Глава одиннадцатая

НЕПОДЪЁМНАЯ ЦЕЛИНА

 

В марте пятьдесят пятого пришло постановление правительства о переброске с промышленных предприятий рабочих на обустройство целинных совхозов. На шахтах лишних рук нет, и, чтобы не прогневить партийные органы, начальство договорилось с руководством Восточного стройуправления сформировать две бригады по двадцать пять человек и направить в Киевский район Карагандинской области. Просьбу уважили с условием 25-процентной доплаты от среднемесячного заработка. Сверх того бухгалтерия за каждый прожитый день приплачивала пять рублей - за отрыв от семьи. И я покатил дальше в глубину целинных земель.

Ни кустика, ни деревца, такыры - глухая неоглядная степь, свистят ветры. Всё под открытым небом. С водой плохо. Спать в вымерзающих до потолка вагончиках невозможно - холодно и неуютно. Пока топишь печку-буржуйку, тепло, вроде бы жить можно. Солярка горит жарко да сгорает быстро, погас огонь - натягивай на себя по две шубы, одеяла, а всё равно замёрзнешь. Когда температура внутри вагончика достигала плюс десяти-пятнадцати, а в степи - минус пятнадцати, стенки покрывались влагой. Под утро в вагончике волосы и одежда примерзали к дереву.

 

Узнали, что выше по течению Нуры, в семи километрах от нас, поволжские немцы обустроили посёлок. Погнали в Майоровку трактор ДТ-75, договориться насчёт квартир. В кабину втиснулись трое. Приехали. Дома двух типов: одни напоминают шатры, стены из дёрна, окна мелкие, подслеповатые; другие - из самана, добротные, с большими ясными окнами. В крутых живут казахи, в саманных - немцы. Постучались в один. Дверь открыл хозяин, представился:

- Альтгарт. Проходите, дует.

Согласились взять на постой меня и Анатолия, немца. Сладились за пятьсот рублей в месяц - с трёхразовым питанием, стиркой белья и банькой по субботам. В семье растут две дочери и сын. Хозяин отправился к соседу и определил на ночлег тракториста. Заночевали у немца, а чуть свет отправились в обратный путь.

На следующий день соорудили из брёвен волокушу - такую используют при снегозадержании, - сверху прикрепили дощатый помост, и все четырнадцать строителей отправились в Майоровку на тёплые квартиры. Прожил в семье Альтгарта более полугода, приняли они меня за своего, кормили, поили, обстирывали. И сегодня с благодарностью вспоминаю об этой семье немецких ссыльных.

Под будущий посёлок совхоз «Шахтёр» отвёл земли, примыкающие к пологому берегу речки Нура. За неполные два года построили здесь четырнадцать двухквартирных домика, два общежития, три зерносклада, мастерскую по ремонту техники, магазин, конюшню, ряд других мелких, но нужных хозяйству объектов.

Руководил стройкой Николай Калмыков, присланный обкомом в порядке партийного догляда. В строительном деле ничего не смыслил, во всём положился на меня. Я решал инженерно-технические вопросы, готовил отчётную документацию, но право подписи оставлял за Калмыковым. Надо отдать должное партийному боссу - человек он был пробивной, стройка не испытывала острой нужды в материалах. И когда его отозвали, искренне жалел об этом.

Дела начальника стройки принял Пётр Штро, русский немец с Поволжья. Занял с семьёй двухкомнатную квартиру в только что построенном доме. Штро оказался неплохим организатором производства. Сразу составил план работ на несколько месяцев вперёд и довёл его до каждой бригады, заботился, чтобы рабочие получали зарплату не ниже, чем на соседних участках.

Кто же такие были первоцелинники? Молодые, неоперившиеся ребята - их прислал комсомол. Слетелись по путёвкам в фев-

 

рале-марте, когда на улицу и носа не высунуть Сначала жили тихо: почти неслышно. Но деньги-то получили шальные, ещё не заработанные. До полевых работ нескоро и запили. Вино, водка, карты быстро опустошили карманы и сгубили молодёжь. Как дальше жить? Выручили девчата - стрельнут у одной, потом у другой, клянутся отдать с первой получки. Залезли в долги...

К апрелю сформировали первые механизированные бригады. Приступили к подготовке техники и семян к севу. А есть нечего, потребовали аванс. И снова - застолья. Без двухсот граммов уснуть не могут. Большинство приехавших горожане, к работе в поле непривычны. Безвольные юнцы с потребительской психологией, неустойчивые, не нашедшие ни призвания, ни даже подлинных интересов. Они же никогда всерьёз не трудились. Начался обратный отток, и остановить его трудно. За рычаги тракторов пересадили девчат. Для них организовали кратковременные курсы. Усаживали особу слабого пола в кабину рядом с опытным трактористом, и на практике она познавала секреты вождения. Сделают круг-другой по полю, меняются местами. Так и выучились и спасли положение. Руководство совхоза на радостях вручило комсомолкам удостоверения трактористок и по двадцать пять рублей премии.

У соседей ситуация другая: в каждой ссыльной немецкой семье мужчины были механизаторами - умели не только пахать и сеять, но, если понадобится, и комбайном управлять и машину водить. В посевную никто дома не сидел - работали в поле.

А степи без конца и края - пахать и пахать. Директор «Шахтёра» с челобитной к нам явился:

- Христом Богом прошу, помогите! Кто может трактор водить, оставьте свои мастерки да пилы, идите к нам. Надо семя в землю бросить.

Такие в бригаде нашлись, по его зову ушли в поле. И мы переквалифицировались в сеяльщиков. Выгружали из машин зерно, обрабатывали химикатами и отправляли в поле. В марте правительство провело первое сокращение Вооружённых Сил, солдат и офицеров домой не отпустили - бросили на подъём целины. В Казахстане должны отработать срок, что не дослужили в армии. Мою строительную бригаду пополнили семеро демобилизованных. Трое из них - хохол и два грузина - не пожелали работать в зерносовхозе и самовольно уехали. Администрация не выдала им документов, но и это их не удержало, бежали без документов.

А урожай тем летом выдался на славу. Зерно ядрёное - одно к одному, колос тугой, полновесный, низко к земле клонится. И снова директор с поклоном - уважьте. Уважили. Зерно засыпали в три амбара - по 700 квадратных метров каждый. Армейские

 

автоколонны день и ночь возили целинную пшеничку на железнодорожные станции Караганды и Сокоровки. Но много его осталось на токах, зима накрыла пшеницу снегом. К весне она потеряла своё качество, и отправили её на жмых и комбикорм.

От нас требовали жильё. И летом и осенью в «Шахтёр» прибывали семьи по вербовке. Власти спешили заселить необжитые целинные земли Казахстана. Предусмотрели льготы тем, кто остался на постоянно. Семейным вручали ключи от квартир, причём безо всякой очереди. Кто хотел строить жильё для себя сам, с тем руководство совхоза заключало договор. По нему выдавали беспроцентную сумму - десять тысяч рублей. Если семья прожила в совхозе пять лет, то возврату подлежала лишь половина суммы. Кроме того, техника застройщикам предоставлялась бесплатно. И на покупку коровы выделяли безвозвратные три тысячи рублей.

Жизнь в глухомани наказание - без книг, без библиотек, без желания прикоснуться к богатствам, накопленным человечеством за многие века, быстротекущее, тусклое существование... Культурные центры далеко, журналы и газеты до нас не доходят. Но духовность - ещё особые отношения между людьми, которые возникают в подлинном коллективе, а его нет. Быть справедливым, честным, смелым, добрым - разве это не первейшие признаки духовности? Сколько пробыл в зерносовхозе, ни разу не слышал радио. Одно развлечение - кино да танцы под патефон, которые кончались пьяными драками, поножовщиной. Появился у нас гармонист, клуб ожил. Парень красивый, привлекательный - липли к нему девчата, что пчёлы на мёд. Никому не отказывал во внимании. Пригрозили: «Не уедешь добровольно, вперёд ногами вынесут». И не дай Бог, кто-нибудь заденет - сразу в драку. Взвинчены, внутри каждого дремлют сдерживаемые с усилием и всё-таки иногда бурно выплёскивающие волны особой истерии, бесстыдной и злой. И замолкла гармонь. Комсомольцы превратили общежития в притоны, в моду вошла свободная любовь. Если деревенская девушка, приехавшая в поисках счастья, хотела сохранить невинность, она вынуждена была снимать квартиру, уходить под защиту чужой семьи. Дружил с одной из таких, Валентиной - строгих правил барышня, работала поваром и жила на квартире главного инженера совхоза. Я у них был свой человек, мог приходить в любое время. Но Валентина поставила условие: «Никаких вольностей. Поженимся - тогда можно». Дальше поцелуя у нас ничего не выходило.

Свободное время проводил на берегу речки Нура, очень похожей на Ольсу. Горькой волной наплывала тоска по родному дому, по милой моему сердцу Белоруссии. Температура за сорок, спа-

 

сают прохладные воды неглубокой речки. Опасаясь солнечного удара, мы перешли на другой режим работы: с шести до двенадцати и с трёх-четырёх до семи. А наступал вечер, от скуки и безысходности некуда деться. Ноги сами приводили тебя в магазин. Сбрасывались по четвертаку, и за стаканом портвейна коротали время. Директор совхоза озлился, на всё лето запретил продажу спиртного. Призвал на помощь комсомольцев, вместе устраивали рейды, пытаясь хоть как-то спасти положение.

Запомнилось одно чрезвычайное происшествие. Кто-то ночью вырезал саман в стенке магазина и пока сторож трепался с соучастником кражи, ящик водки умыкнули. Пропажу обнаружили утром. «Милицию вызывать не станем, сами справимся», - успокоил завмага директор. Поймали быстро: четверо не вышли на работу - к ним и подкатили. Постучали - сидят за столом, возбуждённо переговариваются. Лица обострены и кажутся ожесточёнными. Под кроватью покоился украденный ящик с пятнадцатью невыпитыми бутылками. В тот же день их рассчитали, вычислив стоимость пяти бутылок, отобрали и комсомольские билеты - недостойны. Видел я высокомерные и недобрые их взгляды, нервные, угловатые движения рук. Ближе к ночи усадили орлов на самосвал и забросили в глухую степь, километров за сорок от «Шахтёра»: дальше сами топайте, волчьих троп много.

В мире много несправедливости, а мне свойственно стремление исправлять несправедливость. Одна из них - легенда о том, что целину в стране поднимали комсомольцы. Это первая неправда - комсомольцы составляли всего четвёртую часть от общего числа первоцелинников. К пятьдесят пятому году ГУЛАГ, как система, перестал существовать. И потекли из зон и лагерей реки и ручейки узников на целину. ГУЛАГ не сдох, расстаться с даровой рабочей силой страна не хотела и не спешила. Подняв пропагандистскую шумиху о якобы восстановленной в СССР законности, «страна мечтателей» продолжала нещадно эксплуатировать труд заключённых, переведя их в ранг ссыльных.