ПО ДОРОГЕ В СИБИРЬ

 

Рига — Даугавпилс - Великие Луки - Ржев — Москва - Щербаков - Ярославль - Иванове — Горький - Киров -Молотов - Свердловск - Челябинск - Петропавловск -Омск —Новосибирск.

Ранним утром мы приехали в Даугавпилс. Поезд на короткий момент остановился. К вагонам подходили люди и несли нам съестное и питье. Охрана их не подпускала, но наи-

 

 

более ловкие все же сумели передать нам свои припасы. Среди подносящих было много старых тетушек, которые горячо просили брать и не отвергать их приношения.

Многие из заключенных писали записки и отдавали их незнакомым людям, прося передать по назначению. Другие выбрасывали написанные записки на ходу поезда. Они описывали наше положение и предупреждали оставшихся о подобном бедствии. Были записки и такого содержания: "Отомстите за наши муки и унижение!"

Когда мы уезжали из Даугавпилса, много людей стояло вдоль ограды железной дороги; плача, они махали нам на прощание платками. Белые платки и опечаленные люди за оградой было последнее прости нашей родины.

Переехав латвийскую границу, мы сразу же попали в совершенно иной мир, который был совсем не похож на латвийскую землю. Посреди сиротливых, заброшенных полей стояли полуразрушенные хибары без крыш, неприглядные дома, по большей части нежилые, что заставило нас содрогнуться, ибо показалось, что и нам придется жить так же.

В Великих Луках, где нам выдали первый обед, я шла за ним под конвоем.

Москву мы проехали ночью, так что города не увидели. На следующей остановке в Щербакове (бывшем Рыбинске) нам дали рыбный суп и компот. Мы, правда, и не ожидали получить такие яства.

Некоторые остановки были ночью, но за едой мы все же шли. Иногда нам давали подгоревшую пшенную кашу. Хлеб был выпечен в формах, сильно пересолен, к чему мы позднее привыкли. Сохранились у нас еще и свои запасы хлеба и других продуктов из дома. Так что на голод мы не жаловались.

Дальше по пути мы встречали эшелоны с ссыльными из Литвы и Эстонии. В окнах вагонов можно было видеть тоже только женщин и детей.

Мы продвигались вперед очень медленно, так как из глубины России и Сибири шли нам навстречу несчетные военные эшелоны. Они направлялись в Европу. Мы не могли тол-

 

ком понять, что все это могло значить. Рассуждали всяко. Может, они едут пополнять войска, размещенные в Прибалтике, или принять участие в акции по высылке. Прикидывая различные варианты, мы с большим интересом ждали дальнейшего развития событий. Так как магистраль железной дороги была перегружена военными эшелонами, нас везли по смежным дополнительным путям. Во многих местах мы останавливались и подолгу ждали. Похоже было, что нам придется пробыть в пути еще долгое время.

Когда мы проезжали через Ярославль, на остановке нас впервые выпустили из вагонов. Поблизости был небольшой пруд, в котором мы смогли помыться. Здесь же мы встретили знакомых из других вагонов.

В пути умерло много маленьких детей и грудных младенцев, не вынесших ужасных условий. Их выносили из вагонов и тут же, недалеко от путей, закапывали.

Самые большие трудности были с водой. Часто после сильно пересоленной пищи нас мучила страшная жажда. Иногда мы получали чистую воду, но нередко нам приносили грязную, желтую, зачерпнутую тут же из канавы у полотна. Воду нам приносил какой-то русский заключенный, кому эта работа была поручена. Он был всегда очень голоден и с большой жадностью брал хлеб и другие продукты, которые мы ему давали.

Приближались к Горькому. Кругом было много болот и торфяника. Потом приехали .в Киров. Здесь в наш вагон подсадили еще десять человек. Стало еще теснее и неудобнее.

В некоторых вагонах только сейчас отделили мужчин от женщин, перевели их в особый эшелон и увезли в Вятский и Соликамский каторжные лагеря. Там в первый же год почти все умерли от голода и ужасных условий.

За Молотовым, на значительном от него расстоянии, мы достигли Больших Уральских гор. Я восхищалась этой дикой, красивой природой, скалистыми горами. Кое-где были видны небольшие хижины и возделанные огородики. То тут, то там виднелось озеро или речка, бегущая между горных

 

камней. Многие горы поросли хвойными лесами: соснами, елями, а также и лиственными деревьями. На какой-то горной остановке худые, бедно одетые русские женщины вынесли топленое молоко в обмен на хлеб. Денег они не брали, говоря, что на них ничего не купишь — все очень дорого. Мы отдали им весь свой хлеб: он был невкусный. Мы знали, что на следующей станции мы его снова получим. Хлеб у нас не переводился. Топленое молоко сначала нам с непривычки не понравилось: оно было очень жирное, с толстыми коричневыми пленками. Позднее оно стало нравиться нам.

Нам разрешили держать двери вагонов немного приоткрытыми, так что мы могли видеть пробегающие мимо пейзажи. Два дня мы ехали через Урал. Пересекши Уральские горы, границу Европы и Азии, достигли большого железнодорожного узла - Свердловска, где сходятся железнодорожные линии Европы и Азии, а также севера и юга. Свердловск — самый большой город на Урале.

Очень, очень хотелось узнать что-нибудь о внешнем мире, о политической ситуации, а также -почему в таком большом количестве перевозят солдат и военную технику в сторону Европы. Но узнать что-либо быстро невозможно. Тем не менее мы надеялись что-нибудь выяснить в этом большом городе.

Это было накануне Лиго^[1]. Недалеко от нашего вагона стоял какой-то железнодорожник и читал газету. Госпожа Е. бросила ему коробку папирос и попросила, чтобы он за это кинул нам газету. Сначала он был очень сдержан и не хотел пускаться с нами ни в какие разговоры, но в ответ на повторные просьбы скомкал газету в виде шарика и ловко закинул ее между прутьями решетки в окно вагона.

Жадными глазами мы читали газету, где на первой странице большими буквами было напечатано, что 22 июня 1941 года началась война между Германией и Советским Союзом. Эта новость была первым радостным известием и при-

 

 

дала некоторую уверенность нашим слабым надеждам. Об этом мы говорили теперь беспрерывно, рассуждали и делали всякие выводы. Возникла даже такая совсем смелая мысль, что, может быть, наш эшелон отправят назад. Эта мысль, как радостная весть, распространилась быстро. Во многих вагонах стали уже праздновать Лиго. И у нас тоже зазвучали песни Лиго и другие народные песни. Было весело, и все думали, что вот и мы будем спасены, но эшелон стоял и не двигался... Загремели военные фанфары, но мы были уже далеко, в глубине России.

Из Свердловска мы поехали на юг, чтобы освободить путь военным составам, которые огромным потоком стекались в Европу. На поворотах железнодорожного полотна через щель в дверях можно было видеть, какой длины был наш эшелон. Наш вагон находился в середине, и за нами тянулся предлинный ряд других вагонов. В Челябинске русские женщины продавали нам вкусный клюквенный сок и русские пироги.

Проехав Курган, мы стали приближаться к Петропавловску. Стали исчезать горы, началась равнина, с широкими сухими степными пространствами. Не видно было ни домов, ни людей. И лесов не было видно. Кое-где редко разбросаны небольшие, мелкие кустарники. И все это необъятное пространство покрывала сухая степная трава.

Вечерами, когда садившееся солнце, как красный огненный шар, озаряло багровым отсветом все лица, становилось особенно грустно и тяжело... Луна, проплывая над тихой степью, излучала свой холодный свет... Снова приходила ночь, темная, мрачная и безмолвная. День за днем все дальше и дальше катил эшелон. Казалось, что он никогда не достигнет своей цели. Когда въезжали в какой-нибудь город, то настроение становилось несколько лучше, чем среди степной равнины.

С каждым километром мы оказывались все глубже в Сибири, и все мрачнее становилось на душе. Наши надежды, возродившиеся в Свердловске, снова стали улетучиваться.

Ночью мы приехали в Омск, там нам выдали пшенную

 

кашу с творогом и изюмом. На подъезде к следующему городу нам сказали, чтобы приготовились: будут высаживать. Это было новым большим волнением, так как появились слухи, что теперь детей отделят от матерей и поместят в детские дома, то есть приюты, а матерей отправят на работы.

Сложили в большой мешок наши одеяла и подушки и упаковали другие вещи. Сидели в неведении и ждали, что с нами теперь будет. Так мы приехали в Новосибирск — столицу Сибири. Здесь отперли двери вагонов и выпустили всех наружу. Потом приказали всем вместе пересаживаться на большую баржу, чтобы двинуться дальше, в сибирские "деревни".