"Стенотерапия"

Холодковская провела мне шесть комиссий за три с лишним года. Ни на одной из них она не приняла решения о выписке. Я увидел ее впервые поздней осенью 1972 года. Когда меня ввели в кабинет, она спросила меня сразу же: в чем сущность моих убеждений.

- Я против диктатуры, против государственного терроризма. Я выступаю за свободу убеждений, за свободу творчества, за представительную демократию - то есть за открытое плюралистическое общество.

После этого Холодковская заявила, что мое заболевание неизлечимо. Единственное лечение, может быть могущее мне помочь, - "стенотерапия".

- Вы будете здесь до тех пор, - сказала она, пока не будете думать, как все. И пока не осознаете свою опасность для общества. Идите и сидите. Вас будут лечить стены.

Через 8 месяцев мы встретились вновь. Это было время шока, который испытал мир, прочтя "Архипелаг ГУЛаг".

- Вы поддерживаете Солженицына? – спросила Холодковская.

 

- А почему я должен осуждать его? Я до сих пор на одном из островов Архипелага.

- Вы неисправимы; - сделала она вывод. И предупредила: -имейте в виду, что если когда-либо, освободясь, вы будете писать о тюрьмах и спецбольницах - это будет такая же клевета, как и у Солженицына, и вас вряд ли тогда упрячут в дурдом - до конца жизни вы будете сидеть в тюрьме.

В другой раз Елизавета Холодковская внезапно спросила меня:

- Вы меня ненавидите?

- Отнюдь нет, я вас жалею.

- Но почему же? Я вас держу в этих стенах, вы должны ненавидеть меня, как Лунца, как Брежнева, как Андропова.

- Вы сами признаете свою причастность к этой банде, - заключил я.

В одну из последних комиссий Холодковская набросилась на меня за мои контакты с поэтессой Натальей Горбаневской. Она сказала, что Горбаневская - сумасшедшая, и было большой ошибкой отпустить ее из Казани". Надо здесь пояснить, что в 1975 году мне разрешили два свидания с Наташей и та поддержка, которую она оказывала мне до сих пор, стала более зримой. Последнее свидание с Наташей было очень грустным - она покидала СССР и я был под неотвязным опасением, что мы больше никогда не увидимся. А на комиссии Холодковская сказала: "Предателей мы назад не впускаем".

Кого же ты предала, Наташа, когда возвысила голос порабощенного народа в августовский полдень на Красной площади, когда - сама с

 

 

двумя маленькими детьми - помогала десяткам обездоленных, когда ночи напролет переводила стихи, донося нам голоса такого родного мира, когда написала такую потрясающую поэтическую эпитафию умерщвленному в концлагере Юрию Галанскову! Прокляты отвергающие милосердие, карающие за милосердие!

- Милосердие? - спросила меня однажды Холодковская: - Это было и есть при капитализме, а у нас - гуманизм. Вас многих надо было бы расстрелять, а вас лечат здесь. Разве это не гуманно?

Черной неблагодарностью за гуманность заплатили, по мнению Холодковской, такие люди как Петр Григоренко, Владимир Буковский, Наталья Горбаневская, Виктор Файнберг, Ольга Иофе, Александр Есенин-Вольпин, Леонид Плющ. Их, ведь "вылечили" - а они подняли шум на весь мир. Холодковская и Рыбкин считали, что все эти люди и там, за границей, впоследствии попадут в сумасшедшие дома. Рыбкин при этом резонерствовал так:

- Вы думаете, что там в Америке или в Италии не сажают в сумасшедшие дома за взгляды! Еще как! !

По его мнению до половины негров и коммунистов в США содержатся в ужасных психиатрических тюрьмах, где им насильственно проводят лоботомию и всем поголовно делают электро-шоки.

Невежество этих двух "профессоров" института им. Сербского просто поразительно. Они, мысля лишь категориями советской системы, полагают, что коммунистам, как и всем другим левым, запрещается выражать свои взгляды на Западе.

- Но кто же тогда издает "Morning Star", "Volksstimme", "Daily World", "Unsere Zeit"

 

и другие коммунистические издания? - спросил я.

На это Рыбкин дал информацию, достойную размышления:

- Их печатают в Москве.

Возможно, он выразил глубокую мечту Кремля о том, чтобы вся информация фильтровалась в Москве.

Сами Рыбкин и Холодковская считают большинство больных преступниками, которых необходимо держать в психтюрьме как можно дольше. При этом они отдают себе отчет, что так называемое "принудительное лечение" просто не может дать положительных результатов. Множество больных, не дающих повода для обвинения их в_ нарушении тюремного режима или в подозрительном поведении вообще выпадают из поля зрения врачей. Их ничем не лечат - они проходят курс "стенотерапии" в чистом виде. "Стенотерапию" других лишь маскируют бессистемным спорадическим назначением нейролептиков.

Врач Зеленеев прикрывал "Стенотерапию" Николая Каменского смехотворной дозой аминазина - 25 мг в сутки. Владимир Гуревич, принужденный агентами КГБ "лечить" Йосипа Терелю, прикрывал "Стенотерапию" минимальной дозой элениума. Врач Москальков в качестве меньшего зла назначал мне триоксазин. Некоторые врачи ради более убедительного воздействия на комиссию записывали в истории болезни ужасающие курсы лечения. Например, я узнал в Смоленске, что меня "лечили" в Сычёвке неулептилом и галоперидолом в максимальных дозах. Галоперидол я получал не более месяца, а неулептила вообще не получал.

 

Здесь сказывается общий для советской системы принцип пускания пыли в глаза. Оперируя терминами А. Твардовского, я хотел бы сконструировать их так: никого не интересует, есть ли то или иное "в натуре", - главное, что "обозначено в меню".