II. РОДОСЛОВНАЯ МАМЫ

 

Моя мама — дочь Павла Захаровича, предприимчивого и богатого купца старинного рода Капыриных. На старообрядческом боровском кладбище еще до 1991 года были целы памятники черного мрамора, в их числе купцу Алексею Никитичу Капырину, единственному из боровских купцов награжденному по указу императора Александра Первого медалью за особые заслуги купечества в Отечественной войне 1812 года. Бездарно и преступно проводившаяся так называемая «перестройка» породила массу хищных предпринимателей, мародеров, группа которых украла этот памятник. Но еще сохранились черные мраморные памятники Захару Алексеевичу, моему деду Павлу Захаровичу, другим Капыриным.

Сухопарый, высокий, широкоплечий, с правильными чертами типично русского лица, обрамленного волнистыми волосами шатена на голове и неяркими прядями рыжеватых волос в усах и бороде, дед Павел отличался стремительностью движений, энергичностью действий, трудолюбием и вспыльчивостью, за что и получил ироническое прозвище «Паша-щелочек». Был отходчив и постоянно избирался гласным Боровской Городской думы.

Старинная торговля Капыриных ячменем и хмелем с владельцами германских пивоваренных заводов, частые и систематические поездки молодого купца-старообрядца в Ригу для заключения сделок привели к умению выгодно и быстро проводить торговые операции, одеваться на европейский манер, свободно держаться в коммерческом обществе.

Узнав, что в городе Верее у купца Тамилина есть красивая дочь «на выданье», он приказал  заложить пару рысаков в сани и поскакал знакомиться.

 

Петр Петрович Тамилин был горд и упрям, полагал, что и домочадцы и большинство знакомых купцов «ниже его». В последнее воскресенье перед Великим постом (Прощеное воскресенье) он считал ниже своего достоинства просить прощения у домашних за причиненные обиды и огорчения, а говорил, собрав их вечером перед отходом ко сну: «Бог вас простит и меня простит. Идите с Богом»

И этот гордец и упрямец был очарован красивым, умным и предприимчивым боровским молодым купцом и после смотрин и сватовства согласился на свадьбу. Выдав дочь, «прозрел», считал ее несчастненькой и всю оставшуюся жизнь корил себя за ошибочный шаг, провинность перед старшей дочерью.

Младшие были вывезены на смотрины в Москву и вышли замуж за миллионеров, одна — за богача Морозова. Но были ли они счастливы?

 

В годы бурного развития промышленности в конце XIX — начале XX веков боровские купцы быстро богатели, развертывали свои дела далеко за пределами Калужской губернии в России и за границей, но многие не покидали родного боровского гнезда. Миллионеры Ждановы, первоначально богатевшие на ростовщичестве, развернули торговлю ячменем, хмелем, зерном с Германией. Шутовы поместили свои капиталы во Франции, Провоторовы — в Англии. Рябушинские же перебрались из Боровска в Москву, монополизировали некоторые отрасли российской промышленности, развернули банковские операции. Поместили капиталы во Франции.

В Боровске появился значительный купеческий банк братьев Протоповых. Для развития городского хозяйства управа губернского города Калуги, получив в этом банке ссуду, заложила в ее обеспечение великолепный Калужский сосновый бор.

Боровские искусные огородники распахивали землю в Московской, Тверской и других ближайших губерниях. Учредили Боровскую ссудную кассу (типа банка для огородников), помещали в нее свои капиталы и получали ссуды на развитие огородного дела. Был даже выведен сорт боровских огурцов.

Строились текстильные фабрики и в самом городе, и в уезде. В Боровске — Полежаевыми, Ежиковыми. В Русинове — Александровым. В Ермолине — Исаевым. Возникло несколько кожевенных заводиков, из них довольно крупный — Провоторовых. Богатели предприимчивые огородники и ремесленники. Против родового дома Капыриных на Борисоглебской улице три семейства огородников построили три двухэтажных дома. За ними вырос двухэтажный каменный дом умелых кустарей-слесарей Зотовых, дальше — двухэтажный кирпичный дом искусного кузнеца Пухова. На той же улице жили в бедненьких домиках, расположенных вместе с мастерскими, бондарь, портной, в двух трехоконных домиках — два старообрядческих дьячка.

Росли доходы и у старообрядческого духовенства. Раздумывал о том, куда девать свои доходы, и протоирей отец Иван старый (кроме него, был еще священник отец Иван молодой). Но старообрядческим священникам было запрещено — по моральным устоям этого направления христианской религии — иметь значительную личную собственность. Поэтому отец Иван старый начал строить двухэтаж-

 

ный каменный дом на имя своего сына Иллариона. Но когда дом был окончен, отец стал мешать семье сына, и тот выселил отца и мать из построенного ими дома. Капырины, узнав об этом, поместили батюшку и матушку, глубоких старичков, в одном из своих маленьких, недавно купленных ими домиков.

Павел Захарович первоначально успешно развертывал торговлю ячменем и хмелем с владельцами немецких пивоваренных заводов. Уезжая в конце каждого лета для этого в Ригу, заказывал молебен об успехе в проведении дел, прощался с домочадцами, целовал жену и детей. Александра Петровна плакала и просила:

— Пишите, Павел Захарович, почаще. Пишите!

— Нет, писать не буду, не ждите. Нечего время и деньги тратить на бесполезное дело. Вот ежели что-нибудь особенное случится — тогда напишу.

Но «особенного» обычно не происходило, и хозяин возвращался по окончании дел к весне в Боровск.

Между тем в семье Ждановых подрастали дети — наследники ростовщика отца Николая Жданова — пятеро мальчиков. Один из них, Дмитрий, свалился с яблони и попал животом на заостренный кол забора, прошедший ему почти до горла. Только хриплый нечленораздельный призыв предшествовал его быстрой кончине.

Другие четыре брата — Петр, Василий, Пафнутий и Николай — росли предприимчивыми и способными мальчуганами. Возмужав, старший Петр уехал в Петербург. Пользуясь рекомендациями купцов и значительными суммами, выделенными отцом, вошел в дело с банком, финансировавшим экспорт зерна, заслужил доверие, стал обещающим счастливое будущее крупным капиталистом-экспортером.

К операциям с зерном в средней России был привлечен Василий, а на юг в Одессу направлен совсем молоденький Николай. Организовалось коммерческое товарищество братьев Ждановых с неограниченной ответственностью каждого его члена (брата Жданова) всем своим имуществом за долги и обязательства любого из товарищей. Такая организация общества давала большую оперативность в деятельности, быстром перемещении капитала из одной местности в другую, заключении крупных сделок, получении банковских кредитов и большой прибыли. Но в случае просчета и потерь одного товарища возмещать убыток должны были все.

 

Получив крупную сумму прибыли, сурово тесня конкурентов, товарищество понесло, однако, значительные потери. Младший увлекающийся брат Николай загулял в Одессе, проиграл значительную сумму, заключил ряд сомнительных сделок и, не видя выхода из создавшегося положения, пытался застрелиться. Из Петербурга в Одессу немедленно явился Петр, быстро погасил долги и с некоторыми потерями уладил сомнительные операции. Брат Николай был направлен на лечение и исправление в Боровск.

Успехи Ждановых и других экспортеров больно ударили по интересам Павла Захаровича. Быстро сообразив, что ему не выстоять в неравной борьбе, он ликвидировал свои дела в Риге и с кругленькой суммой высвободившегося капитала вернулся в Боровск.

У разорившегося генерал-майора была куплена пустошь земли, заросшая лесом, размером около тысячи десятин. После князя Волконского Павел Захарович Капырин стал вторым землевладельцем Боровского уезда и начал энергично развертывать лесопромышленное дело, в котором скоро стал крупным специалистом. Обойдя и внимательно осмотрев делянку леса, мог почти безошибочно определить, какую именно и в каком количестве можно с нее получить древесину, продаваемую по наиболее высоким ценам.

На пустоши были вырыты три пруда для разведения карпов. Зимой пруды продувались насосами, чтобы не было рыбных «заморов». На берегу самого большого из них построили светлый деревянный дом, предназначенный для приезда хозяина и гостей. С террасы широкая лестница вела к самой воде, чтобы с нижних ступенек ее можно было ловить на удочку карпов. Второй небольшой домик с надворными постройками был предназначен для постоянного проживания приказчика. Рос сад в 1200 корней ценных сортов яблонь, включая «апорт», хотя этот сорт и подмерзал зимой от жестоких морозов. Развернулась заготовка и качественное отваривание грибов, которые зимой продавались в бочонках в московские рестораны по высоким ценам. Построили в боровском доме «медовую баню», приготовляя там и выдерживая в подвалах «мед» (напиток).

Хозяин был расчетлив и прижимист. Однажды он не заплатил рабочим, выжигавшим уголь, оговоренную сумму денег.

— Ну, купец, попомнишь ты нас, — проговорили между собой угольщики и привезли вечером во двор боровско-

 

го двухэтажного семиоконного капыринского дома с большой деревянной «галдареей», украшенной разноцветными стеклами и надворными постройками, кули незатушенного угля. Поздней ночью вспыхнул пожар. Сгорели дом и большая часть имущества.

Страховая сумма покрыла почти все потери, но надо было строить все заново и в большем объеме. Требовалась сразу крупная сумма денег, и Павел Захарович стал требовать уплатить ему старые долги. Поехал ненадолго в Москву, сказав, что скоро вернется домой, получив долги и закупив нужные материалы. Пришел он к своей должнице, обедневшей барыне Загряжской, жившей тогда в Москве.

— Сгорел я, барыня, должок Вам надо заплатить.

— Любезный, подождите, нет у меня теперь денег.

— Говорю вам, сгорел. Ждать не могу. Надо платить.

— Но я же сказала, любезный, что не могу Вам заплатить теперь. Как Вы этого не можете понять? Не беспокойте меня вашими претензиями и не надоедайте мне.

И тут произошла вспышка гнева. Кредитор вскочил и крикнул:

— С...я вы, барыня, вот что я Вам скажу!

— Как Вы смеете оскорблять меня, потомственную дворянку? Вон отсюда! Я подам на Вас в суд за оскорбление.

Судебное решение было: заплатить барыне значительную сумму денег за оскорбление или отсидеть определенный срок в тюрьме. Подсудимый категорически отказался платить и предпочел тюремное заключение. Боровские домочадцы долго понять не могли, куда девался хозяин, ничего не написавший в Боровск ни об оскорблении барыни, ни о суде, ни о своем заключении.

Причислив барыню к числу своих злейших врагов, купец отомстил. Скупил ее векселя, дождался срока платежей по закладной на ее землю, сразу предъявил претензии на крупную сумму, добился продажи залога и купил часть ее имения.

В семейной жизни дед придерживался принципов домостроя. Вставал с петухами, задолго до того, как просыпались жена и дети. Выпивал серебряный стаканчик водки, закусывал и шел по хозяйству, чтобы работа начиналась рано и велась интенсивно. Близ отстроенного нового большого девятиоконного дома выросли коровник для чистокровных ангелинок, конюшня для рысаков и рабочих лошадей, несколько каменных палаток и кладовых, подвал,

 

набиваемый к лету льдом, и два огромных подвала для хранения овощей, широкие длинные навесы для лесной продукции. Восстановлена «медовая баня». Вся система двора и дома была огорожена высокой сплошной каменной стеной с тремя воротами. У построек были брандмауэры (каменные надстройки к стенам, защищавшие от огня деревянные карнизы, балки и стропила железных крыш). Создавая все это, дед говорил: «Больше я гореть не буду».

За домом была построена теплица; выкопаны, обустроены и застеклены парники; обновлен рассаженный по спуску с горки сад; проведены водопроводные трубы, между которыми установлены большие чаны, где подогревалась выкачанная насосом из глубоких двух колодцев вода для поливки яблонь и плодоносящих кустарников. С северной стороны сада посажена аллея тополей для защиты от холодных ветров.

Домочадцев и работников дед наказывал за провинности немедленно и жестоко. Мог отстегать работника кнутом. Если считал, что погорячился, не извинялся, а призывал утром в воскресенье и дарил нечто: пояс, рубаху. Некоторых старых заслуженных и уважаемых работников оставлял до глубокой старости. Такой, например, была его нянька Софья (он называл ее Совушка). Считал, что хороший хозяин не должен прогонять со двора старую собаку. Строго требовал соблюдения своих распоряжений и выполнения порученной работы.

Старушка Совушка вышла однажды и, видя проходящего кучера Михаилу, кричала:

— Михаила! Вынеси с кухни большую лохань. Переполнилась она. Бабы вынести не могут.

— Совушка! Не мешай мужикам свое дело выполнять. Я сам лохань вынесу.

— Что ты, батюшка, Павел Захарович! Твое ли дело с кухни поганые лохани на мойку таскать!

— Мое — не мое. Мужиков без толку от работы не отрывайте. Сам вынесу.

И выносил.

Воспитание и общий надзор за детьми держал в своих руках. Заступничество матери строго прерывал. Камнем преткновения оказался сын Петр, обожаемый матерью, которая называла его «дитятко», а он ее — «родимая». Болезненный (тяжелый порок сердца), увлекающийся, вспыльчивый, голубятник, равнодушный к учению и кипучей ком-

 

мерческой деятельности отца, он не был надеждой и опорой в успешном продолжении его деятельности. Увлечения и порывы мальчика иной раз приводили к сердечным приступам и потере сознания. После того как однажды Петра оставили в школе без обеда, и узнавший об этом отец жестоко наказал его, у мальчика началась нервная болезнь — пляска Святого Витта, конвульсивные подергивания. Неся ко рту ложку супа, он выливал ее на грудь или на плечо. Тогда дед, можно сказать, отступился от своих методов воспитания и передал это маменьке, которая при возникавших осложнениях старалась прятать сына от отца. Лечение и смягчение режима привели к выздоровлению. Девочкам было дано лишь начальное образование.

— Мало ли ученых с протянутой рукой стоят. Купеческие дочери должны быть хорошими матерями и хозяйками. В школе этому не учат.

Наиболее прилежная и способная Мария окончила школу с похвальным листом.

Легкие заболевания дочерей дед лечил сам, и если хоть одна закашляла, то всех поил на ночь по столовой ложке гарного (лампадного) масла. После того, как масло попадало в рот, надо было его проглотить и обязательно громко произнести: «Проглотила». В серьезных случаях посылали рысака за доктором. Однажды любимая дочь, которую он за вьющуюся прядь волос звал «чубчиком», Александра вывихнула ногу. Боясь грозы, ее прятали два дня. Наконец, дед обнаружил пропажу, увидел большую опухоль на ноге, приказал скакать за доктором и разразился такой грозой, что ее помнили несколько лет.

Решал главный шаг в жизни дочерей — замужество — сам, зорко присматриваясь к купеческим сынкам из богатых семей. Старшую Веру выдал, не скупясь на приданое, за тароватого купеческого сына Василия Яковлевича Санина. Составили подробный список приданого (указав в нем выданные пять тысяч золотых рублей наличными). Жених написал, что он остался приданым доволен.

Однако зять оказался, хотя и предприимчивым, но авантюристичным и своевольным. Покатил в Самару, развернул там выгодную торговлю и вскоре вернулся, говоря тестю:

— Что вы держите деньги в малодоходном деле и даже в облигациях займа, живете, совсем не пользуясь банковским кредитом. Вот я: купил в рассрочку в Самаре землю на одной из главных улиц. Заложил фундамент большого дома,

 

где будут магазин, ресторан и гостиница «Бристоль». Получил кредит в банке. Но нужны еще деньги. В считанные годы утрою, учетверю капитал. Вступайте со мной в долю. Дайте свой капитал, возьмите кредит для меня в банке.

— Сколько же ты вложил собственных денег? Занял сколько? Когда закончишь строительство дома, начнешь большую торговлю?

Взвесив все, сказал: «Ты прожектер и авантюрист, резервов у тебя нет никаких. Даже на текущее развертывание дела денег у тебя нет. И небольшие твои и мои деньги вылетят в трубу. Ни рубля тебе не дам. Пока не поздно, сократи размах задуманного. Привлеки мощного компаньона».

Недовольные друг другом, разъехались, почти разругались.

Через некоторое время грянул экономический кризис. Как ошпаренный, прилетел зять из Самары. Банкротство грозит! Сидели, думали, как исправить, как вывернуться? Землю, ресторан и недостроенную гостиницу пришлось продать, удержав лишь магазин. Крупной суммы денег тесть так и не дал, хоть старший сын зятя и был назван в честь него Павлом. Взаимная обида и отчужденность прошли через всю остальную жизнь.

Его жена Вера Павловна неуклонно старалась сохранять добрые отношения с семьей отца, ездила к нему в гости, возила внучат. Надеялась, что хоть малая часть крупных капиталов деда или часть его имущества и поддержка в трудные минуты жизни перепадут и ей.

Вторая дочь, Мария (моя мама), была просватана за богатого купеческого сына Шутова Леонтия Васильевича, который ей нравился. Скоротечная чахотка в две недели унесла его в могилу. Маму даже с ним живым не допустили проститься. На старообрядческом кладбище в Боровске над его могилой еще стоит огромный памятник черного мрамора.

Обычно за обедом и ужином в праздничные дни во главе стола сидел «сам». Делал резкие замечания, особенно доставалось жене, которая полнела.

— Опять положила себе жирный кусок? Тебе запретил доктор есть жирное.

— Разве это жир? Это прорось.

— Говорят — нельзя. Положи назад.

Послушавшись, бабушка плакала:

— У меня в жизни осталось одно удовольствие — вкусненький кусочек, а ты и этого меня лишаешь.

 

Дед был непреклонен, но кусочек все-таки съедался — в его отсутствие. Бабушка толстела. После смерти деда ее вес достиг восьми пудов.

Но деспот любил свою Александру Петровну. На противоположной стороне улицы сгорел дом. Опустевший участок земли был куплен и определен под огород, чтобы постройкой не был испорчен вид на реку Протву, особенно когда на ней ледоход. Бабушка любила смотреть на него.

Коммерческое дело росло. В соседнем Малоярославецком уезде было присмотрено и по дешевке куплено запущенное имение разорившегося барина. И стал Павел Захарович скакать на рысаке из одного имения в другое, как правило, на ночевку возвращаясь в дом с обширным хозяйством в Боровске.

Внезапно, казалось, как птица, подстреленная на лету, полный сил и охваченный кипучей деятельностью, дедушка умер от разрыва сердца, как тогда говорили.

Торжественно и богато были организованы его похороны. Три дня и три ночи читались над его гробом священные книги. Читала почти непрерывно молодая послушница из старообрядческих монашеских келий Богомолова Ольга Федоровна. Она происходила из знатной семьи купцов Богомоловых, которые постепенно беднели. Знала хорошо славянский язык, четко, громко и выразительно читала славянские книги, участвовала в богослужениях, была религиозна и хорошо воспитана. Бабушка, которая очень любила своего тирана-мужа, горевала и просила, чтобы Оля не возвращалась в келий после выполнения религиозных обрядов, а осталась в доме в качестве ее компаньонки — члена семьи. Ни в семье Богомоловых, ни в келиях Оля не видела такого доброго отношения к себе, как в семье Капыриных. И она согласилась у них остаться на постоянное жительство, хотя этому очень противилась настоятельница келий. Оля стала уважаемым и любимым членом семьи. Недоброжелатели говорили про нее, что это «глаза и уши Капыриных».

Через некоторое время бабушка Александра собрала всех членов семьи во главе с сыном и главным наследником Петром и сказала:

— Я скоро умру. Может быть, Оля станет для вас лишней и ненужной. Тогда вы срубите ей отдельную избушку и обеспечьте скромное, безбедное существование. (Ведь она думала, что Капырины всегда будут богатыми.)

 

На помин души Павла Захаровича были сделаны щедрые вклады, а на могиле поставлен большой памятник черного мрамора.

В наследство вступил Петр Павлович. Прежде всего, малоярославецкое имение показалось ему тяжелым грузом: и подзапущено, и «за глазами», и вместо прибыли дело пошло чуть ли не в убыток. Продать! Но богатого покупателя не находилось. Продал в рассрочку за сумму, едва покрывавшую затраты отца на покупку и обустройство имения, и получил задаток, не оформив это юридически. И тут выяснилось, что по земле проданного имения пройдет Киево-Воронежская железная дорога. Цена на землю резко подскочила. Миллионеры — новые покупатели — советовали отказаться от не оформленной еще, словесной торговой сделки, вернуть задаток в двойном размере и получить крупную сумму прибыли. Но Петр Павлович сказал, что его купеческое слово твердо и недополучил крупную сумму денег.

Увлечение Петра конным спортом привело к уничтожению парников и отводу этого места для прогуливания и тренировки рысаков. По договоренности с городской управой в бору был сделан примитивный ипподром, на котором Петр Павлович выступал посредственным наездником. Его рысаки обычно проигрывали на бегах. Были случаи, что в увлечении и при большом напряжении он, управляя лошадью, терял сознание, падал. Рысак на возжах волочил его по земле, нанося серьезные ушибы.

Увлечение Петра голубями усилилось. Главным соперником-голубятником стал сосед — очень жадный купец, получивший за это прозвище «Кубышка». Две стаи голубей перепутывались и старались сесть на голубятню то того, то другого соседа. Если они хотели сесть на голубятню «Кубышки», Петр Павлович стрелял из ружья холостыми. Если стая намеревалась сесть к Петру, «Кубышка» изо всей силы колотил палкой по большой железной бочке и пронзительно свистел. В конце концов, голуби садились к одному из них или, перемешавшись, попадали к обоим. Дело оканчивалось выкупом перелетевших к сопернику голубей.

Петр любил собак. Подаренная Морозовыми сенбернарская сука Гера была надежным и умным сторожем. Ее сын — Пират был любимцем Петра, ходил за ним на прогулки, носил в зубах корзинку грибов и другие переданные ему вещи. Встречал и провожал до крыльца дома пришедших, а у дам брал шлейфы, нес их до крыльца. Случались и

 

недоразумения, когда не знакомая с его повадками гостья пыталась отнять шлейф. Пират крепко держал его в зубах, рычал и тянул даму к крыльцу. Ни Пират, ни Гера не разрешали посторонним без присутствия хозяев выйти со двора. Однажды вечером летнего дня дядя сидел в бору над речушкой Оборонкой над самым обрывом, на корне подмытой водой сосны и любовался закатом. Это увидел его хороший приятель Николай Жданов. Решив напугать Петра, тихо, согнувшись, крался он к нему, но за ним крался и не замеченный им Пират. Быстрое выпрямление Николая сопровождалось мгновенным прыжком Пирата, стремившегося вцепиться в горло опасного, как ему казалось, врага. По счастью, Пират промахнулся, и его огромные зубы глубоко вонзились в плечо Николая. Дядя поднял палку, чтобы ударить Пирата, но Николай крикнул:

— Я виноват сам. За верность нельзя наказывать. Около месяца болела рана на его плече.

После смерти Павла Захаровича дом Капыриных стал более гостеприимен. Миллионеры Морозовы, Евстафий и Валентина, двоюродные брат и сестра мамы, сын Веры Павловны Василий, миллионеры Барышниковы, московские почетные потомственные граждане Залогины, богачи-фабриканты Сапожковы из Клинцов неделями гостили здесь, но должны были соблюдать принятую в доме дисциплину.

Властная и избалованная девица Марианила сама стала ходить в погреб снимать сливки себе для чая. Хозяева стерпели это и не сделали никакого замечания. Вдруг хозяину сказали, что Марианила избила по щекам горничную Дашу, убиравшую ее постель. В тот же день, в начале обеда, когда все сели за стол, Петр позвал кучера Михаилу и горничную Дашу и сказал:

— Михаила, отвези Марианилу Евтихиевну на вечерний московский поезд. А ты, Даша, помоги ей сложить вещи.

Так навсегда была изгнана она из боровского дома.

Иногда Петр зло насмехался и над своими знакомыми купцами. Зная невероятную жадность хозяина трактира, где собиралось именитое купечество, в присутствии многих гостей сказал ему:

— Хочешь получить золотую монету в десять рублей? Снимай штаны и иди через всю площадь из трактира к себе домой.

О «бесштанном» походе трактирщика несколько лет злословили боровчане.

 

У Веры Павловны в Самаре было два сына, весьма не похожих друг на друга. Рыжеволосый Павел, напоминавший Капыриных, был довольно миролюбивый, трудолюбивый. Черноволосый Васька внешне был похож на отца, забияка и постоянно задирал Павла. Дразнил его:

— Рыжий, паленый, черту подаренный!

— Рыжего-то Бог украсил, а на черном черт уголь возил, — был ответ.

Скарлатина быстро унесла Павла. Над его открытой могилой Васька кричал: «Закапывайте его скорей. Его игрушки мне достанутся».

Сорванца, лентяя и упрямца Ваську Санина отец посылал в боровский дом к папаше крестному Петру Павловичу на исправление. На Ваську по временам находили приступы — безобразничать и своевольничать. Вымытый в бане и получивший чистое белье, он начинал кричать:

— Хааачу старую рубашку! Хааачу старую рубашку! Появлялся папаша крестный и тихо говорил:

— Васьк! Пойдем!

— Папаша крестный, прости, больше не буду!

— Нет, друг любезный, пойдем.

— Папаша крестный, прости, Христа ради, больше никогда не буду!

— Нет, я сказал, пойдем.

Васька пятился, но мощная рука дяди хватала и тащила его в дубовую уборную и запирала там до позднего вечера. Крики и удары в дверь руками и ногами ни к чему не приводили. А иногда появлялся и ремень в руках дяди.

Днем Васька орал:

— Чаю хааачу! Хааачу чаю!

Экзекуция повторялась.

Страшный папаша крестный не мог перевоспитать Ваську, которому в Самаре постоянно потакала мать, пряча его от гнева отца.

Когда Васька подрос, отец, видя, что в Самаре с его воспитанием ничего не получается, отправил его на обучение коммерческому делу в Америку. Протерпев там два года, учителя-американцы его выпроводили с весьма «скромной» характеристикой домой в Россию.

С американскими визитными карточками Вилли Санин (так он стал называть себя на американский манер для шика) немедленно явился в Боровск в цилиндре и во фраке. Он ошеломил боровчан рассказами об Америке.

 

— Думаете, что американцы живут так, как мы? Ничуть не бывало. Вот даже похороны. Гроб умершего ставят в автомобиль и мчат на кладбище. А провожающие за ним несутся на машинах сломя голову.

Боровские слушатели удивленно качали головами и говорили:

— Вы подумайте только! В автомобилях на кладбище везут. Ах, ах, ах! Что они там, американцы, все с ума посходили?

Боровские девы млели, глядя на полуамериканское чудо и всячески пытались обратить на себя его внимание. Гоголем и с немалой долей высокомерия появился он в городском саду. Но боровские пареньки решили проучить «американское чудо» уму-разуму российским манером. Встретив его поздно вечером на мосту Протвы, первым делом превратили его цилиндр в гармошку. Затем с треском оторвали фалду у фрака и поставили большущий синяк под глазом. Если бы не полицейский, будка которого стояла у самого края моста, и который быстро прибежал на крик, пришлось бы Ваське принять холодную ванну в Протве-реке. Научившись быстро «уму-разуму», он ретировался в Самару, сообразив, что отцовские уроки менее тяжелы, чем «уроки» боровских парней.

Событием для семьи Капыриных было известие о том, что Николай Второй разрешил старообрядцам строить церкви. На Борисоглебской улице, недалеко от их дома, общиной будущего Покровского собора был куплен большой участок земли. Весь лес для постройки церкви Капырины решили поставлять бесплатно и, кроме того, внесли большую сумму денег. Другие богатые старообрядцы делали крупные вклады. Ждановы заказали второй по величине именной колокол. Глухаревы — третий. Когда большой белокаменный собор был построен, освящен, боровчане стали утверждать, что колокола выговаривают:

— Ка-пы-ри-ны, Жда-но-вы! Ка-пы-ри-ны, Жда-но-вы! Ка-пы-ри-ны, Жда-но-вы!

Старостой вновь отстроенного собора стал дядя моей двоюродной бабушки купец Мартемьянов (Мартьянов) Николай Илларионович. Когда-то он парнем пострадал за присутствие на старообрядческом богослужении. Был арестован по распоряжению исправника (начальника полиции Боровского уезда) и сдан вне очереди на двадцать пять лет службы в армии. За высокий рост, прекрасное телосложение, краси-

 

вое лицо его направили в гвардию. В Севастопольскую кампанию участвовал в боях. Получил несколько медалей. После возвращения из армии не женился, стал купцом и церковным старостой Покровского старообрядческого собора. Всю жизнь собирал картины и открытки о жизни армии, предоставил свой двухэтажный каменный дом под лазарет для солдат, а сам жил в деревянной пристройке.

Хозяйство семьи Капыриных из активного, предпринимательского все больше становилось рантьерским. Торгово-промышленная деятельность свертывалась, а снижающуюся по темпу и даже объему прибыль вкладывали в устойчивые ценные бумаги (прежде всего, облигации государственного займа).

В Боровске появилось новое семейство Смирновых — небогатое, веселое. Красивая и кокетливая дочь «на выданье» Клавдия пленила сердце Петра, которому, по решению матери, предназначалась в жены старообрядка — дочь богатого купца Глухарева Мария Поликарповна. Ей он нравился, взаимности не было.

Началась жестокая борьба матери с увлечением сына. На ее сторону встали все незамужние сестры. Пользуясь своими чарами и зная о неприязни семьи будущего мужа к ней, Клавдия требовала от Петра, чтобы он катал ее на своих рысаках под окнами матери. С Александрой Петровной случались обмороки, между «дитятком» и «родимой» возникали жестокие, безобразные сцены. Здоровье и матери, и сына резко ухудшалось.

Все чаще к сыну применялись кислородные подушки. Кучер на рысаке летел за знаменитым врачом Ададуровым, призываемым то к матери, то к сыну.

Потомок знаменитого обнищавшего дворянского рода Ададуров в прошлом блестяще учился на медицинском факультете Московского университета. Ему предсказывали оставление в университете для подготовки к профессорскому званию. На предпоследнем и последнем курсах он приезжал в Боровскую больницу для практики. Повстречал обаятельную красавицу-боровчанку, замужнюю женщину, и это решило его судьбу. Блестяще окончив университет и оставив перспективу на профессорскую деятельность, он переехал на жительство в Боровск, получил место уездного земского врача и заведующего больницей. Семейная жизнь его сложилась как «брак втроем», так как любимая им женщина не получила развода.

 

Росла его слава знаменитого не только в уезде, но и за его пределами врача. Боровские купцы не скупились на гонорары, и он стал сравнительно богатым человеком и активным общественным деятелем. До сих пор сохранилось распланированное и обустроенное на его средства новое Текиженское кладбище с фундаментом от построенной церкви, уничтоженной во времена произвола. Стоят посаженные на его деньги ветлы на берегах Протвы. Со своими родными он был сдержан и холоден, главным образом потому, что они осуждали его за связь с замужней женщиной.

Как только он, громко смеясь, поднимался по лестницам капыринского дома, Александре Петровне без лекарств становилось лучше. Визит начинался часто с комичных рассказов о текущей врачебной практике и новостях боровской жизни.

— Вы понимаете, вчера приехал к вашей знакомой купчихе. Лежит, распластавшись на постели. Лицо страдающее. «Что такое?» — спрашиваю. «Ох, доктор, умираю». — «Да что случилось?» — «Семжинки поела, да, видно, лишнее. Уж очень вкусна была». Приняли меры, и умирающая воскресла.

В семье Капыриных нервное напряжение кончилось трагически. Петр Павлович тридцати девяти лет скончался от сердечного приступа. Клавдия Смирнова, бросив в его гроб букет сирени, кричала: «Уморили... уморили... уморили».

За ним умерла и мать, моя бабушка.

Остались три сестры, которые повели свое дело под названием «Лесной склад сестер Капыриных». Функции каждой были строго определены. Мария ведала провизией, питанием семьи и работников, проведением праздников, всем домашним обиходом. Александра — транспортом, садом, огородом, животными и работающими в боровском доме мужиками. Клавдия — имением, лесопромышленным делом. Сложные вопросы решались на совете трех сестер, говоривших: «Идемте советоваться».

Однако некоторые стороны имущественного положения менялись и в дальнейшем стали играть важнейшую роль в жизни нашей семьи. По левую сторону большого дома стояли два маленьких дома. Один — трехоконный, а другой — двухоконный, старинный, уцелевший со времен нашествия Наполеона. Дома принадлежали родным братьям, мелким торговцам. Дела их шли плохо, да и семейное хозяйство и жизнь протекали со сложностями и трениями

 

из-за неприязни жен друг к другу. Они то объединялись и вели общее дело, то разделялись. Наконец, владелец трехоконного домика ликвидировал дела и решил его продать. И сестры Капырины купили его, несмотря на скрытую сложность положения, которой не придали значения. Общий большой подвал обоих братьев находился частично под кухней второго брата на участке принадлежащей ему земли. В купчей крепости на дом, перешедший Капыриным, упоминался и подвал, вырытый, обустроенный на чужой земле, над которым помещались кухня и лавка, без четкого описания всего этого. Между соседями не возникало недоразумений долгое время, вплоть до смерти второго брата — владельца соседнего двухоконного домика.

Тогда его вдова решила присвоить весь подвал себе, поскольку он находился на ее земле и под частью построек ее дома. Подала об этом в суд заявление, написанное сутяжным писарем. Капырины решили принадлежащую им часть подвала не отдавать. Но как защищать свои интересы в суде? Обратились с просьбой к единственному проживающему в Боровске и состоящему на государственной службе генералу по ведомству юстиции, хорошему знакомому семьи Николаю Карловичу Феттеру, непременному члену Окружного суда и мировому судье Боровского уезда. Он внимательно прочитал дело и сказал, что оно неразрешимо.

— Его выиграет тот, у кого больше терпения и денег. Подайте встречный иск к вдове о присвоении вам земли, на которой находится подвал, и части дома над подвалом, поскольку подвал ваш, что указано в вашей купчей крепости. Дело дойдет до Сената, но и там его вряд ли решат. Оно будет длиться годами, потребуются деньги на судебные издержки, на адвокатов, разъезды из одного судебного органа в другой. Надо лишь не пропустить сроков обжалования решений нижестоящих судебных инстанций в вышестоящие. У вашей ответчицы нет денег на это. Поняв бесполезность сутяжничества, она сама предложит вам покончить дело миром.

Он тут же написал встречное исковое заявление.

Все вышло так, как сказал генерал. Через год вдова пришла мириться. Ей предложили продать и весь ее дом, и земельный участок соседям. Так три дома — Большой и два маленьких — стали собственностью Капыриных. Купчие крепости на каждый из двух маленьких домов были составлены в пользу трех сестер в равных долях на каждую. Это привело

 

к тяжелым последствиям для семьи в годы Советской власти (об этом будет рассказано в следующих главах).

После смерти Павла Захаровича, Александры Петровны и Петра Павловича сестры Капырины — Мария, Александра и Клавдия — стали вести более открытый образ жизни. Часто ездили гостить в Москву к родственникам и знакомым: к Морозовым, Хандриковым, почетным московским гражданам Залогиным, Колгановым, Барышниковым. Хлебосольно принимали их у себя. Вместе с Валентиной Васильевной Морозовой и Юлией Федоровной Хандриковой тетушки Александра и Клавдия путешествовали по Европе и Африке. Были в Египте.

Валентина Васильевна вышла замуж за петербургского купца Лебедева из семьи тех самых купцов первой гильдии, которые сделали свалку мусора у дома А.Ф. Кони — прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. На требование прокурора убрать мусор они и ухом не повели. Кони обратился с жалобой к петербургскому градоначальнику. Последовало предписание: «Убрать в двадцать четыре часа. Повторять не стану. Взыскать сумею. Трепов». Свалка была убрана в срок.

После брака Валентины Васильевны Морозовой и купца Лебедева Капырины стали ездить в Петербург и Лугу, где было имение Лебедевых.