Глава 6. Туфта и туфтачи

 

Прежде говаривали: «Вот арап! Ну и очковтиратель! Экая липа!» ... А ныне скажут: «Туфтач!» или «Туфта!» - и все понятно.

Без туфты в Советском Союзе, а тем паче в концлагерях, хоть в петлю полезай, не стуфтишь - не проживешь.

Насчет туфты заключенные договариваются быстро. Риск тут малый, а выгода прямая: поменьше сделать, побольше получить. Никто не осмелится донести уполномоченному 3 отдела: ни уголовники, ни бытовики, ни политические. Туфта - мать всем заключенным. Она предохраняет миллионы от полного истощения, от лазарета и могилы. С туфтой заключенные не только дух переводят, но и тачки возят и даже в списках ударников состоят, получая повышенное довольствие «за перевыполнение норм выработки». Где только удается, там сами рабочие, а чаще всего - бригадиры «заправляют туфту» - приписывают в рабочие сведения лишние кубометры земли, леса и т. п. Роют песок, а в сведениях - глина. Тащат бревно за сто метров, а пишут - за триста.

Основываясь на «всесоюзных достижениях», ГУЛАГ НКВД то и дело увеличивал нормы выработки^*. Так, с 1930 по 1940 год нормы на лесозаготовках возросли в среднем на сорок процентов, а на земляных работах - на двадцать пять. Норму по расчистке дорог от снега взвинтили с 15 кубометров до 50! Тем не менее, в соревновании с новыми нормами туфта постоянно шла впереди. Поднимут норму на десять процентов, а туфта, смотришь, выросла на пятнадцать! Над каждым контролера не поставишь!

 

Потребность «зарядить туфту» всасывается с советским молоком еще на воле. Туфта родилась совсем не в лагере, как думают иные. Лагерь только дал ей сочное имя, но рождена она советской системой. На воле, как и в концлагере, тоже с каждым годом увеличивают нормы, чтобы побольше выжать из народа. Но народ, как и заключенные, защищая свою жизнь, приспосабливается к ним, изобретая новые формы туфты. Цели государства-эксплуататора и его холопов-трудящихся, при всем внешнем благолепии, были и остаются противоположными, - один жмет, а другие изворачиваются.

Туфтит всяк по-своему. Наиболее виртуозно туфтит советская статистика - «нархозучет» (народно-хозяйственный учет). Вот - наша лагерная копия общесоветской туфты.

Отчет с потолка

 

В 1929 году ГУЛАГ открыл на Вычегде новый, Усть-Вымский лагерь, для постройки автомобильного тракта Усть-Вымь - Ухта, длиною около 350 километров⁵. Этот тракт соединял бассейны Северной Двины и Печоры. По нему-то большевики потом и погнали сотни тысяч заключенных - «завоевывать Север». Три года двадцать тысяч лагерников боролись с тайгой и топями. От цинги и дрына вымерли тысячи. Но дорогу все же провели. В конце 1932 года первый автомобиль торжественно вывез по этой дороге первый бочонок ухтинской нефти. Печора посылала первые дары пятилеткам...

Начальником лагеря был тогда чекист Дикий (экая фамилия!), а главным бухгалтером - заключенный Самоцвет, белый офицер, страдавший запоями. ГУЛАГ требует заключительного баланса, а Самоцвет гуляет в Усть-Выми. Но, кроме него, никто не мог составить отчета. Он один в совершенстве знал всю сложную технику ГУЛАГ-овской бухгалтерии и по памяти мог повторить, какая бухгалтерская статья с какой статьей корреспондируется. Выгнать его на общие работы значило бы вообще потерять надежду когда-либо иметь отчет о затратах по тракту.

Терпение у Дикого лопнуло, и он отрядил трех конвоиров. Самоцвета вытащили, приволокли и посадили в особую комнату при комендатуре, поставив у двери часового. Наутро в комнату внесли бутылку водки, огурцов, солонины, хлеба, арифмометр, мешок бухгалтерской писанины и записку от Дикого:

«Видеть тебя не хочу, пьяницу! Не выпущу, прежде чем не составишь отчет. А водки больше не жди!» ...

День Самоцвет пил, на другой мучился похмельем и колотил в дверь, а на третий, усевшись, чтоб было мягче, на мешок с документами, затрещал арифмометром, и... за два дня заключительный баланс, со всеми потрохами к нему, был готов.

Через месяц из ГУЛАГа летело радиосообщение:

 

«Проверка баланса показала добросовестную работу вашего бухгалтерского аппарата. Баланс утвердили без изменений. Объявленный вами выговор снимаем. Главному бухгалтеру заключенному Самоцвету выдайте наш счет премию сто пятьдесят рублей и костюм ларька».

Баланс, как говорят, был составлен по всем правилам «Формулы 4 П», известной каждому советскому плановику и бухгалтеру. Не слыхали о такой? О, совсем просто: Пол, Потолок, Палец и Перо... - Пол для обоснований, с Потолка цифры берут, остальное из Пальца высасывают, а Перо - орудие производства ...

- Как же ты, Арсений^* - спросил я его однажды, мог это сделать, когда по твоим же словам, одна половина отчетности с командировок оказалась растерянной, а в другой так все спутано и наврано, что ты в нее и не заглядывал?

- Поживешь в лагере подольше, и ты научишься. Дело нехитрое. Я и сейчас в основу отчетов кладу не данные с мест, а свои записи в блокноте.

- Какие это «свои»? — заинтересовался я.

- Самые основные: численность заключенных и лошадей по месяцам и количество полученного продовольствия, фуража, обмундирования и денег. На командировке - что ни месяц, то другой бухгалтер и счетовод. Один на свой лад путает, другой на свой. А в моем блокноте те же самые цифры, что и в ГУЛАГе. Нужно только с толком рассовать их по балансу и все будут довольны... Без туфты, брат, нельзя. Разве ты забыл лагерную поговорку:

«Если б не дрын да не туфта,

Не было бы тракта Усть-Вымь-Ухта».

Нефтяная панама

 

А бывают случаи куда более разительные. Расскажу про Якова Моисеевича Мороза, начальника Ухто-Печорского лагеря, в прошлом видного чекиста. Шишка немалая. Попал он за пустяки: в тифлисской пивной пристрелил какого-то рабочего. Без суда, без следствия, без вины. Так и забылось бы это дело, не взбунтуйся тифлисский пролетариат. Вот этот был туфтач так туфтач! Из года в год он втирал очки Москве о якобы богатых запасах нефти на Печоре. Два нефтяных города выстроил, - Чибью и имени Ягоды⁶. Сколько десятков миллионов поглотила эта нефтяная панама кавказского чекиста - никто толком не знает. Мороз требует - Морозу шлют оборудование буровых, локомобили, тракторы, трубы, радиостанции, самолеты, продовольствие, одежду, арестантов. Нефть - заманчивый продукт. Баку могут с воздуха зажечь, а до Печоры ни один самолет не доберется ...Так, по крайней мере, тогда рассуждали.

Раскошеливались год, три, пять. Наконец, помощники Мороза: один холеный, наманикюренный кадровый работник ГПУ Иванов, другой заключенный, бывший начальник Одесского ГПУ Перцов, струсили. Состряпали письмо, обвиняя Мороза в разбазаривании государственных средств, потому что промышленных запасов нефти в Печорском бассейне нет. Письмо прямо в ЦК партии,

 

Сталину. Оттуда письмо переслали Ягоде, Ягода - Берману, а тот послал комиссию. Победа осталась за Морозом. Родственные связи с Берманом спасли его. Иванова немедленно куда-то убрали, а бедного Перцова сам Мороз в октябре 1933 года изгнал из лагерной столицы Чибью на захудалый Щугорский угольный рудник на Печоре помощником начальника по административной части⁷. Но и там гнев Мороза через вторые руки обрушивался на Перцова. Загнали-таки Перцова в шахту! Проказница-судьба свела грозу одесской контрреволюции и меня, серенького контрика, в одну лодку. Перцов ехал в Щугор, а я в Кожву, счетоводом нового Судостроя. Оба на равных правах. Каждому по веслу в руки. «Нянек нет, Юрий Михайлович! - говорю, - не спите, налегайте на весло!». За четверо суток, - до первой пристани в Усть-Ижме 350 километров - Перцов натер такие мозоли, что вряд ли был в состоянии писать новый донос на Мороза.

Конечно, не идейные побуждения водили пером Перцова. Не за политику приехал на пять лет в Ухтпечлаг товарищ Перцов. За бриллианты и рубины, за ожерелья и перстни. За то, что не в меру много захапал их из особого фонда ценностей, конфискованных у расстрелянных. Потеряв власть, а с ней побочные доходы, Перцов хотел добыть их новым путем. Свалить Мороза и занять трон арестантского царя на Печоре. Хоть и небольшое царство - 40.000 рабов в то время, - а все же царь. Но не хватило силенки. Сам надорвался.

А Мороз по-прежнему тешил Москву обнадеживающими радиограммами, требуя взамен техники, арестантов и продукты. В августе 1934 г. Морозу приказали из Москвы закрыть буровую в Вое. Уже пробурили полтора миллиона рублей, а нефти все нет и нет. 500 метров глубины - сухо, 700 метров - тоже сухо. Как быть? Мороз отвечает: «Уверен в наличии нефти. Персонально отвечаю за продолжение работы буровой». Недели через две, действительно, дошли до нефтяного слоя, но до того тощего, что хоть вешайся с досады. Грязь вместо нефти. Однако упорно колупают глубже. Проходят еще полтора месяца. И вот центру - сообщают:

«Молния.

Москва.

Товарищам Сталину, Ягоде, Берману

Буровая Усть-Вое дала нефть. Образцы высылаю. Наличие нефти Печоре доказано. Мороз».

Думаете, на самом деле оказалась нефть? Представьте, - что да, оказалась! Но какая и сколько? Грозненская... Одна бочка...

Темной ночью, по приказу Мороза, начальник буровой вылил ее в скважину, а утром рапортовал Морозу, тот - Москве. Не верите? Спросите печорских арестантов. Те расскажут этот случай во всех подробностях. Тогда я работал в ста километрах севернее Вой, на Кожвинской баржестроительной верфи Ухтпечла-га. Рядом, в четырех километрах, протекал ручеек Каменка. На ней Мороз тоже дырявил землю. Третий год. Чуть не полтора километра пробурил и все впустую. Закрыли таки Каменку в 1935 году. Три миллиона пробурили.

Вообще говоря, нефть на Севере есть, но в таком количестве, что овчинка не стоит выделки. Она обходится в сотни раз дороже кавказской.

 

В 1939 году по всем промыслам Ухтпечлага было добыто около тысячи тонн нефти⁸. Всего лишь единица с тремя нолями. Определенно мало. Но и тут начальство нашло выход из положения. Приказали нефть считать в пудах. И вышло - около 60.000 пудов. Это уже кое-что, не какая-нибудь тысяча тонн! Есть чем и на собраниях похвастаться и перед Москвой козырнуть! Попробуйте упрекнуть в консерватизме, оправдаются вождем: - «Сам тов. Сталин, скажут, на пуды считает». И будут правы, потому что Сталин, действительно, в 1939 году изрек: «добьемся урожая зерновых в 7-8 миллиардов пудов». Миллиардов! Ого, сколько! Правда, он при этом умолчал о двух фактах: первый - что это только на 500 миллионов пудов больше, чем собиралось «непросвещенной» Русью в 1913 году, второй, - что в 1939 году колхозы и совхозы были почти полностью механизированы.