Глава 1

МОИ РОДИТЕЛИ

 

ОТЕЦ

 

Мой отец Петр Иванович Раевский родился 14 (2) ноября 1872 г. Он был средним по возрасту между двумя своими братьями: старшим — Иваном и младшим — Григорием. Родители (мои дедушка и бабушка) придерживались строгого воспитания своих сыновей, не допускали никакой распущенности в их поведении, прививали детям любовь и уважение к окружающим их людям, в том числе к прислуге, и, что самое главное, требовали глубокого почитания родителей. Последнее отразилось и на воспитании в нашей семье. Мы — братья и сестры — обожали своих родителей, но строго исполняли их наставления.

Как и во всех дворянских семьях, в воспитании отца и его братьев принимали участие гувернеры, из которых, по рассказам отца и дяди Вани, я помню французов: Mr. Parche и Mr. Moquant. Последний был спортсменом, хорошо ездил верхом, состязался в беге со своими воспитанниками и регулярно занимался гимнастикой. Однажды Mr. Moquant выполнил удивительный номер, встав между двумя железнодорожными путями и поджидая встречные

 

поезда. При этом он принял особую устойчивую позу, раздвинув ноги, зацепляя пальцами кисти рук и оттопыривая локти.

Когда старшему из братьев — Ивану — исполнилось десять лет, семья Раевских на осень и зиму переехала в Тулу, где у моего дедушки был собственный дом на Миллионной улице (теперь Октябрьская). Здесь, кроме гувернера-француза, был нанят в качестве репетитора некто Алексей Митрофанович Новиков, в задачу которого входила подготовка всех трех братьев к поступлению в тульскую классическую гимназию. А.М.Новиков только что окончил физико-математический факультет Московского университета, был одаренным человеком. Вскоре он крепко вошел в семью Раевских, был близким другом отца семейства — Ивана Ивановича и своих учеников, которые один за другим успешно поступали в гимназию и также успешно ее оканчивали. Но лето проходило, и братья снова с Алексеем Митрофановичем возвращались в Тулу.

А.М.Новиков был позже учителем сыновей Л.Н.Толстого (Андрея Львовича и Михаила Львовича Толстых) и жил в Ясной Поляне, периодически посещая семью Раевских в Туле и Бегичевке.

Про свои гимназические годы много рассказывал нам дядя Иван Иванович. Он учился на год старше моего отца. Как известно, классические гимназии, дававшие аттестат зрелости, имели особое преимущество для поступления и университет без экзаменов. Большинство дворян того времени, окончивших классические гимназии, поступали на юридический факультет университета, считавшийся наиболее легким. Наиболее трудным был медицинский факультет, который и выбрал себе мой отец.

Мне рассказывали (не помню кто, кажется — мать), что когда мой отец и дядя Ваня, учившийся на класс старше, были уже в последних классах, дед, беседуя с Л.Н.Толстым, затронул вопрос дальнейшего образования своих сыновей.

 

Толстой при этом с ехидством отметил, что удел всех дворянских сыновей — это юридический факультет, а такой, как медицинский, им не по зубам. Отец, услышав такое высказывание Толстого, твердо решил определиться на медицинский факультет. За ним последовал и упомянутый выше А.М.Новиков, уже имевший университетское образование.

Я не могу сказать, в самом ли деле этот случай с Толстым серьезно повлиял на выбор отца; думаю, что нет. Скорее всего было личное желание отца и отчасти влияние деда, мечтавшего дать своим сыновьям образование в области естественных наук. Мой дядя Иван Иванович окончил физико-математический факультет по естественному отделению, а его младший брат — дядя Гриша — Петровско-Разумовскую академию (теперь Академия им. Тимирязева).

По моим представлениям, отец был представителем русской аристократии в самом лучшем понимании этого слова. Принадлежа к сравнительно небогатой дворянской семье, он не имел снобизма, чопорности — черт, присущих многим аристократам, в особенности (по рассказам моей матери) петербургского общества. Напротив, отец всегда держался просто, но с большим достоинством. Он четко определял ту границу, которая отделяла его от людей, лишенных этого достоинства и могущих совершить поступки, недопустимые, по его понятиям, для человека, принадлежавшего к его среде. Мне кажется, что отец в некоторой степени разделял взгляды толстовского Левина из романа «Анна Каренина», который разъяснял Стиве Облонскому свои понятия об «аристократизме». Вместе с тем отец ни в какой степени не отличался аскетизмом. Он любил общество, любил веселиться, иногда бывать у Яра¹ со своими

 

друзьями и слушать любимые им старинные русские и цыганские романсы.

Отец был искренним христианином — верующим, но не ханжой. В церковь он ходил сравнительно редко и постов почти не соблюдал. Но в большие праздники у нас дома всегда были молебны, и мы воспитывались верующими в Бога Христа с соблюдением всех правил: молитва утром и вечером, по воскресеньям обедня и перед Великим постом исповедь и причастие.

Окончив курс университета со званием врача, отец сначала работал в Старо-Екатерининской больнице у Петровских ворот (теперь клиническая больница №24), а затем ординатором клиники Московского университета.

Вращаясь в кругах высшего общества, отец имел, кроме того, друзей среди своих коллег по университету. Среди них близкими его друзьями были впоследствии знаменитые хирурги — В.Н.Розанов, В.М.Мине, Спасокукотский и др. Он был дружен со своим двоюродным братом Александром Васильевичем Цингером, который быстро продвигался в обмети естественных наук и вскоре стал профессором Коммерческого института и Высших женских курсов.

В 1900 г. отец женился на Ольге Ивановне Унковской, младшей дочери всеми в Москве уважаемой Анны Николаевны Унковской — вдовы адмирала Ивана Семеновича Унковского. Свадьба состоялась 19 апреля, и в тот же день молодые отправились в путешествие за границу.

МОЯ МАТЬ

 

Моя мать родилась 13(1) июля 1876 г. Первый год ее жизни прошел в г. Ярославле, где в то время служил ее отец. Все последующие годы начиная с 1877 г. семья Унковских проживала в Москве в собственном доме на Смоленском бульваре.

 

В большой семье Унковских было шестеро детей: пять дочерей и один сын. Старшая — Анна, за ней Варвара, Евдокия, Семен, Екатерина и Ольга — моя мать. Евдокия умерла в раннем детстве.

Эта сплоченная, гостеприимная русская семья, в которой выросла моя мать, принадлежала к той прослойке высшего московского общества, где строго соблюдались правила православного вероисповедания.

Моя мать с детства привыкла регулярно ходить в церковь, дома совершать утренние и вечерние молитвы, соблюдать посты, особенно Великий пост, перед большими праздниками — говеть. Все эти правила духовной жизни она перенесла в нашу семью, с некоторым ослаблением строгости их исполнения.

По семейным традициям и образу жизни Унковские во многом отличались от Раевских. Но обеим семьям в равной степени были присущи человеческие достоинства — честность, доброта, любовь к ближним и многое другое, что встречаешь не в любой семье. Очевидно, эти основополагающие истины послужили причиной сближения моих родителей друг с другом и дали им возможность прожить вместе двадцать лет в любви и полном согласии.

Через четверть века после бракосочетания моих родителей бабушка (мать моей матери) мне рассказывала, как она опасалась семьи Раевских, близких к Толстым, из-за возможного восприятия ее дочерью толстовского мировоззрения. А позднее, когда она ближе познакомилась с матерью моего отца — Еленой Павловной, все ее страхи развеялись. Потом, рассказывала бабушка, пожив некоторое время в Бегичевке в нашей семье, она молилась Богу с благодарностью за счастье, доставшееся ее младшей дочери.

Воспитание и образование моей матери, как и всех ее сестер, проходило в домашних условиях. Были гувернантки (англичанки, француженки, немки), приходили учителя, среди которых был и талантливый историк Кизеветтер.

 

Все это, конечно, влекло за собой немалые расходы, но нельзя не признать, что домашнее образование имело свои преимущества по сравнению с женскими гимназиями и институтами: абсолютная грамотность, выработанный красивый почерк, широкие знания истории и литературы (Отечественной и иностранной), отчасти и географии, свободное владение несколькими европейскими языками и многое другое, чего нельзя было получить в таком объеме в тогдашних женских средних учебных заведениях.

Но в конце прошлого века в Москве (возможно, и в других крупных городах России) открылась частная женская гимназия, основанная близкой знакомой Унковских — Софьей Николаевной Фишер, высокообразованной женщиной с прогрессивным мировоззрением. Гимназия Фишер получила особые права, по которым она была приравнена к мужским классическим гимназиям. Многие девушки из богатых семей устремились в нее, не желая отставать от своих сверстников-гимназистов. «Фишерки», как называли себя девушки, учившиеся в этой гимназии, после ее окончания получали право поступления на любой факультет Высших женских курсов без вступительного экзамена. Высшие женские курсы до революции по программе нескольких факультетов были приравнены к университету. (При советской власти Московские высшие курсы были преобразованы во второй МГУ, сейчас — Педагогический университет.)

Программа гимназии Фишер отвечала всем требованиям среднего образования, которое стремились получить эмансипированные девушки любой среды. Моя мать, часто посещавшая эту гимназию (в ней училась моя старшая сестра), вспоминая свое девичество, говорила: «Как жаль, что Софья Николаевна не открыла свою гимназию на десять лет раньше, я бы непременно в ней училась». Со своей стороны, я могу только добавить, что домашнее образование пошло моей матери на пользу. Она не только учила нас — своих детей, но после революции с успехом преподавала

 

иностранные языки в школе, а позднее — в высших учебных заведениях.

После свадебного путешествия мои родители вернулись в Москву и поселились в снятой ими квартире в Штатном переулке (теперь Кропоткинский). Отец продолжал работать в клинике и усиленно занялся подготовкой диссертации на звание доктора медицины. Жизнь протекала спокойно и счастливо. В 1901 г. родилась моя старшая сестра Екатерина, за нею через два года — брат Владимир. В 1903 г. отец успешно защитил диссертацию, удостоенную золотой медали. Первые горькие, неизгладимые переживания: заболевает дифтерией маленький Владимир. Привлечены все лучшие доктора Москвы, круглые сутки родители хлопочут у кроватки умирающего младенца. Что было потом, я не знаю. Но помню хорошо Никитскую церковь и кладбище рядом с нею, как будто сейчас вижу маленький белый мраморный крест с выбитой золотом надписью: «Младенец Владимир родился ...1903 г., скончался ...1904 г.».

И еще помню медальон на шее моей матери в виде открывающейся раковины, на одной стороне которой маленький кудрявый мальчик, а на другой — клочок светлых волос. Но никогда мама не вспоминала при нас о когда-то постигшем ее несчастье. И мы у нее ничего не спрашивали, хотя и знали, что у нас был брат Владимир. Фотография его висела в спальне родителей.

После смерти сына родителям стало тяжело оставаться в Москве. Тело мальчика перевезли на землю предков и там похоронили. В том же, 1904 г. мои родители переехали на постоянное житье в Бегичевку, где постоянно проживала моя бабушка Елена Павловна с младшим сыном Григорием.

Тихая жизнь в деревне постепенно заглушила скорбь. В мае 1905 г. появилась на свет вторая дочь — Елена, вскоре ставшая любимицей бабушки. Но тучи внезапно сгустились над бегичевским домом. Заболел дядя Гриша, тяжело и безнадежно. В сентябре 1905 г. он умер от гнойного эндокар-

 

дита в возрасте тридцати лет. Это трагическое, совершении нежданное событие окончательно подорвало здоровье бабушки, она слегла и почти не поднималась с постели до самой смерти.

Бабушка занимала в доме крайнюю комнату с левой стороны фасада. Смежную с ней небольшую комнату занимала ее горничная Стеша, Степанида Прокофьевна Грачева, впоследствии няня моя и моего брата Михаила. Будучи бесконечно преданной своей хозяйке, Стеша много мне рассказывала о добродетелях бабушки: о ее помощи бедным и больным людям, о любви к животным и, что особенно ценили в ней все живущие в доме, о спокойствии, она никогда не повышала голоса.

Когда Стеша после смерти бабушки стала нашей няней и жила в смежной с нами комнате, я любил наблюдать, как она перебирала свой сундук, перекладывая то одну, то другую вещь. Спросишь ее: «Стеша, это что?» — «Это все после бабушки, Царствие ей Небесное». Бабушка одарила ее многими вещами из своего гардероба. Еще, я помню, Стеша рассказывала, как незадолго до смерти бабушка видела сияние в окне (она никогда не занавешивала окон) и несколько раз спрашивала:

— Стеша, ты видишь свет в окне?

— Нет, Елена Павловна, не вижу.

— Ну как же, свет, смотри!

— А я ничего не вижу.

Видно, ангел небесный пролетал. Бабушка скончалась в ноябре 1907 г., через восемь месяцев после моего рождения.

Когда мои родители приехали на житье в деревню, бабушка Елена Павловна сказала своей невестке: «Отныне ты — хозяйка в доме, возьми ключи и веди все хозяйство, как тебе покажется нужным. Себе я оставляю вот эти две комнаты, нам со Стешей ничего больше не надо». Так пришлось моей матери покориться велению свекрови и вступить в незнакомую до этого роль хозяйки большого дома.

 

В то же время отец, теперь окончательно перебравшийся в свое родное гнездо, принялся проводить всевозможные мероприятия по усовершенствованию хозяйства, участвовать в выборах по земству и заниматься общественными делами на благо населения своего уезда.

Одной из первоочередных задач отец считал открытие вблизи своей усадьбы медицинского пункта, где он мог бы принимать больных в амбулаторных условиях. Помещение для амбулатории нашлось, его быстро привели в порядок и надлежащим образом оборудовали. Основные средства для этого выделило земство, но немалые расходы легли на долю отца. За счет земства была нанята акушерка Варвара Петровна.

Отец работал на общественных началах и в помощь себе подготовил фельдшера Ивана Капитоновича Виноградова — молодого человека из местных жителей-крестьян. Виноградов оказался способным учеником и быстро освоил фельдшерское искусство. Случались, правда, у него вначале промахи. Помню, отец мой рассказывал, что как-то, поручив Ивану Капитоновичу дозировать какое-то лекарство для одной больной женщины, выяснил, что тот вместо дозы, исчисляемой в гранах, приготовил лекарство такой дозы, но в граммах. Испугавшись плохого исхода, отец накричал на фельдшера и приказал ему скакать верхом за ушедшей полчаса назад женщиной, проживавшей в дальней деревне, в десяти верстах от Бегичевки. Когда через полчаса Иван Капитонович вернулся на взмыленной лошади обратно, отец спросил: «Ну, что?» Тот ответил: «О Господи, под Татищевом догнал, отобрал». — «Ну, слава Богу!»

А в другой раз был такой случай, но это не относится к промахам Виноградова. Отец отдавал приготовленное жидкое лекарство одной женщине, несколько раз повторяя: «По одной ложке три раза в день, поняла?» — «Поняла, батюшка, как не понять». — «Так вот и принимай, через неделю придешь». Когда же неделя прошла, женщина явилась

 

к отцу, встретив его такими словами: «Батюшка, Петр Иванович, спасибо тебе, дай бог тебе здоровья; я ведь как из больницы домой пришла, весь пузырек разом и выпила, так враз полегчало, теперь совсем здорова». «Да ты с ума сошла, — возмутился отец, — я же тебе сказал по одной ложке три раза в день». — «Да я, Петр Иваныч, порешила так лучше все разом». — «Зачем же ты сейчас пришла?» — «Да поблагодарить вас».

Так проходили годы, отец регулярно принимал больных, Иван Капитонович уже не путал граны с граммами и вскоре стал авторитетным фельдшером. Но отца не удовлетворял организованный им фельдшерский пункт. Он мечтал о создании в Никитском настоящей хорошей больницы. Благодаря энергии и стараниям отца этой идее суждено было осуществиться; в селе Никитском в 1911 г. была выстроена и оборудована прекрасная по тому времени больница. По моим воспоминаниям и по рассказам моей матери и дяди Вани, отец прилагал огромные усилия для достижения этой цели.

Вслед за больницей стараниями моего отца были открыты в Никитском новая школа¹, почтово-телеграфная контора и, уже накануне войны, потребительское общество. Последнее было большим благодеянием для крестьянства, так как товары в потребительской лавке стоили дешевле по сравнению с частной лавкой П.П.Разоренова, единственной на большую округу. После торжественного молебна магазин Никитского общества потребителей был открыт для покупателей. Толпа крестьян и служащих больницы, почты и магазина с возгласами, выражающими благодарность, приветствовала моего отца и — подхватив на руки — качала его. Об этом событии рассказывал нам наш повар Андрей

 

Алексеевич Васильев, участвовавший в торжестве. Искреннее, доброжелательное отношение жителей округи к моему отцу, как я лично убедился, передавалось молодому поколению от родителей и дедов. До настоящего времени (я был в Никитском и Бегичевке летом 1992 г.) сохранился в их воображении благородный образ моего отца, сыгравшего в свое время заметную роль в улучшении быта местного населения.

Выше я упомянул, что с переездом моих родителей из Москвы в Бегичевку (это было в 1903-м или в 1904 г.) отец усиленно принялся за усовершенствование своего хозяйства. С присущими ему энергией и организаторскими способностями он в короткий срок привел свое хозяйство в прекрасное состояние. Все отрасли: хлебные поля, фруктовые сады, скотный двор, конюшни — находились в блестящем порядке. Отец, подобно толстовскому Левину, вникал во все детали хозяйства и с неутомимой энергией следил за точным выполнением намечаемых им мероприятий. Наше небольшое имение было образцом совершенного по тому времени хозяйства. В поле работали новейшие сельскохозяйственные машины, паровая молотилка, в Никитском — крахмальный завод, а в Бегичевке — мятник, производивший мятное масло.

О том, какой образцовый порядок был в имении отца, я сужу по рассказам матери и иногда других лиц, в частности, нашего земляка и соседа Ю.А.Олсуфьева, с которым мы встретились вновь уже после смерти отца в Сергиевом Посаде, где я учился и окончил среднюю школу.

Особенной любовью отца пользовались лошади. Путем постепенного скрещивания чистокровных лошадей с простыми вырастали прекрасные молодые высококровные лошади. За год до войны отец купил чистокровного арабского жеребца, названного Арабом. Араб был верховой лошадью, но иногда его запрягали в шарабан. Он был горяч, и его при езде всегда надо было удерживать. Любимой ло-

 

шадью отца был Милый из породы донских лошадей темно-рыжей масти. На Милом отец постоянно выезжал в поле, в Никитское, на Лесной хутор, в Гаи.

Отец, любивший охоту, содержал небольшую псарню, примерно двенадцать английских борзых собак. Ведал псарней Иван Филиппович, живший при псарне в довольно обширной избе со своей женой, которую мы звали «бабушкой», и с внуками Ванюшей и Маней. Псарня размещалась за пределами усадьбы, примерно в полуверсте от дома. К охоте и охотникам я еще вернусь. Сейчас мне хочется дополнить свой рассказ о том, как сложилась жизнь моей матери в первые годы ее пребывания в Бегичевке.

Неожиданное заявление бабушки о передаче всего домашнего хозяйства вначале смутило мою мать. Другое дело в Москве, где она жила в своем доме с мужем и двумя малолетними детьми. Здесь же, кроме своей семьи и свекрови, проживал еще деверь. Молодой женщине пришлось пойти в непривычную для нее семью и стать фактически во главе ее. Как будут чувствовать себя домочадцы с появлением новоявленной хозяйки? Какие взаимоотношения сложатся с многочисленной прислугой? Как построить распорядок дня? И еще много разных вопросов возникало в голове у моей матери после ее разговора со свекровью. Но оказалось, что все эти вопросы за короткое время разрешились сами собой. Прислуга очень скоро оценила душевные качества молодой хозяйки и ее смекалку в ведении домашних дел. Пользуясь поддержкой отца, дяди Гриши и бабушки, моя мать за короткое время освоила все тонкости управления хозяйством дома. Но мало этого. Желая быть помощницей своему мужу, она скоро ознакомилась с хозяйством усадьбы, включая медицинский пункт, помогала отцу в приеме больных, училась делать перевязки, приготовлять лекарства. Все это через десять лет пригодилось, когда в 1914 — 1916 гг. ей пришлось стать сестрой милосердия.

 

Живя в деревне, моя мать постоянно общалась с крестьянскими семьями. Многие бабы приходили к ней за советом и помощью, зная наперед, что им не будет отказано. Всех удивляло, как мама легко разбиралась во многих вопросах, касающихся ведения полевых работ. Вместе с тем она удивлялась на соседку-помещицу, которая не может отличить рожь от пшеницы или ячмень от овса.

По своему кругозору, интересам и душевным качествам моя мать для своей среды была, безусловно, женщиной необычной. Всех, кто встречался с нею, она привлекала своей ласковостью, добротой и сердечностью.

Как сложилась в дальнейшем жизнь моих родителей, я буду описывать последовательно, одновременно с жизнью всей нашей семьи. Добавлю только, что отец умер, не прожив сорока восьми лет. Мать прожила еще двадцать два года. Хочу сказать с полной откровенностью, что за всю свою жизнь я никогда ни от кого не слышал слова упрека в адрес моих родителей. Все, кто их знал и помнил, говорили о них только хорошее.