- 225 -

САНИТАРНЫЙ ГОРОДОК

Однако черт продолжал впутывать нас и дальше. Как-то раз в нашу пустую избу пришел Борис. Он жил то с нами, то на Погре — как попадалось. Мы устроились по лагерным масштабам довольно уютно. Света не было, но зато весь вечер ярко пылали в печке ворованные в ликвидкоме дрова и была почти полная иллюзия домашнего очага. Борис начал сразу:

— У меня появилась идея такого сорта... Сейчас на Погре делается черт знает что... Инвалидов и слабосилку совсем не кормят и, думаю, при нынешней постановке вопроса едва ли и будут кормить. Нужно бы устроить так, чтобы превратить Погру в санитарный городок, собрать туда всех инвалидов северных лагерей, слабосилок и прочее, наладить какое-нибудь несложное производство и привести все это под высокую руку ГУЛАГа. Если достаточно хорошо расписать все это — ГУЛАГ может дать кое-какие продовольственные фонды. Иначе ББК и Свирьлаг будут крутить и заседать, пока все мои настоящие и будущие пациенты не вымрут окончательно... Как твое мнение?

Мое мнение было отрицательным...

 

- 226 -

— Только что вырвались живьем из бамовской эпопеи — и слава Тебе, Господи... Опять влезать в какую-то халтуру?

— Это не халтура, — серьезно поправил Борис.

— Правда, что не халтура... И тем хуже. Нам до побега осталось каких-нибудь четыре месяца... Какого черта нам ввязываться?..

— Ты, Ва, говоришь так потому, что ты не работал в этих слабосилках и больницах. Если бы работал, ввязался бы. Вот ввязался же ты в подлоги с бамовскими ведомостями.

В тоне Бориса был легкий намек на мою некорректность. Я-то счел возможным ввязаться, почему же оспариваю его право ввязываться?..

— Ты понимаешь, Ва, ведь это намного серьезнее твоих списков. Это было действительно намного серьезнее моих списков.

Дело заключалось в том, что при всей системе эксплуатации лагерной рабочей силы огромная масса людей навсегда теряла свое здоровье и работоспособность. Несколько лет тому назад таких лагерных инвалидов «актировали»: комиссия врачей и представители лагерной администрации составляли акты, которые устанавливали, что Иванов 7-й потерял свою работоспособность навсегда, и Иванова 7-го, после некоторой административной волокиты, из лагеря выпускали обычно в ссылку на собственное иждивение: хочешь — живи, хочешь — помирай. Нечего греха таить: по таким актам врачи норовили выручать из лагеря в первую очередь интеллигенцию. По такому акту, в частности, выкрутился из Соловков и Борис, когда его зрение снизилось почти до границ слепоты. Для ГПУ эта тенденция не осталась, разумеется, в тайне, и «активация» была прекращена. Инвалидов стали оставлять в лагерях. На работу их не посылали и давали им по 400 г хлеба в день — норма медленного умирания. Более удачливые устраивались дневальными сторожами, курьерами, менее удачливые постепенно вымирали, даже и при «нормальном» ходе вещей. При всяком же нарушении снабжения, например таком, какой в данный момент претерпевало Подпорожье, инвалиды вымирали в ускоренном порядке, ибо при нехватке продовольствия лагерь в первую очередь кормил более или менее полноценную рабочую силу, а инвалиды предоставлялись их собственной участи. По одному подпорожскому отделению полных инвалидов, то есть людей, даже по критерию ГПУ не способных ни к какому труду, насчитывалось 4500 человек, слабосилка — еще тысяч семь... Да, все это было намного серьезнее моих списков.

— А материальная база? — спросил я. — Так тебе ГУЛАГ и даст лишний хлеб для твоих инвалидов...

— Сейчас они ничего не делают и получают фунт. Если собрать

 

- 227 -

их со всех северных лагерей, наберется, вероятно, тысяч сорок— пятьдесят, можно наладить какую-нибудь работенку, и они будут получать по полтора фунта. Но это дело отдаленное. Сейчас важно вот что: подсунуть ГУЛАГу такой проект и под этим соусом сейчас же получить продовольственные фонды. Если здесь запахнет дело производством, хорошо бы выдумать какое-нибудь производство на экспорт — ГУЛАГ дополнительный хлеб может дать.

— По-моему, — вмешался Юра, — тут и спорить совершенно не о чем. Конечно, Боба прав. А ты, Ватик, опять начинаешь дрейфить. Материальную базу можно подыскать. Вот например, березы здесь рубится до черта — можно организовать какое-нибудь берестяное производство: коробочки, лукошки, всякое такое. И кроме того, чем нам может угрожать такой проект?

— Ох, дети мои, — вздохнул я, — согласитесь сами, что насчет познания всякого рода советских дел я имею достаточный опыт. Во что-нибудь да влипнем. Я сейчас не могу сказать, во что именно, но обязательно влипнем. Просто потому, что иначе не бывает. Раз какое-нибудь дело, так в него обязательно втешутся и партийный карьеризм, и склока, и подсиживание, и прорывы, и черт его знает что еще. И все это отзовется на ближайшей беспартийной шее, то есть в данном случае на Бобиной. Да еще в лагере.

— Ну и черт с ним, — сказал Юра, — влипнем и отлипнем. Не в первый раз. Тоже, подумаешь, удовольствие жить в этом раю. — Юра стал развивать свою обычную теорию.

— Дядя Ваня, — сурово сказал Борис, — помимо всяких других соображений, на нас лежат ведь и некоторые моральные обязанности.

Я почувствовал, что моя позиция, да еще при атаке на нее с обоих флангов, совершенно безнадежна. Я попытался оттянуть решение вопроса.

— Нужно бы предварительно пощупать, что это за представительница ГУЛАГа...

— Дядя Ваня, ни для чего этого времени нет. У меня только на Погре умирает ежедневно от голода от пятнадцати до пятидесяти человек.

Таким образом, мы влипли в историю с санитарным городком на Погре. Мы все оказались пророками, все трое: я — потому, что мы действительно влипли в нехорошую историю, в результате которой Борис вынужден был бежать отдельно от нас; Борис — потому, что хотя из сангородка не получилось ровно ничего, инвалиды «на данный отрезок времени» были спасены, и, наконец, Юра —потому, что, как бы тяжело все это ни было, мы в конечном счете все же выкрутились...