- 8 -

Больница

Дежурный офицер МВД, увидев, что один заключенный остался, крикнул: "Гони его туда же, там разберемся!". И конвой пригнал меня в зону, где поставил под дождем в большой луже вместе с заключенными, прибывшими в зону №7. Свет от прожектора высвечивал деревянные столбы с колючей проволокой и кирпичную стену, по которой с гребня стекали потоки дождя.

 

- 9 -

Но вдруг встрепенулось начальство. Стали назойливо повторять мою фамилию. Заключенные подсказали: "Вот, дурак". Меня вывели из ворот 7-го концлагеря и провели через широкую черную дверь 5-го концлагеря. Между обеими зонами была натянута двойная колючая проволока, образуя так называемую "огненную зону".

Здесь меня передали надзирателю. Ведя меня по мрачному тесному коридорчику, надзиратель сочувственно спросил:

- Знаешь куда попал?

- В тюрьму, - ответил я.

- Хуже! Отсюда лет 20 не выйдешь...

Меня принимала молодая врач Ольга Макарова, лет 28-ми. Разорвав пакет и посмотрев дело, спросила:

- Политический?

- Да.

- Еще один, - прокомментировал надзиратель.

Целое море информации. Значит, здесь есть категория политических, начальство знает с кем имеет дело и, главное, - я буду не один.

Макарова, прочитав диагноз - "Патологическое развитие у психопатической личности" - долго хохотала.

- Пойдете в Четвертое. Вы - рецидивист, - распорядилась она, обращаясь только ко мне.

Прежде, чем отвести меня в Четвертое, надзиратель повел меня по лужам сквозь черный холодный дождь в баню. Баня оказалась одноэтажным домом, похожим на склад, с широкой

 

- 10 -

деревянной дверью. Огромная и довольно глубокая /выше щиколоток/ лужа у входа озадачила надзирателя. Он нашел рядом катушку из-под кабеля, по которой мы и переправились на порог бани. В бане тоже стояла вода. Я вспрыгнул на одну скамью, надзиратель - на другую. Раздевшись, я нерешительно направился в моечную, в которой холодная грязная да затопила пол до уровня моечных столов. Баня, описанная Достоевским, показалась мне в тот день недостижимой мечтой. Я выскочил из бани буквально синий и еще - немного рыжий, - из кранов текла мутная рыжая вода. Надзиратели сочувственно побурчали, что все у нас бестолково, потому что кругом сплошь дураки, да пьяницы, а кто поумнее - тот подлец. "Нет, советскую власть не перевернешь - начали объяснять мне они, - она сильна своею неразберихою. Все из рук вон плохо, а вроде бы так и надо".

Меня переодели в больничное: рваные кальсоны, со штаниной, оторванной рубаху, настолько истончавшую от стирки в хлорке, что в ней страшно повернуться; дали и тапочки: и совсем уж не важно, что и по форме и размеру - разные и обе на одну плохо, что грязны и рваны до невозможности в них ходить, особенно по сычёвским лужам. /Я не мог тогда предположить, что мне целых три года и не придется выходить/ И, наконец, надел я халат серый, тоже рваный, зашитый кое-как, без пуговиц, едва достающий до колен. "Только что из стирки", -вили мне. Действительно халат стоял колом, светлые пятна перемежались с оставшимися грязными, даже с неотмытой кровью. Увидев мое замешательство при виде пятен крови, старый надзиратель ободряюще пошутил:

- Во куда идешь! на бойню идешь!

В таком шутовском наряде меня повели по хлю-

- 11 -

пающим в грязи мосткам, которые то и дело прерывались. И тогда не только я, уже набравший воды и грязи в свои белые шерстяные носки /которые с меня по добросердию не сняли надзиратели/, но и обутые в резиновые сапоги стражи останавливались в нерешительности.

Я успел заметить в темноте 7 или 8 двухэтажных бараков с тускло освещенными зарешеченными окнами. Дождь хлестал с остервенением, а с двух сторон доносились догоняющие друг друга крики: "Ой, ой, о-о-ой, больно, ру-у-ка-а!" и "Сестра, доктор, спаси, спаси-и-ите!" Черный дождь, потоками сбегавший с небес, глухо задраенных тучами, подчеркивал безнадежность этих криков.

Меня охватил ужас, когда в сменявшихся перед моим взором окнах первого этажа я увидел тюремные камеры, сплошь заставленные койками. Черные двери с глазком, узкие проходы между койками, черные одеяла и торчащие из-под них серые стриженные головы. Словно кадры из какого-то фантастического фильма. Я, дрожащий от холода, с безнадежно промокшими ногами, был в нескольких секундах от судьбы этих узников инкубаторов смерти и безумия.

 

Я подумал о том, как правы те, кто говорил, что жизнь человеческая не ценится на Востоке. И вскоре мне представилась возможность понять, почему не ценится...