Гибельный тракт

 

Строительство тракта Усть-Вымь - Чибью началось в конце 1930 года. По нему один за другим шли бесчисленные этапы заключенных.

Наш этап, прошедший по этому тракту под усиленным конвоем 270 километров за 12 суток, попал на строительство новой дороги Чибью - Крутая, где было открыто месторождение газа. С 1935 года сюда начали прокладывать просеку шириной в несколько метров. По ней с трудом пробивались пешие этапы и лошади с волокушами. Передвижение осложняли пни и топкие болота, застланные зыбкой лежневкой из жердей.

На 24-м километре, где располагалось управление строительством, был основан лагпункт. Здесь были три барака, баня, пекарня, котлопункт и здание управления. Никаких зон с оградами, колючей проволокой и вышками для вохровцев в 36-м году не было. Они появились только в первых числах 38 года.

Нас. несколько десятков заключенных, направили на пятый лагпункт, на сорок восьмой километр. Картина нам показалась весьма печальной. Люди размещались в больших армейских палатках со сплошными двухъярусными нарами из сырых жердей с плохо стесанными сучьями. Мы получили матрасы, слегка набитые сеном. Но спать на них из-за проклятых сучьев было тяжело. Подкладывали еще еловый лапник, но он помогал плохо.

 

В каждой палатке было по две печи - железные бочки из-под горючего, поставленные "на попа". С наступлением холодов печи топились круглосуточно. Они раскалялись докрасна, рядом с ними невозможно было сидеть, ноги с трудом выдерживали жар. Заключенный, спящий на нарах, кроме изношенного байкового одеяла, накрывался сырым бушлатом, голову укутывал в матерчатый треух, завязывал уши наглухо. Стоявшая в изголовье, в 20-ти сантиметрах от промерзшего насквозь брезента, банка с водой промерзала до дна. Спали не раздеваясь.

Что собой представляла обувь заключенного - работяги? Летом - так называемые ботинки из автомобильных кордовых покрышек, сшитых проволокой и не задерживающих воду. Или же из разношерстных кусочков кожи величиной со спичечный коробок (отходов, ранее шедших на свалку), тщательно сшитых до формы ботинка и набитых на деревянную подошву. В зимнее время заключенные щеголяли в «чунях» из старых актированных ватных бушлатов, телогреек или шаровар. Правда, иной раз счастливчики получали и новые валенки, быстро изнашивающиеся на земляных работах в воде, вязкой глине или на острых камнях.

Летом работали на трассе по 12-14 часов, зимой - восемь. Работа была поистине каторжной: лесоповал, корчевка пней, отсыпка насыпи, вывозка грунта на тачках или носилками. Рабочий инструмент: лопата, кирка, лом. Что стоит голодному человеку, полураздетому, целый день простоять в ледяной воде, болотной жиже при рытье кюветов, выкидывая в насыпь земляного полотна липкий грунт, упорно прилипающий к лопате! Или по кусочкам разбивать киркой или ломом замерзшую окаменевшую глину голыми руками, обмораживая пальцы, стертые до кровяных мозолей из-за отсутствия рукавиц! Механизмов на трассе не было.

Ночью в палатке задыхаешься от нестерпимого смрада - испарений от подсыхающей одежды и обуви.

Долго ли может выдержать человек на тяжелой физической многочасовой работе, без выходных дней? Отдых случался лишь в дни, актированные из-за погоды. За каторжный труд мы получали на день килограмм хлеба. В обед -

 

черпачок жидкой баланды с редкими крупинками перловки или ячневой крупы (ее полагалось 60 гр.), на второе - черпачок жидкой кашицы и кусочек соленой трески или крохотная рыбешка. Вечером черпак той же баланды. При таком питании человек быстро "доходил", не выполнял норму. Организм сдавал, затраченные силы не восстанавливались. Если норма не выполнялась, уменьшалась и пайка хлеба, снижалась до 400 гр. Попал в штрафной изолятор за систематическое невыполнение - там 200 гр. Работающий зек, согласно раскладке, на день получал 8 гр. комбижира или наперсточек растительного масла... Хотя на человека выделялось 2 кг мяса в месяц, он никогда его не видел. Получаемое на кухню мясо, в основном в виде костей и сухожилий, повар утаивал для себя и своих приспешников, подхалимов - "шестерок". Мясо оставалось на базе для вольнонаемных, вохровцев и нужных людей.

От здорового человека через 2-3 месяца на трассе оставался скелет. Смертность была ужасная: из этапа в 500 человек через три месяца в живых было несколько десятков жалких "доходяг". Покойников хоронили в общих "могилах". На небольшом колышке указывались только их личные номера, но не фамилии. Зимой трупы сбрасывали в проруби (если поблизости была речка) или закапывали в снег. Я сам это видел в Седью. Мои слова о "похоронах" в снег может подтвердить и бывший врач 5-го лагпункта, заключенный Тарасов Илья Николаевич, проживающий ныне на Вой-Воже.

Бывали дни, когда хлеб вовремя не привозили, на завтрак был только черпак вонючей баланды или каша. Люди шли на трассу голодными. Если хлеб в тот день не поступал, нам выдавали по 300 граммов муки, из которой мы делали "заваруху" или пекли что-то вроде оладий.

Как-то привезли мешки с черными ржаными сухарями, наверняка пролежавшими где-то не один год. По крепости они не уступали граниту, и их с трудом разбивали топорами. Сухари нужно было замачивать в котелках в крутом кипятке. Представьте себе наш ужас: внутри них были белые, жирные, до сантиметра в длину черви. Сухари были буквально напичканы ими. Проклиная на все лады всех "начальничков", мы съели эти сухарики, выковыривая из них "белое мясо". Нетерпеливые и небрезгливые расправлялись с сухарями, не обра-

 

щая внимания на их обитателей.

Однажды лошадь сломала ногу. Ее застрелили. Но вместо того, чтобы отдать мясо на котловое довольствие, лошадь облили карболкой, засыпали хлорной известью и зарыли. Ночью лошадь выкопали, тушу разделали и промыли болотной водой. Началось пиршество: мясо варили в котелках и ведрах, жарили на прутьях... На четвертом лагпункте так же съели сдохшую неизвестно от чего клячу...

Глухой ночью в нашей палатке китаец что-то варил в котелке. Запах был подозрительным. Дневальный попытался заглянуть в котелок, но китаец набросился на него с ножом. Началась схватка. Зеки бросились на помощь дневальному. Китаец вырвался и кинулся в лес. В котелке оказалась человеческая почка. Оказалось, что он вечером выкопал едва засыпанный труп и вырезал у него почки... Китаец повесился неподалеку от палатки...

Жизнь в нашей неутепленной палатке текла своим чередом. Мы замерзали в ней, несмотря на две всегда раскаленные печи. Брезент во многих местах зиял дырами. Верх палатки, вблизи от труб, также пестрел множеством дыр от падавших сверху искр. Холодные струи морозного воздуха, иногда и со снегом, проникали внутрь во время сильной пурги. Всю ночь со всех сторон раздавался надрывный кашель и жуткий скрежет зубов.

Я почувствовал, что сдаю, перестал выполнять норму. Паек мне уменьшили, было голодно, одолевал кашель. Представил себя "доходягой" и решился на рискованный шаг. Написал на имя лагерного прокурора заявление о голодовке, указал причину - предоставить мне работу по специальности (топографом).

Так как строительство обслуживалось топографами, а их (как шепнул мне прораб) на лагпунктах не хватало, то у меня заискрилась надежда на успех. Как ни отговаривал меня от опрометчивого шага наш новый начальник лагпункта Данилов (заключенный, бывший зам. Буденного), я все же стоял на своём. Данилов должен был срочно послать курьера в Чибью с моим заявлением. Следует заметить, что в то время еще обращали внимание на голодовки заключенных. Через год они были запрещены. Нарушителям грозил большой новый срок.

Прошло пять дней. Я пил только воду, совсем ослаб. На шестой день ко

 

мне пожаловал Данилов и объявил: "Собирайся с вещами в Седью, тебя вызыают в связи с заявлением". Перед уходом меня осмотрел лекпом. Под его наблюдением меня накормили.

С полупустым фанерным чемоданчиком и пайкой хлеба я направился в путь по свежевыпавшему снежку. Дорога была тяжелой. Спотыкаясь о пни, проваливаясь в колдобины, трясины и сквозь тонкий лед на ручьях, много раз я мог сломать себе ноги. Поздним вечером я добрался до Седью.

Комендант направил меня на ночлег в один из бараков, предупредив, чтобы утром я явился в Учетно-распределительную часть (УРЧ). Инспектор отвел меня к начальнику производственного отдела строительства, временно исполняющему обязанности главного инженера, заключенному Радченко Борису Ионовичу. После короткого, но обстоятельного разговора я получил назначение топографом на 1 -и лагпункт около Чибъю (7-й километр). С этого дня началась моя многолетняя работа, связанная со строительством тракта до Крутой, а затем до Вой-Вожа и Троицко-Печорска, а также множества зимников вдоль Печоры и основанием новых поселков: Джебол, Комсомольск-на-Печоре, Вуктыл, Шердино, Усинск...

Через год меня перевели в производственно-проектный отдел при управлении строительства тракта, назначили старшим топографом. В это время все лагпункты, в силу усиления режима в лагере, были окружены высокими заборами из жердей и сторожевыми вышками. Ограждение и предупредительная зона перед забором, как и сам он, поверху были опутаны колючей проволокой. Загнанные в зоны заключенные были законвоированы. Только краткосрочники из бытовиков и уголовников получали по работе пропуска и право бесконвойного передвижения в определенном радиусе. Политзаключенные могли быть расконвоированы лишь при крайней необходимости. Это инженеры, врачи и некоторые специалисты, занятые на производстве: прорабы, нормировщики, мастера-строители, геологи и топографы. Я получил пропуск в числе первых, невзирая на мои тяжелые статьи и большой срок.

При временной полугодовой консервации тракта я был переброшен на Ярегу. Там занимался топографической съемкой местности, где намечалось

 

строительство первой в СССР шахты для добычи нефти. Мне выпала честь отметить первый ствол шахты установкой кола с надписью.

Вскоре работы по строительству тракта возобновились, и я вновь очутился в Седью на своей прежней работе. Время от времени выходил на лагпункты для изысканий и контроля работ на трассе.

В 1939 году, еще во время строительства железной дороги до Печоры, мне пришлось выехать рабочим поездом от Чибью до станции Чикшино. Оттуда добирался машинами по временной лежневке до разъезда Каменка. От разъезда намечалось строительство лежневой дороги до Югыда, где была обнаружена нефть. Мне пришлось провести изыскания трассы и переходов через ручьи и речки. По окончании задания вновь вернулся в Седью. Поезда в это время уже ходили до Кожвы, строился мост через Печору.

Наступил 1941 год, началась война. Заканчивалось строительство тракта до Асфальтитового рудника. Уже ходили машины, прорывались до Крутой. Вскоре был закончен и этот участок. Из Майкопа на Крутую доставили оборудование сажевых заводов. Усиленными темпами монтировали металлические корпуса.

В 1942 году тракт до Крутой был полностью проложен. Всех рабочих вместе с управлением Дорстроя перебросили на Югыд заканчивать строительство лежневки от железной дороги протяженностью 45 километров.

Перед ликвидацией Дорстроя я получил распоряжение начальника строительства Г.А. Яцковского добраться до Крутой, где в мое распоряжение были выделены двое рабочих и лошадь с возчиком. По узкой просеке мне предстояло пройти около двадцати километров до ручья Вой-Вож, провести рекогносцировку для определения строительства по ней грунтовой дороги. На Вой-Воже была заброшенная буровая. Рабочие рассказали, что буровиков вырезала банда уголовников-беглецов год тому назад.

Заканчивая работу, я утром отправил возчика с лошадью на Крутую. Сам же с рабочими вышел днем. Добравшись до Крутой, узнал, что возчик пришел без лошади: она утонула в болоте.

В связи с гитлеровским воздушным десантом в районе Югыда весной 1943 года все политические специалисты были законвоированы. Лишился про-

 

пуска и попал в зону и я. Две недели провел там, выполняя работы для проектного отдела. Внезапно пришел приказ: "Югыд законсервировать! "

Нас этапировали обратно в Ухту (так назвали в 1939 году поселок Чибью). Пока это был только поселок. Городом Ухта станет в ноябре 1943 года. Но в Ухте нас не оставили, погрузили на машины и повезли на Крутую. Там я попал в топографическую группу под начальство старого знакомого, геодезиста С.Л. Родионова. Будучи законвоированным, работал в конторе. Очень удивился, что по моему пути на Вой-Вож уже идет строительство дороги, продолжение тракта Чибью - Крутая.

5 ноября 1945 г. меня вызвали на освобождение. Из-за войны я пересидел свой срок на два с половиной года. Переночевал я у знакомого на кирпичном заводе, а утром 6-го ноября меня неожиданно вновь арестовали у здания Управления, куда я явился за получением продуктовой карточки. Сутки провел я в карцере в "родной" зоне, а на следующее утро был переправлен в ухтинскую тюрьму за Пионер-горой (пос. Заболотный). После ликвидации лагеря в пятидесятых годах зловещая тюрьма была снесена с лица земли, а при повороте к ней со стороны тракта установлен в сентябре 1991 года памятный знак жертвам сталинского произвола.

Арестован я был по ложному доносу одного уголовника. Обвинение против меня в те годы было очень тяжелым. Мне предъявили обвинение: шпионаж, измена Родине. Якобы, находясь на Крутой, я собирал для иностранной разведки данные о месторождениях нефти и газа, их запасах. Следует отдать должное следователю. Вопреки моим опасениям, он разоблачил провокатора и дело мое прекратил. Я был выпущен на свободу, просидев в тюрьме два месяца. Признаюсь, что в ночь перед освобождением, после очной ставки в 3-м отделе с клеветниками, я пытался покончить с собой, хотел перерезать себе вены. Но благодаря вмешательству соседа по камере (врача из Водного промысла) я остался в живых.

После освобождения я был направлен в Геологоразведочную контору, в топографическую партию П.А. Малиновского, производившего в районе реки Ижмы (на месте нынешнего Сосногорска) съемку территории под строительст-

 

во будущих сажевых заводов. Тогда там была нетронутая тайга. Размещались мы в трех землянках. С Павлом Александровичем проработал всего около месяца, выполнял небольшие задания.

В начале лета Яцковский узнал обо мне, затребовал к себе на Вой-Вож, в новый поселок. От Вой-Вожа строилась дорога до Первой Нибели, крохотного поселочка и лагпункта, куда я и был назначен старшим топографом. Через несколько дней была создана изыскательная топографическая партия под руководством главного инженера Радченко. Начальником партии назначили Бориса Ивановича Калинина. Собрались вместе все старые коллеги по тракту и Югыду. Прокладывать трассу на Троицко-Печорск доверили мне.

Лето удалось в тот год сухое, и к осени мы успешно справились с заданием. По пятам за нами шло строительство новой дороги к ручью Нибель-1, где в спешном порядке сооружался новый лагпункт. Кого-кого, а заключенных хватало в то время с избытком, главным образом из бывших в плену красноармейцев, угнанной в Германию молодежи и бывших узников фашистских лагерей, освобожденных нашими или союзными войсками, а также власовцев. Для них, "изменников Родины", дорога была только в лагеря и на большие сроки. Вскоре к ним прибавились жители Молдавии и Западной Украины, "освобожденные братья".

Строительство дороги до Троицко-Печорска шло быстро. Последней оставшейся позади деревней была Крутая. Возникли новые лагпункты, превратившиеся позже в поселки буровиков: Нибель-2, Верхняя Омра, Динъель, Нижняя Омра, Бадъель.

Вот и конечный пункт - Троицко-Печорск, раскинувшийся перед нами вдоль левого берега Печоры. Широкая красивая река, а за ней, куда ни кинешь взгляд, далекие просторы безмолвной, до горизонта раскинувшейся тайги. Как это не гармонировало с привычной картиной гулаговских лагпунктов, в которых пришлось прожить столько лет.

Теперь началась новая эпоха. Вдоль тракта до Троицко-Печорска от Вой-Вожа, словно грибы, выросли буровые. Открывались новые участки — лагпункты. Некоторые из них вскоре прекращали свое существование, перебазирова-

 

сь на новые места. Заглох нашумевший в свое время Джебол. Лопнул, как мыльный пузырь, миф о его подземных богатствах. Помню, как в те годы, посетив выставку на ВДНХ в Москве, я увидел огромную геологическую карту СССР в павильоне нефти и газа, на которой была намалевана яркая красная звезда на территории Коми АССР с разбегавшимися лучами во всех направлениях. Надпись гласила, что это богатейшее газовое месторождение Джебол, откуда в различные районы Союза по проектируемым газомагистралям голубое топливо направится в Европейскую часть СССР.

Но вскоре звезда исчезла с карты. Джебол приказал долго жить. От другого центра остался лесопункт - поселок лесорубов Комсомольск-на-Печоре. Как легко даются незаслуженные названия новым поселкам или городам! Взять тот же Комсомольск-на-Печоре. Разве создавали его комсомольцы? К чему это очковтирательство, когда все знают, что первопроходцами были заключенные.

Таковы мои воспоминания о суровом Севере, о республике Коми, по которой я немало исходил за тридцать лет. Коми — невольная тюрьма, в которой гибли представители всех народов СССР, в том числе и коренные жители.

Теперь Коми - самостоятельная республика. Независимая. Суверенная и свободная. Хозяйка своей территории и богатств. У меня было много друзей коми, и я желаю дорогому для моего сердца краю процветания, а его людям - братства с другими народами нашей Родины!