизни, исцеления, и исправления души и тела.

Вот рецепт Врача, Доктора душевных ран христианина. Раб, болящий душою, вот лекарство, лечись. Сходи в сад забвения, нарой корней смирения, истолчи в ступе молчания. Раствори слезами умиления, подбавь каплей милосердия, положь вина от корня живота любезности, влей дрожжей силы понуждения, возьми сок миролюбия, накроши листьев чувств очищения, влей масло, елей, совести нравственности. Положи соли трудолюбивости, положь бальзам любви сердечной. Не забудь кротости, ягод воздержания. Всыпь орехов премудрости и раскуси их зубами ревности. И посей семя драгоценногоцарского всхода. Да, не забудь положить смеси бдения жизненного, чтобы слышать петуха ночного и

-597-

утреннего, что возвещает здравие или болезнь души твоей. Для основного соединения положи камень драгоценный — бриллиант сияющий, что и соединяет всю смесь рецепта. И все это смешай и принимай три раза в день по три столовой ложки перед едой. И будет пища вкусна, даже сухой хлеб и вода, и будешь тогда здравый мужик — христианин на славу Божию»^[140].

«Еще прошу вас: кто, может быть, научился от других каких неугодных <Богу> дел и применяют один на другого — бросьте их. Прошу вас, прошу вас: прекратите все дрязги и всяку злобу и навыки. Так, братия, пожалейте хоть меня и мои страдания и не раздирайте меня на части, но молитесь за меня и знайте, что вы — сыны Дома Духа Божественного. Любите друг друга. Приветствия от Василия Владимировича и добрые пожелания и всех благ. Ну и так, простите меня, ради Христа, и помолитесь за нас Господу»^[141]. 02.09.70.

Лагерное начальство продолжает плановую работу по перевоспитанию заключенного М. В. Ершова. 18 сентября он вызван на «беседу» ивновь — «по вопросу его убеждения.Ершову было рассказано о жизни и труде людей на современном этапе»,в то время как он все эти годы находитсяв местах лишения свободы, посвятив своюжизнь Богу. Далее в отчете утверждалось: «Ершов заявил, что он не обижается на свою жизнь, т<ак> к<ак> живет с "Господом Божьим"^[142]. Кроме того заверяет, что скоро придет время, и люди будут свободны. На все разъяснения не реагирует». 19 октября владыка сообщает в письме, что его «здоровье тупеет^[143], да еще

-598-

сейчас голова болеет, давление крови <высокое>, сердце неспокойно, расстраивается. <Господи> да будет воля Твоя во всем!» Далее он просит прислать ему две бандероли с продуктами и витаминами^[144] «для поддержания моего организма». Заканчивает письмо словами: «Писать я долго не могу, покамест немощен, но вот, сколько уделил время, столько и написал».

29 октября осужденного М. В. Ершова вызывают на «беседу» и сообщают, что для него «прибыла посылка и отправлена обратно, в связи с тем, что не отбыл ½ срока», после чего ему было «разъяснено о новом законодательстве». 20 ноября владыка сообщил христианам о неполучении им почтового отправления, которое было оформлено как посылка, просил заново отправить содержимое, но уже бандеролью. Другая просьба – к сестре Надежде — «пояски привезите "Живый в помощи" и с воскресною молитвою. Как получите письмо, пишите ответ, ради Христа, побыстрее». 15 декабря святитель сообщил, что «мне половина срока исполнится 9 января. Вы были на свидании у меня 2 августа, 6 месяцев кончатся 2 февраля. Прошу, когда поедете на свидание, то просите личную свиданку на три дня»^[145]. 29 декабря святитель известил, что бандероль получил.

1971 год

Рождество Христово страдалец за Церковь Православную встречал на молитве в сырой тюремной камере. Господь послал ему в утешение свечи. Но контролер,

-599-

конечно, увидел и отобрал. В рапорте отметил, что святитель в ночь с 6 на 7 января 1971 года «не спал, зажег в камере № 6 свечу. Тем самым нарушил режим содержания». Радость рождения Спасителя была омрачена и дневным обыском. В составленном акте значилось, что «сего числа в 15:00 часов во втором корпусе в камере № 6 был произведен выборочный обыск у заключенного Ершова Михаила Васильевича», причем «у него было обнаружено на тумбочке 2 (две) церковные свечи». Согласно акту, при попытке изъятия их старшим сержантом Г. владыка Михаил схватил того за руку ипытался вырвать свечи: «Вел он себя вызывающе, проявлял грубость к служебному наряду». За этот проступок святитель был лишен «права очередного свидания». На обороте «Постановления о наложении взыскания» заместитель начальника колонии вписал: «В беседе признался, что всю ночь не спал, свечи горели. Но заявил, что физического сопротивления не оказывал, просто высказался против изъятия свечей».

11 января заключенный М. В. Ершов был вызван на новую «беседу» — для объявления ему «постановления о нарушении распорядка дня». Было предъявлено обвинение в том, что он «справлял обряд "Рождество", зажигал свечи, мешал осужденным и не выполнял требование контролеров. Ершов свою вину признает и заявляет, что он верующий и должен справлять праздник. Просит, чтобы отменили взыскание. На разъяснение не реагирует».17 января осужденному М. В. Ершову была объявлена характеристика за 1970 год^[146], в которой отмечено: «По своим убеждениям является верующим и состоит в секте ИПЦ. Проводимые общественные мероприятия не посещает, на занятиях присутствует в связи с тем, что проводятся в камере, но не слушает, а занимается молением. Литературу не читает. По ха-

-600-

рактеру спокоен, вежлив. С сокамерниками уживчив, внутренний порядок поддерживает. На проводимые с ним беседы по отрыву от убеждений не реагирует, от своих взглядов не отказывается. Свой состав преступления не осуждает и не признает». На обороте документа — стандартная запись: «От подписи отказался». 11 февраля святитель обратился за медицинской помощью: «Жалобы на головную боль, слабость»; давление «230/130». Врачом был подтвержден диагноз — гипертоническая болезнь II-III степени и общий атеросклероз.

«Мир вам истинный, и верный, и праведный. Благодать да умножится в Боге Предвечном неба и земли и любовь да пребывает в вас неизменно торжествующим потоком, преизобильным богатством вечной славы, в вечную жизнь. Да благословит Господь, Бог неба и земли, всех приступающих к Нему и приходящих к Нему, и просветит вечным светом, нища и убога. Возжелавшего возведет на лоно Свое: вечное Царствие Христа Бога нашего и даст даяние: дары нетленных благ неба и земли, и никто не отъемлет <их> и защитит убогое стадо во Христе. И даст им вечное наследие, потому что они в кротости хранили сердца свои и в вере, и надежде, и любви сохраняли в себе нетленного Бога и сносили все обиды и притеснения, не платили злом за зло, но нравственным взором лица своего и смиренным словом отвечали притеснителю; слезами ревности, жгучей молитвой и словом правды возносили в небеса пламенную молитву и с радостию возлюбили путь тесный и гонимый; ели со сладостию, в слезах, хлеб черствый и не унывали в пути своем верном, что он избран от сотворения мира. Насмешки сносили, как бремя вериг железных, и вера укрепляла и утверждала путь их».

«Братия, храните все уставы Российской Православной Христианской Святой Апостольской Церкви со всеми святыми отцами непоколебимо и опасайтесь всякой секты. Гоните от себя всякую секту и восьмого собора

-601-

бойтесь, ибо сказано, что антихрист придет из восьмого собора, из Рима прельстить народ, смотрите, братия, за всем. Нам на культуру смотреть нечего: это есть утопия и прелесть, пар, приходящий на время, дым отравляющий, разъедающий глаза и сердце. Так что соблазнов никаких не должно быть. А кто соблазняется, то пускай <идет> по ристалищу <жизни>, как ему хочется. Я не искал и не ищу в жизни ничего другого, ибо все известно, чем наполнена земля и человечество и не приостановится, но исполнится»^[147]. «Ну, поздравляю вас всех с Великим постом. <Желаю> провести в кротости, в посте, в молитве, в бдении, в целомудрии, в воздержании, в единстве духа. Сластолюбия удаляйтесь. Надо на постик набраться терпения и кротости, слез умиления»;

«Трудитесь на ниве жестокой,

Трудитесь, друзья, не ропща,

Пролейте обильное чувство

На нивах и всходах Христа…» 25.02.71.

«Братия мои, учите детей ко всякому благому делу. Ибо к вам чужой дядя не придет детей воспитывать. Учите детей полной нравственности, и вежливости, и рассуждению, и любви к своей семье. Но чтобы они не только любили своих родителей, но были ко всему народу приветливыми, и уважительными, и смиренными, и вежливыми, и справедливыми, и трудолюбивыми. Учите и приучайте детей с малых лет к труду. Волю не давайте детям, а лучше построже подержите во всем, но зато получите добро от них. По ночам не давайте ходить по улице: они один от другого учатся всякой гадости и хулиганству. Это — горе родителям, чтобы выпустить де-

-602-

тей из своих рук и пустить их на произвол ко всякому безобразию»^[148]; «А если что не так: наказывать, поучать, строже посмотрите, крепко поработайте, но зато мило будет смотреть на детей и плод их благополучия в труде и доброй жизни. Давайте детям специальность, учите с детства. А то как распояшутся, тогда и не удержишь. А когда их займешь трудом, им шалить и хулиганить некогда». 22.03.71.

25 марта осужденному М. В. Ершову объявлен стандартный ответ на его жалобу в Прокуратуру СССР, отправленную 23 февраля в Москву^[149], что он осужден обоснованно: «Оснований к опротестованию приговора для его отмены или изменения не имеется». 21 апреля архипастырь Христов обратился к духовным чадам с пасхальным приветствием: «Со всеми вами я заочно христосываюсь духовно, и сердечно, и душевно, и устно, и в письме: С Пасхою Святою Христа Бога нашего! Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос Воскрес! Воистину Воскрес Христос! Радуйтесь людии и веселитеся в вечную жизнь!»; «Да, вам скажу: крепитесь и стремитесь сердцами вашими <в горнее>, храните умы ваши, очищайте сердца ваши, освящайте мысли ваши. Очистите чувства ваши верой, надеждой, любовью и упованием, теснее в единой любви. Храните себя, во всех уставах Церкви Православной и в поучении святых отцов Православной Церкви».

18 мая комиссия ВТЭК подтвердила прежний диагноз: «Общий атеросклероз, гипертоническая болезньII б <степени> — инвалид IIгр<уппы>. Работать не

-603-

может». На следующий день, 19 мая, новый начальник отряда после личного знакомства записал: «Беседовал по отношению его убеждений. Осужденный Ершов от своих <взглядов> не отказывается и все время старается доказать о <правоте>своей религии. В процессе беседы были затронуты его биография, семейные отношения».

31 мая святитель сначала сообщал, что «покамест, слава Богу, жив, здоров. То есть как здоров? Хожу, молюсь Богу, из засова дверного да под засов дверной, из клетки да в клетку, вступая ногой прямо по жизни». Затем архипастырь Христов поздравлял своих духовных чад «с праздником Святой Троицы Огнезрачной, с Отцем и Сыном и Святым Духом, и с Духовым Днем, и со всеми праздниками». Завершал он свое письмо информацией, что «ларек мне не дают, посылки и бандероли тоже не дают, назад отсылают. Душа моя скорбит обо всем». 14 июня начальник отряда «беседовал в камере» с заключенным М. В. Ершовым «о его религиозных убеждениях. Свое прошлое не осуждает. По-прежнему верует, и с ним вести беседу очень трудно».

«Ищу я жизнь — светом солнца,

Ищу я мира во всех людях,

Ищу я радости, спокойствия,

Но кто откликнется в сей час?

Ищу я силы пробуждения

В России, спящею в ночи,

Ищу я силы вдохновения,

И кто пробудится ко мне?

Ершов Михаил Васильевич, Владыко». 29.06.71.

5 июля святитель обратился к Петру Ивановичу Финочкину с описанием своего тяжелого физического и душевного состояния: «Да, Петя, много терпел, а теперь очень плохо с сердцем и с головою. Ноги побаливают, особенно с 1967 года». Тогда сотрудники лагерной администрации «воздвигли с 7 января ежечасную инкви-

-604-

зицию. Еще такого дела на земле не было, не воздвигали, что сделали надо мной! Кому мне жаловаться и куда жаловаться? Я не найду хозяина, где бы мне найти что-либо, какой развязки. Да, нет, больше только еще на меня могут налить всякого отягощения и клеветы. Вот уже мне половина <срока> и больше, осталось 12 лет. Год уже пересидел свыше, и у меня нарушений нет, а вот держат <на особом режиме> и расстаться не могут»; «Какое бездарное и хитрое надо мной истязание! Горе той культуре, <она> живет ради погон и значков, и денег, ибо для них поприще <жизни>: деньги и тщеславие, и дутые награждения за невинных, честных людей!». Святитель просит Петра Финочкина позаботиться о его освобождении, советуя ему: «может, бабушку Соню^[150] выписывать будут из больницы, то ты и забери ее, и отвези»^[151].

* * *

По свидетельству Эдуарда Самуиловича Кузнецова, в начале октября 1971 года на особом режиме в 10-м лагерном отделении находилось 120 заключенных. Вместе с однодельцами^[152] ему удалось собрать сведения о девяноста заключенных^[153]. Из них к Истинно-Православной

-605-

Церкви он причислил двух русских, осужденных именно за антисоветскую деятельность на религиозной почве, очевидно, эти двое — владыка Михаил и Василий Владимирович Калинин. В среднем каждый из узников уже в заключении по шестнадцать лет. 50% из них бывшие уголовники, 10% — осуждены за веру, 35% — полицаи и 5% — чистой 58 статьи. Тридцать семь заключенных сотрудничают тайно или явно с сотрудниками КГБ или лагерным оперуполномоченным, семь человек находятся на подозрении в сотрудничестве. Э. С. Кузнецов отмечал, что «в камере 4–7 человек; еда — просто плохая; закупки в ларьке на 4 рубля — конфеты "подушечка", печенье, яблочный джем, маргусалин (довольно отдаленное подобие маргарина); голод: хлеба хватает, но нет такого зэка, который бы не съел бы (в любое время дня и ночи) за один присест кило колбасы, например, — даже "третьей свежести"; свидания: до 3-х суток в год, если есть родственники; стукачи: презираемые, но неприкосновенные лица; настроение в массе заключенных: душевная усталость, покорность и низкопоклонство».

«По вышедшему в силу в 1969 году закону, рецидивисты, отсидевшие треть срока, должны содержаться в бараках обычного (открытого) типа, а не в камерах. Сегодня^[154] на работе Колгатин^[155], отвечая на вопрос <заключенного> Бергер, почему нарушается этот закон, сказал, что мы — особый лагерь, и у нас свои законы. О нарушении же данной статьи знает сам генеральный прокурор Руденко — так что все, дескать, в порядке». Представитель КГБ в лагере — капитан Кочетков в разговоре с Эдуардом Кузнецовым кратко объяснил задачу особого режима: «Вы на спецу, а не где-то там. Тут не исправи-

-606-

тельное заведение, а карательное. Наше дело — согнуть вас в дугу, чтобы шелковыми стали. Ясно?»^[156].

* * *

9 августа заключенного М. В. Ершова начальник отряда вновь вызвал на ежемесячную плановую «беседу». В отчете об этом записано: «Беседовал по отношении семьи. Имеет сестер, которые пишут ему письма. Сам он просился на другой вид режима. Заявляет, что очень долго сидит, потому хотелось побыть на другом виде режима». Но о переводе владыки Михаила в лагерь строгого режима не могло быть и речи. 30 августа он обратился к Николаю Кашицыну, спрашивал, не приедет ли тот с сестрой Надеждой Ершовой на свидание, — ведь «бабушка^[157] у вас хромая, ходить <ей> нельзя, а вы и видеть ее не хотите, может быть, так залечат <ее>, что и жизни лишат». 1 сентября святитель просил об этом же и Петра Финочкина, писал, что он «пока жив, хотя здоровье тает»; «А если Вы не можете, то пускай приедет Николай Ильич <Кашицын> с сестрой Надеждой. А если тебе можно, то обязательно приезжайте втроем, годить некогда». «А то у вас: один – глупый, а другой — глухой, а третий — совсем слепой, да и безразличный. Рассуждать и лить слова — нет времени, а пора увидеться со всеми родными и знакомыми».

В первой половине октября резко подскочило давление святителя до 240/120, и он был госпитализирован в медицинский изолятор 10-го лагерного отделения, 18 октября здесь с ним беседовал начальник отряда в связи с необходимостью получения им денежного перевода в сумме 250 рублей. Святитель переводне смог получить, о чем в отчете отмечено: «Свою подпись не ста-

-607-

вит, поэтому перевод возвращен. На уговоры не поддается из-за религиозных убеждений». 20 октября архипастырь сообщал в письме, что «здоровие скудное, и я много излил, часть лишнего», и просил христиан: «Сейчас помолитесь о мне все: о здравии и о спасении, и о сохранении. Хвалиться нечем и не о чем. Разуметь и понять никто из вас не сможет. Спасет Господь, Творец, Троица Святая. Простите, ради Христа». 29 октября святитель сообщал о том, что Василий Владимирович Калинин хотя и «ходит на работу», но «очень больной, нервный очень даже, его нужно лечить». И вновь просил Петра Финочкина: «Петя приезжай, посети меня, я болею. И Надежду возьми, и Николая <Кашицына> возьми. Много на меня всякого груза наложили и подбавляют. Ну, что же поделаешь. Прошу, не оставляйте». 1 ноября комиссия ВТЭК вновь подтвердила прежний диагноз святителя и его инвалидность II группы. В этот же день, несмотря на тяжелое физическое состояние, епископ Михаил все же смог написать христианам.

«Прошу, приезжайте на свидание числа 12 ноября, побудьте. Я сейчас лежу в больнице, в своем лаг<ерном> пункте. У меня большое давление <220/120>. Лежу на больничной койке, пишу в очках и то плохо <вижу>: в глаза насыпало что-то. Прошу, приезжайте, навестите»^[158]. «Итак, мои сродники, прошу вас, не оставляйте, ради Христа, меня, убогого человека. Прошу вас, помолитесь за меня, ради Христа Бога, покрепче. Читайте Псалтирь. Память мою храните, вещи храните».

«Я не расписываюсь, и мне в магазине не дают ничего, никаких продуктов, а деньги лежат на лицевом счете. Ведь и на карточке велят расписываться, тогда дадут

-608-

из ларька продуктов на 4 рубля, но я не расписываюсь. Хотел отправить <деньги> вам, мне заявление написали люди, а я не расписался — и так не отправили. Так вот, когда приедут на свидание, пускай напишут заявление и возьмут деньги»; «Если некому ехать, то ты, Петр Степанович <Лабутов> возьми родных сестер: Анну Васильевну, или же Надежду Васильевну, или же их обеих и приезжай. А если свидание не дадут, то деньги возьмите — двести пятьдесят рублей»; «Пишу письмо в десять часов вечера. Приветствия от Василия Владимировича». 01.11.71.

19 ноября в личном деле заключенного начальник отряда оставил плановую ежемесячную запись: «В настоящее время лежит в мед<ицинском> изоляторе из-за болезни. Режим не нарушает. По-прежнему верует». В конце ноября давление святителя чуть снизилось (210/110), но он оставался в стационаре. 1 декабря к нему приехали на свидание родные сестры Анна Васильевна и Надежда Васильевна, о чем в личном деле начальник отряда записал: «Беседовал с родными, которые приехали на свидание. Связь с ним поддерживают. Как и он, сестрыверуют». 28 декабря владыка сообщал в письме, что из больницы он был выписан 20 декабря, «сейчас нахожусь в камере, хотя и большое давление, но, слава Богу, во всем и за все». Далее он писал, что и Василий Владимирович Калинин вернулся из больницы 17 декабря^[159] и теперь «ходит на работу, сколько может». В завершение письма просил всех духовных чад: «Помяните нас в день Рождества Христова».

Епископ Михаил в очередной раз обращается в вышестоящие органы в надежде пересмотра дела и смягчения условий содержания. Двадцать второго и двадцать третьего декабря из 10-й колонии высланы две жалобы святи-

-609-

теля в адрес Прокуратуры Аксубаевского района ТАССР и Прокуратуры Мордовской АССР. На сопроводительных письмах помечено: «От подписи отказался по вероубеждениям». В характеристике на заключенного М. В. Ершова за 1971 год было отмечено: «От своих взглядов не отходит. Преступление, совершенное им, не признает. Считает, что осудили неправильно. Мероприятия, проводимые в колонии, не посещает. Вывод: осужденный Ершов на путь исправления не становится».

1972 год

6 января святитель был ознакомлен с ответом из Прокуратуры Мордовской АССР, что его заявление-жалоба, с просьбой вызвать на личный прием, переадресована прокурору Дубравлага. Вместо него начальник отряда провел «беседу» с заключенным М. В. Ершовым, изложив в отчете кратко содержание его заявления: «В жалобе просит, чтобы снизили срок наказания. Долго находится в местах лишения свободы, за последнее время чувствует плохо, поэтому хочется на свободу». Архипастырю еще раз продемонстрировали бессмысленность его обращений к богоборческим властям. Но он все-таки не теряет надежды на пересмотр его дела.

«Мир вам истинный во Христе Иисусе, Господе нашем, и благодать да умножится милостию Божию. Примите приветствие духовное от меня, вашего отца, и Вл<адыки>, и брата, и страдальца за веру православную, и за Церковь Православную, и за молитву… Сообщаю вам, пока, сегодняшний день, жив по убогой своей жизни во Христе. Совершил молитву дневную. Вот девять часов вечера — покушал один раз в день и стал писать письмо»; «Ну, что вам писать больше и о чем? Было много писано. Сейчас помолитесь все о мне: о здравии и о спасении, и о сохранении. Хвалиться нечем и не о чем. Разуметь и понять никто из вас не сможет. <Ес-

-610-

ли> спасет Господь, Творец, Троица Святая, то увижу <вас> и увидите лице мое. Здоровие скудное, и я много излил, часто лишнего, но люди не учли»^[160]; «Ну, простите меня, ради Христа. Опишите в письме — какого числа Пасха». «Ваш б<рат> и отец, В<ладыка>, дедушка Михайл». 28.01.72.

28 февраля святитель сообщил Петру Степановичу Лабутову о получении от него бандероли с заказанными им самим продуктами и просил его прислать в марте к пасхальным праздникам то, что «Вам Господь вразумит, положите понемногу». 13 марта осужденный М. В. Ершов был вызван начальником отряда на плановую «беседу», в связи с обращением по поводу перевода его на строгий режим. В личном деле об этом записано: «В беседе был затронут вопрос оего вероубеждении. Выяснилось, что по-прежнему состоит в секте и оторваться от секты не думает». 31 марта очередная комиссия ВТЭК вновь подтвердила II группу инвалидности святителя, и что он «работать не может». 18 апреля – очередной вызов на «беседу» по поводу нового распорядка дня^[161], об этом в отчете записано: «По новым правилам не должно быть бороды. В беседе заявил, что в личном деле имеется фотография с бородой. Пока его оставили с бородой, как исключение».

-611-

21 апреля святитель отправил письмо, озаглавленное «Путь спасения Христа Бога нашего». В центре письма — восьмиконечный крест «Двенадцать добрых дел»", слева и ниже — стихотворение (приведем первые строки):

«Проснись, душа от сна греховна,

Возьми ты Крест любви Христа,

Распнись ты добрыми делами

И крест Господень понеси…»

Заканчивалось письмо словами: «Но прошу вас и молю вас: о мне молитеся Христу Богу. Написал Владыко Михаил Васильевич Ершов. На память сестре Надежде Васильевне Ершовой».

23 апреля архипастырь Христов написал яркое, жизнеутверждающее пасхальное послание духовным чадам, проникнутое горячей любовию к России и Истинно-Православной Церкви, наполненное пророческим смыслом.

«Христос Воскрес! Христос Воскрес! Христос Воскрес! Воистину Воскрес Христос!»: «Примите приветствие духовное и благословение Господне в вечную жизнь от меня, Владыки Михаила Васильевича, и спасение души, и телу здравие, уму просвещение, грехам очищение, и единство духа всем, родные братия и сестры, все, все. Не бойтесь, малое стадо, убогие, мы — избранные, с нами Бог! С нами небесная сила! Нам Господь дал Царствие Христа Бога нашего, мы — в истине! Стойте, братия, мужайтесь, крепитесь, будьте сынами света»;

«Во Христе — вечное спасение. Храните себя, братия. Любите Церковь Православную. Любите все уставы Церкви Православной. Храните все традиции России. Учите друг друга и вразумляйте друг друга. Любите друг друга, поступайте честно и благодатно, чтобы вас все видели примерны<ми> как в жизни, так и в быту, — и к вам обратятся. Если кто обратится к вам о чем-либо узнать, объясните ему и скажите ему благородно, просто. Знайте, что мы должны вразумлять. Мы должны друг друга наставлять. Ибо никто к нам не приедет и не при-

-612-

дет: никакая культура Европы и никакая культура Азии не придут к нам сыпать слова свои. Нам, в милой России, отцы оставили историю нетленную и таланты, всякие добродетели и науку жизни, практику жизни наших милых наставников душевных^[162], единство любви от монахов и летописцев, от епископов и священников, от митрополитов и патриархов, от преподобных и пустынников, от затворников и старцев. Нам пример, в Руси Святой — от прадедов и дедов, в городах и селах <от> примерных людей, живущих в России.

Не глядите на конец земли. Мы будем принимать в России паломников в жизнь вечную. К нам придут учиться. У нас — Церковь Христова. Мы откроем высоту небес»; «Мы при<ни>мать будем наших страдальцев эмигрантов, <которые> в различных странах болеют и страдают о Родине, Святой Матушке России, Руси Святой, о земле обетованной Нового Израиля христианского»; «Усилим, братия, в нас силу Божию, соединим сердца наши воедино, очистим мысли наши с великой чистотой и быстротой, мгновением силы Света и Духа Божьего, со сладостию уст словеси небесных и истины правды Христовой на поприще жизни»; «Мир, мир — мы сыны любви. Знайте, что любовь победит зло. Бог с нами! Мы — со славою Христа Бога нашего, мы — со славою Царствия Небесного. Мы — со всеми ангелами. Мы — со всеми святыми. Мы — с Троицей Святой, и с нами Троица Святая. С нами милая Мать — Церковь Православная, страждущая, Святая Святых»; «Итак, братия, блюдите, храните залог единства, залог святая святых, залог Воскресения, залог Второго славного Пришествия. Все встрепенитесь воедино. Любите друг друга. Спасайтесь в вечную жизнь!!!»^[163].

-613-

«Сестрица Надежда Васильевна, письма ты мне что-то не шлешь. Почему оставляешь меня? Да я что-то совершенно письма не получаю. И Петр не пишет совсем. Николай Ильич тоже не пишет. Простите меня все ради Христа и помолитесь за меня. И не судите меня судом гнева, но чувством вашей жалости помогите мне. Помолитесь обо мне и за Василия помолитесь»; «Ну, так, наверно, уже на свидание больше не приедете ко мне, уже вам надоело все, так помяните хоть добрым словом во Христе. Простите, простите ради Христа за все и помолитесь за меня, страдальца. До свидания. Кончаю письмо. Хочу видеть <вас> лице в лице. Ваш брат Михаил Васильевич. Писал письмо в четверг перед Троицей в два часа дня 25 мая 1972 года. Люблю вас, родные». 25.05.72.

10 июня заключенный М. В. Ершов был вызван начальником отряда на «беседу» по поводу его жалобы, в которой он просил «смягчить вид режима». По окончании разговора в отчете появилась запись: «Ему объяснил, что на путь исправления не встал, свое преступление не признает, и администрация не уверена о том, что в дальнейшем <он>не прекратит свои действия». Опять слабая надежда на облегчение участи не осуществилась. 16 июня святитель сообщал в письме, что сейчас «свидания никому не дают», так как «дом свидания у нас поломали, хотят строить другой», а новый построят не ранее декабря. О своей жизни в лагере писал так: «Я живу по милости Божией и вашими святыми молитвами. Также все живу: один раз в день чуть-чуть успеваю за 15 минут покушать. На минуту нельзя прекратить <молитву>, потому что Господь требует своего во всем». Заканчивал письмо словами: «Прошу, как получите, пишите ответ. Если допустят мне письмо, то получу».

4 июля архипастырь Христов обратился к духовным чадам с посланием, где подчеркнул значение Истинно-

-614-

Православной Церкви в жизни христианина^[164], приведем выдержки из него.

«Милая Православная Святая Соборная Апостольская Церковь, Она — Мать моя, Она — обитель моя. Она меня родила и вложила в меня силу Дара Своего. (Секты я ненавидел и ненавижу, как сатанинское сборище, как змеиную ехидну, как адское жало, как гнездо сатаны, как слюни крокодила). Так и сейчас живу в посте и молитве, совершая службу Святой Православной Церкви»^[165];

«О, Мать моя, Святая Церковь! Ты — Жилище всех святых, Ты — Ковчег спасения от потопа беззакония, от потопа дракона, пустившего реку из пасти — потопить жену Христову — Мать-Церковь. Ты — Ковчег, спасающий от заразных слюней адских сект. Ты — Ковчег, избавляешь и спасаешь мысли людей, утопающих от ледяного нашествия атеизма. Ты — Святая святых, спасаешь мир, глумящийся в житейском растлении плоти и крови, беззакониях века сего, сожигая сердца и умы свои в растлении и в утопии неверия, атеизма, различными научными бездарными философиями и не находя себе приюта»^[166]. 04.07.72.

11 июля епископ Михаил сообщал пастве: «Живу по милости Божией, как малое дитя, всегда, большинство, в

-615-

молчании»; «Я уже не ожидаю ничего от человека, кроме <как> от Творца, от Бога. Воля Его и воздаяние каждому по делам. Спаси, Боже, меня! Что-либо сообщают обо мне — то все ложь, и обман, нелепость. Болею, голова болит и в глаз правый ударяет». 10 августа заключенный М. В. Ершов был вызван на очередную «беседу» — «по поводу стрижки волос». По ее окончании начальником отряда в отчете было записано: «В беседе заявляет, что Бог решает судьбу. Однако добровольно в парикмахерскую не пошел. Стригли его контролеры». 31 августа святитель в письме сестре Надежде жаловался, что ни от нее, ни от других не получает письма, и сообщал, что, может быть, «нас переведут на другое место — так говорят». В этом письме архипастырь Христов не упомянул, что на его здоровье повлияли начавшиеся лесные пожары: на воле тяжело было дышать здоровому человеку, а что говорить об инвалиде-гипертонике, закрытом в камере? Леса горели до первого снега, в основном, в Зубово-Полянском и Теньгушевском районах. Выгорело около 60 000 гектаров леса. «Дымовая завеса, которую не пробивало даже солнце, достигала Саранска»^[167].

31 декабря Василий Владимирович Калинин в своем письме кратко перечислил сокамерников и беды от них, свои и архипастыря, начальников разных, унижавших их, написал также о пожарах: «Мне, за свои грехи, пришлось много ударов перенести. И не в хвалу свою, а во славу Божию <скажу>: "Ни один злодей не минул своей награды". Тот, который ломом меня угостил по голове и руке, фамилия его Обельмесов^[168]. Начальство хотело его судить за меня, но я не подписал на него жалобу. Ну, однако, его судили за другое преступление

-616-

дали ему 3 года закрытой тюрьмы. Сейчас — во Владимире. Десятки раз он сам резался, и лупят его, как собаку, почти каждый день.

Один, Шабанов Олег^[169], мне рассек голову миской. Клещ^[170], украинец, меня поджигал на св<ятой> м<олитве>, и цыган по фамилии Поп^[171], нападал на меня и Воз<любленного> В<лады>ку. Их здесь морили <около> полутора лет, лупили и уже здесь их судили, дали по 3 года закрытой <тюрьмы>. Убиец Ефремов — около года издевался над нами, повыгонял нас с В<лады>кой из камеры. Сейчас, здесь, ему дали полгода одиночки. Вчера, то есть 30.12.72, он порезал себе вены, и один румын, и Созонов — всем им троим дали по полгода одиночки. И закрытой они, вероятно, не минуют. По фамилии Колючий, который сидел с В<лады>кой во Владимире, горько он обижал В<лады>ку. Суд приговорил его к расстрелу, приговор привели в исполнение.

И не десятки, а сотни, кто бы что против нас ни замышлял или сделал <ка>кое зло — без наказания Господнего ни один не остался. Нач<альником> отряда у нас был Хрущев — сына его зарезали в клубе. Шукшан, надзиратель, попал под паровоз, — одни куски собрали. Нач<альник> отряда Коплинский — поездом отрезало обе ноги. Нач<альник> Воробьев, его Н. В. <Ершова> хорошо знает, якобы, повесился. И это я вам, возлюбленные, частично пишу. Еще в июле м<еся>це нам захотели постричь бороды. Я залез под нары. Но меня бесчеловечно вытащили и не стригли, а издевались. Я

-617-

кричал: "Г<оспо>ди, жги эту проклятую мордву, жидовских слуг!" И в сей же день загорелись не только мордовские леса, а десятки больших очагов вокруг Москвы и в Сибири и десят<ки> очагов в Америке и по всему земному шару».

9 сентября заключенных М. В. Ершова и В. В. Калинина этапировали на участок особого режима ИТК-1, в поселок Сосновка. Условия содержания здесь в период 1973–1974 годов: «Здание содержит двенадцать камер для заключенных, четыре камеры штрафного изолятора, рабочее помещение, комнаты надзирателей и кабинеты администрации. К зданию примыкают три прогулочных дворика с уборными. Камера для заключенных, площадью пятнадцать квадратных метров на восемь человек, двухэтажные нары, стол, скамья, вешалка, бачок для питья и параша. В камерах сыро (за год сгнивает два матраса) и темно: постоянное электрическое освещение днем и ночью.

Рабочее помещение (14 х 12 х 3,2 м) сырое, на потолке пар, по стеклам стекает вода. Работа тяжелая, чрезвычайно вредная: шлифовка стеклянных подвесок для люстр на чугунных и абразивных кругах, в воздухе висит силикатная и абразивная пыль, вентиляции нет. Спецодежды тоже нет. Пыль покрывает все рабочее помещение и проникает в камеры. Попадая в легкие, она вызывает силикоз. Работа в лагере с 8 до 17 часов с перерывом на обед. Один выходной день — воскресение. Продукты поступают самого низкого качества»^[172]. 18 сентября владыка Михаил сообщал сестре Надежде и духовным чадам о переводе их на новое место, писал о плохом самочувствии: высоком давлении, «голова болит. А где же его возьмешь — здоровья? Идет-то все к старости. Мне седьмой десяток. Ноги стынут у меня. Хожу в двух носках и

-618-

ноги — как в колодце. Что со мной будет и как? О, Боже! Никто не ведает». Заканчивал письмо с просьбой навестить его напоминанием: «Помолитесь за нас Богу покрепче, узников ваших не забывайте».

На новом месте архипастырь с духовным сыном были заключены в разные камеры. Осенью 1994 года Василий Владимирович вспоминал: «Нас хотели с Владыкой разлучить, это уже, кажется, в 1973 году. <Начальство говорит:> "Калинин, иди, мы тебе отдельную камеру дадим, там ты будешь молиться". Я не иду. Во второй раз они меня уже стали тащить. Я взялся за батарею — их пять человек, и ничего не могли сделать. Потом они меня оторвали. Вижу — бесполезно сопротивляться, сам пошел во вторую камеру. И с тех пор мы ходили <нарозь> в прогулочный дворик. Я хоть на работу ходил там, в зоне, а он сидел в камере, тут же и параша, туалет.

Когда выйдут на прогулку, дворик десять на десять метров. Какая там прогулка: шеренгой стали по десять человек, два раза шагнули, поворачиваются и опять. <Во дворике — туалет>, там два или три <отверстия>, где можно очиститься. Эти суки-воры придут, сядут и сидят, а на час <всех> пускали. А он, бедный… Это — адское мученье! Лучше бы не кушать ничего и умереть. Вот это <он> переносил. Это не шутка! А потом надо совершить молитву, не читать, а ее надо исполнить, сделать победу».

31 октября комиссия ВТЭК вновь подтвердила диагноз осужденного М. В. Ершова и его инвалидность II группы.Конечно,иногда, когда со здоровьем было совсем плохо, раздражение посещало святителя. Так, в письме от 9 ноября онвыражал сильное недовольство бездействием своих духовных чад и Финочкина: «Надежда Васильевна, что смотреть друг на друга бестолку, для чего все это? Я недоволен тем, что я вижу. Николай Ильич, Петр Иванович, да как я чувствовал, так и сделалось. Болезнь увеличивается. То, что обещали Вы, Петр Иванович,

-619-

все — без пользы. Я уже ничего не жду, что Вы, Петя, говорили, я все надежды и упование отдаю на Творца, на Господа. Ведь затрат, Петя, сколько, а пользы нет, да и не видно: мое страдание продолжается»^[173].

В следующем письме, получив письмо от Петра Финочкина с оправданиями, святитель в извинении подробнее описывает свое состояние: «Здоровие у меня слабое — все хуже и хуже. Голова болит от давления, но уколы <делать> боюсь, как бы удар какой не сделался. Ноги болят от расстройства нервной системы, и простужено все тело, всегда удары, даже сплю в двух носках шерстяных. Глаза засыпет как пылью — ничего не поймешь, руки тоже болят. Также курят в камере, мне трудно терпеть, ну, что поделаешь». Благодарит за посылку и бандероль и дальше продолжает.

«Братик и сестрица, и все родные, живу в кротости, смирении, и в посте, и молитве. Один раз в день кушаю. В общем, так живу, как малое дитя себя веду. Мимо кого пройду — поздороваюсь. Всегда я считаю для себя низко, что я не поздороваюсь или же посмотрю как. Я тогда попрошу извинения и поздороваюсь. Никогда у меня никаких глупостей нет, только молюсь, да в молитве плачу и Бога прошу, убогий малограмотный человек. Что они из меня хотят <сделать>? От юности я сижу за веру православную, за молитву святую, за Бога, за любовь, за кротость, за смирение, за благочестие. И так себя веду всегда»; «Мне уже ведь шестьдесят два года. Я — инвалид второй группы,

-620-

больной человек. Просидел в лагерях и тюрьмах сорок лет и сейчас сижу в тюрьме закрытой. В армии не был и на войне не был, и устава военного не знал и не знаю, и оружия никакого в руках не держал, и не знаю, что такое военное дело. Только по уставу — убог монах. Молюсь и плачу, день и ночь, и пощусь. И мне Господь открыл и открывает по молитве моей к Богу. Во славу Божию молюсь за всех, и на меня падают все грехи народа и мира. И чувствую, и знаю всякую неподобность, как душевно, так и духовно, так и телесно и жизненно. А если кто посмеется, или же поклевещет, или же оскорбит, то так тяжело, очень тяжело. А сознания ведь нет ни у кого в современности, кроме только надсмеяться да оклеветать. Боже упаси, сохрани Боже! Братик, сестрица, я не видывал того никогда: так оклеветать человека! Сохрани Боже, сохрани Мати Божия! Трудно стало за мир молиться, очень трудно!»; «Молитесь за меня Богу: о спасении души и вечной жизни в Царствии Христа, Бога Нашего. А я за вас помолюсь, сколько Господь Бог мне поможет»^[174].

«Боже, упаси! Пробыть в лагерях и тюрьмах с 1931 года, работать на тяжелых работах в шахтах угольных, на лесоразработках, на сплаве, на погрузке леса и на железной дороге, строить дороги, и на приисках, и на всяких работах, между всякими неподобными людьми, под всякой обидой. В тундре, в заполярной Кандалакше, работа с четырех часов утра и до двенадцати часов ночи, а спать под небом, на снегу в одеждах ветхих, и считать звезды. Сохранить себя и соблюдать себя во всем благочестно. Жить до сего дня и поступить благородно и нравственно. О, Боже, можно ли вместить

-621-

другому человеку такую жизнь?! О, увы, мертвые! О, увы, живущие! О, увы, начальствующие! О, увы, блюстительствующие жизнь народа! О, увы, создательствующие жизнь народу! Кому скажу, кому поведаю, кого призову, от кого приму почитание? От кого приму пример, с кем поведуся жизнию и что увижу соделавшее? От кого приму нравственное, с кем порадуюсь кротостию, с кем поделюсь словом любезности, от кого приму воздержание? На кого воззрю научна, одаренного умом и жизнию, от кого приму дар простоты? С кем прославлю правду и справедливые дела? От кого увижу чистоту жизни и ума? От кого почерпну живой источник — обогатиться силой жизни и нравственности? Кому скажу печаль мою, плача об убогом человеке, о нагом и голодном, юродивом? От кого увижу, глаза в глаза, жалость и милость? Кому дам руку в надежде, чтобы провел юродивого старца нищего и не оставил в болоте грязном осенней ночью нагим и голодным? Где я найду хозяина закона жизни, чтоб закон был в устах его, и в глазах его, и в сердце его? Носящий в уме, созерцающий в мысли, распространяющий в очах, исполняющий делом и словом и соединяющий простотой!

Боже, воззри на убогого,

Воззри на кроткого!

Услышь притесненного юношу,

Ныне старец убогий…

"Кому повем печаль мою, кого призову к рыданию? Видна^[175] Тебе печаль моя, моему Творцу Создателю и всех благ Подателю"^[176]. Видна Тебе печаль моя в пути жестоком, жизненном, и в притеснении обыденном и кознями окованном. Внемли небо мне, изгнанному узнику, юноше нищему и убогому в узах, в труде соста-

-622-

рившего<ся>, притесненному! Итак, сестрица и родные мои, убогие и братик, пролейте молитву теплую, откройте сердце чистое. Воскликните голосом вопля за меня, убогого юношу, заброшенного, в узах! Восстали на меня богатые, посмеялись надо мной мудрые и ученые, гордые и злоречивые. Хотят оклеветать и умертвить! Пути, пути, кого несете на земле бурной, и обширной, и опустелой, в богатстве истощимой?

Братия родные, сестры мои, плачьте о мне, юноше, скорбите о мне и рыдайте о мне, старце-пленнике. Не помяните меня во дни и в ночи, в часы и в минуты каким либо нерадивым, но помяните меня, отдавшим жизнь за всю вселенную и за все творения Творца. Простите, ваш убогий старец, молящийся Михаил Васильевич Ершов. Хочу видеть вас лице в лице и обнять друг друга. Братик, ни одна страна, ни одна власть того не сделали, что сделали русские с <другими> национальностями над невинным человеком, сколько наклеветали, Боже упаси!

Ключи, ключи, кому я дам?

Печаль души, кому открою?

Кому я дам ума любви,

Кому я дам источник чистоты…».

«Так, братия, простите, простите ради Христа, Бога нашего, меня, грешного русского человека. Я оклеветан, всеми обижен. Кто хочет — порицает, кто вздумает — получит выгоду для себя <от этих гонений>, как ему угодно. Не пройдет так! Россия получит за своего страдальца невинного, и кроткого, и смиренного, и любимого! Под рукою Творца страдаю не за богатство, не за деньги, не за надменность, но за вечную жизнь неба и земли, за Бога вечного, небесного и за убогих погибающих людей». 26.12.72.

Характеристика на осужденного М. В. Ершова за 1972 год в личном деле заключенного отсутствует. В октябре 1975 года в своем выступлении на международных сахаровских слушаниях в Копенгагене бывший заключенный Дубравлага^[177] Виктор Алексеевич Балашов упомянул о М. В. Ершове и В. В. Калинине: «Я назову некоторых из тех, с кем я лично столкнулся в тюрьмах специального режима и в чьей духовной чистоте и интеллектуальной компетентности я не сомневаюсь. Они были заключены в тюрьму, единственно, за свои националистические и религиозные взгляды, однако, очевидно, обречены жить лишенными свободы, даже без сана; будучи осуждены как политические заключенные. Власти клеймили их как изменников и особо опасных рецидивистов. К их числу принадлежат два глубоко религиозных и "истинно-православных" монаха: Михаил Ершов и Василий Калинин»^[178].

1973 год

25 января святитель обратился к врачу с жалобами на сильную головную боль, тот констатировал высокое давление (220/110) и подтвердил диагноз: гипертоническая болезнь II-III степени.

10 февраля новый начальник отряда вызвал осужденного М. В. Ершова на ознакомительную «встречу». «В ходе беседы он пояснил, что сидит за православное вероубеждение, вину свою не признает, на задаваемые вопросы по составу преступления не отвечает. В ходе беседы он пояснил, что является инвалидом второй группы с 1950 г<ода>, и что в местах лишения свободы находится более 30 лет». 8 апреля была проведена вторая «беседа», в ходе которой «выяснилось», что у него имеется четыре родные сестры и «брат»^[179], с «которыми он поддерживает постоянно письменную связь». В завершение встречи в отчете записано: «Была проведена беседа

-624-

по составу его преступления. На задаваемые вопросы отвечать отказался».

18 апреля владыка отказался от приема пищи, о чем был составлен акт. Очевидно, святитель решил бороться за свои права доступными ему средствами. Исполняющий обязанности начальника участка особого режима записал в акте: «Проведена беседа по данному факту. В беседе конкретного ничего не сказал. Просил вызвать нач<альника> спецчасти или зам<естителя> по ПВР^[180]. Информировать этих лиц». 11 июня с заключенным М. В. Ершовым начальником отряда была проведена плановая «встреча» по вопросу состава его преступления. «Во время беседы он заявил, что сидит ни за что, а посадили его за то, что он всю свою жизнь верит в Бога». Тогда ему были приведены данные из приговора, гдеутверждалось, что,он «занимался подрывной деятельностью» против советского строя. В завершение разговора в акте было отмечено: «Эти все моменты он отрицает. Ему было предложено написать раскаивание. Он заявил, что на эту тему разговаривать не желает. Было предложено подумать над этим вопросом». 21 июня комиссия ВТЭК оставила осужденному М. В. Ершову вторую группу инвалидности.

«Мир вам истинный, и верный, и праведный, и благодать да умножится, и любовь да торжествует неизменно в нас, во всех избранных православных христианах. И вера во Христе последних времен утвердится непоколебимо, и надежда да будет непрестанной Матерью в вечную жизнь Царствия Христа Бога нашего, вечным наследием в вечном: небе новом и земле. Сестрицы и братия, мы — нищие, но обогащаем небо и землю. Мы платим сторицею от своего тела, небо утверждаем и очищаем, землю обновляем. И состоит земля в обновле-

-625-

нии, а тучи в повиновении. Мир — под судом, а небо в новом наследии — просвещении вселенной»^[181];

«Молюсь Богу с великой трудностью. Трудновато как духовно, так и телесно. У вас в умах ветер, а у меня — страдание. У вас в умах гордость и самолюбие, а у меня к вам — нерадение. За всех молиться, за всех страдать, всех поминать, а что от вас получать?»; «Боже, сохрани меня пред лицем Твоим и не отрини меня, Боже, но прими и не извергни вон, но помилуй и спаси»; «Молитесь за меня, раба Божьего Михаила, страдальца. Всем — привет. Привет Петру <Финочкину>, где он пропал, слуху нет? Писал письмо в день вторник, по старому стилю 18 июля. Получите, скорее пришлите в ответ письмо и телеграмму быстрее. Приветствие духовное от брата Василия. Простите ради Христа и помолитесь за нас крепче». 31.07.73.

Позднее Василий Владимирович Калинин в своем письме напомнил единоверцам о трудностях постоянного пребывания в камере: «Я уже второе полугодие — инвалид, и меня сейчас пока фактически никто работать не заставляет. Но я как безумец, да и сама обстановка заставляет. Ибо на работе легче тем, что хотя в сутки раз, но свободно сходишь в туалет тогда, когда требуется. Под замком стало горько, грустно. Хотя и на работе, опричь голубого неба, голубей и воробьев мы не видели ничего, но, однако же, душевному чувству легче»^[182]. Ко-

-626-

нечно, описывая это, он имел в виду тяжелое положение епископа Михаила.

16 августа заключенный М. В. Ершов был вызван на беседу, причем по собственной просьбе, и сразу же задал вопрос — «могут ли его перевести на строгий вид режима». Начальником отряда было разъяснено, что, так как «он не признает свою вину и не раскаивается в совершенном преступлении, — этот вопрос рассматриваться пока не может». 17 августа архипастырь Христов объявил голодовку протеста, требуя пересмотра своего дела. В тот же день осужденный М. В. Ершов был осмотрен врачом, давшем свое заключение: «Состояние удовлетворительное» (хотя давление у заключенного было повышенное — 189/100). Одновременно святитель готовит жалобу-заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Подгорного, при этом не оставляя духовного делания: «И во все эти дни нужно молиться 15 часов. А в Преображение Господа нашего Иисуса Христа нужно все совершить. Молился и всю ночь с 19-го на 20-е число. А вот в девятом часу <20> дописываю жалобу. Ни грамма не ем, не пью, сухую голодовку несу»^[183].

21 августа с голодающим М. В. Ершовым была проведена «беседа» — «по вопросу отказа от приема пищи». Согласно отчету, заключенный заявил начальнику отряда, что «пищу принимать не будет до тех пор, пока не приедет кто-либо из представителей вышестоящих органов^[184] и не разберутся в неправильном его осуждении. Ему было предложено направить в эти органы письменные заявления или жалобы с просьбой разобраться в его неправильном осуждении и ждать ответа и принимать пищу. Но он заявил, что написал такие жалобы

-627-

и не будет принимать <пищу> до тех пор, пока его не допросят». 23 августа с осужденным М. В. Ершовым начальником отряда была проведена вторая «беседа» с настоятельным предложением — «снять голодовку». Начальник убеждал, что «это ему ничего не дает, а, наоборот, этим самым он ухудшит свое здоровье». Заключенный еще раз подробно объяснил причину голодовки и просил, чтобы «администрация рассмотрела вопрос на очередной комиссии о предоставлении его на строгий вид режима, только в таком случае он снимает голодовку».

Но 24 августа после осмотра в медицинской карте отмечено: «Голодовку снял. Состояние удовлетворительное». В тот же день из колонии в Прокуратуру Татарской АССР была отправлена жалоба заключенного М. В. Ершова. 5 сентября после осмотра, в связи с жалобой на головную боль, в медицинской карте отмечено, что у больного высокое давление — 220/110, и подтвержден прежний диагноз — гипертоническая болезнь II–III степени. А 6 сентября – новая плановая «беседа» «по вопросу его осуждения своего прошлого». По ее завершении начальником отряда в отчете записано: «Во время беседы он подробно изложил свое прошлое и высказал, что его осудили неправильно, и он добивается того, чтобы его допросил кто-либо из представителей вышестоящих органов и чтобы отменили приговор».

20 сентября был проведен повторный осмотр больного, и в медицинской карте вновь было отмечено у него высокое давление — 220/100. 3 октября епископ Михаил закончил написание жалобы на имя Председателя Верховного Совета СССР Подгорного, которую он начал писать во время августовской голодовки, копию ее выслал в Татарию. Но окончательный вариант был готов лишь 9 октября. Судя по почерку, ее переписал владыке его соузник Василий Владимирович Калинин, причем, к первому адресату добавился еще второй — Генеральный Прокурор СССР Руденко, в его адрес и была выслана эта

-628-

жалоба-заявление 11 октября. Архипастырь Христов писал в ней:

«Живу жизнею монашеской, от юности моей молюсь Богу, пощусь»; «Книги, газеты не читаю, кино не гляжу, ничто мирское не делаю, веду себя кротко, смиренно. Один раз кушаю в день. Молюсь 15–16 часов в сутки. Сижу за веру православную, <за> Церковь Святую Соборную Апостольскую. В лагерях и тюрьмах мучают русского человека, как хотят. Администрация, по своим похотям, что хотят, то и делают: применяли и применяют магнитофоны и в служебных своих делах, и во всяких»; «Куда это годится? Совсем невменяемый сделали офицерский состав, сколько издеваются надо мной, а я в жизни своей поступаю в полном благочестии. Еще никакая власть, никакое государство не делали таких инквизиций над убогим человеком. Так я к вам обращаюсь в Верховный Совет: вызовите меня к себе в Москву и допросите обо всем за всю мою жизнь, ибо мне составляют магнитофонную жизнь, чтобы опохабить меня. Если органы МВД и КГБ и прокуратуры применяют и в Москву правителям отсылают свои куколки ложные магнитофонные, так что же делается, как же так?! Неужели у нас правители — магнитофонные куколки, <чтобы> их обманывать, что же это такое?! Рассмотрите мою жизнь от юности и дайте мне свободу. Пускай не лгут на меня и не держат меня в тюрьмах и лагерях. Сколько <можно> сидеть и за что же это все?!

Я — инвалид второй группы. Писем мне не дают. Родных сестер я не видел и не вижу 30 лет, даже больше. Пустите страдальца, православного человека, мученика за веру Православную – 42 года! Пустите меня на волю, на свободу! Еще в России и в мире того не было, как сделали надо мной и что делают. Дайте мне свободу, ибо я не магнитофонная куколка! Надо мной не применяйте магнитофоны!»; «Откройте больному, убогому человеку, инвалиду, откройте камеру, выпустите меня из

-629-

тюрьмы. Весь мой век, всю мою жизнь держите меня в тюрьме. Дайте мне свидеться с родными, дайте мне дышать воздухом <свободы>. Пишу вам: каждый час издеваются и всякую ложь и клевету магнитофонную собирают. Это — небывалое преступление со стороны первого лагеря, небывалое дело! Россия, что ты сделала? Какую ложь, какое преступление! Не искупите! О, ложь черная, о разврат окаянный, что делают местные органы!

Я — в мире затворник, я — в мире постник, я — в мире полный голубь небес всей вселенной в смирении, воздержании. Мир — мой, вселенная — моя и во мне»; «Меня держат в тюрьме Мордовской республики, а казанское начальство все диктует им. Мой адрес: Мордовская АССР, ст<анция> Потьма, поселок Сосновка, ЖХ-385/1-6. Еще предупреждаю: эти клеветники все могут вам писать, чтобы здесь меня всю жизнь держать»; «Московское начальство, дайте мне свободу, русскому человеку, ускорьте мою просьбу неотложно. Получите жалобу — дайте мне извещение»; «И еще раз вам напоминаю: я держал семь суток голодовку и писал вам жалобу, ну, они <администрация> и не отправили, и клевету и ложь свою не прекращают. Просмотрите мою жалобу сами»; «Прошу, развяжите завязку на невинного русского человека, малограмотного — один класс <окончил>. Еще прошу — все рассмотрите. Мне 63 года, я молюсь Богу, я — инвалид второй группы. 9-10-73. Ершов М. В.».

Просьба святителя о пересмотре его дела, высказанная во время голодовки в «беседе» 21 августа, с опозданием, но была выполнена. Его личное дело выслано 10 октября по запросу прокурора Дубравлага. Через неделю, 17 октября, спецчасть ИТК-1 получила от него указание: «Объявите осужденному ЕРШОВУ М. В., что по его устному заявлению проверено его личное дело. По совокупности приговоров ЕРШОВ считается осужденным к высшей мере наказания, смертная казнь которому заменена лишением свободы в порядке помилова-

-630-

ния. На таких лиц Указ от 25/IV-60 года, в части смягчения меры наказания, не распространяется. Срок наказания ЕРШОВУ может быть сокращен лишь в порядке помилования». 19 октября заключенный М. В. Ершов был вызван в спецчасть, но не явился. Позднее, в своем заявлении он объяснил, что ждал ответ из Москвы: «10-го октября 1973 г<ода>мной было направлено Вам закрытое письмо для отправки в адрес: г<ород>Москва. Генеральному Прокурору СССР. 19-го октября, (пятница), Вы меня вызывали, видимо, по поводу моего письма, но из-за болезни я к Вам тогда не явился. Поэтому убедительно прошу Вас снова поднять это уведомление и сообщить мне об этом письме. Ершов»^[185]. Начальник спецчасти позднее отчитался: «Проведена беседа 16.XI.73. Разъяснено по существу».

9 ноября после большого перерыва архипастырь Христов в письме к Николаю Ильичу Кашицыну ободрял и напоминал своим духовным чадам в правильности выбранного духовного пути — «не сомневайтесь ни в чем, как зайцы, не колебайтесь. Со страхом Божиим и верою Богу молитесь. Мы — дети Божии, мы — избранники Божии»^[186]. Заканчивал письмо так: «Писал письмо ваш отец, и брат, и дедушка, епископ Михаил Васильевич. Писал своей рукой. Цензор, прошу пропустить мои письма, ибо я долго не писал. Так, прошу, не серчайте, не взыскивайте с меня, с больного человека».

В этом письме святитель напоминал духовным чадам: «Спешите со мной беседовать». Невольно вспоминаются слова Василия Владимировича Калинина: «Я — малограмотный, и Владыка не раз мне говорил: "Хочешь, я покажу тебе лицо?" Я говорю: "Мне не надо". – "Лежишь, как баран, ничего не спрашиваешь". А я говорю: "Мне ничего не надо". — "Но придет время — вспом-

-631-

нишь". Вот теперь пришло, вспомнил бы все, вот так рассказать, а все вот так невпопад"».

Также стоит остановиться на словах епископа Михаила: «Писал своей рукой». Подлинника этого письма составитель не нашел, но, судя по этой фразе, почерк автора отличался от прежнего. В личном деле заключенного М. В. Ершова хранятся две его последние лагерные фотографии^[187] на которых видно неестественно круглое лицо и нездоровая правая рука, которая не одета в рукав куртки. Видимо, округлость лица – это следы отека при сердечной недостаточности; а рука – последствие микроинсульта, который перенес архипастырь Христов. Вероятно, после августовской голодовки. 13 ноября новый начальник отряда, после беседы с заключенным М. В. Ершовым, записал в личном деле: «Обратился с просьбой рассмотреть его вопрос о переводе на строгий вид режима. Разъяснено ему, что он пока не заслуживает этого. Фанатик до мозга костей». Жалоба святителя Генеральному Прокурору СССР была переадресована в Прокуратуру РСФСР, а оттуда, «для проверки», направлена в Прокуратуру Мордовской АССР. Из Саранска она вернулась в поселок Явас, затем в ИТК-1 с резолюцией начальника управления Дубравлага: «Прошу побеседовать с осужд<енным>Ершовым». 18 ноября начальник колонии отчитался: «Проведена беседа».

* * *

30 ноября архипастырь был этапирован в центральную лагерную больницу, где встретился с молодым заключенным, Олегом Михайловичем Сениным^[188]. Он вспо-

-632-

минает: «Почти все мы, русские социалисты, попадая в лагерь, становились православными. Владыка Михаил Ершов — катакомбный епископ, с которым мы познакомились в лагере, говорил, что наш народ обнаруживает свою укорененность в православии тем, что, оказавшись в страданиях, мы ни к чему так единодушно не обращаемся, как именно к вере наших дедов^[189]. Оказавшись в Дубравлаге, в одном из мордовских лагерей, где держали нас, политзаключенных, я обнаружил, что здесь борьба кипит гораздо яростнее, чемна воле. Забастовки, голодовки следовали одна за другой. За участие в них мне пришлось пройти все этапы наказаний. Сначала лишали пайка, потом несколько раз сажали в карцер и, наконец, отправили меня на четыре месяца в БУР — барак усиленного режима»^[190]. «В детстве я получил начатки хорошего религиозного воспитания от своего дедушки. Он был пасечником, жил в лесу и, имея ревность о внуках, учил нас молитвам, тропарям, а чтобы учеба была слаще, одарял конфетами — до сих пор помню эти

-633-

чудесные подушечки. Мы любили деда и тянулись к нему. Потом эта вера детская была вытеснена, хотя в институте я, несмотря ни на что, перед тем, как идти на экзамен, читал молитву "Отче наш" или "Богородице Дево, радуйся". В лагере, в БУРе, все это в душе возродилось с новой силой.

Мы встретились с владыкой Михаилом вскоре после того, как я вышел из БУРа, где произошло мое обращение. Но я ошибался, считая свои чувства верой. То было лишь желание обрести Бога, признание, что Он есть, что Он с нами. Но вера — это нечто иное. Это – живая встреча с Господом. Без этой встречи с владыкой я не устоял бы в вере. Ведь ум мой был болен. Я такой диалектик по натуре, наряду с мистическим у меня рациональное начало очень выражено. Поэтому утверждение в Боге переживалось исключительно тяжело. Столько было скепсиса, сомнений, которые леденили душу. Тяжко было. Я бы никогда с ним не встретился в жизни своей, если бы Бог не устроил. Для меня, в тот момент моего духовного поиска, эта встреча была просто промыслительной, потому как я не находил себе покоя, и в душе у меня не было некоей определенности, в которой я нуждался и не имея ее — терзался, как всякий человек.

Работал я на крыше барака, щепой ее крыл, и когда пришел на обед, прилег на постель, тут у меня случился приступ — то, что мы называем почечными коликами. Я корчился на койке, как червяк под иголкой. Температура подскочила. Как очутился в нашем медпункте, где была палатка на три койки, не помню. Поразительно, что после того, как мне сделали укол, у меня все прошло, как рукой сняло. Но я находился уже в распоряжении фельдшерицы — Клары Ивановны^[191]. Она мне

-634-

шепотком, доверительно говорит: "Ты полежи, отдохни". Больничный паек, валяйся, книжки читай. Четвертую неделю лежу. Где-то в среду померила она температуру — 37,3. На другой день — 37,3. Говорит мне: "Я боюсь, как бы у тебя не туберкулез". И отправила на центральную больничку^[192].

Как оказался в этой палате владыка Михаил? Мы с ним никогда не могли бы, по режимным соображениям, встретиться, потому что он был со спецрежима, а я со строгого. В больнице для них был особый барак, отделенный колючей проволокой. Мы их видели, по сути, когда их водили, в сопровождении надзирателя, либо на процедуру, либо в баню — они мылись отдельно от нас. Но месяца за три до нашей встречи, в этом бараке помещались двое психически больных, и они каким-то образом спалили этот барак. Поэтому больных со спецрежима стали размещать среди нас — заключенных со строгого режима. Корпуса больницы располагались на склоне. Если идти от вахты, от операционного корпуса, картина открывалась совершенно удивительная. Это такие русские дали, березовые рощи, даже дух захватывало. Наш же терапевтический корпус находился в самом ни-

-635-

зу. Представлял собой длинный коридор, где с левой стороны было несколько палат.

Как-то раз лежу я в палате, и тут входят двое таких ребят здоровых, в бушлатах, и вводят они старичка в полосатой одежке, махонького такого, как с картинки, хрестоматийного старичка с бородкой, беленького, лысенького, ласкового. "Вот, — говорят эти бугаи, — Михаил Васильевич, мы вас доставили, тут о вас позаботятся". Потом к нам обращаются: "Ребята, помогите, окажите заботу". Я поднялся, отнес вещи этого старичка, раздел его. А у него говорок такой был сильно окающий: "Ой, миленькой, осторожно-то, рученька моя плохо владает". Он сразу дал понять, что она прибаливает. Но помню: крестился он правой рукой и делал это с легкостью, ложку держал. Я не замечал какой-то заторможенности в его движениях, хотя в бане была видна ее неестественность. Нам в больничке выдавали халаты длинные (его полосатую одежду я сам, лично, отнес на каптерку). Росточком он небольшой, халатец чуть ли не до пят. Когда он его перепоясал — как подрясничек сидел на нем. Как в пословице: "Попа и в рогожке видно".

Старичок, устроившись, подошел ко мне, сел рядом и, положив так ласково руку на колено, говорит: "Скажи, вот ты любишь Россию, и я люблю Россию. А как бы ты сказал словами от сердца, как ты любишь Россию?" Я изумился, не зная, что ответить, не понимая, как он угадал мои мысли. А Михаил Васильевич продолжает: "А ты послушай-ко, что мне Бог на душу положил, о России-то нашей, о Матушке-то нашей". И начал читать стихи.Когда он мне прочел в первый раз, в них меня подкупила простота, народность изложения. Там, конечно, не прослеживалась некая поэтическая техника, то есть рифма. Но стихи были интересные, искренние, исполненные образностью. Светлая, дивная поэзия. Я помню, как он описывает реку Каму — замечательно! Я потом попросил его еще раз продиктовать их, чтобы записать. Насколько помню, он читал их по па-

-636-

мяти. Я записал несколько стихов, конечно, они есть у его последователей. Он писал им письма и раза два читал их. Для него писать к ним – не как мы пишем письма, — а это было таким апостольским делом. Из того письма, которое он мне читал, помню, были наставления, утешения. Сколько позволяла цензура, он старался это донести.

Палата, в которой поместили меня и затем там же оказался владыка Михаил, была обычной, человек на десять. Но хочу привести некоторую подробность. Когда его определили в нашу палату, койка, на которой он спал, находилась на правой стороне от входа, моя же стояла перпендикулярно к ней. Головой я располагался к окну, поэтому часто, читая книгу, вольно-невольно видел все, что он делал, все было на виду. Помню, вставал он раньше обычного, то есть, когда я просыпался, он был уже на ногах. Меня поначалу удивило его хождение, негромкие, вполголоса слова, где прослушивались очевидные слова ектеньи и поминовения царственных мучеников об упокоении. Потом он мне открыл, что совершает, как он говорил: "Я изливаю молитву на всю тварь, на все творение Божие". Совершал он это каждый день с утра. У него ничего в руках не было: ни Служебника, ничего, — он служил исключительно по памяти. Но надо сказать, что память у него была замечательная. И всегда он это делал на ногах. Может быть, он и присаживался, но постоянно ходил, ходил туда и обратно и во время этого был очень сосредоточен. Мы это понимали, старались негромко говорить, тем более не отвлекать его на что-то. Но, повторяю, он делал это именно с утра. Вполне возможно, это могла и не быть Литургия, мог быть молебен или панихида, но ектении я явственно слышал. Крест-мощевик у него был.

Обедал он после того, как совершит молитву. Из столовской еды ничего не ел. Мы, зная о его воздержании,просили поваров специально для него готовить постных щец, кашу. Ел он только один раз в день и потом вече-

-637-

ром пил чай с хлебом. Больше он ничего не ел. Но удивительно: при всем при этом я был поражен его физическим видом. Мы, как положено в зоне, один раз в неделю посещали баню. В одежде он имел вид старческий. Когда мы пошли в баню, я ему, естественно, помогал. Меня поразило его тело — молодое тело, которое не представляло собой признаков дряблости. И для меня это было поразительно, что при таком жизненном пути, при таком воздержании — не старческое тело.

Мы с ним часами ходили по длинному коридору. Очень редко выходили на улицу: погода тогда была холодная. Все это время он мне что-то говорил, рассказывал. Сам-то я больше молчал, слушал.Что больше всего меня в нем поражало и убеждало, так это то, что человек, который столько лет провел в нечеловеческих условиях, сохранил ясную память, незлобие, красоту души. Учил: "Мы-то все так трудно живем, потому что завидуем. Всяк себя-то пытается выдвинуть. А надо жить ради любви, ради духа этой любви, вот в чем вера наша силы свои черпает". Он мне рассказывал про свою первую отсидку. Помню, что осудили его за то, что был верующий, и за то, что был монахом. Он мне говорил о своем монашеском постриге. О тяготах лагерной жизни не рассказывал. В основном — о людях, с которыми он общался, которые обращались к вере.

Помню, рассказывал, что когда на одной зоне был поваром, у него было двое или трое слушателей, которые откликались наего благовестие: "В свободное время уйдем с ними, на взгорочке сядем. А я им говорю о Боге, о спасении". По всему было видно, что это, как мне кажется, было делом его жизни. Этим объясняется его отстраненность от чисто зековских тем, бытовых, суетных, заземленных, которая не присутствовала в нем. Упоминал в разговоре он и своих сподвижников. Очень любовно, очень дружески говорил о Василии Калинине. Чувствовалось, что этот человек ему дорог. Говорил: "Он, он, он ой какой горячий. В вере-то он горячий. Ох,

-638-

он — пламень, пламень!"О чем он говорил, я сейчас плохо помню. О том, что значит для нас вера: "Мы-то, русские, кто? Кто создал всю эту красоту благолепную церквей? Да деды наши, руками своими. Перекрестившись, брались за топоры, каменья выворачивали, трудились, вон оно диво какое создали — нашу Россию". Нет, не могу передать его слов — это невозможно.

Оказавшись в зоне и испытывая интерес к нашему святоотеческому наследию, я, конечно, не мог утолить свой голод в слове Божием, потому что неоткуда было взять. Однажды я обратился к владыке Михаилу с просьбой, чтобы он мне кратко изложил Священную Историю: я был уверен, что он Ее наверняка знает. Так оно и вышло. Я помню, он как-то сразу внутренне озарился, что-то в нем такое сразу появилось — в готовности откликнуться и, перекрестившись, начал мне рассказывать, что называется от начала — от сотворения мира. И так несколько вечеров, по полчасика или больше, он мне рассказывал Священную Историю. Потом, когда я занимался этим основательно, невольно, соотносил свои глубокие и пространные познания с первым новоначальным курсом, который я удостоился услышать от владыки Михаила.

Кстати, что еще его отличало: какое-то внутреннее обаяние. То есть его рассказ, повествование было далеко от какого-то академического изложения, с какими-то богословскими комментариями. Это было внутреннее благоговейное отношение к присутствию Бога в жизни людей. В беседах с ним случалось, что он цитировал Священное Писание, но не так часто. Не помню, чтобы он что-либо читал. Книги или чего-то в его руках я не помню. Но то, что он не то что часто, а постоянно молился, было очевидно. Конечно, за исключением бесед и обязательных для больных времяпровождений. В палате он тепло одевался. Валеночки, всегда кутался. Немного сутулился, но старческой согбенности не было. Обличие у него было очень благолепным. Сразу было видно, что

-639-

это человек верующий, православный: всегда у него бородка. Я даже помню, что волосы немного были — нас ведь стригли наголо. Постоянно ли он крестился? Нет. Крестился перед едой, когда творил молитву, это было делом обязательным. Молился он не про себя, а вполслуха, вполголоса. Если я был рядом, молитву можно было услышать. Перед отбоем – обязательно молился.Думаю, что владыка был прозорливым человеком. Как-то раз лежал я на койке, терзаемый душевными муками. Накрытый с головой бушлатом, делал вид, что сплю, желая скрыться от всех. Епископ Михаил подошел ко мне, положил руку на плечо и говорит (а ведь я спал для него): "Олег, откройся мне, открой терзанье свое, мученье свое, исповедуй душу свою, и тебе легче будет". Я не подал виду, что слышу.

Однажды я услышал, как он воспламенился, возмутился душою. У нас был один рентгенолог из зэков, Гаврилов, он числился стукачом, мордатый такой, сытый мужик. Сам по себе человек-то, быть может, и ничего, но жизнь его страшно покорежила: в войну то ли полицаем был, то ли еще кем. И все время подначивал, подкалывал владыку. Говорил: "Покажи мне Бога-то, я и поверю". "Милый ты мой, — ответил ему раз епископ Михаил, — не первый раз я слышу это: покажи Бога. Меня когда судили, прокурор мне говорил: "Михаил Васильевич, покажи мне Бога, вот вы веруете, так покажите". Я-то ему и говорю: "Гражданин прокурор, вы покажите мне свой ум, я вам тогда и Бога покажу". Вот я и тебе-то говорю: покажи свой ум, и Бог тебе явится". Слово за слово, владыка все более разгорался, но это была не страсть, а нечто совсем иное, отблеск Божиего праведного гнева против гонителей, богоборцев.

Я сидел как завороженный, со мной-то владыка все приветливо говорил, благонаставительно, а тут он в полный рост открылся. Я теперь знаю, что чувствовали люди, когда слушали Иоанна Крестителя. Позже зеки мне рассказывали о том, какой силой веры, силой духа

-640-

он обладал. В сталинские времена, когда этапы шли эшелонами и на пересылках негде было размещать людей, их бросали прямо под открытым небом, за колючей проволокой, ждать следующего этапа. А владыка, будучи духовно деятельным человеком, имея ревность о Боге, вставал и произносил проповеди, призывая людей к покаянию, жег их сердца какими-то пророческими, огненными глаголами. Зэки рассказывали, что иные из них громогласно начинали каяться, рвать на себе одежды. Настолько епископ Михаил умел пробудить в них совесть, найти верные слова.

Что касается сана, сейчас совершенно не помню, чтобы он мне говорил что-либо. Но то, что я, прощаясь с ним, и потом долгое время находился при ясном сознании, что он — Владыка, это совершенно очевидно. Видно, он мне открыл именно это во время нашей встрече. Я всегда рассказывал о нем как о Владыке Михаиле. Когда мы с ним прощались, видя мой интерес <к нему>, он сам предложил: "Олег, если ты захочешь посетить чад моих", — и сообщил адрес. Я попросил у него благословения, говорю: "Благословите, Владыко". Он отвечает: "Бог благословит, Олег. До сих пор ты не знал, како веровать, теперь ты знаешь, и если не станешь веровать так, то ты мучиться будешь". Я постоянно вспоминаю эти его слова».

* * *

«Мир вам, братия и сестры, духовный, и благодать да умножится, и любовь во Христе да торжествует в вас обильно, непрестанно в вечную жизнь. Примите приветствие от вашего брата и отца и Владыки Михаила Васильевича»; «Я сейчас лежу в больнице, болею, даже писать плохо. Прошу: получите мое письмо, бабушка Клавдия <Родионовна Агапова>, скорее дайте ответ. И прошу, если возможно,

-641-

то скажи моим родным, чтобы послали помощь к Рождеству, посылку: 2 кг масла, 2 кг меда и одну банку какао. Бабушка, Петр Иванович был у вас. Что-то он молчит и слуху от него нет. Известите его, пусть он приедет ко мне побыстрее»; «Живите мирно. Любите друг друга. Простите ради Христа. Писал письмо 1973 года 18 декабря. Приветствие от Вас<илия> Влад<адимировича>. Спешу видеть всех вас, родных. Бабушка, бабушка Клавдия, больше всех наша ноша на моих плечах, да еще подбавляют кому не лень. Но прошу вас, не забудьте меня во всем». 18.12.73.

1974 год

16 января заключенный М. В. Ершов прошел комиссию ВТЭК, установившую диагноз: «Атеросклероз сосудов головного мозга, коронарокардиосклероз, гиперт<оническая> б<олез>нь IIб ст<епени>, артролгия нервных стволов правой верхней конечности. Инв<алид>II гр<уппы>. Работать не может». Здесь, в больнице, святитель пишет новую жалобу в Прокуратуру Мордовской АССР, которая была отправлена 18 января. В этот же день он был этапирован обратно в ИТК-1. В конце января от имени владыки было выслано заявление, адресованное председателю Совета депутатов трудящихся Саранского облисполкома. На копии сопроводительного письма приписка: «Объявлено 01.02.74 г<ода>. От подписи отказался». 4 февраля с осужденным М. В. Ершовым была проведена «беседа» — «по вопросу перевода его на строгий вид режима. Разъяснено ему, что он обязан осудить свое прошлое, а потом может решиться вопрос о переводе его на строгий вид режима».

13 февраля – ознакомлен с характеристикой за 1973 год, где было отмечено: «Стойко придерживается своих религиозных взглядов. В индивидуальных беседах свое преступление не осуждает, считает, что он ведет правильный образ жизни в обществе. Общественной

-642-

жизнью коллектива осужденных не интересуется. На политических занятиях присутствует, в силу специфических условий отбывания наказания на особом режиме. В обращении с администрацией сдержан». Завершалась характеристика выводом: «Осужденный Ершов М. В. еще не доказал своего исправления». Администрация колонии при составлении этой характеристики не подозревала, что в Казани, с ведома Москвы, уже принято решение о смягчении условий содержания владыки. И что очень скоро ей придется готовить другие, соответствующие этому решению бумаги, выполняя приказ сверху.

2 марта заключенный М. В. Ершов был вызван на новую «беседу» — «по вопросу оформления характеристики о переводе его на строгий вид режима». Ему было разъяснено, что этот вопрос будет рассматриваться комиссией, а ее решение — «ему будет объявлено». 4 марта составлена новая характеристика на М. В. Ершова, в ней было отмечено, что он «придерживается своих взглядов, однако, в индивидуальных беседах заявляет, что нелегальной деятельностью на свободе заниматься не будет». Завершалась характеристика фразой: «Осужденный ЕРШОВМ. В. стоит на пути исправления». Так что теперь можно было сделать вывод: «Администрация считает возможным возбудить ходатайство о переводе его на строгий вид режима». 6 и 12 марта святитель дважды обращался с жалобами «на головнуюболь, кашель»,после осмотра вмедицинской карте записано — повышенное давление 180–190/90–95.

О духовном состоянии архипастыря Христова в это время сообщит Василий Владимирович Калинин в письме от 2 июля: «Милый наш страдалец в последнее время оставил все, а именно: правило свое все оставил. Я и не знаю: совершал ли он в пасхальный день^[193]Св<ятую>Литургию? Стал скорбеть смертельно. И говорит мне:

-643-

"Вася, оставляй и ты все". Я ему говорю: "Мне Господь не дает от скорбей терпение, если я хотя бы кой-как не совершу свое правило". Он, В<лады>ка, мне говорил: "Я — совершил, все исполнил, все излил. Никто и никогда не изменит на вечные времена, все устроено. А теперь — пусть гибнут! А теперь време<ни> нет". И день и ночь он просил, чтобы его Господь взял из этого адского пекла и от ада преисподнейшего, мира века сего. И как мы узрим, что молитва его услышана!!!»

14 марта епископ Михаил был ознакомлен с письмом председателя наблюдательной комиссии, сообщившего заместителю председателя исполкома Зубово-Полянского райсовета, что заявление осужденного Ершова М. В. «по вопросу изменения ему вида режима с особого на строгий совместно с администрацией учреждения ЖХ-385/1 будет рассмотрено в ближайшие дни на очередном заседании наблюдательной комиссии, после чего материал будет направлен в суд для рассмотрения». После прочтения владыка написал: «Мне объявлено 14/III-74. Подпись». 25 марта в открытом судебном заседании постоянной сессией Зубово-Полянского районного народного суда Мордовской АССР было определено: «ЕРШОВА МИХАИЛА ВАСИЛЬЕВИЧА для дальнейшего отбывания наказания по приговору перевести в исправительно-трудовую колонию СТРОГОГО РЕЖИМА».

В понедельник, 1 апреля, на шестой седмице Великого поста, архипастырь Христов был переведен с 1-го лагерного отделения на 17А, о чем сразу же написал единоверцам Василий Владимирович Калинин: «Спешу вас уведомить в том, что М<ихаилу> В<асильевичу> на пятой неделе Вел<икого> поста прошел суд. Суд ему снял особый режим 25.03.74 г<ода>»^[194]. Далее он сообщал, что теперь адрес «его, раба Божия Мих<аила> Вас<ильевича>», следующий: Мордовская АССР, Зубово-Полян-

-644-

ский район, поселок Озерный, учреждение ЖХ-385/17А. 2 июля Василий Калинин сообщил в письме: «И когда уже осудили из особого на строгий, он мне говорит: "Василий, я написал два крестика". А я, как безумец, ему грубо и необдуманно отвечаю: "Ты любитель писать крестики. Ну, я стал немощный, и мне они не нужны. Пусть они будут обоя тебе". Он обратно и трижды <повторил>: "Вася, эти крестики совсем, совсем маленькие". Я, однако, отказался и не взял и, как следует, не попросил прощения». Но все забылось при расставании, и в последний час соузник жалостно просил: «"В<лады>ка, не оставь меня". Он горько прослезился: "Разве я оставлю того, кто вместе со мной почти всю жизнь страдает!!!" И я безо всякого сомнения и колебания был с ним, есть и останусь».

Ослабление режима содержания — это, конечно, большая радость для святителя. Но этап, перевозка автозаком, огромная нагрузка на его ослабленный организм. «Дорога от Яваса до Озерного находится в таком состоянии, что заключенные называют ее "дорогой смерти": бывали случаи, когда заключенные, проехавшие эту дорогу в "воронке", получали переломы костей, сотрясение мозга»^[195]. Вспоминает Олег Михайлович Сенин: «Нас возили автозаком, это было тяжкое путешествие. Почему? Дороги разбиты, и ты бьешься в этой капсуле железной то плечами, то башкой. Ноги растопырил, уперся сапогами, кисти рук зажаты на деревянной скамейке. Потом — стесненность пространства. Тяжело, если плохой вестибулярный аппарат. Дай Бог, живым добраться!

Что собой представляла 17-я малая зона?^[196] Это была, действительно, самая маленькая из всех зон Дубравлага, где содержались особо опасные государственные преступники, то бишь мы: осужденные за антисоветскую

-645-

деятельность и те, которые сидели за военные преступления. Как всякая зона, она состояла из двух половин: рабочей и жилой. Если войти в жилую зону с вахты (а рабочая тут же, справа, через колючую проволоку), то всего в жилой зоне четыре строения. Если встать посередине жилой зоны, спиной к воротам рабочей зоны, то с левой стороны находился клуб, столовая. И там же, с другой стороны находился маленький медпункт со стационаром. Справа находилась баня и в этом же бараке библиотека и штаб. Штаб — сюда приходил начальник отряда, вызывал заключенных и прочее.

Потом местность уходила вниз, и на другой стороне лощины, на взгорье, второй барак — он жилой^[197]». «Напротив, симметрично, другой жилой барак. Бараки были деревянные и древние»^[198]. «И надо сказать, сама зона была благоуветливой. Во-первых, тут лес как-то близко подступал, потом она имела какой-то ландшафтик. Старики, они ее содержали: поливали травку, клумбочки. Там был, кстати, колодец за вторым бараком, откуда можно было воду черпать. Почва в зоне была песчаная, поэтому всегда чисто.

Что собой представлял барак? Возьмем большое строение, где вход не с торцов, а с середины. Вы заходите. С правой стороны – одна секция, с левой стороны – другая секция. Ширина секции: если поставить по торцу секции <из одного угла> две кровати, одна к другой – по длине. Также ставите две кровати <из другого угла>. И между крайними кроватями можно поставить еще

-646-

полторы-две кровати. Это был очень широкий барак, сложен из бревен. Посередине секции стояли деревянные столбы, которые подпирали продольные огромные балки, матки. И на той стороне барака – такая же картина. По всему чувствовалось, что эти бараки ставились очень давно. Моя койка находилась в дальнем углу. Из окна открывался вид на сосновый бор. Это так радовало глаз, и я каждый день молился около своего окна, стоя лицом к лесу. Душа так и разворачивалась к лесу, как к созданию Божию. Не на восток молился, а на лес. Это была такая отрада! Приходишь в обеденный перерыв, и глаз ложится на эту красоту. Это и утешение, и нечто — душевозносящая картина.

Всего на зоне было человек семьдесят. В нашем бараке в каждой секции было человек по двадцать, не более. Поэтому не было двойных коек, <только>одинарные. Вдругом, правда, было немного, но состав менялся».

2 апреля осужденный М. В. Ершов был вызван на «ознакомительную беседу»: «Разъяснены права, обязанности осужденных на строгом режиме. Правила внутреннего распорядка». После завершения разговора в отчете записано: «В беседе вел себя спокойно. На вопрос: "За что осужден?" — отвечает: "За истинно-православную веру"». 5 апреля святитель сообщил: «меня вывели и вывезли на 17 лагпункт», передал «приветствие всем племянникам и племянницам от дяди и от дедушки Михаила. Хочется всех видеть. Хоть бы кости принести на родину»; «здоровье мое плохое. Рука болит, писать плохо»; «Простите меня Христа ради. Я – убогий, болящий». И просил свою сестрицу Надежду: «Приезжай наведовать, попроси Петю с собой».

9 апреля заключенный М. В. Ершов обратился к врачу, записавшему в медицинской карте: «Жалоб предъявляет массу: на слабость в правой руке и ноге, боли в области сердца», давление 190/100.Врачом был вновь подтвержден старый диагноз, в заключении им записано, что больной в стационарном лечении не нуждается.

-647-

Но давление у владыки Михаила очень высокое, и с двенадцатого апреля он находится в медицинском стационаре лагерного отделения. Через неделю, 19 апреля, «выписывается в секцию. Общее состояние — удовлетворительное», хотя в последние дни давление у больного держалось в пределах: 200/100 — 210/110.

Судя по строчкам из нижеприведенного письма от 22 апреля, святитель искренно считал, что перевод на строгий режим связан с его заявлением в Саранск, а не с решением сверху: «Мне человек написал на первом <лагерном отделении> в Саранск, в облисполком жалобу в январе месяце, и меня отпустили на другой лагпункт. Сейчас — на 17 лагпункте. Можно приезжать на свиданку к пятнадцатому мая. С 15 мая дорога к нам начнется»; «Извините меня за все. Я — больной, да и старенький стал, и слабый. Стал как малое дитя, на все уже смотрю как малый. Рука у меня правая болит, а левая млеет, да и ноги болят. Вот пишу письмо, а карандаш из руки выпадает»; «Веду себя хорошо, уже старенький стал. Почему меня не отпускают и не хотят помиловать русского человека, отпустить на волю к родным^[199], 40 лет сижу за веру православную»; «Простите все, уразумейте мой убогий путь, не осудите меня»^[200].

12 мая святитель вновь писал о своем физическом состоянии: «Здоровье у меня плохое, руки больны и ноги больны. Руки самого себя не обслуживают. Ну, что ж поделаешь»^[201]; «Получите письмо, пишите поскорее ответ. Буду

-648-

ждать с нетерпением»; «Все жданки писем от тети Сони^[202] закончились. Она больная, а помочь ей не хотят: племянники стали горды, да самолюбивы. Сестрица, сможешь приехать на свидание — приезжай. Простите». Позднее, 2 июля, Василий Владимирович Калинин вспоминал в письме о состоянии здоровья владыки: «Он мне, грешному, не раз и не два жалился: "Василий, у меня ноги не сгинаются в коленах. А если лягу спать, с большим трудом могу разогнуть". А сколько он писал об этом!»

15 мая заключенный М. В. Ершов был вызван на «беседу» — «по вопросу стрижки волос на бороде». ЕпископМихаил, конечно, «добровольно не согласился» на это, так что пришлось это делать насильно, о чем в акте было записано: «Стрижку произвел в присутствии контролера». 20 мая святитель обратился к начальству лагерного отделения — «по вопросу досрочного освобождения». Естественно, ему сразу же был задан вопрос: «Признает ли он вину в содеянном?» На что заключенный М. В. Ершов, по мнению администрации, «ответа конкретного не дал. Заявил, что он виноват, что "остро" поступил против государства». При этом заключенный убежден, — «то, что он верующий, то это к преступлению не относится». Пришлось администрации разъяснять заключенному, что «заявление на помилование писать еще рано, т<ак> к<ак> он не осуждает свой состав преступления, администрация не уверена в его исправлении».

В этом лагере вместе со святителем находился в заключении Асатур Унанович Бабаян^[203]. «На 17-й малой зоне сплоченной армянской общиной авторитетно верхо-

-649-

водил дедушка Бабаян. Что про него можно сказать? Армянин, в котором не было никакого лукавства. Человек удивительный: бессребреник, чуждый крохоборских интересов. Человек общительный. Не то что веселый, но всегда — на каком то душевном подъеме. Беседа с ним всегда была интересна. Дедушка Бабаян в простоте своей имел интерес: земля армян, геноцид турецкий, восстановление исторической правды. Этим он жил»^[204]. А. У. Бабаяна был освобожден 4 июля 1974 года^[205], и Василий Владимирович Калинин написал своей крестнице Н. Н. Федотовой, чтобы она вместе с Василием Ивановичем Жуковым съездила в Ереван по такому-то адресу. Вспоминает Нина Николаевна: «Это был декабрь 1974 года. От вокзала на такси до места. Выходит жена Зоя: "Вы откуда?" – "Из Татарии". Бабаян услышал, выходит. Василия Ивановича увидел: "Вы отец?^[206]

— Откуда знаете?

— Мне отец сам показывал Ваше фото".

Зашли в комнату. "Мы приехали узнать про отца Михаила".

— Нет на земле такого человека! А ваш народ — не народ, что делали со своими национальностями, издевались беспощадно! Все заключенные считали его "отцом". У него все совета спрашивали, а он у всех просил прощения. Слезы у него текли постоянно. Даже вот такую маленькую конфету кто-нибудь дает, он всем раздавал, делил, а себе чуть-чуть, крошечку на язык положит. У нас койки рядом стояли. Он очень ждал и переживал, каждый день ждал свиданку. Посмотрит на окно: "Нет, я отсюда не выйду".

Василий Иванович спросил: "А он молился в последнее время?" – "Молился, только в своей кровати, он уже изнемогал. Остригли ему бороду, плачет.

-650-

— Что с тобой, отец?

— Бороду остригли, грех"».

Видимо, принудительная стрижка бороды вызвала тяжелейшее нервное потрясение и стала последним ударом по ослабленному организму владыки. 23 мая врач записал в медицинской карте: «Жалобы на головную боль, слабость, шум в ушах. АД^[207] 200/100». На следующий день в карте отмечено: «Беспокоит головная боль. АД 200/100». 26 мая — новая запись: «Вызов в 22:00. В туалете упал^[208]. Доставлен в санчасть. Объективно: общее состояние средней тяжести. На вопросы отвечает правильно, речь разборчива. Самостоятельно передвигаться не может — паралич левой верхней и нижней конечности. В стационар».

Продолжает Нина Федотова: «Асатур Бабаян нам рассказал: "Когда он упал, закричали: "Отец упал!" Я подбежал к нему, по нашему обычаю поцеловал его правую руку. У него слезы потекли. Попросил меня: "Сообщи там <на родину>". Ему готовились делать укол, но он не хотел, а сил сопротивляться не было. Но после укола содержимое вылилось наружу"». В лагерном стационаре измерено давление — 220/110, врачом описано состояние больного и поставлен диагноз: «Правый глаз полностью не открывает. Левый угол рта опущен, парусит. Левая носогубная складка сглажена». Диагноз — «кровоизлияние в мозг». Последствия оказались необратимыми.

28 мая в медицинской карте появилась следующая запись: «Общее состояние больного тяжелое. Положение пассивное, вынужденное, на спине. Правая половина лица — глаз закрыт, правый угол рта опущен, чувствительность

-651-

(тактильная и болевая) снижены, речь сокращена, невнятна. Глотательные рефлексы резко снижены. Левая половина туловища, верхняя и нижняя конечность: движения слегка сохранены, чувствительность резко снижена, но реакция больного есть. АД 200/100». Диагноз — «гипертонический криз, геморрагический инсульт». 29 мая парализованного архипастыря доставили в неврологическое отделение центральной больницы Дубравлага^[209], причем в медицинской карте отмечено: «Поступил экстренно в коматозном состоянии». 2 июля Василий Владимирович Калинин сообщал в письме единоверцам:«К нам привезли людей из <центральной> больницы, которые якобы видели, что М<ихаила> В<асильевича> в три часа дня принесли на носилках, уже парализованного, и через пару дней с того же 17 л<агерного> о<тделения> привезли людей в <центральную>больницу, и те люди говорили: М. В. вызвали в комендатуру, постригли бороду и усы и якобы в чем-то обманули, и М. В. сильно разволновался и на др<угой> день его уже парализовало».

В это время в центральной лагерной больнице находился Юрий Павлович Федоров, который, по воспоминаниям В. В. Калинина: «К нам благоволил. И мне Федоров сказал: когда владыку привезли туда, его уже узнать нельзя было. Он уже не ел. Ручка у него, бедная, не работала. Никто там за ним не ухаживал. Он истощал, и его остригли: совсем нельзя узнать было. Врачи видят что все, бесполезно, и его положили в смертную камеру, там была такая, кажется, четвертая камера. Туда всех ложили, когда уже видят — бесполезно. И его туда положили. Он там лежал один в этой камере. "Я, — говорит <Федоров>, — к нему пришел и спросил: "Трудно тебе, владыка?" " И он мотнул головой, дал понять, что да. А говорить он уже ничего не говорил. И там он скончался. Вот это свидетельство».

-652-

В медицинской карте от 3 июня значилось: «Несмотря на проведенныемероприятия, состояние больного ухудшилось. В сознание не приходил. 3/VI-74 в 4 часа 40 мин<ут> больной скончался». Паталого-анатомический диагноз: «Кровоизлияние в пр<авый>боковой желудочек головного мозга, отек головного мозга»^[210]. Скончался епископ Михаил (Ершов), многолетний узник за веру и Церковь Православную, в День Святого Духа. Об этом сообщили родным^[211], но, к сожалению, приезд их затянулся, и заключенного М. В. Ершова похоронили на кладбище третьего лагерного отделения 11 июня, могиле присвоен номер "0-12".

* * *

Василий Владимирович Калинин всячески старался узнать о последних днях святителя из разных источников. В апреле 1975 года он писал: «Мне один человек, еще с нами был на 10 и 1 л<агерных> о<тделениях>, жил с М<ихаилом> В<асильевичем> в одной камере, он мне убедительно утверждал, когда и в каком состоянии М. В. привезли. Он мне говорил, как все время М. В., до последней минуты, молился, ни с кем не говорил, а был почти все время в памяти, и якобы в последние минуты тот человек видел: М. В. два раза ручкой двинул и испустил дух. Мне так было тяжело слушать эти ужасные слова, и я, гр<ешный>, старался уклониться от подобных разговоров. Впоследствии этот человек умер. Фамилия его Яковлев. Я почему еще не хотел ему верить? То, что этот человек весьма был злобный, особенно к М. В., и страшный безбожник, поэтому я не мог ему поверить. И еще. Я — на 1 л<агерном>о<тделении>. Через месяц <после известия о смерти владыки> приехали четыре

-653-

человека с 3-го л<агерного>о<тделения>, якобы сами видели все: в каком состоянии М. В. привезли и его кончину, и как с ним обращались два человека из воров: один Абельмесов^[212], который мне голову ломом пробил; второй — Бондаренко».

8 сентября 1975 года Василий Калинин обратился к единоверцам: «Я сейчас сие письмецо пишу с 3 л<агерного>о<тделения>^[213], в понедельник 8-9-75. Нахожусь напротив той самой палаты, где год и три месяца тому назад мой милый друг, В<лады>ко, испустил свой последний страдальческий вздох. И оставил свою истерзанную страдальческую плоть и отошел в загробие. Я, грешный человек, давно хотел здесь побывать, и Г<оспо>дь услышал». Далее Василий Владимирович сообщал, что здесь собрались все те заключенные, которые встречали владыку Михаила на 17-м лагерном отделении, знали его не только по 10-му отделению, а еще — с Братска. Именно они грузили святителя на 17-м — «уже парализованного – это я утверждаю безо всякого колебания», причем Василий Калинин встретил не одного человека, которые подходили и видели, в каком состоянии был епископ, видели, как его заносили в палату и как выносили в морг. Эти люди осуждены за мирские дела, но среди них был один православный верующий, еще с 1900 года рождения. Далее он писал: «Я ему стал говорить, что наш народ не верит, <что он умер>, и меня дураком считают. Он аж прослезился: "Пусть не верят. Ну, я отдал свой христианский долг", — говорит, — "снял шапку и проводил его из палаты до морга 3.06.74. И 11.06.74 — от морга до вахты"»; «Он видел обоя креста и узелочек со Св<ятыми> Дарами, которые привязал на кресты и приготовил себя к погребению».

-654-

В этом же письме Василий Владимирович кратко упомянул о встрече с человеком, который «сказал мне за одну вещь, про которую никто не знал, окромя меня, М<ихаила> В<асильевича> и Русакова». Подробнее он расскажет об этом через девятнадцать лет: «Когда я ездил к нему <владыке> на свиданку в Братск в 1957 году, у него трех зубов не было. Он говорит: "Сынок, не сможешь металл <благородный> достать? Может, поедешь на родину, достанешь?" Поехал, достал у дяди моего эту пятерку золотую. Врач был такой, москвич, его фамилию забыл: и деньги забрал, и не вставил. Вынуждены были ему вставить металлические зубы. <А эту пятерку владыка> возил в чашке: насыпет песку <сахарного> и накроет — никто не догадывался, что в этой чашке, <хотя> все шмонали так, невозможно <сохранить>. Как звать, фамилия <его> — не знаю. Человек здоровый, работал он усердно и хотел освободиться. Он дал им подписку <о сотрудничестве>. И вот его вызвали смотреть вещи Владыки. Когда стали <песок>пересыпать и увидели <монету>. Альбомы все порвали^[214] — четыре сотни фотокарточек было, люди слали ему, какие были открытки — это все пожгли.

Когда я пришел на Барашево, в больницу, после его смерти, и этот человек встретился, и он благоволил к нам, как видно, добрый был человек. Говорит: "Знаешь что, Калинин, если ты расскажешь <что я скажу> — меня могут расстрелять". Вот он и рассказал о том, как его <владыку> парализовало, и о золоте. Потом я опять поехал <в Барашево>, вызвал опера и стал спрашивать <о владыке>. "Вот тебе сестра расскажет". Сестра открывает книгу (такая книга есть: кто, когда и во сколько умер): "Ершов Михаил Васильевич умер в 4 часа 30 минут 3 июня 1974 года". Спрашиваю опера: "А как с ним было?" Он говорит: "Фенечкин приехал, и у меня

-655-

потребовал кресты, и <я их> снял. И он был без крестов <при погребении>"».

Вспоминает Олег Михайлович Сенин: «После встречи с владыкой Михаилом я общался с одним заключенным с особого режима, его звали Костя. Он служил в морфлоте на каком-то катере. Уложил из автомата капитана с целью побега. Был очень волевой парень, внушавший к себе некое уважение. И по словам, и делам его — человек весьма решительный и в то же время — искренний. Он мне рассказал об отношении к владыке Михаилу там, на спецрежиме, что его все там уважали. Даже уголовники-бытовики, люди такие отъявленные, относились к нему, как к человеку, будем говорить, святому. Но были и другие мнения.

Когда я освободился с 17-й малой зоны в середине марта 1974 года, то там оставался сидеть Слава Петров^[215]. Он вышел в этом же году. Мы с ним не раз встречались, когда я приезжал в Питер. Он мне рассказал о смерти владыки Михаила. Причем не было никаких подозрений в его убийстве, во всяком случае, я от Славы не слышал. Как зек, он обо всем этом узнал бы и мне сказал. Мне было интересно, какое его, Вячеслава, впечатление. Потому что я встречался с владыкой Михаилом в особый период моей жизни, когда мое восприятие его было уже заточенным моим поиском, моим страданием. А Вячеслав был человеком несколько иным. У него было ироничное восприятие мира и такое же ироничное, без особого пиетета, восприятие людей. Я спросил его: "Слушай, а какое у тебя было впечатление от владыки Михаила?" – "Ну, такой милый старикашка, такой безобидный, такой тихий". "Милый старикаш-

-656-

ка", — меня это как-то резануло, потому что я относился к Владыке куда более пафосно, по сути дела, до сих пор сохранил это отношение к нему, как верующему человеку, который прошел такой путь и не потерял себя. В его личности стержнем была духовность и посвященность.

Мне кажется, что какого-то сознательного умысла со стороны врачей, который привело бы его к смертельному исходу, не было, время не то. Как я думаю, кагебешники оценивали его влияние, его потенциал. При Брежневе уже не было хрущевского экстремизма. Было спокойное, хотя и враждебное отношение к религиозным меньшинствам. Но с другой стороны — кто знает. Второе. Если он, бедняжка, лишился сознания поздно вечером, кого вызывали? В медпункте в это время могла быть фельдшерица, сестра или дежурный зек, медбрат. Для таких экстремальных случаев всегда были припасены инъекции, шприцы и все прочее. Если его привезли на больничку в состоянии парализации: на моем веку там, в лагере, столько людей умирало! После удара человек выживал очень недолго, потому что лечения не было. Мы прекрасно знаем, какое надо комплексное, мощное лечение для человека, которого поразил паралич. А какое на зоне лечение? Поэтому, я думаю, не было какого-то сознательного стремления убить человека. А просто система так была поставлена, что действенной помощи никто и оказать не мог. Я думаю, что ответят перед Богом, кто мог совершить некое душепагубное действо.

А с другой стороны, мне думается, Промысел Божий был, чтобы ему отойти на Духов День. Человек то он был, по сути, исполненный Духом и прожил в этих невероятных, нечеловеческих, адских условиях столько лет исключительно по благодати, я считаю, по благодати, потому что был движим Духом Святым. Поэтому, Царствие ему Небесное и Промысел Божий в том, что умер на Духов День. Я считаю, что Бог его призвал, а не

-657-

врачи его жизни лишили. Да ничего подобного, я в это мало верю. Хотя, может быть, руку свою приложили, но Промыслом Божиим он восторжествовал над всем».

* * *

Надежда Васильевна Ершова вместе с Екатериной Ивановной Боголеповой и Николаем Николаевичем Черновым приехала в поселок Явас 12 июня, причем с твердым убеждением, что брата спрятали, а ее хотят убедить, что он умер, подготовив, как она считала, подложные документы^[216]. В спецчасти ей подтвердили, что приезжал Финочкин Петр Иванович. «Вот он вам все расскажет. Взял крест, четку и еще что-то». Пробыв на территории Дубравлага два дня, Надежда Васильевна не стала знакомиться с документами о смерти брата и архипастыря, не пошла на его могилу, а вместе с сопровождающими вернулась домой, в полной уверенности, что святителя спрятали, о чем и рассказала единоверцам^[217]. «Он парализован, сильно болен, а не умер», — записала Е. И. Боголепова. Их неприятие известия о смерти владыки отчасти объясняет Василий Владимирович Калинин. Даже он, многолетний соузник архипастыря Христова, хотя своими глазами видел, как год от года ухудшается физическое здоровье святителя, и то не сразу поверил, что он

-658-

скончался. В письме от 2 июля 1974 года Василий Владимирович Калинин пояснил, что удерживало его: «Он, наш милый Страдалец, Владыка, не раз и не два об этом говорил, а сотни раз, и несколько лет тому назад, и до последней минуты (и как он только меня не называл: и Василий и Вася): "Как бы и кто и чего бы ни говорил — не верь, не верь, не верь!!! Ничему. Можа^[218] станут говорить: "Вот он уже совсем не ходит на ногах и тому подобное". Но только в прямом смысле не говорил об отходе своем, а говорил и беспрерывно говорил: "Меня, меня, меня хот<ят>, хот<ят>, хот<ят>спрятать, спрятать, спрятать от всего мира и от вас". Вот я-то этого и не хотел слушать: "Как и куда они тебя могут спрятать?" И вот, действительно, спрятали???».

Петр Финочкин последний раз приезжал к духовным чадам епископа Михаила после известия о его смерти; передал христианам крест-мощевик, четку, кружку и деревянную ложку архипастыря^[219] и сказал многозначительно: "Его никто не видал, никто не знает. Может быть, он ушел туда", — и показал наверх^[220]. Кстати, в день, когда отошел в вечность владыка Михаил, некоторые его духовные чада находились у блаженной Клавдии. И вдруг она прервала молитву криком: "Татуркин! Татуркин! Грачев! Воруют! Воруют!" И никаких объяснений. Конечно, тогда христиане ничего не поняли. О смерти М. В. Ершова скоро появилось сообщение в очередном номере нелегально издаваемой "Хронике текущих событий": «Барашево. Мордовская АССР. По непроверенным сведениям здесь в учреждении ЖХ-385/3 (видимо, больничная зона) умер Михаил Васильевич ЕРШОВ. ЕРШОВ принадлежал к так называемой "Истинно-православной церкви". О нем сообщают следую-

-659-

щее: отсидел около 40 лет (сорок лет), 4 судимости, последняя по ст<атьям> 58-8, 11, срок 25 лет. Сидел в Дубравлаге на 1-м, 10-м, 3-м лагпунктах. Умер 4-го июня 1974 г<ода>. Возраст неизвестен. Ершов отказывался раскаяться и признать официальную церковь»^[221]. Стоит обратить внимание, что в этом нерелигиозном издании подчеркнута принадлежность епископа Михаила к Истинно-Православной Церкви. Евгений Александрович Вагин вспоминал: «Лично мне с М. В. Ершовым встретиться не пришлось, но слышать о нем довелось много — в лагерях о нем ходили легенды, о том, как он целыми ночами простаивал на молитве, как он исцелял больных и как его мучили»^[222].

10 августа 1975 года Василий Владимирович Калинин, проведя собственное расследование о смерти владыки, первый напомнил единоверцам, что нужно узнать, где находится могила святителя, записать ее номер, и, желательно, поставить там крест, чтобы не затерялась. Через свою крестницу Нину он обратился к дочерям Марии Ивановны Лизуновой — Анастасии и Елизавете, которым пришел официальный ответ о смерти владыки на их запрос, чтобы кто-то из них съездил для этого в Барашево. Для иерея Василия (Жукова) он писал: «В<асилий> Ив<анович>, я к тебе с просьбою неотложною. И не укоряю, а откровенно прошу Хр<иста> ради: все вышеупомянутое нужно сделать. Вы верьте, не верьте, чему хотите верьте — это ваше дело. Но это дело сделай. И не угрожаю, но не дай Бог будешь слушать болтушек, этих жен, — сам бабой будешь, и Г<оспо>дь не только лишит <разума>, а обезглавит. Ибо мы в этом не прегрешим, даже хотя он и жив, где-то спрятан».

Вспоминает Н. Н. Федотова: «Мне Лиза с Настей написали из Львова, когда они будут в Потьме, просили

-660-

приехать с Надей Мелекесской^[223]. Вечером я пришла в Мокшино. Василий Иванович отказался: "Я не поеду". А утром он мне говорит:

— Нина, я тебя причащу.

— А я ведь поела вечером.

— Это неважно. Ты такое дело делаешь. Туда так ехать нельзя.

Он меня причастил. Я чай выпила и вышла. А до автобуса 15 километров. Это был 1975 год, декабрь месяц, 24-е число примерно. До Нурлата доехала, поезд будет после обеда. С опозданием пришел. До Мелекесса — два часа. Зашла к Наде и скорей на вокзал. В Потьму приехали утром, в 7 часов. А они, Настя и Лиза <Лизуновы>, раньше приехали. Дальше все вместе в Явас. Лиза там показала ответ на ее запрос. Разрешение дали, но говорят, что надо ехать в Барашево. А уже вечер. В гостинице ремонт: там цемент, там краска. Женщина добрая была: "Вот уголочек, если вам нравится".

Приехали в Барашево. Лиза пошла туда, она — учительница, грамотная. Мы ждали. Вышли: офицер и в штатском, пошли с нами — могилу показать. Кладбище рядом, большое-большое, все в лесу, там солдаты с автоматами стоят. Лиза спросила: "Что мертвых людей охранять?" – "Тут, — говорит <офицер>, — такой случай был. Ночью приехали и вытаскивали <из могил> своих родных из Грузии. Зато сейчас охраняют, чтобы не взяли".

Лиза сосны увидала и заревела. Вспомнила, когда в детстве играла с Владыкой, он сказал: "Ты придешь, Лизочка, ко мне под сосной". Сосна красивая около его могилы. На ней колышек с дощечкой, написано: "О-12". "Вот я и пришла под сосенку", — говорит Лиза.

Мы поклон сделали. Холмик на могилке свежий, только полтора года. Вокруг много прировненных, но много и свежих. Сколько народу умирало!

-661-

Лиза экземой руки страдала. Она погрузила эту руку в холмик могилки, Владыку попросила. Когда вышли с кладбища, она ее показала — не стало экземы!^[224]

Потом в Барашево нам рассказали, что на месте кладбища раньше живых людей закапывали, стон стоял, и земля шевелилась. Потом березы выросли — такие стройные. Столько ужасов мы услыхали там! ИзБарашево поехали в Мамыково: 27 декабря 1975 года — Марии Ивановне Лизуновой сороковой день.

В конце мая 1976 года Лиза Лизунова из Львова заехала в Мордовию и на могиле Владыки поставила металлическую табличку с восьмиконечным крестом».

В отношении церковного сана владыки Михаила вспоминается один-единственный эпизод. В разговоре с составителем Надежда Васильевна Ершова, всегда следившая за собой, чтобы не сказать лишнее, говоря о брате, назвала его архиепископом. Когда я тут же попросил ее пояснить сказанное, она сделала вид, что не слышит, продолжая дальше разговор (замечал за ней это и раньше, когда она не хотела отвечать). Больше на эту тему Надежда Васильевна не говорила. Учитывая, что она многое знала и десятилетиями скрывала, но как человек глубоко верующий, монахиня, просто так назвать брата не могла, есть основание полагать, что М. В. Ершов имел сан архиепископа. Хотя архиепископ — это тот же епископ, правда главный епископ, для верховного надзора за другими. Если вспомнить 1957–1958 годы, когда епископ Филарет (Русаков) должен был рукополагать новых иереев, но не решился, а ждал возвращения первоиерарха — М. В. Ершова, то, видимо, уже в те годы Михаил Васильевич имел сан архиепископа.

Но и с причиной смерти архипастыря Христова не все понятно. В архиве Международного Мемориала^[225] хра-

-662-

нится копия заявления узников «мордовского концлагеря № 1» председателю Международного Красного Креста при ООН от 29 июля 1975 года. Оно начинается словами: «Нас убивают черные призраки в белых халатах — медики, обслуживающие мордовские концлагеря. Очередной их жертвой стал Валерий Пехарев, умертвленный в конце июня с<его>г<ода> в центральной больнице Мордовских концлагерей. Пехарев болен язвой желудка»; «Операция была сделана[226]. Пехарев продолжал жить. Но преступная рука черного призрака в белом халате так же, как и Швенки, подсунула Пехареву воды и каши, которую Пехарев, не осознавая своих действий, съел и вследствие этого скончался. Так была умертвлена очередная жертва. Михаил Васильевич Ершов — предводитель истинно-православных христиан, Виктор Васильев, Геннадий Будаев тоже самое были умертвлены, только другим способом». Подписали заявление: Трофим Шинкарук, Петр Саранчук, Богдан Ребрик, Данило Шумук, Василий Романюк, Эдуард Кузнецов, Святослав Караванский.