30. Освобождение из лагеря

 

Наконец наступил знаменательный для меня день 2 апреля 1941 года. Вызвали меня к начальнику УРЧ (учетно-распределительной части) лагеря и объявили об освобождении. Я прошел с обходным листом по всем отделам и службам райлага, получил документы, присланные мне Розой деньги и отобранные еще при аресте часы.

 

Кроме часов из моих вещей за эти пять лет ничего не сохранилось: часть их была обменена на продукты для спасения жизни, часть просто раскрадена. Пальто, костюм, обувь, обычную гражданскую шапку я купил за небольшую плату у тех заключенных, которые были осуждены на большие, чем я, сроки и чьи вещи находились в камере хранения лагпункта.

 

...Ну, вот и все. Переоделся в вольную одежду, взял справку об освобождении из лагеря и пошел в поселок Усть-Уса, покупать билет на самолет. Вечером простился с друзьями, особенно тепло - с Пергаментом, и утром 3-го апреля, в 6.30 сел в самолет. Между Усть-Усой и Архангельском курсировали тогда маленькие 4-местные самолеты. Все мы, четверо пассажиров, были только что освободившиеся заключенные: двое мужчин и две женщины.

...Какое это необыкновенное ощущение после пяти лет заключения: ты - вольный! В Усть-Усе, даже переодевшись в вольную одежду и имея на руках справку об освобождении, я это хоть умом и понимал, но еще не ощущал. В крохотном самолете, где мы сидели колено в колено — тоже. А вот в большом селе, где самолет сделал посадку для заправки горючим, я ощутил это, можно сказать, всеми пятью органами чувств.

Тут сыграло роль еще и то, что самолет по каким-то причинам задержался в этом аэропорту до следующего утра. Сообщив нам об этом, летчик сказал: "Так вы идите в гостиницу аэровокзала, устраивайтесь на ночлег..." И мы пошли - без всякого сопровождения и разрешения. И не только устроились в гостинице, но и неплохо поужинали в буфете, а потом пошли в кино, где посмотрели хороший музыкальный фильм "Сто мужчин и одна девушка". Возле кинотеатра была толпа людей, в которую замешались и мы.

Все это, такое простое и обычное для других, было так необыкновенно для нас! И то, что мы свободно бродим по улицам села, вступая в разговоры с другими вольными людьми, покупаем билеты в кино, смотрим хороший фильм. И то, что мы ночуем в гостинице, на хороших постелях, с нормальными подушками и одеялами. Нет, этого не объяснишь!

... В 6 утра 4 апреля летчик разбудил нас - а в 10 утра мы уже высадились из самолета на Архангельском аэродроме.

... Поезд в Москву отходил вечером. Как ни рвался я к своим, пришлось провести в Архангельске целый день. Конечно, я дал телеграмму - и на следующее утро в Москве, на Ярославском вокзале, меня встречали жена и дочь Леночка, которой исполнилось 10 лет.

Описывать встречу не буду - не могу.

Прямо с вокзала мы поехали за город, на станцию Вешняки, где у Розы была собственная "дача" - комнатка площадью около 8 метров.

Да, свобода, конечно, пьянила, но уж очень она была кургузая, эта моя "свобода"! В выданном мне в лагере документе значилось "минус-48". Это означало, что мне запрещалось жить . в 48-ми городах Советского Союза, т.е. практически почти во всех областных центрах.

К счастью, в число "минусовых" городов не входил Симферополь, где жил приглашавший меня к себе мой брат Григорий. И когда при выписке мне документов меня спросили, куда я поеду на жительство, я вспомнил полученное от него письмо и назвал город Симферополь. Так и значилось в выданной мне справке: освобожден из лагеря и едет к месту своей прописки в г. Симферополь.

Да, но как не хотелось сразу расставаться с семьей! А ведь я имел право находиться в Москве только от поезда до поезда. Роза настаивала, чтобы я пожил с ними месяц, ну хоть две недели. "Никто об этом не будет знать", - трогательно уговаривала она.

Ну, как же "никто"? Знали соседи. Им было известно, что муж Розы сидел в лагере, и что бывшие заключенные не имеют права находиться в Москве.

Пришлось уехать. И хорошо, что я не задержался. Уже после моего отъезда жена соседа рассказала Розе, что муж предложил ей донести на меня в НКВД, тогда всю нашу семью выселят, и им достанется Розина комната. Хорошо, что жена оказалась порядочнее и добрее своего мужа и убедила его отказаться от доноса.

Перед отъездом я договорился с Розой, что как только устроюсь с работой и жильем, они с Леной переедут ко мне в Симферополь. Если же дело с устройством затянется, приедут хотя бы погостить, на время отпуска и каникул.

Жил мой брат в Симферополе материально неплохо. Вдвоем с женой (детей у него не было) он снимал в частном доме квартиру из трех небольших комнат. Прекрасный портной, он работал главным закройщиком на большой - 3000 рабочих - швейной фабрике, получал высокий оклад и большие премии. Кроме того, его буквально заваливали частными заказами, и не потому, чтоб он так уж гнался за деньгами - он даже отбивался от этих заказов! - а потому, что

 

секретари обкомов, министры правительства Крымской автономной области и другие ответственные работники, а также их жены, хотели одеваться именно у него, мастера высшей квалификации. А им попробуй, откажи! И он шил им, кряхтел, но шил, а они платили дорого, не стесняясь в средствах. И он не уставал повторять мне, что денег у него больше чем нужно, чтобы я не торопился на работу, что он без всякого напряжения может содержать не только меня, но и Розу с Леной, пока я спокойно, без торопливости, подыщу себе хорошую работу и квартиру.

Все это было очень хорошо, я испытывал благодарность к Грише за его истинно братское предложение, но ни становиться его иждивенцем, ни взваливать на его плечи мою семью не хотел. Отдохнув с недельку, я начал искать работу.

Это было куда труднее, чем работать.

Куда бы я ни приходил, даже по объявлению в газете: "Требуются...", оказывалось, что меня им не требуется. В отделах кадров неизменно заявляли, что вакантная должность уже занята. Устроиться на работу с моими документами отбывшего срок политзэка оказывалось так же трудно, как пройти верблюду сквозь игольное ушко (впрочем, сейчас, кажется, дело обстоит точно так же). Помытарившись какое-то время, я написал заявление в обком партии, в котором описывал свои злоключения и просил помочь мне устроиться на работу.

Через некоторое время меня вызвали в ЦИК Татарской АССР и направили на работу в артель "Ударник", производившую кровати. Председатель артели внимательно изучил мои документы, с явно сочувственным любопытством осторожно расспросил меня и предложил мне должность заведующего плановым отделом артели. Разумеется, я согласился: выбирать мне было не из чего.

Это было 10 мая 1941 года, а недели через полторы ко мне из Москвы приехали жена и дочка — пока временно. К концу мая они уехали обратно в Москву, где должны были дождаться, пока я найду квартиру и вызову их к себе "насовсем".

Но 22 июня началась война, которая опрокинула не только наши с Розой планы.