ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ КВАРТАЛ

Из ликвидкома ББК я был временно переброшен в штаб подпорожского отделения Свирьлага. Штаб этот находился рядом, в том же селе, в просторной и чистой квартире бывшего начальника Подпорожского отделения ББК.

Меня назначили экономистом-плановиком, с совершенно невразумительными функциями и обязанностями. Каждое уважающее себя советское заведение имеет обязательно свой плановый отдел, никогда этот отдел толком не знает, что ему надо делать, но так как советское хозяйство есть плановое хозяйство, то все эти отделы весьма напряженно занимаются переливанием из пустого в порожнее.

Этой деятельностью предстояло заняться и мне. С тем только осложнением, что планового отдела еще не было и нужно было создавать его заново — чтобы, так сказать, лагерь не отставал от темпов социалистического строительства в стране и чтобы все было «как у людей». Планировать же совершенно было нечего, ибо лагерь, как опять же всякое советское хозяйство, был построен на таком хозяйственном песке, которого заранее никак не учтешь. Сегодня из лагеря — помимо, конечно, всяких «планирующих организаций» — заберут пять или десять тысяч мужиков. Завтра пришлют две или три тысячи уголовников. Сегодня доставят хлеб — завтра хлеба не доставят. Сегодня — небольшой морозец, следовательно, даже полураздетые свирьлаговцы кое-как могут ковыряться в лесу, а дохлые лошади — кое-как вытаскивать баланы. Если завтра будет мороз, то полураздетые — или, если хотите, полуголые — люди ничего нарубить не смогут. Если будет оттепель, то по размокшей дороге наши дохлые клячи не вывезут ни одного воза. Вчера я сидел в ликвидкоме этакой немудрящей завпишмашечкой, сегодня я — начальник несуществующего планового отдела, а завтра я, может быть, буду в лесу дрова рубить. Вот и планируй тут.

Свою «деятельность» я начал с ознакомления со свирьлаговскими условиями — это всегда пригодится. Оказалось, что Свирьлаг занят почти исключительно заготовкой дров, а отчасти строевого леса для Ленинграда, и, по-видимому, для экспорта. Чтобы от этого леса не шел слишком дурной запах, лес передавался разного пода декоративным организациям вроде Севзаплеса, Кооплеса и прочих — и уже от их имени шел в Ленинград.

В Свирьлаге находилось около 70 тысяч заключенных с почти ежедневными колебаниями в 5—10 тысяч в ту или иную сторону. Интеллигенции в нем оказалось еще меньше, чем в ББК, — всего около 2, 5%, рабочих гораздо больше — 23% (вероятно, сказывалась близость Ленинграда), урок меньше — около 12%. Остальные — все те же мужики, преимущественно сибирские.

Свирьлаг был нищим лагерем даже по сравнению с ББК. Нормы снабжения были урезаны до последней степени возможности, до пределов клинического голодания всей лагерной массы. Запасы лагпунктовских баз были так ничтожны, что малейшие перебои в доставке продовольствия оставляли лагерное население без хлеба и вызывали зияющие производственные прорывы.

Этому «лагерному населению» даже каша перепадала редко. Кормили хлебом, прокисшей капустой и протухшей рыбой. Норма хлебного снабжения была на 15 % ниже, чем в ББК. Дохлая рыба время от времени вызывала массовые желудочные заболевания (как их предусмотришь по плану?), продукция лагеря падала почти до нуля, начальник отделения получал жестокий разнос из Лодейного Поля, но никогда не смел ответить на этот разнос аргументом как будто неотразимым — этой самой дохлой рыбой. Но дохлую рыбу слало то же самое начальство, которое сейчас устраивало разнос. Куда пойдешь, кому скажешь?