ПОСЛЕДНІЙ ПОБЕГЪ.

(Дневникъ).

 

Побегъ назначенъ на 18-ое Мая...

Спешно шли последнія приготовленія и переговоры... Мальбродскій отковырялъ изъ мыла свой компасъ... Сазоновъ продавалъ последнія вещи... Ячинилъ свои развалившіеся сапоги... Мальсаговъ, какъ магометанинъ, мылся...

Мальсаговъ не зналъ Сазонова и Мапьбродскаго... Надо было ихъ показать другъ другу...

Условились, что я выйду съ ними на прогулку къ известному часу и месту... Я ихъ показалъ...

Планъ нашъ былъ такой: по всей вероятности намъ дадутъ двухъ конвойныхъ. По уставу къ нимъ не зарешалось подходить ближе чемъ на пять шаговъ. По приходе на место мы начинаемъ работу... Затемъ я выбираю подходящій моментъ и предлагаю конвоирамъ закурить... Если возьмутъ, то во время закуриванія мы беремъ ихъ за горло и отбираемъ винтовки... Если нетъ — нападаемъ... Чтобы действовать вместе, я поднимаю воротникъ. Это значитъ приготовиться... Затемъ двое изъ насъ Мальгасовъ и я, берутъ одного... Сазоновъ и Мальбродскій другого...

Здесь наши мненія расходились. Трое стояли за то, чтобы кончить конвоировъ. Я былъ противъ этого. Съ самаго начала я заявилъ, что не пролью лишней крови. Решившись на побегъ, я сознавалъ, что я уже иду противъ Бога — иду на насиліе, но идя на него, я хотелъ чтобы его было какъ можно меньше.

Я не хотелъ доводить насиліе до предела, я не хотелъ крови, но ставя свою и чужую жизнь на карту, я не хотелъ и не могъ проигрьшать. Я убилъ бы только тогда, когда пришлось бы

 

делать выборъ между нашей, и нашихъ враговъ жизнью. Я верилъ, что не для того меня Богъ спасалъ, чтобы я сталъубійцей.

Итакъ, красноармейцевъ брали съ собой.

А дальше? Все зависящее отъ насъ было сделано... Компасъ былъ... Карты такъ и не достали. Дальше, что Богь дастъ. Перекрестимся и на Западъ...

17-ое ... Вечеръ...

Вдругъ Сазоновъ просить отложить побегъ... Говоритъ, что онъ не приготовился... Почему? — Не могъ закупить продуктовъ.

Между мной и имъ уже давно шелъ объ этомъ разговоръ, Онъ уговаривалъ выходить съ продуктами, то есть съ саломъ и сахаромъ. Я былъ противъ этого.

Я зналъ слежку на Соловкахъ и допускалъ, что насъ могутъ обыскать въ воротахъ, темъ более, что идеть Мальсаговъ, который за посдеднее время не выходилъ «за проволоку». Я настаивалъ на томъ, чтобы не брать никакихъ продуктовъ.

Моментъ былъ решительный. Я зналъ, что откладывать нельзя. Мы идемъ въ пятидесяти процентахъ на смерть и нуженъ подъемъ. Отложить — онъ пропадаетъ, не вернется и дело пропало.

Я нажалъ... Потребовапъ... И Сазоновъ согласился...

Ночь... Прошелъ къ Мальсагову, спросилъ его все ли въ порядке... Онъ ответилъ, что надеется устроить нарядъ... Мы простились, и я пошелъ спать...

Но не скоро удалось мне заснуть. Какъ только я разделся и легъ на свои нары, ко мне пришелъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ. Уселся... И началъ мне разсказывать про свою любовь къ одной изъ арестантокъ...

Мягко, стараясь его не обидеть, хотелъ я прекратить это изліяніе, но ничего не помогадо, онъ сиделъ и говорилъ...

Белая ночь... Манящая и зовущая... Баракъ,и, можетъ быть хорошая, но всетаки жалкая арестантская любовь...

А завтра? Завтра свобода... И тамъ любовь... Настоящая, широкая, новая...

Уже солнце вставало, когда я заснулъ.

Утро... Сегодня бежать?!..

Да. И во что бы то ни стапо... Уверенно ответилъ я себе...

Всталъ, умылся, выпилъ кипятку... Прошла поверка...

 

«Безсоновъ, Сазоновъ...» Прочелъ командиръ роты, въ наряде на работы, наши фамиліи, почему то всегда стоявшія вместе...

Мы вышли...

Насъ построили и ловели къ канцеляріи...

Встретилъ моего ночного собеседника...

«Безсоновъ, что съ Вами?.. Почему у васъ такъ блестятъ глаза?.. По моему вы тоже любите...» Спросилъ онъ меня здороваясь.

Да. Я люблю... Свободу!.. Срывалось у меня съ языка, но я удержался.

Вышелъ Мальсаговъ. Вижу одетъ особенно. Френчъ, а на немъ плащъ. Значитъ нарядъ есть.

Вызываетъ партію за партіей... Люди выстраиваются... Конвой окружаетъ ихъ и уводигь...

«Ну а теперь «на метелки»... Обращается онъ къ намъ. «У кого сапоги получше... Тамъ мокро... Ну вотъ ты!.. Ты выходи!..» Указываетъ онъ на насъ. «Ну и ты», ткнулъ онъ на кого то. Я посмотрелъ — какая то скуластая физіономія. Значитъ нарядъ не на 4, а на 5 человекъ, и это лишній...

Мы вышли...

«Конвоировъ»!.. Крикнулъ начальникъ конвоя...

Отъ строя красноармейцевъ отделилось два парня... Одинъ небольшой, сухоларый. Другой — здоровый, краснощекій, широкій детина...

Эхъ, не повезло, подумалъ я. Обыкнозенно бывали маленькіе, а тутъ, какъ нарочно, такая детина!.. Ну и пускай его беретъ Сазоновъ, онъ хвастался, что выйдетъ одинъ на одинъ...

Теперь пройти ворота...

Двинулйсь... И сердце замерло... Я вижу, что въ воротахъ стоитъ одинъ изъ командировъ ротъ. — Лютый врагъ Мальсагова.

Мальсаговъ за проволоку! — Подозритепьно! Не пропуститъ, думалъ я. Задержитъ, обыщетъ... Арестъ... Стенка... Мелькало у меня въ голове... На счастіе онъ отвернулся.

Прошли... И отлегло...

Ярко светило солнышко... Нервъ ходилъ... Начался разговоръ...

Шли кучкой... Конвоиры по бокамъ. Закуриваемъ... Конвоирамъ не предлагаемъ и какъ будто не обращаемъ на нихъ вниманія.

 

Они сходятся и идутъ сзади...

Подходимъ къмосту на материкъ... Перешли... Закуриваемъ второй разъ... Папиросы у насъ хорошія. Предлагаемъ конвоирамъ... Отказываются . — Дело хуже...

«Ну где же будемъ ломать метелки?» Обращается къ намъ Мальсаговъ.

— «Дальше, товарищъ десятникъ, я бывалъ на этой работе», отвечаю я.

Подходимъ къ тому месту, где действительно обыкновенно ломаютъ метелки...

«Вотъ здесь... Ну что жъ покуримъ»,въ последній разъ пробую я конвоировъ.

— «Садитесь закуривайте», отвечаютъ они. Ни имъ, ни намъ не надо торопиться. Эта работа считалась легкой.

Сели, закурили... Идетъ разговоръ... Но голова въ немъ не участвуетъ...

«Ну пошли работать...» Сказалъ я вставая.

Сазоновъ снялъ полушубокъ. Я съ Мальсаговымъ, какъ было условлено, пошелъ въ одну сторону. Мальбродскій съ Сазоновымъ въ другую. Разстояніе между нами шаговъ 20. Такъ развели конвоировъ. Краснощекій со мной.

«Вотъ гадость», подумалъ я, «ведь здоровъ, какъ быкъ, а надо брать»...

Работаю... Смотрю на него... Онъ не спускаеть съ меня глазъ.

Отошелъ въ сторону, онъ за мной, въ другую, опять то же. Дело плохо, ведь такъ не возьмешь.

Проработали минутъ десять. Я вижу, что Масальговъ ломаетъ вместо березы ольху. Обращаюсь къ нему и говорю:

«Товарищъ десятникъ, вы не то делаете», и вижу, какъ къ нему оборачивается и конвоиръ.

«Сейчасъ или никогда» мелькнуло у меня въ голове. «Время!» Понялъ я... И поднимаю воротникъ...

Конвоиръ стоитъ ко мне въ полъ оборота, шагахъ въ 8-ми. Сазоновъ и Мальбродскій видятъ сигналъ... Но Мальсаговъ не смотритъ...

Я делаю 3-4 прыжка и всей правой рукой, въ обхватъ, обнимаю горло конвоира... Левой прижимаю правую къ своей груди и начинаю его давить.

И мое удивленіе! Съ хриплымъ крикомъ — «Ааа...» красно-

 

шекій, опускается подо мной... Винтовка его падаетъ, и я сажусь на него верхомъ.

Мальсаговъ оборачивается... Подскакиваетъ и подхватываетъ винтовку. Те двое барахтаются съ другимъ конвоиромъ...

Въ несколько пріемовъ Мальсаговъ тамъ и всаживаетъ конвоиру штыкъ. Тотъ выпускаетъ винтовку, ее берутъ и картина сразу меняется.

Два конвоира и пятый, поднявъ руки кверху, стоятъ на коленяхъ и молятъ о пощаде. Слезы, ревъ и просьбы не разстреливать...

Винтовку передаютъ мне. Штыкъ дугой... Совершенно согнулся. — Попалъ въ кость.

Первый приступъ ощущенія свободы! Но думать нечего... Мы недалеко отъ ветки железной дороги... И надо уходить...

Плачущіе конвоиры ставятся въ середину, я съ Мальсаговымъ по бокамъ .. Компасъ въ руку... И на западъ. Такъ начался нашъ 35-ти дневный марщъ (по лесамъ и болотамъ).

День былъ ясный теплый...

Ярко светило солнце...

Но еще ярче было на душе... Солнце, небо, кусты, деревья, даже болото по которому мы шли казалось какимъ то особеннымъ невиданнымъ новымъ хорошимъ праздничнымъ...

Вотъ она настоящая свобода... Вне человека... Вне закона.

Богъ — Совесть... Сила — винтовка въ рукахъ... И больше — ни-че-го...

Хотелось упиться этимъ состояніемъ. Вся опасность еще впереди. Но день да мой... День радости счастья...

День свободы...

Это чувствовалось остро.

Мы сняли шапки, поцеловались и вздохнули полной грудью.

У насъ 30 патроновъ. Мало. Но 28 въ противника и 2 въ себя — таково было мое съ Мальсаговымъ услозіе.

Шли лесомъ по болоту...

Кучами, въ особенности въ лесу погуще, лежалъ снегъ... Ручейки разлились... Ноги вязли...

Надо были уйти съ места работы.

Конвоиры и 5-ый шли въ кучке, за ними Сазоновъ и Маль-

 

бродскій - Я съ компасомъ и винтовкой шагахъ въ 10-ти сбоку. Мальгасовъ сзади.

Пройдя версты три, мы были совершенно измотаны, и я сделалъ первый маленькій отдыхъ. Конвоировъ и 5-го посадили на приличное разстояніе и запретили имъ разговаривать междусобой.

Сами сели въ кучку, выпили болотной воды и начали строить дальнейшій планъ и делиться первыми впечатленіями.

Покуда мы были въ сравнительной безопасности. Мы въ лесу, и раньше, какъ въ 12 часовъ дня, то есть въ обедъ, насъ не хватятся. Потомъ, конечно, погоня по следу и наверное полицескія собаки.

Последнее обстоятельство мне особенно не нравилось. Въ лесу отъ человека уйти можно, но отъ собаки трудно, поэтому даже на этихъ трехъ верстахъ, переходя ручейки, я старался провести всехъ хоть немного по воде. Но конечно нашъ следъ можно было найти.

Планъ нашъ былъ такой: Прежде всего намъ нужно перейти железную дорогу Петроградъ — Мурманскъ. Она находилась въ 12-ти верстахъ отъ лагеря. Затемъ, обогнувъ съ Севера городъ Кемь, выйти на реку Кемь, которая течетъ съ запада на востокъ и придерживаясь ея, идти на западъ.

Все это возможно было выполнить, но тутъ являлось препятствіе — конвоиры.

Идти сразу этимъ путемъ, — значитъ конвоиры вернутся въ лагерь и покажутъ нашъ следъ.

Газстрелять... Я не могъ пойти на это. Я убью только тогда, когда по совести, буцетъ совершенно ясенъ выборъ — или убить или умереть. Богъ меня спасалъ, спасетъ и безъ убійствъ...

Что делать?

Показать следъ въ другомъ направленіи — идти на северъ.

Такъ решено.

Отдыхая, мы вспоминали подробности...

Позвали «краснощекаго» конвоира...

Оказалось, что следя за мной, онъ по лицу и манерамъ подозревалъ меня въ желаніи бежать въ одиночку...

«Почему»? — «Въ васъ виденъ бывшій офицеръ».

«Ну такъ что жъ? — «Опасный элементъ... Только не разстреливайте меня», становясь на колени со слезами умолялъ онъ...

Вспомнили про согнутый штыкъ... Позвали другого «сопро-

 

тивлявшагося»... Осмотрели и перевязали рану... Оказалось не опасно — штыкъ попалъ въ кость. И... согнулся...

«Рана пустяки... Только оставьте живымъ», взмолился и этотъ.

За короткій промежутокъ нашего путешествія эти мольбы повторялись чуть ли не въ десятый разъ... Они были уверены, что ихъ кончатъ...

Трудно было ихъ успокоить и уверить въ различіи большевицкаго и нашего отношенія къ человеческой жизни.

Пригласили и «пятаго», нашего невольнаго компаньона. Онъ оказался казакомъ «Васькой Приблудинымъ». При разоруженіи онъ никакъ не могъ понять... Кто — кого? Поэтому всталъ на колени и поднялъ руки.

Я спросилъ его, что онъ хочетъ делать: — Вернуться въ лагерь? Идти своей дорогой? Или следовать за нами?.

Взмолился взять его съ собой. Насъ это конечно не устраивало — лишній ротъ и, хотя и свой братъ арестантъ, но всетаки нельзя довериться... Покуда вопросъ оставался открытымъ.

Передохнули. И надо было двигаться...

Солнце грело, и на ходу становилось жарко...

Мы сняли съ себя все, чтобы идти на легке, и нагрузили этимъ красноармейцевъ... Ничего, пускай попарятся и вымотают-ся.

Мальбродскій отдалъ свою одежду и наделъ красноармейскую форму. То же хотелъ сделать и я, но мне она была мала.

Трудно было идти. Сапоги были полны водой.. Болото вязкое... Лесъ лежалъ... Натыкались на заросли... Но шли бодро... Ощущеніе свободы двигало впередъ... Все казалось хорошо.

Часовъ у насъ не было. Я определялъ время по солнцу и компасу. — Перевалило за 12...

Мы шли не останавливаясь... Хотелось есть...

Часа въ 2 опять передохнули... И опять пошли...

Начали выдыхаться... И вотъ около 4-хъ часовъ, взобравшись на гору, мы увидели линію железной дороги Петроградъ—Мурманскъ а на юго-западе городъ Кемь...

Здесь мы решили отдохнуть и поспать, чтобы потомъ двигаться всю ночь.

Единственной ценной для меня вещью на Соловкахъ было мое

 

Евангеліе. Его я взялъ съ собой. Дня три-четыре спустя после нашего побега, я началъ путаться и сбиваться въ счете дней и поэтому, не имея бумаги, я решилъ на Евангеліи записывать наши дневки. Обозначалъ я ихъ какими нибудь событіями, предметами или происшествіями, которые чемъ нибудь выделялись и врезывались въ мою память. Потомъ уже эта запись перешла въ короткій дневникъ.

Этотъ день у меня записанъ такъ:

І8-го мая. — Разоруженіе конвоировъ и побгьгъ. Дневка съ красноармейцами.

И въ моей памяти встаетъ картина этого отдыха.

Мы расположились на горе. Все устали, хотелось есть и спать. Сазоновъ, вопреки моему желанію, всетаки утащилъ изъ лагеря кусокъ сала, величиной съ кулакъ, и несколько кусковъ сахару. Тутъ это очень пригодилось и мы закусили.

Опять усадивъ красноармейцевъ и «пятаго» въ кучку, мы разостлали одежду, и съ удовольствіемъ заснули, по очереди будя другъ друга и передавая винтовку для охраны, и наблюденія за конвоирами.

Что со мной? Где я? — Не могъ я понять просыпаясь.

На свободе!... Вздохнулъ я... На настоящей, невиданной еще мною свободе... Въ лесу, который знаетъ только зверя...

А впереди?

Что Богъ дастъ!. Жизнь, любовь, счастье... Или — смерть.

Два выхода.

Но если и смерть, то не страшно.. За мигъ такой свободы — отдамъ жизнь!

Солнце еще не зашло, но день кончался... И начиналась белая, северная ночь съ ея особымъ настроеніемъ...

Нужно было решать, что делать съ красноармейцами.

Я посоветовался со своими, и хотя они были противъ этого, я твердо решилъ ихъ выпустить на свободу.

Но надо было сделать все, чтобы они вернулись въ лагерь какъ можно позже.

И я обратился къ ихъ совести...

Зная хорошо, какъ ихъ будутъ допрашивать, я, говоря съ
ними, вызывалъ каждаго отдельно.

«Ты понимаешь», говорилъ я имъ, «что мне выгоднее было васъ разстрелять, чемъ возиться съ вами, таскать за собой и да-

 

вать вамъ тотъ кусочекъ сала, который намъ такъ нуженъ, но я этого не делаю, потому что не могу убивать. Тебя же я только прошу объ одномъ. — Вернуться въ лагерь какъ можно позже»...

«Будутъ допрашивать, скажи, что заблудился, былъ измотанъ, всему этому поверятъ, а ты еще раненъ», прибавилъ я проткнутому. — «Вамъ дана жизнь — вы исполните мою просьбу».

Красноармейцы плакали... Но по временамъ, мне всетаки не верили, настолько такой подходъ былъ имъ чуждъ.

Ваську Приблудина решили взять съ собой.

«Приблудинъ — приблудился»...

Пошли...

Для того, чтобы, по возможности, сбить погоню со следа, мы двинулись не на западъ, а на северъ, вдоль железной дороги.

Было около часу ночи. Прошло достаточно времени, чтобы убедить красноармейцезъ, что нашъ походъ на северъ не блефъ, а нашъ истинный путь, и я решилъ ихъ отпустить.

Идти въ лесу даже по компасу трудно, безъ компаса и безъ солнца невозможно. Никакой оріентировки, и обязательно заблудишься, — собьешься на кругъ.

Я твердо верилъ и верю, что красноармейцы исполнили мою просьбу... Но я былъ не одинъ, и поэтому не просто отпустилъ ихъ, а взялъ каждаго изъ нихъ въ отдельности, и.чтобы окончательно не дать ему возможности оріентироваться и совсемъ запутать его, сделалъ съ каждымъ изъ нихъ по большому кругу въ лесу.

До последней минуты они не верили мне, что я ихъ отпущу. Все слезы и просьбы... И даже уходя въ чащу леса, по указанному мной направленію, они оглядывались и съ мольбой складывали руки... Думали, что я ввинчу имъ пулю сзади... Вероятно, голубчики, тоже кое что пережили...

Теперь намъ нужно было двигаться на западъ, и мы пересекли железную дорогу.

Голодъ давалъ себя чувствовать... За весь день кусочекъ сала и сахару.

Нервы сдали и усталость брала свое... Пошли маленькія разочарованія. — Двигались мы такъ: Впереди, съ компасомъ въ руке и винтовкой на плече шелъ я,

 

за мной Мальбродскій, и много отставая Мальсаговъ съ винтовкой и Сазоновъ.   За ними плелся Васька. Они выдохлись...

На Сазонова я возлагалъ большія надежды. Основываясь на его разсказахъ, я въ него верилъ больше, чемъ въ другихъ...

Онъ обещалъ одинъ на одинъ выйти на конвоира... Болото и лесъ онъ зналъ великолепно... Онъ былъ выносливъ... И увы...

Сдалъ и выдохся...

Мальсаговъ — дело другое. Онъ сразу показалъ себя, — Ясно выраженная храбрость. Плевать на все, только бы не утруждать себя и не переносить лишеній.Онъ усталъ, хотелъ есть и ни на кого и ни на что не обращая вниманія, все премя предлагалъ устроить отдыхъ.

Мальбродскій шелъ великолепно. Легко, и рвался впередъ.

Здесь я въ первый разъ поставилъ вопросъ ребромъ о безпрекословномъ подчиненіи всехъ мне. Ими же мне была дана власть «диктатора». Ими же не исполнялось мое приказаніе — двигаться впередъ.

Пришлось крикнуть и пугнуть, — особенно «ходока» Сазонова.

Ну ничего. — Поругались, но всетаки поплелись.

Идти было действительно трудно. — Мы уже вышли на «непроходимые» болота. Нога вязла даже на кочкахъ. Нужно было прыгать и, вместе съ темъ, вытаскивать вязнущую ногу. Короткіе отдыхи становились все чаще. Былъ день и нужно было становиться на дневку.

Уверившись, что дальше ни уговорами, ни угрозами тащить моихъ спутниковъ невозможно, я выбралъ въ болоте маленькій оазисъ изъ камней и леса, нашелъ подветренную сторону, и мы встали на отдыхъ, который у меня отмеченъ:

19-го Мая. Дневка «на камнях».

Развели костеръ...

Кто то, переходя железную дорогу, нашелъ и захватилъ съ собой совершенно заржавленную банку изъ подъ консервовъ. — Въ ней скипятили воду. Попили этого «чаю»...

Надо было доставать продукты. Больше сутокъ мы были безъ пищи. Но прежде всего выспаться...

Я остался охранять.

Северное солнце греетъ плохо и остальные легли кругомъ около костра.... Моментъ... И все спали...

 

На душе было хорошо...

Я вымылся въ болоте. Подложилъ дровъ и началъ «жить»... Нахлынули воспоминанія... Ихъ я отогналъ...

Пришли надежды... Много ихъ было... Свобода... Работа... Любовь... Охъ это чувство!... Много оно можетъ сделать...

Что же, думалъ я, неужели все то, что я получилъ путемъ столькихъ страданій, — вера въ Бога, вера въ духовную жизнь человека, въ счастье человека чуть не въ аскетизме, неужели все это навеяно, набрано подъ вліяніемъ обстоятельствъ?

Неужели во мне опять выявился человекъ только мірской жизни, и она меня захватитъ полностью?..

Нетъ, есть спасеніе... И это спасеніе — любовь... Вотъ, что будеть двигать мною въ жизни, что не позволить мне забыть прошлаго, и выведетъ на истинный путь въ будущемъ...

Да. Все, все ерунда. Есть Богь и Она... И въ соединеніи ихъ счастье.

Къ нему я сейчасъ иду. Дай его Богъ!

Я разбудилъ мою смену, передалъ ему винтовку и радостнымъ, счастливымъ легъ спать.

Наконецъ поспали все.

Подумали, поговорили что делать. Надо доставать продукты. Где?

Мы были сравнительно не далеко огь железной дороги. Надо идти на нее. Затемъ двигаться прямо по полотну. Наверное найдется какая нибудь сторожка. И брать тамъ продукты.

А засада? Но ведь надо есть... Пошли...

Голодъ раздражаетъ... Лица мрачные.

На болоте брусника и клюква... То и дело останавливаемся и едимъ... Наконецъ вышли на железную дорогу. Пошли по полотну.

Шли долго. Надежда встретить что нибудь уже терялась. Но выходовъ нетъ. — И вотъ за поворотомъ слышится мычаніе коровы. Все встрепенулись. Какъ подходить?

Здесь впервые резко выявилась тактика нашихъ группъ.

Мальбродскій и Сазоновъ стояли за то, что нужно выследить нетъ ли засады. Мальсаговъ и я решили идти прямо.

Пошли въ лобъ...

Изъ за поворота выглянуло большое строеніе.На дворе сарай, амбары, коровы, телята...

 

Мальсаговъ шелъ за мной.

«Не отставай, Артагоновичъ, (его отчество)», подбодрялъ я его усталость, «сейчасъ будемъ делать обыскъ»...

Я шелъ быстро, чтобы не дать жителямъ или засаде возможность заметить насъ издалека и принять меры предосторожности. Не сбавляя хода, мы вошли въ домъ.

«Товарищи. По приказанію Кемскаго Г.П.У. у васъ сейчасъ будетъ произведенъ обыскъ». Объявилъ я входя, «Пожалуйте все въ одну комнату».

Кто то попробовалъ заикнуться о мандате.

«Вотъ тебе мандатъ», съ прибавленіемъ ответилъ я, тряхнувъ винтовкой. Сразу все стихло...

Лица вытянулись и люди колебались. Ихъ было всетаки человекъ 20. Какъ оказалось потомъ, мы попали на железнодорожное депо по починке дороги.

«А ну ка поживей. Поворачивайтесь!»... Крикнулъ я, и это подействовало. Все, какъ бараны пошли въ одну комнату.

«Артаганычъ, становись у дверей и стреляй каждаго, кто двинется. А.вы», обратился я къ остальнымъ, «забирайте все, что есть съестного».

Тутъ Васька показалъ свои расторопность... Быстро появился на сцену мешокъ и въ него посыпались хлебъ, крупа, сало имасло. Я взялъ топоръ, чайникъ, котелокъ, кружки, ложки и роздалъ это всемъ.

Сазоновъ вытащилъ изъ печки кашу и тутъ же, съособеннымъ удовольствіемъ мы ее съели. А затемъ навалились на молоко.

Въ 10 минутъ дело было кончено. Взявъ у Сазонова 10 рублей и войдя въ комнату я заявилъ:

«Вотъ что я вамъ скажу, братцы. Меня не интересуетъ кто вы... Можетъ быть люди бедные, поэтому вотъ вамъ червонецъ за то, что мы у васъ взяли. Кто мы — вы скоро узнаете. Покуда, въ теченіе 2-хъ часовъ, чтобъ никто изъ васъ отсюда не выходилъ. Прощайте».

Все сидели и не двигались. По мордамъ было видно, что среди нихъ были коммунисты. Но все нами было сделано такъ быстро и решительно, что они обалдели и не могли сговориться.

Сытые, правда не пьяные, но съ табакомъ, взваливъ на плечи мешки, мы двинулись на северъ по полотну железной

 

дороги. Затемъ, тутъ же, учитывая, что на насъ будутъ смотреть изъ оконъ, свернули въ лесъ и пошли оставаясь въ поле ихъ зренія, паралелльно железной дороге. Двигаясь по полотну, мы слишкомъ ясно показали бы наши следы.

Такъ шли мы около 2-хъ верстъ.

Чтобы окончательно замести следы, я сделалъ большую петлю. — Сначала велъ на северъ, повернулъ на востокъ, затемъ на югъ, здесь мы перешли въ бродъ попавшуюся речку, снова пересекли железную дорогу и тогда, я взялъ курсъ на юго-западъ, чтобы выйти на реку Кемь.

Легко шлось ночью после нашего ужина, несмотря на то, что у всехъ, кроме меня и Мальсагова, за плечами была ноша.

Мы отошли отъ железной дороги верстъ 10-12 и могли чувствовать себя въ безопасности. Соблазнъ поесть и отдохнуть снова заставилъ Сазонова и Мальсагова заныть объ отдыхе.

«Остановимся... Остановимся. Вотъ здесь». Привязывались они къ каждому сухому местечку.

«Здесь совсемъ сухо», решили они, остановившись на маленькомъ холмике.

Дулъ северный ветеръ...

Какъ я ихъ не убеждалъ, что они сами сбегутъ отсюда, что надо выбрать защищенное отъ ветра место, они настаивали что здесь хорошо, что они были въ партизанахъ, и умеютъ выбрать стоянку. Поэтому и въ дневнике моемъ этотъ день замеченъ такъ:

20-го Мая: Налетъ на желгьзной дороге. Дневка «партизанская».

Действительно, недолго мы простояли здесь... Въ захвачен-номъ чайнике сварили кашу, поели, попили... Но несмотря на костеръ было слишкомъ холодно. Легли, но скоро вскочили и двинулись въ путь.

Этотъ переходъ былъ очень труденъ. Сплошное «непроходимое» болото... Я подчеркивак» «непроходимое», потому что оно было действительно непроходимо летомъ.

Наше счастье, что мы шли въ эту пору. Въ начале я не могъ понять почему оно не затягиваетъ совершенно. Я попробовалъ штыкомъ и уперся во что то твердое. Попробовалъ въ другомъ месте, штыкъ уходилъ на то же разстояніе. Въ чемъ дело? Оказалось,

 

что болото оттаяло только сверху, а на полъ аршина вглубь — ледъ. Вотъ почему это «непроходимое» болото было лроходимо.

Но всетаки, въ некоторыхъ местахъ пройти его было нельзя. Мы шли, проваливались, съ трудомъ возвращались обратно, делали обходъ, снова шли, опять проваливались и снова возвращались. Здесь я началъ считать на «полезные» и «не полезные» километры которые намъ приходилось проходить.

Дулъ холодный северный ветеръ. Мы были мокры по поясъ. Было очень холодно. Наконецъ мы попали въ лесъ. Но были уже такъ вымотаны, что не дотянули до утра и остановились ночью.

21 - го Мая. Ночевки «въ лесу». Остановка въ шалаше, вследствіе выпада снега.

Немного поспавъ, мы вышли утромъ. Лесъ оказался небольшимъ, и скоро мы снова попали въ болото. Этотъ день оказался еще труднее предидущаго. Болото было еще хуже, вода холоднее и северный ветеръ крепчалъ.

Въ середине дня стало очень холодно, несмотря на движеніе согреться было невозможно.

Шли мы страшно растягиваясь. — Впереди я и Мальбродскій... Отставая отъ насъ на полъ километра, остальные...

Я решилъ сделать привалъ. Хорошо, что на этотъ разъ я долго выбиралъ для него место и нашелъ защищенное отъ ветра. Мы развели большой, настоящій северный костеръ... Кстати, но пріемамъ разведенія костра, въ Россіи легко можно определить южнаго — степного и севернаго — лесного жителя.

Уроженецъ юга разводить костеръ изъ сучковъ, ковыряется съ веточками и все время держить маленькій огонь.

Северный житель начинаетъ съ двухъ — трехъ щепокъ, затемъ сразу наваливаетъ на огонь поленья и сейчасъ же покрываетъ это целыми, стволами. Огонь у него не затухнетъ и черезъ пять минутъ, даетъ настоящій жаръ. Такимъ онъ его и поддерживаетъ.

Хотя среди насъ и были большей частью жители не лесныхъ губерній, но всетаки огонь мы держали северный — горячій.

Сегодня нужно было его особенно поддерживать... Ветеръ крепчалъ и крепчалъ... Лесъ шумелъ... Собрались тучи... Стало темно... Начиналась вьюга...

Вотъ появились первыя снежинки...

Мрачно лежали мы у костра... Все молчали... Въ головы

 

забирались непріятныя мысли. — Что бы ни случилось, крыши, крова мы надъ собой не увидимъ... Нужно все перенести...

Вьюга усипивалась... Болото уже покрылось пеленой снега...

«Надо строить шалашъ», предложилъ я моимъ спутникамъ.

Требовалась работа. Все устали. Нехотя, надеясь, что вьюга скоро кончится, принялись мы за постройку.

Построили навесъ и покрыли его еловыми ветками. Снегъ валилъ хлопьями. Быстро покрывались оне белой пеленой.

Мы забрапись въ шалашъ... Но увы, онъ не спасъ насъ... Недостаточно низкая температура, близость костра и наше дыханіе растапливали снегъ и шалашъ началъ протекать...

Съ этого времени началось наше пятидневное сиденіе въ снежной пустыне, подъ завываніе вьюги, шумъ леса, съ постоянно падающимъ снегомъ...

Это было тяжело... Очень тяжело...

Въ моемъ дневнике оно помечено коротко:

Остановка въ шалаше вследствіе выпада снега.

22-го Мая. То — же.

23-го Мая. То — же.

24-го. Мятелъ продолжается. Къ вечеру прекратилась.

25-го. Снегу на полъ аршина.

26-го. Снегъ таетъ...

Одинокіе , голодные, холодные, все время мокрые, сидели мы оторванные отъ всего міра... Давило сознаніе, что своими силами найти выходъ было нельзя... Можно было только ждать... А ждать было тяжело...

Первую ночь мы провели совершенно безъ сна. Усталость была сильная, но холодъ не давалъ заснуть. Все платье было мокро. Только высушишь его у костра, ляжешь, — черезъ полъ часа весь до нитки мокрый... Опять костеръ, — платье горить, но ничего не помогаетъ. Въ начале мы хоть ели вволю. Затемъ пришлось сократить и паекъ...

Чемъ дальше, темъ хуже...

Настроеніе переходило въ апатію... Мы почти не разговаривали...

Появились первые признаки цынги — сонливое состояніе.

День мало отличался отъ ночи... Та же тьма... и безостановочно падающій снегъ...

 

Въ голове у меня начали путаться дни... Здесь , чтобы не забыть ихъ, я началъ писать свой дневникъ. Казалось просвета не видно...

Но вотъ что то изменилось... Что?.. Еще трудно определить, но перемена есть... Стало чуть светлее... Чуть теплее... Но снегъ еще шелъ.

А вотъ появились и признаки... Ветеръ повернулъ на югъ, мятель прекратилась, и выпавшій на полъ аршина снегь, началъ таять...

На душестало легче... Я взялъ винтовку и пошелъ въ болото. Идти еще было невозможно. — Все прогалины занесены снегомъ, и въ нихъ можно было провалиться такъ, что и не вылезти... Но долго ждать было нельзя. Паекъ былъ сокращенъ до минимума и его могло хватить только на день, кроме того насъ поджидала цынга — этотъ бичъ севера. Почва для нея была бпагопріятная — и голодъ, и холодъ, и отсутствіе движенія... Первые признаки ея приближенія — апатія и сонливость были на лицо.

На следующій день мы выступили.

2б-го Мая. Снегъ таетъ. Въ два часа вышли на реку Кемь, часамъ къ 7-ми венера дошли до деревни Подужемье. ІІ часовъ вечера встретили 2-хъ крестьянъ. Получили немного хлеба. Ночъ. Идемъ по рекгь Кеми. Настроеніе бодрое. Въ дер. Подужемье была засада изъ красноармейцевъ, которая поискавъ насъ ушла.

Снегъ еще тонкимъ слоемъ покрывалъ сухія части болота и леса, когда мы вышли. Несмотря на усталость всетаки было пріятнее двигаться чемъ сидеть въ техъ условіяхъ, въ которыхъ мы находились последніе 5 дней.

Мы шли довольно быстро и вскоре показались первые признаки жилья — начали попадаться тропинки, заборы, затемъ пошли поля... Взобравшись на гору, мы увидели деревню, а за ней реку... По полямъ разгуливали бараны... Хотелось взять, но нельзя было портить отношенія съ крестьянами. Деревню надо было обогнуть, и мы начали ея обходъ съ севера-запада. Обходъ долженъ былъ быть достаточно гпубокъ, такъ какъ следы наши ясно отпечатывались на снегу. Попадались тропинки...

«Стопъ». Поднялъ я руку... Все остановились. На тропинке два человеческихъ следа, съ подкованными каблуками, съ боку

 

два собачьихъ. — Красноармейцы съ собаками. Не скажу, чтобы это добавленіе на меня пріятно подействовало. Лучше быть охотникомъ, чемъ зверемъ...

Двое насъ — двое красноармейцевъ. Постреляли бы, подсчитали... Какъ нибудь и поладилч бы... А эти не отвяжутся.

Оставивъ всехъ на месте, я пошелъ на разведку и къ моему удоволствію скоро увиделъ обратный следъ.

Мы пересекли оба следа и къ вечеру дошли до реки Кеми. Широкая, сильная река... По обоимъ берегамъ могучій, почти девственный лесъ, вдоль берега узенькая, еле заметная тропинка. Свежихъ следовъ нетъ, значитъ можно идти.

Тишина... Наступаетъ ночь...

По воде слышно очень далеко... Стукъ...

Мы остановились. Прислушались, — Разговоръ... Подошли поближе — крестьяне строятъ на пожне заборъ. Подходить или нетъ?

Не хотелось кому нибудь показывать свой следъ... Но надо было есть, надо получить хоть какія нибудь сведенія. —

«Пойдемъ!» Кивнулъ я Мальсагову.

Два бородатыхъ мужика... При нашемъ приближеніи продолжаютъ работу.

«Здравствуйте!»

— «Здравствуйте»... Никакого вопроса кто мы и почему мы здесь. Ясно видно, что знаютъ насъ, но ничемъ этого не выдаютъ Приходиться намъ заговаривать первымъ.

«Вотъ что, отцы», начинаю я прямо, — «вы о насъ вероятно знаете, мы беглые люди, не большевики, а поэтому помогите намъ».

Вижу мнутся...

«Мы васъ не выдадимъ, и вы насъ не выдавайте», прибавляю я.

— «Да намъ что... Мы не доносчики, а чемъ помочь то?...» Я разсказалъ. — Намъ иужно знать где мы, что у насъ сзади и спереди и где достать хлеба.

Оказалось, что деревня, которую мы видели, называется Подужемье, и въ ней до сегодняшняго дня стояло человекъ 25 красноармейцевъ съ собаками. Сегодня они ушли но неизвестно куда. Крестьянамъ, подъ страхомъ наказанія, приказано не давать намъ продуктовъ. Деревне, за голову каждаго изъ насъ обещано по 10 пудовъ хлеба на человека. Вверхъ по теченію,

 

верстахъ въ 30-ти есть два хутора, въ нихъ можно достать продуктовъ...

«А все, что у насъ есть, мы вамъ отдадимъ. Чай голодны»? — Прибавилъ одинъ изъ стариковъ.

Оказалось, что они здесь на лодке. Оттуда онъ принесъ две буханки хлеба. Это была для насъ большая поддержка.

Обоюдно обещавъ не выдавать другь друга, мы простились со стариками, поели хлеба, и двинулись по Кеми.

Погода поправилась... Кое что было въ животе... Впереди хлебъ — настроеніе стало лучше...

Узенькой, еле заметной тропинкой пробирались мы вверхъ по теченію Кеми. Масса маленькихъ притоковъ затрудняла наше движеніе. Черезъ многіе изъ нихъ были перекинуты срубленныя деревья. Но всетаки, чтобы перейти ихъ приходилось каждый разъ спускаться въ оврагь, а потомъ карабкаться въ гору.

Несмотря на утомленіе, трудность перехода, голодъ, холодъ всетаки хорошо жилось среди природы. Мы шли всю ночь. Настало утро... Пробежалъ утренній холодокъ, потомъ запели птички...

Начался разсветъ... Вставало солнце... Его еще не было видно — только лесъ на томъ берегу реки сталъ двойнымъ... Сверху золотой, снизу совсемъ темный... На тропинке показался свежій следъ большого медведя... Тянуло пойти по нему...

Хорошо было на душе... Опять чувствовалась свобода.

Много ли человеку нужно для счастья? Кусокъ хлеба въ полномъ смысле этого слова и кровъ. Природы... И природы вплотную... И при спокойной совести, онъ счастливъ.

Шли мы безъ отдыха и къ полдню отъ хлеба ничего не осталось. Нужно было идти. Следъ нашъ мы всетаки показали, значитъ можно было ждать и погони.

Показались хутора... Отъ усталоети прислонившись къ забору, издалека разсматривалъ я ихъ расположеніе. Ихъ было два. Одинъ поближе къ намъ, другой въ версте отъ перваго.

Я разсчиталъ, что если будетъ засада, то они посадятъ ее въ первый хуторъ, который намъ по дороге и решилъ обойти его.

Усталость была страшная. Лишнихъ три-четыре версты по болоту, — это большое разстояніе...

Ни съ кемъ не советуясь, думать и говорить уже никто не могь, я далъ знакъ своимъ и лошелъ въ обходъ...

 

Долго шли мы, обходя первый хуторъ, наконецъ показался второй... Подошли мы къ нему съ северной стороны и находилисьнагоре. Намъ былъвиденъ домъ, а за нимъ река... Залегли... Посмотрели... На хуторе никакого движенія...

Идемъ!..

Слустились внизъ... Подходимъ къ дому...

Я шелъ впереди, Мальсаговъ за мной... Онъ страшно усталъ и еле брелъ.

Где входъ въ домъ, я не виделъ и попалъ на противоположную отъ него сторону.

Поравнялся съ окнами, взглянулъ туда... Вижу голыя, стриженныя головы...

Крестьяне — и голые черепа?.. Что то не ладно... мелькнуло у меня въ голове...

Раздумывать было нельзя, и я только ускорилъ шагъ, проходя домъ подъ всеми окнами, — по фасу, сбоку и сзади, где была дверь... Въ окнахъ движеніе...

На дворе, на корточкахъ сиделъ крестьянинъ, и Мальсаговъ ничего не заметивъ направился къ нему...

Я распахнулъ дверь... Прямо противъ меня стоялъ красноармеецъ съ винтовкой на вскидке... Я былъ у него на мушке...

«Руки вверхъ!».. Крикнулъ онъ!

Раздался выстрелъ. — Но было поздно, я отскочилъ... Дуракъ, подумалъ я, люди идутъ на смерть, а онъ — «Руки вверхъ!», но въ этомъ было мое спасеніе.

Въ избе защелкали затворы...Вотъ изъ за печки показалась винтовка... Я выстрелилъ, — отбилъ кусокъ кирпича... «У меня 15 патроновъ — надо беречь»... Остановилъ я себя.

«Сдавайтесь! Ведь намъ все равно не жить», съ прибавленіемъ крикнулъ я.

«Между нами три шага... Сколько ихъ? Выстрелы слышны... Соседній хуторъ... Оттуда поддержка... Если драться, то лучше въ поле»... Быстро проходили у меня въ голове...

«Идемъ на гору!», крикнулъ я Мальсагову. И мы быстро заняли хорошую позицію. — Выходъ изъ дома былъ у насъ подъ обстреломъ.

Все замерло... Такъ прошло минутъ десять.

 

Но вотъ на реке, въ полукилометре отъ насъ, появилась лодка съ четырьмя фигурами. Красноармейцы удирали...

Оказалось, что они выскочили въ окно, мертвымъ пространствомъ прошли къ реке и тамъ сели въ лодку. Подъ прикрытіемъ высокаго берега, ониотошли по теченію и сейчасъ переправ-лялись на другую сторону.

Зная какъ хорошо действуетъ свистъ пули, я раззорился на одинъ патронъ и выстрелилъ по направленію лодки.

Они быстро причалили къ берегу и я увиделъ, какъ несколько фигуръ бегомъ направились въ лесъ...

Лезть въ бой, конечно, было нечего... Мы были обнаружены... Что делалось на соседнемъ хуторе, мы не знали. Теперь наша задача была уйти какъ можно дальше. Впереди намъ предстояло переправиться черезъ притокъ Кеми, реку Шомбу.

Этой Шомбы я боялся больше всего. Я понималъ, что тамъ большевики должны были сосредоточить свои силы, и мне хоте-лось сегодня же проскочить ее. Надо было пройти ее раньше, чемъ узнаютъ нашъ следъ. До нея оставалось верстъ двадцать.

Мы двинулись вверхъ по Кеми. Продуктовъ не было совершенно. И какъ не верить въ Бога...

Сейчасъ только я ушелъ отъ смерти. Но впереди смерть отъ истощенія. Богъ помогь.

По дороге мы натыкаемся на рабочій шалашъ. Въ немъ карелъ и продукты. Онъ далъ намъ (вернее мы взяли) рыбы, мяса, хлеба и «манны». Кроме того еще проводклъ.

«Идите какъ звери», напутствовалъ онъ насъ, — «не выходите даже на тропинки».

Мой дневникъ.

27-го Мая. Шли всю нонь и день безъ отдыха. Часовъ въ 7 вечера пришли на хуторъ въ 34-хъ верстахъ отъ деревни Подужемье. Войдя на хуторъ попали на засаду краноармейцевь. После перестрелки кр-цы удрали на лодке. Мы спешно двинулись по Кеми, забравъ продукты у рабояихъ. Продуктовъ мало. Придется голодать. Усталость страшная. Часа въ 2 ночи свернули оть Кеми и часовъ въ 7 утра встали на отдыхъ.

И дальше:

28-го Мая. Весъ день на отдыхгъ, питаніе слабое. У всехъ силъная опухолъ въ ногахъ. Часовъ въ 10 вечера выступили на Шомбу.

У Мальсагова были не ноги, а сплошная рана. Кроме того,

 

во время путешествія по снегу и остановокъ, онъ отморозилъ себе пальцы на ногахъ. Они были синіе и не двигались.

Когда онъ показывалъ ихъ мне, я ясно виделъ, что они отморожены, но уверялъ его, что они только посинели отъ холода. — Все равно помочь было нельзя. Нужно было идти впередъ. Не граница подойдетъ къ намъ, а мы должны подойти къ границе.

Но до Шомбы мы такъ и не дошли — просто не вытянули. Усталость взяла свое. Намъ предстоялъ большой обходъ. Нужно было идти на ея истоки, где было меньше вероятности встретиться съ лротивникомъ, и тамъ переправляться.

Вопросъ этотъ все время сиделъ у меня въ голове. Сазоновъ обещалъ построить плоты, но я зналъ, что это легко говорить, но гораздо труднее сделать. Шомба все время заставляла о ней думать.

Ночью, решивъ, что намъ не дойти, мы двинулись въ этотъ обходъ, но после двухъ дней, проведенныхъ совершенно безъ сна, въ постоянномъ движеніи, мы отошли недалеко и скоро встали на отдыхъ. Спали целый день. Къ вечеру начали готовиться.

Подсчитали продукты — ихъ оказалось очень мало. Вопросъ нашихъ ногь и обуви былъ для насъ одинъ изъ первыхъ. И онъ былъ совсемъ не благополученъ. Начали одевать сапоги — не лезутъ. — Не ноги, а чурбаны. Васька распоролъ свои сапоги и сделалъ поршни.

Еще на стоянке, во время снежной бури, я, одевъ сапоги Мальсагова, почти сжегъ ихъ на костре. Здесь я пристроилъ ему его галоши, то есть протянулъ въ нихъ ремни, такъ что оне не падали.

Для себя я распоролъ свои сапоги, но всетаки они жали, поэтому я засунулъ ихъ за поясъ и пошелъ въ кожанныхъ туфляхъ, которыя вытащилъ изъ лагеря Сазоновъ.

29-го Мая. Ночь шпи по непроходимымъ болотамъ. День на отдыхе. — «Брусника, гуси и заяцъ», Среди ночи Малъбродскій отъ переутомленія не могъ идти, встали на отдыхъ. — «Соленая рыба».

За все время нашего пути, все мои старанія были направлены на то, чтобы какъ можно меньше отдыхать, и какъ можно скорее двигаться впередъ. Но это не всегда мне удавалось.

Иногда тихимъ, просящимъ, иногда резкимъ раздраженнымъ голосомъ, Мальсаговъ уговаривалъ остановиться и «передох-

 

нуть». Я зналъ что значитъ это «передохнуть». Маленькій отдыхъ... А потомъ никого не поднять.

Въ этотъ день для преждевременнаго отдыха были основательныя причины: Мы шли по красному ковру... Это была прошлогодняя брусника, зимовавшая подъ снегомъ и теперь очень вкусная, въ особенности на голодный желудокъ. Но еще соблазнительнее были гуси, которые летали надъ нашими головами и заяцъ, сидевшій долго въ поле нашего зренія. Стрелять или нетъ? Каждый патронъ на учете... А разстояніе большое. Я воздержался. Все эти обстоятельства и заставили насъ отдохнуть, съ темъ чтобы раньше выступить.

Но отдыхъ затянулся до вечера, и только мы вышли, какъ опять принуждёны были остановиться.

За все время похода, Мальбродскій шелъ великолепно. Казалось усталости онъ не знаетъ. Конечно это были нервы, и они сдали...

Безъ всякаго основанія, онъ вдругъ началъ перегонять меня и и, шатаясь изъ стороны въ сторону, делать передо мной круги по болоту.

Меня это удивило, я спросилъ въ чемъ дело?

«Такъ, нужно размяться», ответилъ онъ.

Но я понялъ, что дело не въ томъ, что надо «размяться», а въ томъ, что человекъ сейчасъ можетъ упасть и больше не встать.

На немъ не было лица. Я довелъ его до перваго попавшагося «острова», то есть до леса среди болота, и мы встали на отдыхъ.

Онъ долго держался, не выдержалъ и свалился какъ снопъ.

Еще разъ проверили продукты... Мало...

Нужно экономить и разсчитать паекъ. На сегодняшній день полагалось маленькій кусокъ соленой рыбы, немножко «манны» и хлеба.

Сазоновъ былъ больше и крупнее насъ всехъ... Рыбу сварили и разделили по пайкамъ. Розлили по кружкамъ. Соли не было.

Говорятъ, что соль это раздоръ. И тутъ я имелъ возможность это проверить. Я налилъ чашку этой пресной похлебки Сазонову. Онъ началъ просить соли. Я категорически отказалъ. Онъ обозлился и ногой опрокинулъ стоявшую на земле чашку. Новой я ему не далъ. Этотъ эпизодъ запечатлелся въ моей памяти, поэтому нашъ отдыхъ я назвалъ «соленая рыба». Все эти

 

маленькія происшествія кажутся мелочами, но когда вопросъ идетъ чуть ли не о жизни и смерти — онъ станоеится серьезенъ.

30-го Мая. Часа въ 4 дня выступили. Около ІІ вечера благополучно перешли реку Шомбу. Облегченіе и радость болъшая. Шли всю ночь.

Шомба пройдена... И совершенно неожиданно... Наткнулись на тропинки... Боялись выходить. Но оне спутались совершенно и хотели мы или не хотели, но мы шли по нимъ. Сперва осторожно, потомъ смелее... Следовъ нетъ... Пошли...

И вышли: Маленькая речушка... Около нея заброшенная плотина и маленькій мостикъ... Неужели это наше страшипище — Шомба?.. Не верилось, что миновали такое трудное лрепятствіе.

31-го Мая. Неожиданно наскочили на избу рыбаковъ, которыв были на ловлгь. Забрали у нихъ хлеба, оставивъ три рубля. Большая поддержка. Идемъ далъше.

Казалось, что мы находимся въ какомъ то густо населен-номъ краю... Но это только казалось...

На севере деревня отъ деревни и разныя мелкія, временныя жилища людей стоятъ другъ отъ друга верстъ на 25-40. Не знаю везло ли намъ или Богъ помогалъ, но тогда, когда намъ приходилось очень плохо — я знаю, что Богъ выручалъ.

... Запуталисъ въ озерахъ. Построили плотъ. Переправилисъ. Идемъ безъ отдыха. Начинается дождь. Страшное переутомленіе. Кошмарная ночъ. Дождь заливалъ костеръ. Ни минуты сна. Утомляющій отдыхъ...

... Записано у меня на Евангеліи.

Все это легко вспоминать, но труднее переживать.

Помню нашъ тупикъ. — Только что мы, отобравъ продукты вновь показали нашъ следъ... И нетъ хода.

Кругомъ озера... Красивая природа... Дикіе лебеди... И некуда деваться.

Возвращаться обратно?.. Жалко... Нетъ карты и можетъ быть опять безвыходное положеніе...

Надо построить плотъ и переправиться... И вотъ здесь самое трудное. — Требуется напряженіе силъ... Надо нарубить, лринести и связать лесъ... Хочется спать... Но надо.

Съ большимъ усиліемъ срубишь дерево, очистишь его отъ

 

ветвей, изъ последнихъ силъ доташишь его до воды, сядешь отдохнуть и... заснешь.

Наконецъ плотъ готовъ. И тутъ я вспомнил возможную переправу черезъ Шомбу. Не даромъ я такъ за нее безпокоился. — Лесъ былъ сырой, и плотъ потонулъ. Хорошо, ечто было мелко, и мы всетаки очутились на другой стороне.

Я заботился только о винтовке, компасе, спичкахъ и Евангеліи. Засунулъ ихъ въ шапку и вынесъ сухими.

Почти по горло мокрые, вылезли мы изъ этой переправы... Но, слава Богу, попали на берегъ. Сняли и выжали мокрое платье. Пошли... Но не суждено намъ было отдохнуть...

Началъ накрапывать дождь. Идемъ дальше... Дождь сильнее.

Запросили отдыха...

Встали и началось мученіе... Целую ночь лилъ дождь. Раз вели костеръ, но онъ не помогалъ. Дождь тушипъ его...

Нужно было сохранить спички. Я согнулся, спряталъ ихъ и компасъ на груди и такъ просиделъ вскуночь.

Не трудно было бы перенести это свежими. Но после всехъ техъ лишеній, которыя намъ пришлось пройти, это было очень тяжело...

Спать хотьлось до смерти. Не было никакой возможности хоть сколько нибудь согреться и забыться. — Крупный холодный дождь все время поливалъ спину, мочилъ штаны и наполнялъ сапоги... Вся эта стоянка вместо отдыха только утомила и измотала меня.

Утромъ мы вышли... Компасъ на согнутой руке, винтовка на плече... Но силъ нетъ.

Дождь продолжается. Меня шатаетъ. Это былъ пожалуй самый худшій для меня переходъ...

Вдругь тропинка! Выбитая, протоптанная... Свежихъ следовъ нетъ... Но не на западъ, а въ сторону — на северо-западъ. Не по дороге...

Фантазія работала. — Лесъ разделенъ на просеки... Значитъ есть лесничіе... Изба... Отдыхъ подъ крышей. Обсушиться и поесть.

Все это проходило въ голове и давало силу.

Я веду шатаясь и оступаясь на каждомъ шагу... Но впереди отдыхъ... Приманка рисовалась слишкомъ отчетливо... Изба, тепло, Еда, и милые, гостепріимные люди...

 

И вдругъ опять тупикъ. По тропинке подходимъ къ озеру... А на томъ берегу деревня...

Силъ нетъ. Прежде, чемъ что нибудь предпринять, нужно отдохнуть.

Помню какъ Мальбродскій разговаривалъ со мной. Онъ былъ весь синій и его трясло какой то ненормальной дрожью.

Такъ посмотрели мы на возможное счастье — достать хлебъ, высушиться, обогреться и отошли на вынужденный отдыхъ. Силъ не было проявить какую нибудь иниціативу.

1-го Іюня. Веду, какъ пьяный. Утромъ дождь уменьшается и перестаетъ. Днемъ становимся на отдыхъ. — «Шалашъ».

2-го Іюня. Денъ и ночъ на отдыхе. Изргъдка дождь.

Опять настали тревожные дни. Опять мы целые дни мокрые, холодные и голодные... И подъ бокомъ соблазнъ — деревня съ продуктами...

Пойти или нетъ?

Между нами и деревней вода. Переправимся — попадемъ въ лапы большевиковъ... Нетъ — потеряемъ силы оть истощенія: Надо попытаться...

4-го Іюня. Утромъ выходимъ на деревню достатъ продоволъствія. Карелъ обещалъ датъ и обманулъ. Въ деревне были кр-цы. Продовольствія оченъ мало. Идемъ на западъ... Что то дастъ Боеъ? Положеніе трагическое. Дорога трудная, почти сплошь болото. Надогьли кукушки. Остановилисъ на полъ часа, съели по кружке «манны». Нужно всецело положитъся на Провиденіе. Утгьшаетъ, что каждый чась приближаетъ кь цели.

Рано утромъ мы подошли къ полосе воды, разделявшей насъ отъ деревни... Она была у насъ какъ на ладони... Крикнули. Разъ два... Ответа нетъ. Наконецъ съ того берега отчаливаетъ лодка... Подходитъ къ намъ... Въ лодке мужикъ... Начинаемъ разговоръ. — «Мы землемеры, изслвдуемъ край, зашли въ это место и заблудились. Нужны продукты. Нельзя ли доставить на этотъ берегъ»?..

Сидящій на лодке корелъ хитро улыбается и на русскомъ, съ акцентомъ языке отвечаетъ, что хлеба въ деревне нетъ. Разговоръ прекращается, и онъ ловкимъ ударомъ весла поворачиваетъ лодку обратно.

Я понялъ, что играть въ прятки нечего, делаю два-три шага въ воду и задерживаю лодку. Разсказывай!..

 

Мужикъ мнется, но потомъ выкладываетъ. — Въ деревне засада. Сейчасъ кр-цы куда то ушли. Крестьяне запуганы. Приказано не давать продуктовъ и сообщать о всехъ лицахъ, которыя обратятся за продовольствіемъ. Обещана награда за поимку какихъ то преступникозъ...

Видно, чтомы проиграли... Пошли на уговоры. Привези — заплотимъ...

Карелъ обещаетъ и отчапиваетъ... Мы наблюдаемъ.

Онъ выходитъ на берегъ. Около него собирается вся деревня. Митингъ... Но никто не возвращается обратно... Надо уходить...

Безъ продуктовъ, голодные, вымокшіе, усталые, по сплошному «нелроходимому» болоту, безъ всякихъ перспективъ впереди, двинулись мы на западъ, надеясь только на Бога...

Оставалась у насъ только «манна». Это была какая то мука, взятая нами у рабочихъ, которая годилась на все. Изъ нея мы делали лепешки, ее же растворяли въ кипятке и пили какъ что то очень питательное.

Но силамъ настале пределъ. Мальсаговъ всталъ... Я попробовалъ действовать на него. уговорами. Никакого впечатленія... Угрозами... Обещалъ оставить на месте и уйти безъ него. — Ничего не действуетъ. Значитъ нужно остановиться.

5-го Іюня. Часовъ въ 5 утра встали на отдыхъ. — «Артагановичъ не можетъ идти». Не весело...

На этомъ отдыхе мы подвели итоги: изъ манны напекли лепешекъ разделили, подсчитапи приблизительное разстояніе до границы и решили идти по 25 верстъ въ день.

... Вышли въ 9 часовъ . Дуетъ северный ветеръ. Вода въ болоте какъ ледъ.

Тяжелы были эти выходы съ отцыха...

Только что отогреешься, высушишься и надо идти... Подойдешь къ болоту и замнешься... Холодно... И непріятенъ этотъ первый шагъ въ ледяную ванну... Ноги онемеютъ и заболять... Но окунулся, пошелъ и становится какъ то легче.

Этого лерехода я не помню... Шли мы какъ во сне...

Лесъ... Болото... Снова лесъ... Никакихъ порубокъ... Никакихъ признаковъ человека...

Продукты съели... У меня въ подсумке, вместе съ патронами осталась маленькая лепешка... У другихъ ничего...

 

Но вотъ вышли на просеку...

Сразу полегчало, но не надолго... Просека старая, человеческаго следа — топора, свежихъ порубокъ, навоза не видно...

Идемъ дальше... Накрапываетъ дождь... Одежда намокла, стала тяжелой... Положеніе серьезное... Силъ нетъ...

Впереди... несколько усилій... и... смерть.

Все молчатъ...

Въ левой руке у меня компасъ, отъ него веревочка къ пуговице, въ правой винтовка...

Держа направленіе на западъ, обходя свалившіяся деревья, посколько возможно, выбирая более легкій путь, я иду впереди,

Сзади, въ совершенно безразличномъ состояніи, бредутъ Мальбродскій, Мальсаговъ, Сазоновъ и Васька...

Дождь усиливается... Холодно... Ноги отказываются работать. — Подойдешъ къ стволу лежащаго дерева, хочешь переступить и срываешься... Напрягаешь ВСБ силы и валишься...

Ветви хлещутъ по лицу рвутъ одежду... Войдешь въ чащу и нетъ силъ двинуться дальше... Завязнетъ нога и не вытянуть.. Остановишься, передохнешь, сделаешь шагъ и снова остановка...

Но вотъ тропинка...

Когда после той тайги, по которой намъ пришлось идти, мы выходили на тропинки, то казалось, что мы идемъ по паркету. — Сразу поднималось настроеніе и являлись силы...

Такъ и на этотъ разъ. Все подбодрились. Всякая тролинка доіжна привести къ жилью... Мы двинулись по ней, но подошли къ реке... Я попробовалъ перейти... Брода нетъ. — Река разлилась. Ткнулся на северъ, на югъ. — Везде глубоко. Была не была... Пойду прямо. Вернулся на старое место и побрелъ по воде. Все глубже и глубже... Дошелъ до самаго русла... Не перейти...

Но вотъ подъ водой виднеются какіе то два бревна — вроде мостика. Я на нихъ... Перешелъ...

Оглянулся... Вижу на берегу избушка... Маленькая, — такая, какія бываютъ въ северныхъ губерніяхъ на сенокосахъ...

Эхъ хлеба бы!.. Мелькнуло у меня въ голове... Вотъ было бы счастье...

Но все равно этой крышей надо воспользоваться... И я свистнувъ своимъ, указалъ мой следъ и крикнулъ, чтобы они переправлялись.

 

Обыкновенно, когда мы становились на отдыхъ я, чтобы познакомиться съ местностью, посмотреть нетъ ли поблизости человеческихъ следовъ, делалъ вокругъ стоянки кругъ.

Взявъ избушку за центръ, я и на этотъ разъ пошелъ въ обходъ.

Пришлось брести по воде, было холодно, хотелось спать... Я виделъ, что наши уже въ избушке и оттуда валитъ дымъ. Хлеба... Хлеба... И какой былъ бы отдыхъ!..

Иду дальше... И вправо отъ моего пути, среди деревьевъ, вижу какой то навесъ... Вроде гриба, подъ которымъ въ прежнее время часовые вешали одежду.

Что такое? Какая нибудь корельская молельня или прикрытіе отъ дождя... Отвечапъ я себе.

Хотелось отдыха, а до гриба было далеко... Идтиили свернуть къ избушке?.. Пойду посмотрю. Впереди вода. Иду въ бродъ, выхожу на маленькій островокъ... Подхожу къ грибу... Взглянулъ наверхъ. — Подъ навесомъ лежатъ какіе то круглые камни. Раздвинулъ балки... Взялъ рукой... Для камня легко... Разломалъ... Попробовалъ на зубъ. — Хлебъ!

Тутъ же съ хлебомъ въ руке, въ болоте, я всталъ на колени и благодарилъ Бога...

Какъ не верить въ судьбу — Промыселъ Божій — въ Бога. Подъ навесомъ лежало два ряда печеныхъ, высушенныхъ хлебовъ, стояло два мешка съ пшенной крупой и банка изъ березовой коры съ солью...

Я взялъ пять этихъ лепешекъ и пошелъ къ своимъ...

Мальсаговъ мне потомъ разсказывалъ, что когда я подходилъ къ избушке, держа въ рукахъ и жуя хлебъ, онъ думалъ, что онъ сходитъ съ ума или у него начинаются галлюцинаціи...

Онъ бросился ко мне и началъ меня целовать...

Помню, какъ часа черезъ два, я въ одномъ белье, сытый, съ цигаркой изъ махорки въ зубахъ, лежалъ въ жарко натопленной избушке и чувствовалъ себя счастливымъ человекомъ... Я жилъ... Я чувствовалъ жизнь...

Въ открытую дверь светило солнышко...

Я былъ свободенъ... Былъ близокъ къ природе... Имелъ хлебъ и кровъ... Я былъ счастливъ.

Никакая самая утонченная еда, никакія самыя комфортабельныя условія не дадуть техъ переживаній, которыя получаетъ

 

голодный и усталый человекъ, когда у него есть, въ буквальномъ смысле слова, кусокъ чернаго хлеба и крыша надъ головой...

Никакія впечатленія отъ всехъ городовъ міра не могутъ сравняться съ впечатленіями человека, вплотную подошедшаго къ природе...

Все свободы, всехъ странъ, ничто лередъ свободой человека, для котораго одинъ законъ — законъ Бога — совести...

Слава Ему, за то что онъ далъ мне это пережить...

Дневникъ... Вотъ ужъ истинно далъ Богъ. — Просека. Тропинка. Непроходимая река.

Прошли вместо предполагаемыхъ 25-ти верстъ — 9. Въ подсумкгь маленькая лепешка изъ «манны». Положеніе ужасное. И Богъ даетъ. — Перехожу реку въ бродъ. Избушка на стьнокосгь. Грибъ и колоссальный запась лепешекъ, крупы и соли.

Всталъ на колтьни и благодарилъ Создателя.

Сейчасъ утро. Всгь спятъ. Слава Богу. Помогъ и спасъ, отъ насилія. Помоги Боже и далъше и верю, что поможетъ.

6-го Іюня. Отдыхъ — «Избушка». Настоящій, моральный и физическій — счастливый человекъ. Природа, хлебъ и крыша.

7-го Іюня. Всталъ днемъ. Вылезъ на солнышко, лежу и живу. Богъ совершилъ чудо.

8-го Іюня. Погода переменилась. Тепло. Вода спадаетъ. Емъ черезъ два часа и благодарю Бога. Сейчась ночь. Костеръ. Не сплю. Охраняю ночлегъ. Позиція хороша. — Незаметно не подойдешъ. Сейчасъ подсчиталъ, что егь общемъ прошли по «непроходимымъ» болотамъ около 270-ти верстъ.

9-го Іюня. Весь день спалъ. Вечеромъ всталъ съ непріятнымъ чувствомъ неизвестности впереди и несплоченности компаніи. Ночъ опятъ не спалъ, настроеніе и самочувствіе хорошее.

Хорошъ былъ этотъ отдыхъ... Въ особенности ночи... Северныя, белыя... Красивыя своей простотой и ясностью...

Не долго живетъ северъ. . Могуча, серьезна и сурова его жизнь... Но весной и онъ улыбается своей манящей и зовущей улыбкой...Чувствуетъ это лесъ и не спитъ... Такъ только, забудется немножко и снова торопится жить...

Солнышко зашло, немножко тишины, и опять все ожило... Пробежалъ ветерокъ, закуковали кукушки, протянули гуси и зазолотились верхушки деревьевъ... День начался...

 

Ночная томящая улыбка исчезла и лицо севера стало еще яснее, еще проще, еще более классически красиво.

Ночью я не спалъ... Сиделъ у костра, варилъ кашу и какимъ то шестымъ чувствомъ жадно захватывалъ жизнь...

Остро переживалъ я это единеніе съ природой, свободу и Бога...Яжилъ тогда...

Часто я благодарилъ Бога за то, что на пределе къ отчаянію, когда я могь для сохраненія своей жизни пойти на все — на убійство, грабежъ, разгромъ деревни... Онъ спасъ меня... Онъ уберегъ меня отъ преступленія Его закона... Онъ не далъ мне совершить насиліе и вместе съ тему онъ далъ мне все... И я отъ души славилъ Его.

Мне вспоминался одинъ моментъ изъ нашей стычки на хуторе.. Я стрелялъ по красноармейцу... Этому делу я былъ обученъ. Несмотря на опасность, у меня не было никакого волненія, то есть до противности... Я помню войну. — Какъ часто тамъ приходилось сдерживаться и faire bonne mine au mauvais jeu, а тутъ?... За все время похода у меня ни разу не екнуло сердце. Я стрелялъ по человеку и не хотелъ его убить... Былъ моментъ, когда онъ сиделъ у меня на мушке, и я сознательно не стрелялъ, а потомъ перевелъ винтовку, выстрелилъ и отбилъ кусочекъ печки.

Мягкотелость!... Съ презреніемъ сказалъ бы я годъ назадъ. А не повыше ли?.. Думалъ я тогда...

Что легче стрелять или удержаться? Плюнуть на все и идти къ намеченной цели, или поставить себя въ рамки хотя бы людскихъ, компромиссных, но всетаки нравственныхъ законовъ?..

Порокъ или достоинство быть съ мягкой душой? Размягчать ее нужно или наоборотъ заставить ее огрубеть? Гнать всякую сентиментальность, гнать прощеніе, любовь и... Бога?..

Нетъ. Только не насиліе... Но слабъ я, чтобы отказаться отъ него совсемъ... Нетъ во мне настоящаго размаха, настоящей крепости...

Но всетаки, я не сойду и буду стараться идти но пути, который указалъ Христосъ.

Становилось теплее... На берегу речки я поставилъ «водомеръ». — Палку съ деленіями на приблизительные дюймы... Вода упала на полъ метра.

Пора было кончать нашъ отдыхъ. Запасы истощались...

 

Мне кажется, что происхожденіе нашего клада было таково.

— На севере сенокосы далеко отъ деревень. Подвозъ продуктовъ летомъ невозможенъ. Ихъ можно только принести на себе. Идти съ ношей но болотамъ трудно. Поэтому крестьяне пекутъ хлеба — сухари, забираютъ крупу и соль и зимой, на оленяхъ, доставляютъ все это на сенокосъ, а летомъ приходятъ на готовое.

Конечно, это мое предположеніе, точнаго происхожденія этихъ продуктовъ я не знаю до сихъ поръ.

Впереди у насъ былъ неизвестный путь. Я подсчиталъ, что мы прошли «полезнаго» и «не полезнаго» пространства около 270-ти верстъ.

Къ сожаленію въ копросе о дальнейшемъ движеніи у насъ образовались две группы. Я съ Мальсаговымъ стояли за то, чтобы достать «языка», выяснить положеніе и стараться идти ближе къ деревнямъ. Мальбродскій и Сазоновъ держались обратнаго взгляда.

Какъ ни хорошъ былъ отдыхъ, но продукты кончались и надо было идти. Мы подсчитали оставшееся — его хватало дня на два

— на три.

10-го Іюня. День спалъ. Сейчась всталъ. солща нетъ и совершенно не могу определитъ времени. Вечеромъ выступили. Настроеніе невеселое. — Надоело идти.

11-го Іюня. Утромъ встали на отдыхъ — «У озера». «Мельэуппе». Денъ плохой. Вечеромъ выступили.

12-го Іюня. Ночь шли. Утромъ остановилисъ на «короткій отдыхъ». выпитъ кипятку. Пошли далъше. Въ 6 часовъ утра встали на отдыхъ — «избушка». № 2». Вечеромъ вышли. Скорей бы къ цели. По моему до границы 20 верстъ. У меня осталосъ два сухаря. У Мальбродскаго нетъ совсемъ.

Отдыхъ помогъ, но и разслабилъ. — Какъ то осели нервы. Уже не было прежняго подъема.

Питались главнымъ образомъ мукой, размешивая ее въ кипятке. Называлось это «Мельзуппе».

Шли уже ближе къ деревнямъ, часто попадались сенокосы... Попали на вторую «избушку»... Дрлго искали «гриба»... Но увы... Не каждый разъ...

13-го Іюня. Рано утромъ выпили кипятку «въ сарайчике» у озера». Тропинка. Озеро. Дождь. Остановка въ «проломанной из-

 

бушке.» Настроеніе нервное . Продуктовъ нетъ. Господи помоги. Вечеръ спали.. Ночь идемъ. Дождь. Роса. Холодъ. Тропинка.

14-20 Іюня. Озеро. Красноармейцы.

Мы опять наскочили на погоню...

Вымокшіе, прозябшіе шли мы всю ночь по тропинке. Быстро продвигались впередъ, но скорое движеніе уже не согревало... Организмъ требовалъ пищи... Мокрыя ветки хлестали по одежде, мочилиее, солнца не было и только крупная дрожь шла по телу и темъ поддерживала жизнь.

Но вотъ на тропинке показались свежіе следы... Надо быть осторожнее... Сбавили ходъ... Трое ушли въ лесъ... Я съ Мальбродскимъ пошли впередъ...

Озеро... Въ него впадаетъ речка... Слышенъ разговоръ...

Крестьяне, подумалъ я. И въ голове прошли мечты о тепле горячей пище, объ отдыхе въ жиломъ помещеніи...

Осторожно подходили мы ближе и ближе...

Изъ за кустовъ показалась лодка... И около нея возятся два красноармейца... Сразу, по форме, зъ которую они были одеты, я узналъ конвоировъ нашего дивизіона.

Стрелять или нетъ? Невольно задалъ я себе вопросъ. Если убью, оружіе и патроны будутъ наши... Ведь намъ это нужно. — Все будутъ вооружены... Но сейчасъ же другой голосъзаговорилъ гораздо яснее, проще и убедительнее... Просто глупо убивать человека после того, что ты прошелъ и неужели такъ мало веры въ Бога, чтобы можно было изъ за какой то винтовки и 15-ти патроновъ убить человека.

Соблазнъ сразу отпалъ... Но я продолжалъ наслаждаться моей ролью загнаннаго зверя имеющаго силу... Я сиделъ въ кустахъ и наблюдалъ, какъ два мои врага, мирно разговаривая усаживаются въ лодку, и, по моимъ предположеніямъ, едутъ патрулировать ту реку, черезъ которую намъ нужно перейти...

Глупые, очень глупые, но всетаки милые моему сердцу русскіе бараны... Душа у нихъ не потеряна, но путь ихъ неправиленъ, порядка и воли у нихъ неть... Подайтесь въ ту или другую сторону... Или къ западу-цивилизаціи — насилію — дьяволу, но до конца... Или къ востоку, прощенію, упрощенію , къ добру, къ Богу... Но время придетъ... Все изменится... Востокъ и Россія въ частности, поведутъ міръ къ Духу...

 

Надо уходить... Я вернулся къ своимъ...

Где мы? Не на границе ли? Пошли впередъ. Прошли какое то вырубленное пространство... Затемъ телеграфную или телефонную линію... Все это еще не встречалось... Померещилась патрульная пинія... Граница и нашъ Рубиконъ...

Прошли верстъ 10 на западъ... Силъ нетъ. Встали на отдыхъ, но безъ костра... Зэжигать страшно.. Кажется, что перешли границу...

Пошли дальше... Продуктовъ неть. Надо ихъ добывать... Но где мы?...

Слышенъ лай собаки... Уже вечеръ, но белая ночь светла...
И мы видимъ хуторъ... Сейчасъ ли брать или подождать до утра?
Подождемъ...

Встали, развели костеръ, вскипятили воду, есть совершенно нечего... Попили кипятку и заснули...

Рано утромъ вышли... Подошли къ хутору... Залегли... Наблюдаемъ...

Было воскресеніе. Вышла баба, дети, еще баба — умылись... Всталъ мужикъ... Красноармейцевъ нетъ...

Прошло немного времени и мужикъ куда то ушелъ...

Не хотелось обнаруживать себя, и Мальбродскій охотникомъ согласился идти на хуторъ, чтобы достать продукты. Весь домъ у насъ былъ подъ обстреломъ, и въ случае неудачи, мы могли ему помочь...

Но вотъ онъ вернулся ... По его мненію на хуторе коммунисты... и онъ предлагаеть уходить... ,

Ни въ коемъ разе!.. Идемъ и беремъ...

Быстро скатились мы съ горы на хуторъ. Брать и брать какъ можно больше. Иконъ нетъ... Валяются коммунистическія газеты...

Много забрали мы тамъ... Былъ хлебъ, масло, рыба, соль... Сели на лодку... Черезъ реку... По озеру и на западъ...

Бросили лодку, взвалили на плечи продукты и впередъ... Шли и на ходу жевали вкусные пироги съ рыбой...

Тропинка... Горы... Хочется остановиться и поесть почеловечески... Но положеніе опасное, ясно, что будетъ погоня...

Забрались на гору, развели костеръ, поели вволю и двинулись дальше...

Я страшно усталъ... Для того, чтобы вести, нужно постоянное

 

напряженіе... Кажется, что по компасу идти легко, но это несовсемъ такъ. — Тебя такъ и тянетъ сбиться на кругъ... Я передалъ компасъ Мальбродскому и самъ шелъ сзади всехъ... Светило солнце и, оріентируясь по нему, я виделъ, что онъ вретъ въ направленіи... Меня это злило... Я нервничалъ и резко говорилъ ему объ этомъ... Шли мы черезъ горы... И нужно было чувствовать.... Не знать ,а чувствовать... Угадывать впереди лежа щую местность... А онъ велъ съ хребта на хребетъ...

Дошли до реки... Попробовали перейти — невозможно. Теченіе настолько быстро, что сбиваетъ съ ногъ...

Я взялъ компасъ и мы пошли обратно... Была уже ночь... Силы были истрачены на горы и нужно становиться на отдыхъ... Снова мы вышли на тропинку, съ которой свернули.

Но что это?.. На мокрой земле свежіе следы... Кто то прошелъ. Стой!.. Нужно понять...

Несколько шаговъ впередъ... Около тропинки камень и около него свежій окурокъ махорки... Табаку у насъ не было — его раскурили. Немного дальше... Записка... Я прочелъ... Не помню точно — что то вроде: «Дорогой товарищъ такой то возьми мое белье, которое находится у товарища командира»...

Сомненій нетъ... За нами по пятамъ идетъ погоня...

Я отвелъ всехъ въ сторону. На мой взглядъ положеніе было серьезное... Прежде всего нужно выяснить направленіе следовъ, ихъ количество и затемъ, принимая во вниманіе нашу усталость, отойти, хотя бы и въ противоположную нашему направленію сторону, и встать на отдыхъ... Такъ решено.

Мы вышли на тропинку... Переставивъ затворъ своей винтовки съ предохранительнаго на боевой взводъ, крадучись, весь вниманіе, смягчая звукъсвоихъ шаговъ и, чтобъ не было слышно металлическаго лязга, придерживая рукой подсумокъ съ патронами, подвигался я впередъ.

Помню какъ я огрызнулся на Мальсагова, когда онъ отъ усталости, чтобы было легче, закинулъ винтовку за спину и отсталъ отъ меня... Онъ перевесилъ ее на плечо и подошелъ ко мне.

Такъ прошли мы шаговъ 100...

Чтобы не показывать нашихъ следовъ мы старались идти по обочине... На тропинке же ясно обозначилось штукъ десять красноармейскихъ, съ подкованнчми каблуками следовъ, и одинъ крестьянскій, — широкій, съ тупыми носками отпечатокъ.

 

«Проводникъ»! подумалъ я... Тишина... Птички угомонились... Лесъ замеръ. Впереди, шагахъ въ десяти, маленькая горка... На ней большіе куски гранита... Кругомъ кусты... Еще впередъ...

И вдругъ картина изменилась...

Лесъ защелкапъ... Загрохоталъ... Загуделъ... Эхо подхватило, понесло... Все сразу ожило.

На мгновенье я остановился. Часто, очень часто, но безпорядочно — то здесь, тЬ тамъ, изъ-за камней, вспыхивали огоньки и щелкали выстрелы.

Вспышка! Огонь! Выстрелъ! Шлепокъ пули о дерево! Трахътахъ-такъ!.. Неслось по лесу. Но ни людей, ни ихъ шапокъ видно не было, и свиста пуль не слышно.

Мальсаговъ сжался... И вся его кавказская кровь выявилась во всей своей непосредственности...

«Бей! Стреляй!»... Шепталъ онъ мне...

Я схватилъ его за руку и ткнулъ подъ откосъ...

Васька удиралъ... Сазоновъ на моихъ глазахъ спускаясь подъ гору, какъ раненый заяцъ, три раза перевернулся черезъ голову. — Убитъ, подумалъ я.

Мальбродскй былъ спокоенъ.

Огонь продолжался... Стреляли пачками... Но свиста пуль я не слышалъ и людей не виделъ... По количеству выстреловъ и скорости стрельбы, въ засаде было человекъ 10... Однако ясно было, что эти люди боялись насъ и стреляли какъ новобранцы на войне — не высовывая головы, вверхъ, не целясь.

Принимать бой было глупо... Надо уходить... И какъ можно скорее... Куда?

Путь былъ одинъ — на западъ... На реку...

Я спустился подъ откосъ... Погони нетъ...

Компасъ въ руку... И полный ходъ... Два-три измененія налравленія и снова на западъ...

Сазоновъ здесь... Сзади тяжело дышетъ Васька... Оказывается онъ бросилъ мешокъ съ хлебомъ, но потомъ вернулся, нашелъ и тащитъ на плечахъ...

 

Подошли къ реке... Все то же быстрое теченіе... Но нужно переходить...

Сразу ткнулись въ воду... Брода негь...

Былъ морозъ, ,болото подернулось корой льда... Холодно, но нужно идти. Я плаваю какъ топоръ... Пошелъ въ одно место — не глубоко, но теченіе такъ быстро, что валитъ съ ногь. Одинъ шагъ впередъ, — вода подобьетъ ноги... Свалишся... и головой о камни... На мне были кожанныя туфли и теченіе разорвало ихъ на клочки...

Прошелъ часъ, другой... Все пробуютъ, но ничего не выходитъ...

Мальбродскій отошелъ отъ берега — всталъ посередине реки и не можеть двинуться ни впередъ ни назадъ. Замерзъ, посинелъ, дрожитъ... Одйнъ шагъ, ноги не выдержатъ, теченье подобьетъ, лодхватитъ и онъ разобьется объ камни.

Его вытащили...

Наконецъ переправился Сазоновъ. Онъ взячъ палку и пошелъ по горло въ воде тамъ, где теченіе было слабее. За нимъ самостоятёльно перешелъ Мальсаговъ...

Положеніе наше становилось все хуже... Мы раздроблены... Съ минуты на минуту можно ждать обстрела...

Тутъ Сазоновъ выручилъ. — Онъ съ палкой вернулся обратно и, принявъ на себя всю силу теченія, помогъ перейти мне и Мальбродскому. За нами перешелъ Васька.

Мы все были мокрые по горло... Компасъ, Евангеліе и спички я положилъ въ шапку. Хлебъ намокъ и обратился въ труху...

Одежда стала пудовой...Я дрожалъ редкой, крупной дрожью. Отойти далеко не было силъ, и мы, пройдя версть пять, встали на отдыхъ...

Я продолжаю дневникъ: ... Патрулъная линія. Обходъ, Отдыхъ безъ костра. Версть около 10-ти назападъ и никакихь признаковъ границы. По моему мы перешли границу въ 12 часовъ дня. Ночь шли. Холодъ. Развели костеръ и простояли до утра. Продуктовъ нетъ совершенно.

13-го Іюня. Часа въ 4 утра выступили. Опять съ продуктами. Положеніе опасное. Отдыхь «на высоте». Река. Отступленіе натропинку. Засада. Выстргълы въ упоръ. Богъ спась. Слава Ему. Бегство. Опятъ на реке. Кошмарная переправа.

 

Уже въ Финляндіи мы узнали, что река, которую мы перешли, считалась также какъ и болото «непроходимой».

Но когда что нибудь очень хочешь, то препятствія негь...

16-го Іюня. Отдыхъ: «После переправы». Сушка весъ день и ночъ. Разделъ продуктовъ. Конфликтъ. Примиреніе.

17-го Іюня. Денъ на отдыхгь. Вечеромъ выступпеніе. Ночъ шли.

Где мы? И где конецъ?

Отношенія наши начали обостряться... Мальбродскій и Сазоновъ обвиняли меня въ недостаточной осторожности... Мне это надоело, и я решилъ отдать имъ компасъ, одну винтовку и, съ Мальсаговымъ и Васькой, оріентируясь если возможно по солнцу, а если его не будетъ, то просто надеясь на Бога, идти напрямикъ. Я зналъ, что граница къ намъ не подойдетъ, силъ нетъ, — надо двигаться впередъ.

Чтобы кончить это, я поставилъ ультиматумъ. Или полное и безпрекословное подчиненіе, которое они мне сами обещали, или я ухожу...

Сидели, рядили и, наконецъ, решили подчиниться...

У Мальбродскаго несколько разъ не хватало хлеба...Онъ его съедалъ сразу... И я, каждый разъ делился съ нимъ моей долей... Но мне тоже нужно было питаться, и я поставилъ условіемъ, что все потребленіе проуктовъ будетъ подъ моимъ контролемъ. Сначала онъ закинулся, но потомь подчинился, и мы двинулись...

На этомъ переходе сдалъ Васька. — «Не могу идти... Усталъ... Тяжело» .. Нылъ онъ. Но двигаться было надо.

«Пойдешъ». Приказалъ я ему.

«Не могу»...

Можно и нужно было, только страхомъ передъ еще большими
страданіями победить усталость. Я'крепко ударилъ его. Упалъ...
Всталъ...

«Пойдешь»? «Не могу»...

Снова въ ухо... Всталъ и тихо, безропотно поплелся сзади.

17-го Іюня. День на отдыхгь. Венеромъ выступили. Ночь шли.

18-го Іюня. Хорошимъ выстреломъ убилъ оленя. День ели шашлыкъ. Съели почти есего.

Звери подпускали насъ редко. — Уходили вне выстрела... Патроновъ было мало и можно было бить только наверняка...

 

Но хотелось есть и подвернулся олень... Онъ шелъ въ 800-хъ шагахъ... Я взялъ винтовку на изготовку поставилъ прицелъ и думалъ стрелять йли нетъ? Промажу — одинъ патронъ въ расходе. Попаду — поедимъ... Но медпитьбыло нельзя и я убилъ...

Мальсаговъ былъ стрэшно доволенъ... Онъ его освежевалъ и къ концу дня.отъ большого оленя остались только кусочки..

Съели все, включая мозгъ костей, и потроха. Не было соли, не было хлеба, но это насъ не смущало... Мы были голодны по настоящему...

За время нашего похода у меня удивительно обострились все чувства, въ особенности зреніе и слухъ. Идя по лесу, я безъ всякаго напряженія замечалъ все мелочи, въ особенности те, которыя указывали на присутствіе человека. Говорить нечего, что каждый отпечатокъ человеческой ноги былъ на учете, но и другія мелочи, вроде срубленнаго дерева, кучи конскаго или оленьяго навоза, какой нибудь тряпки или кусочка бумаги, я вйделъ сразу.

Освежевавъ оленя, Мальсаговъ повесилъ его на сучекъ дерева, шагахъ въ ста отъ нэшей стоянки. Поевъ его до сыта, мы улеглись спать. Такъ какъ за последнее время усталость была страшная, то часто мы укладывались спать безъ всякихъ часовыхъ, по принципу Туземной дивизіи: «Кому страшно, тотъ пусть не спитъ». Такъ и на этотъ разъ, положивъ винтовки подъ себя, мы легли и заснули.

Вдругъ трескъ... Еле слышный... Моментъ... Мальсаговъ и я на ногахъ и винтовки въ рукахъ... Въ чемъ дело? Оказалось, что сломался сучекъ, на которомъ виселъ олень.

Нэ этомъ отдыхе мы немного заболели. Слишкомъ навалились на оленя. Я удивляюсь какъ мы избегли этого раньше. Ведь мы пили, напримеръ, все время болотную воду, въ которой простымъ глазомъ можно было видеть множество какихъ то маленькихъ головастиковъ. Или эти «отдыхи» подъ снегомъ и подъ проливнымъ дождемъ... Да что говорить... Просто Богъ спасалъ.

19-го іюня. Утромъ выступили. Въ І2 часовъ дня встали на отдыхъ. Простояли весь день.

Подъемъ кончался — нервы сдавали. Отдыхи стали чаще и дольше. Силы падали. Где мы? Что впереди?

20-го іюня. Утромъ выступили. Въ 7 часовъ утра перешли

 

какую то просеку. Встали на отдыхъ. Просека не годится. Налеть, Не знаемъ едгь находимся. «Отдыхъ съ коровами».

Границу ждали, ее хотели... Придирались ко всякому признаку...

Вотъширокая просека... Ихочется верить, что это граница.. Посмотрели — не решили, отошли на отдыхъ...

Но я не удержался, и мы вернулись... Снова проверили... Признаковъ границы нетъ...

Опять нужно есть... Съ вершины горы видимъ хуторъ... Около него, въ версте, другой... Нужно брать...

Опять залегли, проследили... Охотникомъ пошелъ Мальбродскій... Стало теллей, комары не давали наблюдать...

Мальбродскій махнулъ платкомъ... Мы спустились въ хуторъ... Оцепили... я вошелъ въ избу...

Сидитъ крестьянинъ и чинитъ сапогъ... Обращаюсь къ нему ло русски. Смотритъ на меня большими глазами и продолжаетъ свое дело...

«Finland?» Спрашиваю я его. Ответа нетъ.

«Russland — Finland?».. Опять молчаніе...

«Гельсингфорсъ — Петроградъ?» Настаиваю я. — Те же большіе, но не выразительные глаза... И ответа всетаки нетъ...

Населеніе этого края — карелы. На предыдущемъ хуторе мы уже столкнулись съ темъ же. — Тамъ тоже не говорили по русски.

Кто здесь, Финскіе или Советскіе подданные?

Решить было невозможно... Я искалъ какихъ ниубдь верныхъ признаковъ... Легче всего было посмотреть деньги. Но не зная языка, обратиться и попросить ихъ было трудно, и это могло показаться грабежомъ. Положеніе было неопределенное. Что делать?

Новотъявижу, какъ на дворе, черезъ нашу жидкую линію охраненія проскочила девочка летъ 15-ти и стремглавъ полетела къ соседнему хутору...

Дольше колебаться было нельзя... Довольно опытовъ... Глупо будетъ, если она сообщитъ о нашемъ присутствіи и приведетъ погоню, Надо брать продукты и уходить...

Я свистнулъ Ваську и приказалъ ему забирать хлебъ. — Те же ленешки, которыя мы ели въ «избушке»...

Конечно онъ не ограничился этимъ и хапнулъ еще рыбы,

 

соли и другихъ вещей... Увидавъ маленькій кусочекъ мыла, я не могъ воздержаться и взялъ его...

У Сазонова были еще деньги, и онъ пришелъ въ избу, чтобы заплатить. Къ нашему удивленію, баба взяла серебрянную мелочь и оставила Советскій червонецъ.

Это было указаніе, что мы за границей, но на этомъ признаке успокоиться было нельзя...

Съ горы было видно, что дорога на западъ, т. е. нашъ путь, лежалъ между двухъ озеръ.. Если мы задержимся, онъ можетъ быть отрезанъ.

Довольно развлеченій... Силы наши далеко не равны. Надо уходить, и мы, забравъ продукты, спешно двинулись на западъ...

Какъ всегда, имея еду за плечами, мы не выдерживали и уходили не далеко... И здесь, отойдя километровъ пять, мы встали на отдыхъ. Поели, попили, первый разъ съ мыломъ помылисьвъболоте и, на. утро, встретились... съ коровами...

Значитъ мы не далеко отъ людей...

21-го Іюня. Утромъ вышли. Денъ шли. Нояь на отдыхгь. «У трехъ тропинокъ.»

За последніе дни нашего перехода, во мне произошелъ переломъ...

Вначале я шелъ только нервами. Я не зналъ усталости.

Я ни разу не останавливался на отдыхъ не поторговавшись съ остальными. Только тогда, когдэ я виделъ, что люди не могутъ идти и никакія меры не застаЁятъ ихъ двигаться впередъ, мы останавливались и отдыхали... Но и мои нервы сдали... Неизвестность томил?...Где мы? Далеко ли до границы? И будетъ ли какой нибудь конецъ?..

Уже не хватало силъ... Движенія стали вялыя, неуверенныя.. Голова работала только по компасу — западъ и западъ... Налевой согнутой руке компаеъ, въ правой винтовка. Не разбирая и не желая разбираться въ пути, какъ кабанъ шелъ я впереди... Только на западъ... Только ближе къ цели...

Мы подошли къ просеке... Направленіе на западъ... Заборъ. Перевалились и попали въ болото... Казалось, не перейти. — Нужно обходить....

Далеко , чуть ли не за километръ, я увиделъ на дереве белую точку... Она мне показалась изделіемъ человеческихъ рукъ... Я позвалъ Мальсагова — что это такое?..

 

«Листъ... Белый листъ», сказалъ онъ мне...

Я не верилъ...

Впереди было болото — широкое, большое и топкое... Надо было его обойти...

Пошли въ обходъ. Но какъ часто бывало, обходъ былъ хуже прямого пути. Пришлось вернуться обратно...

Опять та же белая точка...

Изоляторъ телефонной или телеграфной линіи, подумалъ я.

Опять посоветовался съ Мальсаговымъ...

«Какой тамъ изоляторъ! — Ты бредишь»... Ответилъ онъ. мне...

Идемъ дальше.. Подходимъ ближе. — Ясно выраженная телефонная линія протянутая по деревьямъ. И впереди... какая то белая дорога, а на ней... Люди!..

Сердце застучало...

Кто тамъ?!

Мы были какъ на ладони, въ середине большого болота... Ни только укрыться, но и быстро двигаться, въ случае обстрела, было нельзя... Болото затягивало и не было видно его края...

Назадъ или впередъ?

Надо положить конецъ — идемъ прямо.

Непріятно чувство ответственности, когда рискуешь жизнью людей... Здесь я ясно сознавалъ, что иду во банкъ...

Если большевики, то насъ перестреляютъ, какъ куропатокъ. Обидно, но пусть хоть какой нибудь конецъ...

Я слышалъ сзади ворчаніе Мальбродскаго, Сазонова и даже Мальсагова, всегда стоявшаго за более короткій путь, но и онъ. на этотъ разъ тянулъ къ лесу...

Мы всетаки двигались впередъ...

«Дорога» впереди становилась все более и более ясной и выявилась большой рекой, по которой плыли бревна. Люди сплавляли лесъ...

Мы подходимъ ближе и ближе... Насъ заметили и отдельныя фигуры, ловко перепрыгивая съ бревна на бревно уходятъ на. другую сторону реки...

Наконецъ мы подошли вплотную...

На одномъ берегу «они»... На другомъ «мы»...

Кричимъ... Другъ друга не понимаемъ... Не меньше часу шли переговоры... Насъ боятся. Въ результате, съ того берега

 

отчалила лодка... Изънея вышли люди...Намъ показали финскія деньги... Мы вынули затворы и сдали наше оружіе...

22-го Іюня. Утромъ выступили. Переутомленіе. Неизвест-ность. Нежеланіе идти. Просека. Болото. Отходъ. Снова выходъ на просеку: Телефонная линія. Река. Сплавъ. Люди. Финляндія.