СУДОРОГИ ТЕКУЧЕСТИ

Однако наше «низовое положение» изобиловало не одними розами, были и некоторые шипы. Одним из наименее приятных были переброски из барака в барак: по приблизительному подсчету Юры, нам в лагере пришлось переменить 17 бараков.

В Советской России «все течет», а больше всего течет всяческое начальство. Есть даже такой официальный термин — «текучесть руководящего состава». Так вот: всякое такое текучее и протекающее

начальство считает необходимым ознаменовать первые шаги своего нового административного поприща хоть какими-нибудь, да нововведениями. Основная цель — показать, что вот-де товарищ Х инициативы не лишен. В чем же товарищ X, на новом, как и на старом, поприще не понимающий ни уха ни рыла, может проявить свою просвещенную инициативу? А проявиться нужно. События развертываются по линии наименьшего сопротивления: изобретаются бесконечные и в среднем абсолютно бессмысленные переброски с места на место вещей и людей. На воле это непрерывная реорганизация всевозможных советских аппаратов, с перекрасками вывесок, передвижками отделов и подотделов, перебросками людей, столов и пишущих машинок с улицы на улицу или, по крайней мере, из комнаты в комнату. Эта традиция так сильна, что она не может удержаться даже и в государственных границах СССР. Один из моих знакомых, полунемец, ныне обретающийся в том же ББК, прослужил несколько меньше трех лет в берлинском торгпредстве СССР. Торгпредство занимает колоссальный дом в четыреста комнат. Немецкая кровь моего знакомого сказалась в некотором пристрастии к статистике. Он подсчитал, что за два года и восемь месяцев пребывания его в торгпредстве его отдел перекочевывал из комнаты в комнату и из этажа в этаж ровно двадцать три раза. Изумленные немецкие клиенты торгпредства беспомощно тыкались из этажа в этаж в поисках отдела, который вчера был в комнате, скажем, сто семьдесят первой, а сегодня пребывает Бог его знает где. Но новое становище перекочевавшего отдела не было известно не только немцам, потрясенным бурными темпами социалистической текучести, но и самим торгпредским работникам. Разводили руками и советовали: а вы пойдите в справочное бюро. Справочное бюро тоже разводило руками и говорило: позвольте, вот же записано — сто семьдесят первая комната. Потрясенному иностранцу не оставалось ничего другого, как в свою очередь развести руками, отправиться домой и подождать, пока в торгпредских джунглях местоположение отдела не будет установлено твердо.

Но на воле на это более или менее плевать. Вы просто связываете в кучу ваши бумаги, перекочевываете в другой этаж и потом две недели отбрыкиваетесь от всякой работы: знаете ли, только что переехали, я еще с делами не разобрался. А в лагере это хуже. Во-первых, в другом бараке для вас и места, может, никакого нет, а во-вторых, вы никогда не можете быть уверенным, переводят ли вас в другой барак, на другой лагпункт или по чьему-то, вам неизвестному, доносу вас собираются сплавить куда-нибудь верст на пятьсот севернее, скажем, на Лесную Речку — это и есть место,

которое верст на пятьсот севернее и из которого выбраться живьем шансов нет почти никаких.

Всякий вновь притекший начальник лагпункта или колонны обязательно норовит выдумать какую-нибудь новую комбинацию или классификацию для нового «переразмещения» своих подданных. Днем для этих переразмещений времени нет: люди или на работе, или в очередях за обедом. И вот в результате этих тяжких начальственных размышлений вас среди ночи кто-то тащит с нар за ноги.

— Фамилия?.. Собирайте вещи...

Вы, сонный и промерзший, собираете ваше барахло и топаете куда-то в ночь, задавая себе беспокойный вопрос: куда это вас волокут? То ли в другой барак, то ли на Лесную Речку? Потом оказалось, что, выйдя с пожитками из барака и потеряв в темноте свое начальство, вы имеете возможность плюнуть на все его классификации и реорганизации и просто вернуться на старое место. Но если это место было у печки, оно в течение нескольких секунд будет занято кем-то другим. Ввиду этих обстоятельств был придуман другой метод. Очередного начальника колонны, стаскивавшего меня за ноги, я с максимальной свирепостью послал в нехорошее место, лежащее дальше Лесной Речки.

Посланный в нехорошее место начальник колонны сперва удивился, потом рассвирепел. Я послал его еще раз и высунулся из нар с заведомо мордобойным видом. О моих троцкистских загибах с заведующим снабжением начальник колонны уже знал, но, вероятно, в его памяти моя физиономия с моим именем связана не была...

Высунувшись, я сказал, что он, начальник колонны, подрывает лагерную дисциплину и занимается административным головокружением, что ежели он меня еще раз потащит за ноги, так я его так в «Перековке» продерну, что он света Божьего не увидит.

«Перековка», как я уже говорил, — это листок лагерных доносов. В Медгоре было ее центральное издание. Начальник колонны заткнулся и ушел. Но впоследствии эта сценка мне даром не прошла.