НАЗНАЧЕНИЕ И ПОЕЗДКА В ПЛАВСК

 

Куда же теперь? Конечно, в Московскую областную контору, расположенную в этом же корпусе здания на Неглинной, 12. Спустился и нашел дверь небольшой комнаты с надписью «Отдел кадров». Постучал. «Войдите».

Была уже вторая половина дня, стало сумрачно. За огромным столом, заваленным ворохом бумаг, сидел большой толстый человек с отечностью на лице и толстыми пальцами рук, видимо, больной. Сбоку на венском стульчике спиной к окну сидел другой человек, ниже среднего роста, по силуэту — худощавый и стройный.

Коротко, в который уже раз я изложил свои беды и просьбу принять меня на службу экономистом в одно из отделений Госбанка Московской области, желательно туда, где есть хороший экономист с большим опытом практической работы, у которого можно было бы поучиться и откуда легко можно было бы добраться до института сдавать экзамены. Слушали меня внимательно и молча. Худощавый стройный человек порывисто встал, быстро подошел к большой географической карте, занимавшей почти всю противоположную стену комнаты, и показал карандашом мало заметную точку.

— Поедем ко мне в Плавок, небольшой, но важный городок. Он вплотную примыкает к станции «Паточная» Курской железной дороги, примерно километров на 70 южнее Тулы.

— Согласен.

— Да что ты, Александр Сергеевич, нельзя же так решать важный вопрос. Надо все проверить, что он сказал, посоветоваться.

— Он наговорил на себя столько, что уже больше наговорить невозможно, и чувствую, наговорил правду. Если боишься — схожу к управляющему конторой...

 

— Не твое дело идти с таким вопросом к управляющему. Давайте посидим и поговорим поподробнее.

Все трое сели у стола толстяка.

— Вы, товарищ Васильев, анализ баланса хорошо знаете?

— По зачетной институтской книжке — хорошо, а практически — нет. Баланс действующего предприятия ни разу не анализировал.

— Вот, видишь, Александр Сергеевич? А учились как?

— И на «удовлетворительно», и на «хорошо», и на «отличии».

— С Вами зачетная книжка?

— Да.

— Покажите ее.

Вдвоем они стали ее рассматривать.

— Пестрая картина, — сказал толстяк, перелистывая страницы. — То сплошь «удовлетворительно», то почти одни хорошие оценки, а последнюю сессию сдали на «отлично», за исключением одного предмета. Почему так?

— Потому что я начинал занятия на вечернем отделении. Одновременно работал. Трудно. Были только тройки. Потом перешел на дневное и стал набирать темп.

— Лапко у тебя, Александр Сергеевич, не тянет? Ведь он же у тебя несколько лет.

— Не тянет. К тому же у него квартира в Москве. По четыре раза в год просится отпустить в Москву.

— Есть ли мне у кого поучиться там?

— Нет. Учиться будут у Вас и не только в Плавске, но и в шести других отделениях, которые по кредитованию свиносовхозов подчиняются Плавскому. Ведь оно Головное.

— Трудно мне будет.

— Да, трудно. Но ведь у Вас и позади были большие трудности. Выдюжите, — засмеялся Александр Сергеевич. — Когда можете выехать?

— Через день после получения направления.

— Вот и хорошо, что дело решаете оперативно. Направление будет у Вас сегодня. Послезавтра — воскресенье. Постарайтесь приехать в воскресенье утром. Осмотритесь, обустройтесь на скорую руку. В понедельник примете дела.

Светло и спокойно было на душе, когда я ехал из Боровска. Хотя и был всего лишь бедный студент, но вещи заполнили большущий чемоданище: и сапоги, и валенки, и куча белья, и свернутый коврик, и маленькие портретики папы и мамы, и книги по специальности для сдачи пос-

 

ледних экзаменов (ведь их могло не оказаться в Плавске). Сверток записей лекций, сделанных каллиграфическим почерком моим другом Виктором Чуриковым, которые он мне дал, так как не по всем дисциплинам были учебники (их еще не успели написать и издать, особенно по экономическим дисциплинам). Он отлично учился, был видным комсомольцем института и смелым человеком, не побоялся продолжать дружбу с «запятнанным» студентом.

На Курском вокзале сравнительно быстро я купил билет в общий вагон местного поезда и пошел сдавать вещи в багаж, но их вес оказался больше предельно установленного. Кладовщик наотрез отказался принять мой багаж, грубо наорал на меня, грозя позвать милиционера: «Не мешайте работать». Но его жуликоватая физиономия говорила о далеко не безнадежном моем положении. Я отошел в сторонку и стал ждать. Когда все разошлись, со свернутой десяткой в полусжатой руке я довольно смело подошел опять.

— Тащи скорей багаж! Вес его я укажу в квитанции предельный, но ниже запрещенного инструкцией и ниже фактического. На станции назначения выходи из положения сам. Но меня не выдавай. Ни, ни! Понял?

С маленьким зеленым фанерным баульчиком элипсовидной формы в руках я пошел на платформу. Пришлось ждать долгонько. Собралась большая толпа пассажиров, которых, по моему мнению, должно быть не так много: ведь сегодня Святая Великая суббота. Впереди меня поторапливались навстречу подходящему поезду два крестьянина с огромными мешками. Вдруг второй закричал первому:

— Кум, кум! Стой! Течеть!

— О!

Кумовья бросились в сторону.

— Развязывай мешок!

Были сброшены оба мешка. Я задержался, чтобы посмотреть, что будет. Из развязанного мешка была вытащена поллитровка водки, значительная часть которой пролилась.

— Гляди, кум! Такие они сякие, разэдакие! В бутылку всунули такую пробку! Ведь чуть не половина разлилась.

— Что ж теперь делать?

— Известно что. Выпить!

— Дак ведь закусить нечем. Закуска у мене в мешке в самом низу, нешто в такой суматохе достанешь?

— А мы без закуски. Впервой что ль?

— Дак ведь и стакана нет.

 

— А мы из горлушка. Заметь пальцем на бутылке и выпей. Остальное — мне.

— Ну кум, за твое здоровье!

— Спасибо, ладно, пей скорей.

Задержка с кумовьями дорого мне стоила. Когда я подошел к своему вагону, у него столпилась небольшая, но весьма агрессивная кучка пассажиров, которые, отталкивая друг друга, стремились влезть и захватить удобное место — в билетах были проставлены только вагоны, номера же мест не указывались. Вклинившись в толкучку, я не заметил, что на спине у лезущего впереди пассажира у скобки чемодана был острый торчащий конец. Впереди лезущий внезапно резко повернулся, зацепил острым концом полу моего пальтеца, рванул и прорвал здоровенную дыру.

В вагоне, досадуя на свою нерасторопность, я забрался на верхнюю полку, подложил под голову баул и шапку и заснул. Спал чутко, неоднократно просыпаясь.

Проснулся на рассвете Светлого Христова Воскресенья. Слез с полки. Заметив по часам, что скоро поезд прибудет к станции «Паточная», подошел к двери вагона. Наконец, увидел станционное строение и ясную надпись «Паточная».

Вышел. На станции поблизости от меня не было ни одного человека. Прохладный, влажный ветер гнал низкие кучевые облака и пряный, весенний запах растаявшей земли. Поезд ушел. Замаячила фигура человека в картузе с топориками на околыше и в весьма поношенной форме железнодорожника, двигавшаяся по платформе в мою сторону. Когда он приблизился, я поздоровался и спросил, как пройти в Плавск.

— Да вон, видите, к станции подходит узкая шоссейная дорога. Она Вас прямо до Плавска и доведет. Только Вы по ней, пожалуй, не пройдете, — остановившись, в раздумье сказал он. Видимо, он был словоохотливым человеком, дежурным, и спешить ему было не нужно.

— Почему?

— Потому что она идет низом и к самому низу Курской шоссейной магистрали. Там теперь после таяния снега скопилось целое озеро жидкой грязищи. Пожалуй, и в русских сапогах не пройдешь. А у Вас вот ботинки с калошами. Вы не только калоши зальете, но и в верх ботинок и вноски грязи зачерпнете. Да Вам куда в Плавске-то нужно?

— В Отделение Госбанка.

— Неудачно Вы приехали в такую рань. Да и банк сегодня не откроют. Ведь Пасха.

 

— Я еду туда работать.

— Тогда дело другое. Видите, впереди направо семафор стоит? Вот к нему Вы и идите прямо по путям. Там опять направо будет железнодорожная ветка. Вы по ней идите, никуда не сворачивая, до ворот большого забора завода «Смычка». Ворота сегодня заперты. Проходная, наверное, тоже закрыта. Дежурного и того с этой стороны завода, наверное, нет. От ворот налево пойдет пешеходная тропинка. Длинная... Завод-то большой. Стоит на пригорке и подходит фасадом к самой Курской магистрали. В этом месте грязи большой не бывает. На другой стороне шоссе белое двухэтажное здание. Вот там и помещается Плавское отделение Госбанка. Кем же Вы будете работать в банке?

— Старшим экономистом.

— Желаю успеха. Там хороший управляющий. Его хвалят.

— Благодарю за подробные, ясные указания.

Я снял свою кепчонку, помахал ею и быстро пошел указанной дорогой.

Дойдя до шоссе, почти не запачкав калош, увидел на другой стороне белое здание. «Наверное, банк», — подумал я. Затем увидел вывеску и обрадовался, что пришел без плутаний.

Нижняя парадная дверь была не заперта. По широкой лестнице вошел на второй этаж, подошел к железной двери с глазком, прикрытым изнутри железной пластинкой. Нажал на кнопку звонка. Послышались шаги сапог, подбитых железными подковками.

— Кто идет? — прозвучал громкий, жесткий голос из-за двери.

— Васильев Павел Григорьевич.

Зашуршала пластинка, закрывавшая глазок.

— Документы!

Я просунул в глазок свернутое в трубочку командировочное удостоверение. «Трах-трах» — зазвучал замок отпертой двери, которая с легким шумом медленно распахнулась. Сбоку, у раскрытой двери, в форме защитного цвета, подпоясанный ремнем с портупеей через плечо и наганом в кобуре стоял улыбающийся усатый охранник. Представился: «Охранник Слюнястиков Иван Яковлевич. Ждем. Здравствуйте. С приездом». «Рад познакомиться, — сказал я, думая: — Бывают же такие фамилии да еще у охранника». Прогрохотал запирающийся замок.

 

— Проходите в кабинет управляющего. Он приказал, чтобы мы постелили Вам там постель. Подушка с наволочкой, матрац, простыня, одеяло с пододеяльником. Все там постелено, чистое. Там Вы и жить будете, пока Лапко не уедет. Прилягте с дороги, поспите, а днем управляющий сам сюда придет. На нижнем этаже этого банковского дома все начальство живет: управляющий, главный бухгалтер, старший экономист. Авсю кухню я с семьей занимаю. Если надо умыться, спуститесь на первый этаж в кухню. Там умывальник, мыло. Утром мы ставим большой самовар — на всех хватает. Вы ведь к нам надолго, работать приехали. Дверь я на первый этаж отопру.

Глубоко тронутый приветливым приемом, радушием, приготовленной постелью, я быстро умылся, лег и заснул.

Проснулся поздно утром от каких-то неясных звуков. Быстро оделся. Подошел к окну, выходившему в большой двор банковского дома, где с левой стороны стояли впритык к стене банка пять обширных закут для содержания животных. У задней части двора высился добротный забор с широким навесом. Справа расположился каменный домик под железной крышей. От него до самого правого угла банка опять тянулся плотный забор с навесом. В самой середке двора лежала большущая куча навоза.

Послышалось движение в кухне. Спустившись туда, я встретился с полным румянощеким украинцем, приветствующим меня широкой улыбкой и возгласом:

— Приветствую появившуюся смену! Васильев Павел Григорьевич?

— Здравствуйте! Старший экономист Лапко?

— Он самый. Я ведь пять лет ждал смены. Да все не отпускали.

Мы дружелюбно пожали друг другу руки.

— Пойдемте ко мне. Посмотрите Вашу будущую квартиру. Посидим, поговорим, выпьем чаю. Самовар кипит вовсю. Я еще не пил чаю, не завтракал.

— Не откажусь.

— Вот и хорошо.

Лапко широко распахнул дверь. Глазам представилась аккуратно прибранная комнатка с окном во двор и с видом на навозную кучу. Железная кровать с железным же сетчатым матрацем у правой стены. В середине — четырехугольный стол, три стареньких венских стула. Слева — шкаф для одежды, комодик для белья, шкаф для посуды.

— Небогато и тесновато. Вы прожили здесь пять лет?

 

— Да ведь прислали меня сюда будто бы на один год. Служба и работа в одном доме — удобно. Утром и вечером всегда горячий чай из большущего самовара. Обедаю в столовой райпотребсоюза недалеко от банка в одно и то же время — довольно вкусно. Конечно, у банка есть еще два дома. Там можно было бы большую квартиру получить. Да зачем она мне? Чуть не каждую ночь снилась моя московская комната. Кроме того, с большой квартирой забот много — дрова, ежедневная топка печки зимой, а то и двух. Покупка продуктов, приготовление пищи. Я же холост. Зачем мне все это? И Вам советую. Пока не женитесь — живите в моей комнате. Печки здесь всем топят. Об уборке комнаты и стирке белья договоритесь. Много не возьмут.

Он заварил и принес чай, простую закуску. Стали чаевничать и неторопливо разговаривать.

— Правда, самое лучшее мне поселиться в Вашей комнате. А вот как с обстановкой? Ведь у меня ничего нет, кроме белья, верхней одежды и книг.

— Проще простого. Купите мою простенькую... В Москву ее везти нет никакого смысла. Я ее продам задешево. Вам не надо затрачивать времени на покупку и перевозку. Когда переговорите с управляющим, приходите ко мне. Пойдем вместе обедать.

Сделка была заключена тут же за чашкой чая.

Вскоре я поднялся на второй этаж. В своем кабинете управляющий Александр Сергеевич Соколов читал доставленную почту. При дневном освещении в простом костюме он оказался красивым человеком. Стройный, ниже среднего роста, с правильными чертами лица, небольшой горбинкой носа, светлыми приветливыми глазами и волнистыми русыми волосами.

— Как хорошо, что Вы точно и, как мне говорили, успешно добрались до нашего Плавска. Поздравляю. — Улыбнулся, встал, протянул мне руку и сердечно пожал мою.

— Что касается точности, то это верно. Успешность же, можно сказать, относительная — разорвал при посадке в вагон полу пальто.

— Неприятность не роковая, — мы оба засмеялись. — Чувствую, что Вы уже более или менее осмотрелись. Временное жилище в этой комнате годится?

— Конечно.

— Перемещение в дальнейшем в комнату Лапко и проживание там подходит?

 

— Несомненно.

— Когда думаете принимать дела?

— Полагаю, начать надо завтра. Но затратить придется несколько дней. Дело мне практически незнакомое. Да и Лапко надо дать время, чтобы собраться. Мне — познакомиться с сотрудниками кредитного отдела.

— А вот на это времени отводить не надо. Завтра утром представлю Вас всем сотрудникам. Знакомство произойдет само собой в процессе работы. Сегодня сам коротко охарактеризую каждого. Главное в Вашем положении в том, что сильных работников в отделе нет. Сразу берите управление твердо в свои руки. Не стесняйтесь обращаться за советами ко мне. В теоретическом отношении я Вам помочь мало в чем могу. Высшего образования не имею. Практику банковской работы знаю и помогать буду с удовольствием. Опыт у меня значителен. Относительно сотрудников на первых порах учтите следующее. Самый надежный и подготовленный человек — Вера Евдокимовна Кузевич — приемная дочь директора свиноводческого треста, старого партийца, чоновца, уважаемого человека. Трудолюбива, честна, давно работает, кредитование и торговли и заготовок знает. Теоретическая подготовка, анализ деятельности предприятий, которые кредитует, — ниже среднего уровня. Изучение этих отраслей и практическую работу в предприятиях на первых порах полностью отдайте ей. Вмешивайтесь только в случаях конфликтных ситуаций и если она сама попросит зашиты или совета.

Второй сотрудник Паровозов Петр Захарович — машинист первого класса. Перешел к нам в связи с ухудшением зрения и возрастом. Общая грамотность высокая. Теоретической экономической подготовки — никакой. С практикой банковской работы познакомился в нашем отделении за три года. Солидный, надежный человек. Пусть занимается операциями с мелкой клиентурой и текущими делами. Несмотря на возраст, охотно ездит на лошади и ходит на проверки пешком.

Третий Ваш сотрудник — Гуськов, экономист по колхозам и банковским операциям. Легкий на подъем человек. За год обязательно объедет все колхозы — а их более полутораста. Вскрывает несложные финансовые махинации и злоупотребления председателей и счетоводов, быстро реагирует на жалобы колхозников. Хорошо контактирует с работниками райкома партии и райисполкома. Но как финансист подготовлен недостаточно.

 

Все операции по бюджетному финансированию и оплатам двум Машинно-тракторным станциям за работы в колхозах Вам придется взять в свои руки и опираться на контролера бюджетно-расчетной группы Зайцева Василия Алексеевича. Он пьяница, но дело знает. Горд, честен. В его дела и брань с операционистами не вмешивайтесь. Пусть идут ко мне, а в мое отсутствие — к главному бухгалтеру Лошевскому Палладию Васильевичу.

Наконец, Вы. Сосредоточьте главное внимание на двух стержневых вопросах работы Плавского отделения. Оно — Головное по кредитованию и финансированию 22 крупных совхозов свиноводческого треста, расположенных на территории семи районов. Одних краткосрочных кредитов у треста десятки миллионов.

— Мне никогда не приходилось выдавать такие огромные суммы денег. Жутко становится.

— Не один же Вы будете приводить в действие этот огромный механизм и отвечать за его работу. Вы перестали быть студентом. Вы стали государственным служащим, на которого возлагаются огромная работа и ответственность за эффективное и правильное ее исполнение. Все совхозы на территории Плавского района кредитовать и финансировать будете лично Вы. Контроль ложится также на Вас. Указания нашего Головного отделения обязательны для исполнения всеми шестью отделениями. Внимательно изучите инструкции. Совхозы треста находятся в тяжелом финансовом положении. Главный бухгалтер треста Дарьин и экономист Ярыгин — квалифицированные люди, но жуликоваты. Учитесь внимательно анализировать их материалы, а ведь они будут представлять простыни по 22 совхозам... К мелочам не придирайтесь, но учитесь не допускать серьезных ошибок.

Второй стержень — финансирование капитальных вложений. Кредитование и финансирование всех строительных объектов района также будете вести лично Вы, за исключением одного ответственнейшего направления, — строительств Комитета резервов Совета Министров СССР. Они находятся на территориях нескольких районов, но все подчинены Плавскому НКВД. Это направление первое время буду вести я сам. Позже оно перейдет к Вам. Все же остальные объекты финансирования капитальных вложений немедленно сосредоточатся у Вас, за исключением строительства в колхозах. Его будет вести Гуськов. Сложность финансирования капитальных вложений заключается не только в том, что там очень много объектов и они

 

принадлежат разным ведомствам и даже не в том, что они имеют огромное народнохозяйственное значение и в строительстве происходит много злоупотреблений, а в том именно, что финансирование осуществляется за счет средств четырех банков: Промбанка, Сельхозбанка, Торгбанка и Цекомбанка. У всех этих банков действуют свои системы учета, отчетности и различны порядки проведения операций и инструкций. Завтра возьмите у Лапко инструкции... Недели две отведите целиком на знакомство с деятельностью Кредитного отдела, потом первую половину дня, то есть банковский рабочий день, — работе в банке, а вечер — на подготовку к экзаменам.

— Большое спасибо.

— С бытовыми вопросами наметили, как устроиться?

— Думаю жить в комнате Лапко, когда он уедет. Еду на завтрак и ужин буду покупать в столовой. Горячий чай — в нашей общей кухне. Обед — в столовой райпотребсоюза. Со стиркой белья и уборкой комнаты с кем Вы посоветуете договориться?

— Всю кухню занимает семья охранника. В этой семье сравнительно свободные и сильные две молодые женщины. Они Вас и обстирают и хорошо уберут комнату. Есть еще какие-нибудь просьбы?

— Конечно, есть. Я договорился с Лапко купить у него мебель. Нужны деньги. Их у меня нет. Он уезжает и просит сразу заплатить. Надо получить деньги и расплатиться.

— Сколько же Вам нужно денег? На какое время?

— Думаю, тысячи две с половиной.

— Зачем так много? Давайте посчитаем.

— Когда я ехал сюда, занял 800 рублей. Лапко за обстановку надо заплатить 1500. До получки придется истратить на питание рублей 150. Срочно своим старушкам послать рублей 200. Вот и все мои расходы. Примерно 3000 рублей.

— А доходы?

— Мое жалованье составит 400 рублей в месяц.

— Это не все. Вам полагаются подъемные. Мы возместим Вам расходы по переезду. Завтра зайдите к заместителю главного бухгалтера. Он Вам оплатит расходы по проезду в Плавск и подъемные. Поэтому Вам потребуется меньше денег, чем Вы определили, и нужную Вам сумму мы достанем.

— Я поблагодарил, зашел за Лапко. Мы хорошо пообедали, и я спокойно уснул.

Следующий день прошел очень напряженно в ознакомлении с положением кредитных дел отделения, прове-

 

дении текущих операций, разбором инструкций, которые надо было изучить в первую очередь. Очень усталый, в конце дня я доложил управляющему, что завтра утром должен идти к начальнику милиции для оформления паспорта, так как он просрочен из-за пребывания в тюрьме.

— Дайте мне еще раз посмотреть Ваши документы.

Я положил на стол паспорт, командировочное удостоверение, справку о пребывании в тюрьме и освобождении по приговору Военного трибунала, копию приговора.

— А где копия решения Бюро жалоб Комиссии Советского контроля?

— Так Вы помните, наверное, что этот документ мне на руки не был передан. Один экземпляр направлен в институт, второй — Управлению кадров Правления Госбанка СССР.

— Как же Вы думаете объясняться с начальником Отделения милиции?

— Предъявлю просроченный паспорт и командировку в Плавское отделение и попрошу выдать новый паспорт или продлить старый.

— Как объяснить причину просрочки паспорта? Не получится ли задержки?

— Тогда придется предъявить справку об освобождении из тюрьмы на основании приговора Военного трибунала.

— Это осложнит дело. Может завариться такая каша, которую трудно будет расхлебать.

— По-моему, нет другого пути. Надо говорить, что есть. Пусть проверяют. Подождем, потерпим. В конце концов, дело решала сама Мария Ильинична Ульянова.

— Пожалуй, Вы рассуждаете правильно. Не заходя в банк, с утра идите к начальнику милиции, а оттуда — прямо ко мне.

Утром следующего дня я вошел в отделение милиции, которое было в нижнем этаже белого двухэтажного каменного дома. В небольшой комнате сидел полный, среднего роста человек в милицейской форме с четырьмя кубарями на воротничке, с морщинистым круглым лицом, сероватыми, мутноватыми глазами и носом, напоминающим картошку средней величины.

— Здравствуйте! Приехал работать в Плавское отделение Госбанка старшим экономистом. Вот мое командировочное удостоверение.

Толстая рука потянулась за ним.

— У меня просрочен паспорт. Прошу выдать новый или отсрочить этот.

 

Толстая рука внимательно перелистывала каждую страницу. Листы же с подписями и особенно лист с фотографией рассматривались с разных положений.

— Почему он у Вас такой? Подмоченный что ли?

— Забыл вытащить из кармана трусов, когда купался. Вот он и намок.

— Почему просрочили?

— Потому что сидел в тюрьме. Ни за что. Освобожден по приговору Военного трибунала. Вот справка.

— Лицо стало очень внимательным и злым.

— Выписка из приговора Военного трибунала. Таак! И на основании такой выписки командировали на работу к нам в Плавск?

— Не сразу. Вначале не хотели. Обратился в Бюро жалоб Комиссии Советского контроля. Решала вопрос Мария Ильинична Ульянова.

— Копия выписки из решения Комиссии Советского контроля при Вас?

— Никакой выписки жалующемуся не дают. Решение было направлено в Управление кадров Правления Госбанка и в институт.

— Значит, выписки из решения Бюро жалоб у Вас на руках нет?

— Нет.

— Тогда приказываю Вам в 24 часа уехать из Плавска. Если не уедете — арестую.

Я уже принял дела. Вы можете запросить Комиссию Советского контроля. Все решится оперативно.

— Вам сказано: уехать из Плавска в 24 часа. Не уедете — арестую.

Крайне расстроенный, забрав документы, я медленно возвращался в банк. Уже на пороге Александр Сергеевич понял, что дело окончилось плохо.

Я грустно окончил свой рассказ требованием начальника милиции покинуть Плавск в 24 часа.

— Скверно, даже очень скверно. Но не все потеряно. Пойдемте на прием к самому начальнику НКВД Путрину. У него ромб. Работал с Дзержинским. Возглавляет здесь участок работы огромной важности. Ему подчиняются многие районные отделы НКВД нескольких областей. Страшно? Риск? А что мы теряем? Ровным счетом ничего.

Управляющий решительно поднял телефонную трубку. «Приемная Путрина? Передайте ему, что управляющему Плав-

 

ским отделением Госбанка Соколову нужно срочно переговорить с ним». Трубка тихо произнесла: «Путрин слушает Вас».

— Товарищ Путрин, мне и моему новому сотруднику Васильеву, которого Вы еще не знаете, необходимо переговорить с Вами по неотложному делу.

— Приходите.

— Мы поднялись и пошли. Продолжался хмурый, пасмурный день. Упорно поддувал холодноватый ветерок, то и дело обрызгивая нас маленькими капельками дождя.

— В разговоре нам надо настаивать на том, что дела Вы уже приняли, к работе приступили. Сотрудник, на место которого Вы приехали, назначение получил. Вещи собрал, на этих днях уедет. Если Вы перестанете трудиться на ответственном участке работы, возникнут сложности в деятельности банка.

— Александр Сергеевич, для него эти доводы, может быть, покажутся мало убедительными?

— А что Вы предлагаете? (Это была очень хорошая черта Александра Сергеевича. Он очень часто спрашивал: «Ваше мнение? Что Вы предлагаете?»)

— Следует, видимо, не один раз подчеркнуть, что дело-то ведь решала Мария Ильинична лично.

— Это, конечно, очень важно, но ведь письменного документа у нас на руках нет.

— Многое зависит от ранга начальника и его осведомленности о том, как такого характера дела решаются. Маловероятно, что лицо областного масштаба, не имея на то серьезного основания, подпишет документ, который связан с делом политического характера. Да и сам Путрин осведомлен куда больше, чем начальник милиции. Тогда и моя командировка будет весомее. В крайнем случае, просить сделать запрос в Комиссию Советского контроля.

— Все учтем. Основное содержание изложу я, а Вы будете отвечать на вопросы. А потом само дело подскажет, как вести себя.

Мы вошли в парадный подъезд того самого дома, где в нижнем этаже я был у начальника милиции. В вестибюле стоял часовой и держал винтовку с примкнутым штыком.

— Кто и к кому идет?

— Соколов и Васильев к Путрину.

— Проходите прямо по лестнице на второй этаж. Первая дверь.

— Знаем, не заблудимся, — улыбнулся Александр Сергеевич.

 

На середине лестницы нам встретился быстро идущий сотрудник с тремя шпалами в петлице.

— Александр Сергеевич, какими судьбами в наши края?

— Представлять нового сотрудника Вашему начальству.

— Доброе дело. Желаю успеха.

Вот и большая дверь кабинета. Легкий стук. «Войдите!» Длинная комната во всю боковую стену здания. В дальнем конце ее, освещенный правым и левым боковыми окнами, стоял большой коричневый письменный стол, накрытый широким листом стекла. Впритык к нему длиной во всю комнату помещался второй узкий стол, покрытый зеленым сукном. Вся левая стена была прорезана большими окнами с чистыми, толстыми стеклами. В каждом простенке стоял несгораемый шкаф. Один из них был открыт. Внутри него лежало оружие. На столике рядом находился полуразобранный револьвер, над которым в форме и надетом на нее рабочем халате склонился сотрудник. За письменным столом, у самой стены, в исключительно аккуратной форме сидел очень худой человек, в петлицах которого тускло мерцал ромб. Чисто выбритая кожа, казалось, поблескивала и туго обтягивала кости лица. Быстрым кивком головы он ответил на наши приветствия и движением руки предложил сесть. Видно, он был немногословен. Как только Александр Сергеевич дошел до середины рассказа, стальные, серые, жесткие глаза Путрина внимательно передвинулись на мое лицо и стали неподвижно смотреть на него. Все было рассказано.

— Документы, — рука потянулась ко мне.

Бегло просмотрев их, Путрин достал из среднего ящика письменного стола лупу и молча сквозь нее стал рассматривать каждый документ, особенно печати. Затем аккуратно сложил их на своем столе.

— Мария Ильинична лично принимала Вас?

— Да!

— Сколько раз Вы беседовали с нею?

— Два раза. Первый, когда я излагал жалобу, и второй — в присутствии директора института, когда мне было объявлено разрешение сдавать экзамены в порядке экстерната и работать по специальности в учреждениях Госбанка.

В выписке из приговора Военного трибунала Московского Военного округа сказано, что вы привлекались к судебной ответственности по пункту 13 статьи 58-й, то есть за экономическую контрреволюцию, осуждены и вследствие отбытия наказания освобождены. Привлеченным по этому пункту

 

запрещено работать в ряде учреждений. Вам нельзя работать в Плавском отделении Госбанка. Начальник отделения милиции правильно отказал Вам в замене паспорта, и его приказание о выезде из Плавска в 24 часа должно быть выполнено.

— Вы не правы. Я осужден по пункту 12 статьи 58-й, то есть за «недоносительство».

— Проверим.

Он взял Уголовный кодекс, выписку из приговора Военного трибунала, внимательно еще раз через лупу проверил пункты статьи 58-й. Посмотрел мне в глаза, губы его дрогнули, изобразив нечто, отдаленно напоминающее улыбку.

— Вы правы. Осужденные по 12-му пункту имеют право работать в Госбанке.

Его рука потянулась к телефонной трубке. «Петров? К тебе придет Васильев. Выдай ему паспорт». — Трубка хрипло и неразборчиво рокотала и вдруг замолчала. — «А я тебе говорю: выдай ему паспорт». — Трубка раздраженно и долго рокотала. Наконец, замолчала. — «А я тебе сказал: выдай ему паспорт!» — Быстрым движением руки трубка была положена на рычаг.

— Идите получать паспорт.

Мы встали, поблагодарили и вышли из кабинета.

— Хорошо и быстро получилось! — улыбнулся мне управляющий. — Теперь идите в милицию, а я буду ждать Вас в банке.

Начальник милиции встретил меня, казалось, весьма недовольным взглядом и протянул руку за документами.

— Часто вот так получается. Паспорт-то выдавать не надо было. Время-то вон какое суровое, того и гляди, в такую кашу угодишь, что не знаешь, как и выберешься...

— Так ведь Вам приказали!

— Мало бы что приказали! А он подписал? Сам видишь, ничего не написал. Случись что, кто будет отвечать? Я!

— Неужели человек такого положения может отказаться от своего приказа? Было у Вас такое?

— Положим, такого у меня не было. А если его переведут? Тогда лови ветра в поле!

— Попросить написать распоряжение нельзя?

— Попробуй, попроси! У него — ромб, а у меня четыре кубаря. Попросишь — своих не соберешь. Маша! — закричал он, глядя на дощатую перегородку соседней комнаты. — Зайди ко мне. Надо постоянный паспорт выписать и прописать в главном банковском доме.

 

Мгновенно появилась Маша в милицейской форме. Небольшого роста, кругленькая, с широким румянцем на щеках. Схватив документы, исчезла за дверью.

Хотя начальник милиции ворчал, и его лицо выражало неудовольствие, даже мне было видно, что он в глубине души был доволен. Ответственность за решение трудного дела он перевалил на плечи большого начальника и без особых осложнений. Но через несколько мгновений Маша опять появилась в дверях, в недоумении поглядывая то на меня, то на начальство.

— Чего тебе?

— Макар Иванович, Вы внимательно читали документы?

— Да.

Маша шустро шмыгнула за стол начальника, сунула ему выписку из приговора Военного трибунала и ткнула пальчик в одно из мест.

— Путрин приказал, — проворчал Макар Иванович.

— А, а, а, а!

— Маш! Оформляй быстрее! У нас там никого из ожидающих нет?

— Нет!

— Тогда Вы тут у меня в кабинете посидите, пока она оформит. Мы сейчас же Вас и пропишем, а домовую книгу завтра с охранником пришлете. — Перешел с «ты» на более уважительное «Вы» начальник.

Вскоре появилась Маша, любезно протянула начальнику мой паспорт, а мне улыбнулась. Получилось, что вроде мы и познакомились.

После пережитых волнений такого бурного дня решил зайти в столовую пообедать.

Медленно шел и любовался красивым пейзажем. Внизу катила мутные волны Плава. На противоположном высоком берегу ее раскинулся роскошный парк с набухшими почками. За ним — фруктовый сад. На самом берегу, над водой высился светло-желтый дворец князей Гагариных. Слева пониже красовалась небольшая церковь — усыпальница этих князей. Зазвенели куранты, стоявшие на колокольне. Остановился. Красивая колокольная мелодия свободно плыла над речкой. Часы отбивали четверть, половину и полное количество часов. Я понял, что отныне, по крайней мере, год эти куранты будут управлять моей жизнью. И работу в банке, и подготовку к экзаменам, и писание дипломной работы, и

 

поездки в Москву на сессии — везде это звучание равномерно и неумолимо будет гнать мою жизнь.

К вечеру я пришел в банк, показал управляющему новый прописанный паспорт. Оба мы засмеялись, радуясь, что за один день выбрались из, казалось бы, безвыходного положения.

Через три дня Лапко уехал, а я стал напряженно работать прежде всего над кредитованием и финансированием совхозов пятого свиноводческого треста. Все совхозы находились в тяжелейшем финансовом положении. У всех была огромная просроченная задолженность отделениям банка и комбикормовым заводам. Мне удалось выяснить, что продажные цены на свиное мясо, сдаваемое совхозами потребителям, не покрывают затрат на покупку свиного молодняка (поросят) и их откорм. Все до одного совхоза были убыточны. Я пошел к экономисту треста Ярыгину со своими расчетами и таблицами треста, и мы выяснили, что, если цены не будут повышены, неизбежно банкротство всех совхозов.

— Как же можно вести хозяйство к неизбежной гибели?

— Недавно было всесоюзное совещание по результатам работы за прошлый год, которое проводил А. И. Микоян. Знаете, чем он закончил заключительное слово? Маркс неоднократно говорил, что бытие определяет сознание. Руководители довели свиноводческую отрасль до такого состояния, что можно надеяться только на то, что битие определит сознание. Никто не смеялся жесткому остроумному изречению.

— Как же выйдет отрасль из такого положения, даже если будет в широких масштабах применяться «битие»?

— Эк, Павел Григорьевич! Не первый год бьемся с этим делом. Бюджетные средства будут даны, да и зачеты взаимные проведем. Кардинального улучшения не будет, но передохнуть совхозам дадим. Закрыть-то ведь их нельзя.

Вечером за долгим и безуспешным обсуждением положения в тресте никакого выхода найти не удалось.

Когда прозвучали отпираемые мне замки, и железная дверь банка открылась, охранник сказал, что управляющий просит срочно зайти к нему.

— Пока Вы в тресте старались что-то выяснить, у нас, у самих произошла неприятность, с которой Вам с утра надо будет разбираться. Просматривая результаты регулирования спецссудных счетов по шести отделениям, я заметил чрезвычайное происшествие в Черни. Там со спецссуд-

 

ного счета¹ при регулировании у самого слабого совхоза оплатили всю просроченную задолженность комбикормовым заводам за корма, по просроченным кредитам банку уплатили задолженность по заработной плате рабочим и служащим, да и на расчетном счете появилась небольшая сумма наличных денег. Экономист там молодой. Работает всего две недели. Наверняка допущена грубая ошибка. Утром заказывайте по телефону Чернь и попытайтесь разобраться. Не разберетесь по телефону — завтра же поезжайте туда. Постарайтесь выяснить, что там случилось и послезавтра вернитесь в Плавск.

На следующий день утром меня соединили по телефону с Чернью.

— Павел Григорьевич, — послышался молодой, радостный женский голос, — думаю, мы вышли на первое место по кредитованию свиноводческих совхозов пятого треста.

— Объясните, как Вы отрегулировали специальный ссудный счет по кредитованию совхоза?

— Очень просто. Сопоставила задолженность совхоза по всем видам банковских ссуд со стоимостью всего обеспечения, то есть всех видов кормов, поголовья откармливаемого скота. Получилось превышение обеспечения над задолженностью более чем на пятьсот тысяч рублей, оплатила всю просроченную задолженность банку, по счетам комбикормовых заводов и по заработной плате рабочим и служащим совхоза, а небольшую сумму оставшегося свободного обеспечения зачислила на расчетный счет.

— А сумму норматива не приняли во внимание?

— Какую сумму норматива?

— Совхозу дается государством сумма, то есть величина норматива собственных оборотных средств, которой покрывается часть материальных ценностей, затрат на привес свиного мяса. Если этой суммы мало для покрытия кормов, стоимости прироста веса свиней и других затрат, тогда банк может выдать ссуду на излишек обеспечения. А Вы сумму норматива не учли и выдали совхозу более пятисот тысяч излишних денег, то есть перекредитовали совхоз на огромную сумму.

 

— Что же теперь делать?

— Немедленно исправить ошибку при регулировании спецссудного счета: снять деньги с расчетного счета, на сумму нехватки обеспечения уменьшить сумму срочных кредитов и перевести их на счет просроченных ссуд. Наказание за ошибку определит управляющий Плавским отделением Госбанка. Вашу ошибку не мог не заметить главный бухгалтер совхоза. Его должен наказать управляющий трестом.

— Какая неприятность! Какое же наказание ждет меня?

— Думаю, наказание не будет жестким. Вы молодой работник. Если хотите, схожу к управляющему и спрошу.

— Нет, подождите. Но словечко за меня замолвите, пожалуйста.

Сейчас же я пошел к управляющему.

— Разобрались, или надо ехать в Чернь?

— Все ясно. Перекредитовали совхоз больше чем наполовину миллиона.

— В чем ошибка?

— Не учли норматив. Сказал, чтобы исправили регулирование, сняли все деньги с расчетного счета, а перекредитованную сумму перенесли на счет просроченных ссуд. Вамже следовало бы переговорить с управляющим трестом, чтобы наказали бухгалтера совхоза. Ошибка элементарная. Не мог же он ее проворонить. Знал и посчитал, что надо воспользоваться неопытностью банковского экономиста. Совхоз был в тяжелейшем положении. Заработную плату систематически задерживали. Просроченная задолженность по ссудам банка у него постоянная. Просроченная задолженность заводам по комбикормам длится более шести месяцев.

— Быстро Вы разобрались. А что, по-вашему, делать с нашим экономистом в Черни?

— Применить самую легкую меру наказания — выговор. Работает всего две недели. А потом надо бы съездить туда на несколько дней, подучить наглядно кое-чему. Только, как Вы понимаете, мне в ближайшие два месяца ехать туда нельзя. Огромная работа и в Плавске и в других шести отделениях.

— Понимаю.

На следующий день мы распрощались с Лапко.

Иван Яковлевич Слюнястиков получил мою багажную квитанцию и должен был ехать на станцию за вещами. Но на банковской лошади экономист Гуськов уехал в колхоз и к утру, как обещал, почему-то не вернулся. На райфовской лошади также уехали. Третья лошадь сберегательной кассы

 

стояла в конюшне, но Иван Яковлевич пришел ко мне и сказал, что ехать нельзя, потому что лошадь с норовом: «Грязно на улице. Не застрять бы». — «Надо ехать», — безапелляционно сказал я. «Ну раз ехать — поедем».

Запряг Иван Яковлевич легонькую тележку, уехал и... пропал. Прошло много времени. Зазвонил телефон: «Пал Григорьевич — ты? Твоих вещей не отдають. Вес не сходится. В вещах вес больше, чем в квитанции. Приходи на станцию, отпирай чемодан. Ты будешь говорить, какие вещи, они проверять. Может, чемоданы-то перепутали. Чужие веши тогда могут попасть тебе, а твои — другому. Тогда совсем не разберешься».

— А упросить — нельзя?

— Кладовщик — ни в какую.

Пошел знакомой дорогой мимо завода «Смычка» и думал: «Вот оно где откликнулось несоответствие. Придется поканителиться».

Кладовщик попался занозистый. Уголок десяточки не подействовал. Пришлось звать дежурного по станции. Он посмотрел на мой новый паспорт, выданный Плавским отделением милиции и прописанный в Плавске, новенькое удостоверение старшего экономиста Госбанка, где были перечислены основные права — от проверки выручки до проверки материальных ценностей, — сердито посмотрел на кладовщика и сказал: «Зачем канитель затеял? Незачем было за мной ходить. Человек к нам работать приехал. Видишь, какие ему права даны. Он — кивок в мою сторону, — знаешь, сколько может крови попортить и начальнику станции, и мне, и тебе самому. И хоть бы дело было серьезное, а то тьфу!»

— Дык, Прокофь Иваныч, сколько с багажом историй бывало.

— Дык, дык. Голова у тебя на плечах или глиняный горшок? Соображать надо, а не канитель разводить. Извините нас...

Небрежно, не глядя, подмахнул акт на выдачу мне вещей и пошел по своим делам.

Взгромоздили мы на легонькую тележку мою кладь, уселись поудобнее и поехали. Иван Яковлевич не один раз посмотрел на мои сравнительно чистые штиблеты, покачал головой и сказал:

— И как это ты при такой грязище свои щиблеты с калошами почти совсем не замарал? Где шел-то?

— Мимо завода «Смычка».

 

— А нам ведь на тележке туда не проехать. Там рельсы и шпалы. Поедем на Курскую магистраль, а там не то что грязь — утопище.

Доехали мы и до «утопища», и на самой середине его лошаденка встала. Иван Яковлевич легонько тряхнул вожжами, затем свистнул. Лошаденка лишь недовольно махнула хвостом. Тогда раздался хлесткий удар по заду. В ответ прозвенел сильный удар задних подкованных копыт по передку тележки. Иван Яковлевич резво спрыгнул в глубокую грязь, чуть не захлебнул сапоги.

— Трр, трр, трр! Ишь норовистый черт! Того и гляди, либо передок сломает, либо ноги себе искалечит. Ведь ты черт, черт!

Несколько подтянув вожжи, он опять хлестнул лошаденку, и опять подковы двух задних копыт звякнули о передок тележки, так что искра промелькнула.

— Трр, трр, трр! Черт тебе в живот залезь. А ты что сидишь, Пал Григорич! Слезай!

— Да куда же я слезу? Не только калоши, но и ботинки полные грязи захлебну.

— Если не слезешь, мы тогда тут насовсем застряли.

— Иван Яковлевич! Бери чемодан и тащи на сухое место. Тут не так глубоко, чтобы сапоги залить. Потом перетащим другие вещички. Ну, а дальше бери лошаденку под уздцы. Переедем на место посуше. Положим вещи на тележку. Я пойду пешком. Ты возьмешь лошаденку под уздцы. Доберемся до банка. Там перетащим все в коридор. Я за день-два все разложу по местам у себя в комнате.

— Моя провинность. К станции мы хорошо проехали, но ведь на тележке-то был один я. Ни тебя, ни вещей. Думал, все за один раз через это утопище перемахнем. Вот-те и перемахнули.

— Хорошо, что ни ты, ни я ни сапогами, ни ботинками грязи не зачерпнули.

Потом начались будни банковской деятельности и подготовки к экзамену. Утром, минут без десяти — без пяти девять, четыре человека: управляющий, главный бухгалтер, старший кассир и охранник — подходили к опечатанной сургучными печатями двери кладовой, осматривали целость печатей. Управляющий и главный бухгалтер отпирали каждый своим ключом два замка двери кладовой, весившей 200 килограммов и закрывавшей почти герметически вход, с усилием открывали дверь. Кассиры от-

 

крывали своими ключами сейфы, где хранились банковские счета, которые операционисты относили на рабочие места. Наконец, отпирались сейфы с наличными деньгами, и их упаковки доставлялись к кассовым окошечкам. В это время начинали бить часы. «Трах, трах» — слышалось звучание замков входной железной двери банка, она отворялась, и клиенты входили в банк. Экономисты занимали свои места в кредитном отделе.

Операции с клиентурой проводились до обеда. Потом допуск клиентов прекращался, в случае необходимости осуществлялся по специальному разрешению. Работа велась в это время, как правило, только с документами. Каждый день оканчивался подсчетом сумм проделанных операций, составлением оборотной ведомости (то есть документа, в котором с точностью до копейки должна была соответствовать величина поступлений денег в отделение Госбанка и расходов с учетом фактического остатка кассы). Проверенные, сшитые в пачки и опечатанные в пачках сургучными печатями документы помещались в кладовую. Расчетные, ссудные и другие счета всех предприятий также помещались в кладовую. Наличные деньги, заклеенные бандеролями, помещались в сейфы. Наконец, дверь кладовой закрывалась, опечатывалась и сдавалась охраннику под расписку.

После окончания работы в банке я спускался в свою комнатушку, перекусывал, выпивал чайку, садился за конспекты. Читал рекомендованную литературу. Немногочисленные учебники, некоторые из которых убийственно раскритиковывались вскоре после выхода в свет. Поэтому я обращал особое внимание на произведения Маркса и Ленина, конспектировал их.

Около одиннадцати часов быстрым шагом я выходил из банка, слушал, как с грохотом запиралась дверь, делал кружок вокруг гагаринского парка, затрачивая на это около часа времени. Наслаждался через каждые пятнадцать минут боем курантов. Около двенадцати часов охранник открывал мне, а затем запирал железную дверь. Я выпивал стакан молока с хлебом и быстро засыпал.

Иногда ночью я просыпался и слушал стук железных подковок мерно ходившего надо мной охранника. Когда дежурил Слюнястиков, слышалась его любимая песня:

По Доону гуляет, по Доону гуляет

Тук, тук, тук, тук, тук, тук, тук

 

Потом наступало молчание, и лишь изредка доносился едва слышный бой курантов.

По Дону гуляет ка-зак молодой.

И опять: тук, тук, тук, тук.

Так проходили день за днем. Напряженно, но — не без курьезов. В одну из суббот я решил вымыться в бане. Она стояла в гагаринском парке, который, как и все улицы Плав-ска в то время, едва-едва был освещен электричеством. Решили, в конце концов, вырыть ямы для деревянных столбов, привезти, вкопать их и наслаждаться ярким электрическим светом. Мечтал и радовался со всеми и я. Но, как это частенько бывало, все вдруг приостановилось. Шел я в сумерках в баню и бормотал про себя о том, какой это дурак прорыл здоровенные канавины для столбов как раз по самой середине тропинки, что идет к бане. Наверняка не один прохожий «вбухается» в потемках в какую-нибудь ямину, почти до краев полную весенней грязной воды. Не забыть бы и мне про эту опасность, когда буду возвращаться.

Хорошо я помылся, надел чистое белье, натянул русские кожаные сапоги с высокими голенищами и пошел домой. Вот, думаю, напьюсь чаю и лягу спать, чтобы завтра с утра хорошо потрудиться. В этот момент почувствовал, что куда-то падаю. Раздался всплеск воды, и сапоги и брюки оказались наполненными жидкой грязью. Руки и рукава пальто — также. Вылез из канавины, отряхнул рукава и руки, вылил грязную воду из сапог и с испорченным настроением доплелся до банка. Сменил одежду и под «ойканье» женской половины семейства охранника и смех ребятишек управляющего вымыл ноги. И... рассмеялся над собой. Как обычно, выпил на сон грядущий молока с хлебом и проспал до утра.

Просыпался я обычно около восьми часов, умывался, завтракал, пил чай и около девяти был уже на месте службы в кредитном отделе. Но это утро было особенное: светило солнце, пахло весной. Окно выходило на юго-восток. Теплый ветерок, тихонько поддувая в полуоткрытую форточку, рябил воду на обширной луже, доходившей до самого крыльца банка. Около лужи, перескакивая с кирпича на кирпич в грязных сапожонках, вертелся шустренький мальчишка с веснущатым носом и озорнющими карими глазами навыкате. «Наверняка собирается сделать какую-нибудь подлость», — думалось мне. Нежась на солнышке, я

 

пристально наблюдал за ним. Из-за угла показалась торопящаяся, несколько принаряженная женская фигурка. Экономист банка по товарообороту Вера Евдокимовна. «Опаздывает, вероятно, на несколько минут», — думал я, поправляя рукав рубашки, и взглянул на часы. Так и есть. В этот момент мальчишка, нацелившись на самое глубокое место лужи, изо всей силы топнул ногой и окатил беднягу фонтаном грязной воды, отпрянул, показал язык и захохотал... И вдруг в окне увидел меня, на мгновение замер и пустился бежать. Рассерженная, со слезами на глазах вбежала Вера Евдокимовна в нашу комнату. Мы старались утешить ее. Но она очень хотела узнать, что же это за мальчишка, и его обязательно наказать. Меня же упрекала, что до сих пор не знаю мальчишек-баловников округи.

Но второй случай не прошел безнаказанным. Через несколько дней из рогатки камушком в банковском туалете было выбито стекло. По распоряжению управляющего оно было вставлено. Началась своеобразная хулиганственная и очень интересная «игра» мальчишек с банковскими работниками. Однажды под вечер, утомленный тяжелым днем, я вышел прогуляться и услышал, что с задней стороны двора камень просвистел и ударился в стену туалета. Подойдя тихонько со стороны реки к забору банковского дома, я увидел на пригорке группку ребят лет одиннадцати-двенадцати. У двух из них были рогатки, а карманы набиты камешками. Ребят поддразнивали, пересмеиваясь, три девчонки лет по четырнадцати. Паренек прицелился, и очередной камешек из рогатки был выпущен в окно туалета, но опять попал в стену. Делая вид, что иду то своему делу и не обращаю на них внимания, я вплотную) подошел к пареньку с рогаткой, крепко схватил его за руку, резким рывком вырвал рогатку и крикнул: «Как твоя фамилия?» Парень рванулся изо всей силы. Рукав расползся по шву, но остался в моей руке: «Как твоя фамилия?» Паренек, сбычившись, злобно смотрел на меня. «Ну, Сенькин!» — «Зачем врешь? — взвизгнула девчонка. — Это наша фамилия, а его фамилия Дурнев».

— Где он живет?

— Вот в том доме, — и назвала номер этого дома.

— Фамилия парня, который убежал с рогаткой?

— Где живет Косорылин?

— Вон в том доме, — ткнула она рукой и назвала его номер.

 

Из отбежавшей группы парней послышались выкрики: «Предательница. Мы вам покажем. В школу не пройдете! Такие-сякие...»

— Девчата, не бойтесь. Они будут иметь дело не с учителями, а с охраной банка и милицией.

Отпустив паренька с разорванным рукавом, я пошел к управляющему. Положил ему на стол отобранную рогатку.

— Оказывается, Вы расторопный ловец! — засмеялся он. — Что будем делать?

— Завтра утром с охранником в форме и при оружии отправим на бланках банка родителям повестку явиться к Вам вечером для объяснений по поводу хулиганства сыновей и возмещения ущерба за разбитое стекло.

— Павел Григорьевич, — вмешалась жена управляющего, — нельзя так! Знаете, какие здесь жестокие отцы. Изобьют до потери сознания.

— Нет, Лида, ты не права. Хулиганские поступки были неоднократно. Надо пресечь их. Завтра пошлем повестки.

Через день оба мальчишки впервые были высечены в полную меру отцовского возмущения. Нападения на банковские стекла как рукой сняло.

Наступила вторая половина мая — время поездки в институт для сдачи экзаменов. Опять у входа в институт на Неглинной 12 сердце тревожно забилось. Старого декана факультета уже не было. Новый декан Высочанский — худощавый, высокий человек с интеллигентным лицом — принял меня приветливо. Услыхав короткий рассказ о моей «истории», улыбаясь, сказал, что ему показалось с момента появления меня на пороге его кабинета: «С этим человеком что-то случилось». — «Почему же это Вам показалось?»

— Возможно, интуиция, а возможно то, что Вы выглядите не как обычный студент. Теперь договоримся, как будете сдавать экзамены. Из вывешенных расписаний Вы узнаете, какой преподаватель, в какой день и в какое время будет в институте, в какой аудитории. Приходите в нужный день пораньше к методисту, и она договорится с преподавателем о сдаче экзамена. Если что-нибудь не будет получаться — приходите ко мне. Необходимы ли Вам консультации?

— Думаю, нет. Я изучил конспекты лекций, записи практических занятий и семинаров своих бывших сокурс-

 

ников. Прочитал внимательно рекомендованную литературу. Осечки не должно быть. Учился хорошо.

— Желаю успеха. Попросите ко мне методиста. Мы оформим документы.

Менее чем через час документы были готовы.

Ходил по коридору и выписывал время занятий преподавателей. И вдруг в конце коридора появилась очень знакомая мне, несколько сгорбленная фигура человека. Совеем седая голова, маленькие подстриженные усики и бородка клинышком. Глубоко задумавшись, профессор Василий Тихонович Кротков шел мне навстречу. Внезапно он поднял голову и приостановился, казалось, в некоторой растерянности. Почти одновременно мы узнали друг друга. Почти автоматически я поздоровался. Ему же, видимо, хотелось поговорить со мной, узнать о том, что произошло в моей жизни, но как очень деликатный человек, он не решился заговорить. Пройдя несколько шагов, мы внезапно повернулись друг к другу. Василий Тихонович со страдальческой улыбкой всматривался в мое лицо. Быстро я подошел к нему и, улыбаясь, сказал:

— Как хорошо, что мы повстречались. Василий Тихонович, не можете ли Вы принять у меня экзамен в порядке экстерната?

— Когда?

— Да хоть сейчас.

— У Вас есть направление?

— У меня есть экзаменационная ведомость, а направление методист быстро выпишет.

— Пойдемте. Вот, кажется, свободная аудитория.

И тут на лице Василия Тихоновича появилась печальная улыбка. Он взял мою зачетную книжку, ведомость: «Я не взял экзаменационные билеты».

Задайте любые вопросы экспромтом. А я сейчас оформлю направление на экзамен.

— Первый вопрос. Виды банков в Англии или в другой стране, по вашему выбору. Второй. Основные изменения в денежно-кредитной системе капитализма в период империализма.

Видимо, профессору очень хотелось, чтобы вопросы были понятны, легки и экзаменуемый на них ответил.

— Можно отвечать?

— Если Вы готовы, пожалуйста.

— Я сжато и четко излагал ответ. Лицо экзаменатора вначале было внимательным и бесстрастным. Потом последо-

 

вал легкий кивок головой, глаза стали живыми, заинтересованными.

— Какие основные различия денежно-кредитных систем Англии и США? — последовал дополнительный вопрос.

Не дослушав ответа, сказал: «Переходите ко второму вопросу».

Василий Тихонович все чаще улыбался и кивал мне головой.

— Перечислите основные валютные блоки и назовите их участников. — Ответ закончен. Василий Тихонович и в зачетной книжке и в экзаменационном листе четко вывел: «отлично». Встал, протянул руку: «Желаю, чтобы все экзамены, которые Вам предстоит сдать экстерном, получили такие же оценки. Теперь перейдем к личным вопросам. По какой статье Вы привлекались к ответственности?»

— По статье 58-й, осуждающей за контрреволюционную деятельность и террор, недоносительство. Если бы хоть кто-нибудь пошел по пути ложного оговора, я не сдавал бы теперь Вам экзамены.

— Вы очень счастливо отделались. Очень счастливо. Я знаю несколько человек, которым пришлось маршировать. Пришлось маршировать. Желаю Вам доброго здоровья, успешной сдачи экзаменов, счастья.

Но пожелание успешной сдачи экзаменов выполнить не удалось. Хотя все экзамены были сданы с первого захода, оценки большинства были удовлетворительными. Объяснялось это прежде всего отсутствием учебников. Не обошлось дело и без лукавого мудрствования экзаменаторов.

Радостно было, что теоретический курс института окончен, хоть и с невысокими оценками. Оставалось написать и защитить диплом. В институте мне предложили тему о финансировании Машинно-тракторных станций по материалам Плавского района. В этом районе были две станции, но ими с грехом пополам занимались экономист по работе с колхозами Гуськов, не окончивший даже специального техникума, и контролер бюджетной группы бухгалтерии Зайцев, тоже не имевший экономического образования. По временам пытался разбираться в вопросах финансирования и я, но это случалось либо тогда, когда Машинно-тракторные станции попадали в очень тяжелое финансовое положение, либо поступало ругательное письмо из Московской областной конторы Госбанка, и появлялась угроза административного наказания.

 

Приказом по институту мне был назначен научный руководитель по дипломной работе. Он дал мне связочку инструкций по финансированию, несколько материалов по анализу, сделанных работниками других отделений Госбанка. Сказал, что предварительный разговор смысла не имеет. «И времени у нас нет здесь, в Москве, и возвращаться в отделение Вам надо. Посидите над тем, что я Вам дал, месяц-другой, составьте план дипломной работы и приезжайте сюда дня на два-три, созвонившись предварительно со мной». Как мне не хотелось писать диплом по финансированию Машинно-тракторных станций! Новое дело, да и научный руководитель мне не импонировал. По финансированию же и кредитованию свиносовхозов у меня накопился большой практический и аналитический материал: переписка, графики и по 22 совхозам треста и по семи отделениям Госбанка. Да и материалом я овладел основательно. Но доказывать свою правоту мне было очень трудно, да и времени на это не было.

Когда я приехал в Плавск, получил сердечное поздравление от Александра Сергеевича с окончанием мною теоретической части курса Института и сообщение о том, что через одну-две недели он направляется на новое место службы в Дальневосточный край. Последнее сообщение меня очень огорчило.

 

* * *

 

Плавский военкомат прислал мне повестку о призыве в армию и прохождении военно-медицинской комиссии. Уже через несколько дней я был на этой комиссии. Возглавлял ее военком с четырьмя кубиками в петлицах. Справа от него сидел очень знакомый мне, весьма молчаливый человек с самым высоким воинским званием (сравнительно с присутствующими). На его воротничке было три шпалы. Мучительно я старался вспомнить, где я его видел, но вспомнить так и не мог. Сидели несколько врачей в белых халатах во главе с главным терапевтом района Хитрово. Около некоторых врачей стояли совершенно голые допризывники. Писари заполняли личные дела.

Одним из первых было зачитано мое личное дело. Затем военком сообщил, что должен зачитать ответ, поступивший из Боровского райвоенкомата на запрос. Четко и ясно звучало каждое слово этого документа, и все более гнетущей становилась тишина в зале. В ответе говорилось,

 

что Васильев П.Г. — сын дворянина и помещицы, владевшей имением в тысячу десятин леса, в котором работали по разделке леса более тысячи человек, тремя большими прудами, где разводились карпы, и фруктовыми садами.

— Что Вы можете сказать по поводу ответа на запрос?

— О работе более тысячи человек в лесу, принадлежавшем трем сестрам, одной из которых была моя мать, я услышал впервые здесь, в Плавске. Это сообщение ложно. Отец мой действительно был личным дворянином. Но он был и комиссаром, который по поручению Советской власти национализировал два частных банка. За отлично-усердную службу Советская власть наградила его званием Героя Труда. Отвечавший на вопрос сообщил часть правильных сведений о нашей семье, но и ложные данные, имеющие целью опорочить ее. Умолчал о заслугах отца, умышленно исказил факты. Ответ необходимо проверить.

Затем я подошел к председателю медицинской комиссии доктору Хитрово.

— Ваши очки! Какая громадная диоптрия! Сколько?

— Минус четырнадцать.

— Оба глаза видят одинаково?

— Правый похуже. Но диоптрия одинаковая.

— Астигматизм?

— Обоих глаз. Цилиндры 2,5.

— Несомненно — белый билет со снятием с военного учета.

— Может быть, все же нестроевая? Ведь почти законченное высшее образование, осталось защитить диплом? — спросил военком.

— Никакого сомнения — белый билет со снятием с учета, — подтвердил председатель комиссии.

Можете одеваться и подождите оформления документов.

Весьма расстроенный обсуждением моих биографических данных, я вышел в приемную военкомата. Вслед за мной вышел военный с тремя шпалами в петлицах, подошел ко мне и тихо сказал: «Товарищ Васильев, нам с Вами надо поговорить. Отойдемте вон туда, к скамейке. Вы особенно не расстраивайтесь по поводу сведений, сообщенных Боровским райвоенкоматом. Помните, что Вы в нашем поле зрения».

Точно луч света ярко озарил мои воспоминания. Ведь именно его, человека с тремя шпалами на петлицах ворот-

 

ничка гимнастерки, встретили мы с управляющим, когда шли в кабинет Путрина, и он пожелал нам успеха. Теперь он улыбнулся и вернулся в комнату, где продолжалось освидетельствование и оформление личных дел призывников.

 

* * *

 

Наступило жаркое лето 1936 года. Александр Сергеевич, провожаемый сожалением всех сотрудников банка, местного начальства, руководителей предприятий и учреждений района, не дождавшись приезда нового управляющего, уехал на Дальний Восток.

Особенно тяжело переживал разлуку с ним я. Это был умный, добрый, замечательно относившийся ко мне человек, пользовавшийся огромным авторитетом в районе.

Временно исполняющим обязанности управляющего стал главный бухгалтер отделения Палладий Васильевич Лошевский — очень опытный специалист, но беспартийный, категорически отказывавшийся решать принципиальные кредитные вопросы. Огромная ответственность выпала на мою долю, возросла и нагрузка. Как ни манили меня солнце, прохладная вода Плавы, на берегу которой стоял банк, я лишь в очень редких случаях позволял себе принять участие в воскресной поездке сотрудников в лес или в игре в волейбол. Учебные же дела в институте после ознакомления с материалами, полученными у научного руководителя в Москве по финансированию МТС, привели к твердому выводу, что мои материалы по кредитованию совхозов несравненно богаче. Я самостоятельно разработал план дипломной работы и стал писать текст, составлять таблицы и чертить очень интересные графики, характеризующие кредитные вложения семи отделений Государственного банка и основные финансовые показатели треста за прошлый год и истекшие месяцы текущего года.

Появилась и общественная работа. Меня избрали редактором стенной газеты. Это увеличило объем занятости, но льстило моему самолюбию. Не так отнесся к этому событию Василий Алексеевич Зайцев — контролер операционной группы. Он тихо подошел ко мне и с большим пришепетыванием сказал мне на ухо: «По-моему, стенная газета — это одна склока».

— Постараемся так вести дело, чтоб склоки не было.

— Ох, не получится. Помянете не раз мое слово. Наживете Вы с этой газетой много беды — и, покачивая голо-

 

вой, медленно отошел от меня. К сожалению, он был прав. Стенная газета принесла мне много бед, о которых я даже смутно не догадывался. По работе редакции моим лучшим помощником стала очень грамотная и трудолюбивая пожилая операционист Хитрово — сестра главного врача района.

В один из очень жарких воскресных дней я напряженно работал на втором этаже банка, где были открыты окна. Там же трудился главный бухгалтер и дежурил охранник. Почувствовав запах дыма, не придал этому значения. Однако вскоре ко мне подошел охранник и сказал: «Где-то начался большой пожар. И в такую сушь! И ветерок поддувает. Ведь на термометре больше тридцати градусов».

Мы оба подошли к открытому окну, позвали Палладия Васильевича. По магистрали Москва — Курск между домами ветер нес клубы дыма. «Где-то сильно горит и, должно быть, не в самом Плавске», — сказал охранник. В этот момент мы увидели фигуру Путрина — как всегда, очень аккуратно одетого, мчащегося во весь опор верхом на лошади. Через небольшой промежуток времени проскакал охлюпкой небрежно одетый начальник милиции. Затем быстро отворились ворота противоположного банку дома Плавского райисполкома, и оттуда вскачь вынеслась легонькая красивая тележка с председателем исполкома и его заместителем.

— Позвоню в дежурную часть милиции, узнаю, что такое случилось, — сказал охранник и после ответа по телефону закричал нам:

— Беда! Горит в соседнем колхозе ток. От трактора, из выхлопной трубы которого сыпались искры, загорелась скирда озимой пшеницы. Скирды поставили рядом, и теперь полыхает несколько скирд — ветер. Воды близко нет, пожарной машины тоже нет. Вся надежда в такую сушь была на урожай озими. Теперь все выгорит. Беда!

На следующий день мы знали подробности пожара и огромную сумму ущерба, которую он нанес колхозу. Были арестованы несколько человек. Банковские работники не были затронуты.

Старая пословица говорит, что беда не приходит одна. Утром одного из следующих дней меня срочно позвали к телефону. Нервный голос экономиста Ярыгина сообщил, что вспыхнула эпидемия свиной чумы. «Вчера вечером и

 

сегодня в ночь в совхозе «Первомайский» забито более шестисот голов свиней. Мясо надо срочно солить: жара больше тридцати градусов. Есть сведения о чуме и в других совхозах. Соли в тресте нет. Сельпо без оплаты соль отпускать отказались. Все совхозы имеют долговременную просроченную задолженность банку, и поэтому отделения Госбанка кредита на оплату соли не дадут. Срочно помогите, иначе будут миллионные потери».

— Попробую заказать срочный телефонный разговор с Московской областной конторой Госбанка, чтобы разрешили кредитовать оплату соли, получаемой совхозами из магазинов сельпо, при наличии просроченной банковской задолженности.

Через несколько минут меня соединили с Сельскохозяйственным отделом Московской областной конторы Госбанка. Мне ответил заведующий отделом: «Дать разрешение на кредитование оплаты соли совхозами сельпо при наличии просроченной задолженности банку не могу. Управляющий конторой такое распоряжение не подпишет. Свяжемся по этому вопросу с Правлением Госбанка СССР».

— А мясо тем временем испортится. Миллионные потери. Ведь переговоры продлятся не меньше трех дней. Холодильников в совхозах нет.

— Вы сами-то выяснили, можно ли соленое чумное мясо свиней употреблять?

— Работники треста заверяют, что можно.

— Без разрешения Правления Госбанка мы такое распоряжение не дадим.

— Что Вы сделаете со мной, если я за своей подписью дам такую директиву подчиненным нам отделениям Госбанка? Выполнят ее отделения?

— Отделения приказ выполнят. Но на Вас мы наложим строгое взыскание вплоть до увольнения и привлечения к уголовной ответственности.

Разговор окончился, но остались тяжелые раздумья.

— Палладий Васильевич, Вы подпишете вместе со мной распоряжения филиалам об оплате соли совхозам за счет банковского кредита?

— Нет. Но запрещать Вам подписать такой приказ не буду. Всю ответственность берите на себя.

— А что Вы посоветуете делать мне?

— Положение очень сложное и ответственность огромная. Никакого совета дать не могу.

 

— Подпишете за управляющего распоряжение нашим операционистам об оплате со спецссудных счетов совхозов оплату соли магазинам сельпо Плавского района?

— Не подпишу. Ведь Вы же сами имеете право первой подписи. Подпишите Вы первой подписью, а второй — пусть подпишет Вера Евдокимовна. Препятствовать выполнению Ваших распоряжений операционистами я не буду.

Молча, в глубоких раздумьях прошел я в комнату кредитного отдела. Ведь моя ответственность в случае неправильного решения усугубится. Продумал все еще раз. Спрос с меня при любой моей оплошности с учетом недавней судимости многократно возрастет. Но положение безвыходное. Надо решать немедленно.

Уверенно снял трубку телефона.

— Товарищ Ярыгин! Скажите управляющему трестом, чтобы он и Вы срочно подписали обращенное Плавскому отделению Госбанка письмо: «В связи со стихийным бедствием — эпидемией свиной чумы — разрешить оплачивать со спецссудных счетов свиноводческих совхозов при наличии просроченной задолженности банку соль сельпо и дать приказ отделениям Госбанка районов оплачивать с их спецссудных счетов соль сельпо».

— И тогда Вы подпишете распоряжение об оплате соли магазинам сельпо со спецссудных счетов совхозов?

— Да!

—В таком случае основные проблемы по сохранению мяса вынужденно забитых свиней мы решим. Большое Вам спасибо.

Сейчас же я написал телеграммы всем подчиненным нам отделениям Госбанка.

Надо было написать, решил я, и в областную контору Госбанка и... Над этим я долго размышлял. И все-таки решил написать и в Московский Комитет партии. Сообщал об экстремальных условиях. Чума может перекинуться и в другие районы области, и там могут возникнуть осложнения с кредитованием и расчетами, аналогичные нашим. Когда я показал письмо Палладию Васильевичу, он категорически возразил против его отправки.

— Вы понимаете, что собираетесь делать? Так или иначе Вы сигнализируете о непорядках в системе областной конторы. Не советую посылать письмо. Вам вообще не следует привлекать внимание к своей персоне, особенно в современных условиях.

 

Молодость! Исключительная оперативность решения за последнее время очень сложных вопросов породила неоправданную самоуверенность. Я не послушал разумного совета и письмо отправил.

Несколько дней никаких событий не происходило. Счета на соль оплачивались. Вынужденный забой заболевших свиней и засолка, консервирование их мяса продолжались. Во все совхозы была завезена противочумная сыворотка (правда, как оказалось, мало эффективная).

Примерно через неделю раздался телефонный звонок из Москвы, Срочно звали к телефону меня. В трубке прозвучал резкий, недовольный голос старшего экономиста кредитования свиносовхозов.

— Вы понимаете, какую неприятность Вы нам сделали? И управляющего конторой и заведующего сектором вызывали и упрекали, что мы не оперативно работаем. Постараемся в ближайшее время приехать к вам, прислать инспекторов. И старших экономистов всех шести районов в Плавск вызовем. Инструктаж проведем.

— Прошу Вас не сердиться на меня. У нас ведь нет управляющего. Я работаю всего несколько месяцев, оканчиваю институт. Меры нужно было принимать безотлагательно.

— Предупреждаю Вас, в банке надо работать строго по инструкциям. Неосмотрительная самодеятельность наказуема. Все неординарные вопросы решайте, только согласовывая с нами.

Палладий Васильевич иронически улыбался, слушая наш разговор, но ничего мне не сказал.