ЗА ГРАНИЦЕЙ.

 

«Финляндія»... Такъ кончилъ я свой дневникъ. Казалось бы конецъ... Конецъ похода... Конецъ какой-то ненормальной, кто ее знаетъ, плохой или хорошей, но во всякомъ случае какой то особенной жизни... А главное конецъ страданіямъ.

Впереди новая жизнь, широкое, большое и совершенно новое будущее... Впереди свобода, борьба, жизнь... Но свой разсказъ велъ я по порядку, такъ и буду продолжать... Что дальше? — Берегъ реки. Намъ подали лодку... Сели... Два гребца на веслахъ, мы въ середине.

Быстро идемъ мы вверхъ по теченію. Странное ощущеніе. — Цель достигнута и иниціатива больше не нужна... Неть борьбы... Нетъ упора. — Прострація. Стало какъ-то неловко, даже непріятно, и совершенно нелривычно.

Деревня... Пристали къ берегу, вылезли, насъ окружилъ народъ. Где мы?

Несмотря на показанныя намъ финскія деньги, разницу въ постройкахъ, въ культуре, где то въ глубине всетаки таятся сомненія — не у большевиковъ ли? Просто отвыкли верить...

Наконецъ здесь, въ первый разъ, русскими словами мы услышали, что находимся въ Финляндіи. — Сомненія отлетели навсегда...

Вошли въ избу... Ввалился народъ... На насъ смотрятъ...

Контрастъ разителенъ. — Синія пиджаки, хорошія теплыя фуфайки, настоящіе непромокаемые сапоги... Намъ странно. — Ведь это же простые рабочіе...

 

И мы. — Одежда прожжена, дыры разорваны ветвями, видно голое тело. На ногахъ опорки... Волосы всклокочены, на лицахъ 35-ти дневная борода, въ складкахъ кожи неотмывающаяся копоть... Словомъ бродяги. Раньше мне казалось, что показывая бродягь въ кинематографе, тамъ утрируютъ ихъ внешній видъ. Нетъ. Мы были совсемъ какъ бродяги изъ кинематографа.

Сели... Закурили... Черезъ переводчика начали разговоръ.

Мы находимся въ 800-хъ километрахъ севернее Петрограда и въ несколькихъ километрахъ отъ маленькаго финскаго местечка Кусома. Оказывается, что последній нашъ налетъ, мы произвели уже на Финской территоріи... Вотъ почему настроеніе встретившихъ насъ такъ неопределенно — Слышатся понятныя намъ слова. — «Большевикъ», «коммунистъ»... Но вместе съ темъ для насъ собираютъ деньги, кормятъ обедомъ и затемъ предлагаютъ кофе.

Какая вкусная была рисовая каша съ киселемъ!.. Но какой маленькой и безцельной показалась мне чашечка кофе! Насъ обыскиваютъ. Не остается сомненій, что мы приняты какъ большевики... И затемъ, подъ конвоемъ, отправляютъ въ местечко Кусома.

На утро допросъ... Пальцемъ по карте, мимикой, жестами, коверкая немецкій языкъ, объясняюсь я съ лейтенантомъ финской службы, начальникомъ местной пограничной стражи...

Оказалось, что перейдя въ бродъ «непроходимую», по словамъ лейтенанта реку, мы прошли черезъ Советскую пограничную линію. Дальше, въ несколькихъ километрахъ отъ нея пересекли офиціальную границу.

После допроса мы почти реабилитированы.. Но только почти... Насъ отводятъ къ казарму... И... приставляютъ часового... И тутъ начинается!.. Сонъ и еда... Еда и сонъ...

Сколько мы ели! Кошеваръ съ улыбкой приносилъ бакъ на целый взводъ и отъ него ничего не оставалось... Черезъ два часа снова хотелось есть.

Финны любятъ подумать. — Не могли решить, что съ нами делать... Думала Кусома. — Мы ели и спали... Запросила Улеаборгъ. — Онъ ответилъ. Насъ перевезли туда. Думалъ Улеаборгъ. — Мы сидели въ тюрьме. Улеаборгь связался съ Гельсингфор-

 

сомъ, подумалъ и Гельсингворсъ. Ответилъ, и мы въ столице Финляндіи... Но... опять въ тюрьме...

Финскія тюрьмы, — не сравнимы съ советскими. — Тамъ и порядокъ, и хорошая еда, идеальная чистота, и достаточно вежливое обращеніе, но ужъ очень они сухи , какъ то черствы, впрочемъ какъ и самъ Западъ. Пора бы ему понять, что и въ тюрьмахъ ведь тоже люди.

Такъ прошелъ месяцъ.Изъ Гельсингфорской тюрьмы я связался съ Русской колоніей, нашлись пріятели, которые удостоверили мою личность, за это время контръ-разведка установила фактъ побега, проверила правдивость моихъ показаній, намъ предъявили счетъ въ 1000 марокъ за хлебъ и мыло, взятые на Финской территоріи и я на свободе.

Первыя впечатленія. — Я вышелъ изъ тюрьмы... Солнечный день... Дома, автомобили, улицы... Все чисто, гладко...

Спокойныя лица, все сыты, обуты, одеты... Кругомъ человекъ. Непривычно... Отвыкъ я отъ этого... Хорошо... Очень хорошо..

Переживанія. — Свобода!.. Но въ лесу я ощущалъ ее острей.. Вотъ гнета не было, — это было ново... Какъ вспомнишь, что ты вне большевиковъ, такъ и вздохнешь свободно... Хорошо было...

Событія. — Они обыкновенны. Сидя въ Гельсингфорской тюрьме, я писалъ своему товарищу по полку: «... по внешнему виду я бродяга — оборванный, грязный, черный, загорелый и худой. Я вымотанъ совершенно. Все мои желанія сводятся сейчасъ къ литру какао, кило белаго хлеба и отдыху на кресле въ какомъ нибудь санаторіи или лазарете...»

Но, надо было есть... На следующій же день после моего выпуска на волю я всталъ на работу...

Главное. — Я на свободе... Жизнь впереди... Все впереди...