- 44 -

Ф Л И Р Т Ъ.

 

Прибыли мы въ нашъ новый отделъ принудительныхъ работъ вечеромъ.

Я кавалеристь, воспитанный съ детскиъ леть вблизи лошади. Очень люблю ее, ея запахъ, запахъ манежа и конюшни, но когда я вошелъ въ помещеніе, въ которомъ мне предстояло жить, — меня, видавшаго многіе виды и слышавшаго различные запахи, стало рвать.

Здесь бьшо соединеніе вони гнилого нездороваго лошадинаго пота, трупнаго запаха и разныхъ лекарствъ. Полъ на вершокъ былъ покрыть слоемь навоза, ноги на немь скользили. На стенахъ были нары въ два этажа, окна не отворялись, помещеніе не проветривалось. Было очень тесно.

Въ бараке былъ уже кадръ такихъ же какъ мы конюховъ. Конечно, въ первую очередь разговорь зашелъ объ еде. Узнавъ въ какомъ положеніи мы жили последнее время, одинъ изь нихъ куда то ушелъ и минуть черезь пять появился, таща на плече целую ногу мяса.

«Вотъ это вамъ сегодня на ужинъ». Объяснилъ онь, Мы не поняли. Первое предложеніе было разделить это мясо на всехъ и растянуть его на несколько дней. Но хотелось есть и мясо разрезали на куски, положили въ котелки, сунули его въ печку, подержали его тамъ около часу и съели его почти сырымъ безъ остатка.

На следующій день мы начали нашу работу. Утромъ водопой. Лошади стоялч на проволочныхъ арканахъ, часто такихъ короткихъ, что не могли лечь, а когда ложились то на утро вытас-

 

- 45 -

кивали ихъ трупы. Поили ихъ разъ въ день, вести надо на проволоке, онервутся. Северный морозъ. Перчатокъ неть. Проволока режетъ руки.

Затемь чистка конюшни. — Лошади сбиты въ кучу. Тесно, Навозъ примерзъ.

Дача овса. — Тяжелые кули... Потомъ выводка къ доктору и такъ целый день. Работы хватало.

Въ лазарете было около 600-ть лошадей. Насъ рабочихъ было человекъ 15. Лошади главнымь образомь больныя чесоткой. Люди тоже.

Къ стыду своему я долженъ сознаться, что за періодъ моего пребыванія въ лазарете, ко мне произошла большая перемена въ моихъ отношеніяхъ кълошади. Я кончилъ Кавалерійское училище кандидатомь на мраморную доску за езду и былъ воспитанъ такъ, что я могь исполосовать хлыстомъ, могь убить не желающую покориться мне лошадь.Но я долженъ былъ быть ласковъ съ подчиняющейся мне лошадью. И воть здесь, въ лазарете я постепенно изь кавалериста обратился въ ломового извощика, которымъ я раньше возмущался за его способность зря бить лошадь. Не безъ труда далась мне эта эволюція.

Мне помнится первый день моеи работы. Старшій, въ числе другихъ, вызвалъ меня на конюшню. Насъ было 5 человекъ. Трое старыхъ и два новыхъ. Въ конюшне лежала лошадь. Опытные старые рабочіе подошли къ ней, накинули на ноги петлю изъ веревокъ, двое взялись за веревку, остальные за хвость лошади и, ее понятули. Около косяковъ, въ воротахъ лошадь ударялась то хребтомъ, то головой о дерево, съ нея сдиралась шкура, отъ боли она била ногами, старшій лупилъ ее кнутомъ.

На войне я виделъ ея ужасы. На разъезде 21-ой версты только что пережилъ еще худшіе. Тамъ я выдерживалъ, здесь не смогъ и, несмотря на то, что это могло мне грозить непріятностями, я вышелъ изъ конюшни.

Въ моемъ разсказе я стараюсь передавать факты. Поэтому и въ данномъ случае, я только констатирую факть и мне трудно объяснить чемъ была вызвана такая сентиментальность.

Лошадь выволокли изъ конюшни, положили на дроги и повезли въ ближайшіч лесъ. Тамъ ее свалили, пришелъ одинъ изъ конвоировъ съ винтовкой и двумя или тремя выстрелами ее застрелилъ. Несмотря на весь опытъ, который онъ могь пріобре-

 

- 46 -

сти въ лазарете, онъ не зналъ расположенія мозга у лошади и стрелялъ ей между глазъ.

Дальнейшая операція была для меня тоже нова. Ее производили наши каторжане и... собаки.

Въ данномъ случае, такъ какъ лошадь была тощая, преимущество было на стороне последнихъ. Явились только двое-трое рабочихъ съ топорами и ножами, освежевали себе задніе окорока лошади, отрубили ихъ топорами и остальное оставили собакамъ. Теперь мне стало понятно какъ добывалось мясо, которое мы ели вчера за ужиномъ.

Когда молодой жирной лошади случалось покалечиться и она попадала «на излеченіе» въ нашъ лазааретъ, тогда беднымъ собачкамъ не оставалось ничего. Гурьбой являлись все каторжа-не, туть же въ лесочке на сильномъ морозе, засучиьъ рукава, согревая руки въ теплой крови, они свежевали жирную лошадь и делили ее между собой.

Вечеромъ мы накладывали полный солдатскій котелокъ мясомъ, покрывали его кирпичемъ и ставили въ вытопленную печку. Утромъ мы получали действительно сварившееся мясо. По началу я съедалъ его полный котелокъ въ разъ. Для людей не голодавшихъ трудно прёдставить себе, что можно есть изъ ,грязнаго котѳлка пахнущее гнильшъ потомъ, волокнистое подобіе мяса.

Черезъ неделю после начала моего пребыванія въ лазарете я уже вытаскивалъ беззащитныхъ, больныхъ лошадеч изъ конюшни, свежевалъ ихъ и хуже. — Въ конюшне на уборкахъ, выгребая навозъ, я началъ лупить ни въ чемъ неповинныхъ животныхъ. Когда я входилъ въ конюшню и на мой окрикъ «Прими!», лошадь не исполняла этого, не понимая, что отъ нея хотятъ, я билъ ее лопатой по ногамъ. Плохо. Но это было такъ.

 

*

 

Последняя наша работа — дача сена кончалась поздно вечеромъ. Часто мы выходили на нее, въ трескучій морозъ, при северномъ сіяніи. Этой работой кончался для насъ трудовой день и для меня. начинался новый.. Я шелъ на свои нары, ложился, пряталъ голову въ свои лохмотья и, начиналъ жить надеждами на будущее.

Жилъ я тогда уверенностью въ победе белыхъ. Я никогда

 

- 47 -

бы не поверилъ, чтобы англичане, находившіеся на севере, могли быть чемъ-то вроде побежденныхъ и эвакуироваться оттуда. Я твердо верилъ въ силу союзниковъ и въ слабость жалкой красной арміи. Безъ этой веры я не могъ бы перенести всей тяжести условій. Мне не позорно было мое плененіе. Я зналъ, что рано или поздно придутъ наши «верные союзники». Совесть моя была чиста, и я могъ съ гордо поднятой головой человека, не пошедшаго на компромиссы, протянуть руку своимъ друзьямъ съ благодарностью за избавленіе и вместе съ ними бороться за правду.

Но кроме этихъ надеждъ, я жилъ еще мыслью о побеге. При настоящихъ условіяхъ, это было трудно, но съ этимъ желаніемъ я никогда не разставался. Одинъ случай приблизилъ меня къ этому, но другой опять отдалилъ отъ него.

Про мое пребываніе на высокомь посту конюха ветеринарнаго лазарета прослышалъ Н-къ 11-й красной пехотной дивизіи, штабь которой, какъ я уже говорилъ, стоялъ здесь на Плясецкой. Онъ пожелалъ меня видеть. Это мне было сообщено старшимъ докторомъ лазарета. Мне были даны соответствующія инструкціи какъ держать себя на пріеме у высокаго.начальника, и я отПравился къ нему.

Жилъ онъ въ салонъ-вагоне. Я слышалъ про него, что онъ бывшій артилерійскій офицеръ, молодой полякъ. Штабъ его занималъ целый поездъ.

Я вошелъ въ вагонъ-пріемную. Ему доложили, и онъ вскоре вышелъ. Совершенно не желая сколько нибудь скрашивать свое каторжное положеніе, даже гордясь имъ, я обратился къ нему:

«Прежде всего лозвольте представиться, я бывшій ротмистръ кавалеріи, теперь поднадзорный такой то».

Встретились два офицера, и мне кажется, ему стало нелозко. Темъ не менее, онъ слегка усмехнулся и такимь тономъ, который говорилъ — «Ну а меня то вы знаете, я здесь царь и Богъ», ответилъ: «Я Уборевичъ».

Затемъ , задавъ мне несколько вопросовъ о моемъ прошломъ, онъ объявилъ, что переводитъ меня въ транспортъ.

Въ лазарете у меня была привязанность. Вскоре после моего прибытія въ лазаретъ, туда привели раненаго коня. У него было три шрапнельныхъ пули въ крупе. Вороной, типа рысака, онъ былъ злой, сильный и какъ то ночью , ударомъ копыта по челюсти чуть не угробилъ одного изь конюховъ, который по-

 

- 48 -

дошелъ къ нему сзади. Рабочіе избегали его кормить, я продолжалъ это делать, и онъ ко мне привыкъ.

Мне не хотелось сь нимь разставаться и я попросилъ разрешенія Уборевича взять его съ собою. Насъ вместе погрузили въ товарный вагонъ и безъ конвоировъ отправили еще версть на 30-ть въ тылъ красной арміи, въ маленькую деревушку на железной дороге, въ которой стоялъ транспортъ.

Была весна, почти лето... Странное чувство после несколькихъ месяцевъ постояннаго присутствія «свечекъ»*), очутиться на полу — свободе. Первые дни мне все казалось, что я что то забылъ, что то мне нужно, словомъ чего то мне не хватаетъ.

Я подумалъ, не бежать ли съ дороги. Но это было не такъ легко. Въ то время на каждомъ шагу, а въ особенности въ прифронтовой полсе, проверяли документы. У меня же было только командировачное свидетельство поднадзорнаго. Бежать во в,нутрь Россіи не имело смысла, а къ белымъ нужно было бежать умно. Бежать хотелось, но я не рискнулъ.

Въ транспорте я поселился съ делопроизводителемъ В-мъ, уроженцемъ тамошней местности, его помощникомъ Н-мъ и поднадзорнымъ Г-мъ. Они меня снабдили кое чемъ изъ одежды, Мы получали солдатскій паекъ, конина была забыта, я отмылся и принялъ человеческій видъ.

Занятій было мало, и вечерами мы сидели на завалинке у нашей избы. Какъ потомъ выяснилось, во время такихъ сиденій и разговоровъ, В-въ и Н-въ съ одной стороны, и я съ другой, постоянно щупали другъ друга, — хотели и боялись предложить бежать.

Въ конце перваго месяца я не выдержалъ и поставилъ вопросъ о побеге ребромъ. Оба они съ радостью согласилисъ и принцияіально вопросъ былъ решенъ.

Неожиданно меня вызвали на железнодорожную станцію. «Явитесь въ только-что пришедшій салонъ-вагонъ. Кто и по какому делу Васъ вызываетъ, мне неизвестно».... сказалъ мне командиръ нашего транспорта.

Единственнымъ недругомъ здесь былъ для меня комиссаръ транспорта Дайнеко. Онъ всячески привязывался ко мне, следилъ за каждымъ моимъ шагомъ, убеждалъ меня бросить какой-то

 

 


*) Конвоировъ съ винтовками.

- 49 -

«тонъ офицера» и «искренно перейти на службу рабоче-крестьянской власти». Прохвостъ онъ былъ страшный, чего нибудь хорошаго ожидать отъ него было нельзя, и я былъ въ полной уверенности, что этотъ вызовъ сделанъ по его милости для свиданія съ какими нибудь представителями Чека, допроса и ареста.

Я вошелъ на площадку салонъ-вагона, назвалъ свою фамилію и заявилъ, что являюсь по приказанію командира транспорта. Красноармеецъ ушелъ доложить. Велико было мое удивленіе, когда на площадке, вместо ожидаемой фигуры чекиста, появилась женщина.

«Надеюсь, теперь вы меня узнаете. Я, лучше васъ, и не забываю своихъ друзей...» Начала она.

Я узналъ ее съ перваго взгляда. Еще въ мирное время мы встречались въ Петрограде. Дочь генерала, она молодой вышла замужъ за богатаго комерсанта. Тратила кучу денегъ. Были хорошіе туалеты. Была яхта.

Авантюристка до мозга костей, она всегда искала чего то новаго, остроты. Не находила, вновь искала, скучала, и только обстотельства тогдашней жизни мешали ей развернуться.

Когда я жилъ съ Юрьевымъ въ Сольцахъ, мы какъ то со скуки пошли съ нимъ на «большой» вечеръ въ нашемъ маленькомъ городке. Войдя въ залу, я увиделъ Настю П-ву. Своимъ костюмомъ и манерой себя держать, она резко выделялась среди провинціальной публики. Денегъ тогда у насъ не было, загулять было нельзя, я сделалъ видъ, что не узналъ ее и не поклонился. Такъ мы и провели вечерь, какъ незнакомые.

«Я никакъ не ожидадъ встретить васъ тогда, мне казалось, что Сольцы не для васъ»... Сказалъ я въ свое оправданіе.

Салонъ-вагонъ... Запахъ духовъ... Полумужской костюмъ... Злой ротъ... Красиво постриженные, короткіе волосы... Было забавно и ново.

Мы сидели въ столовой вагона. Я съ удовольствіемъ елъ колбасу, сыръ, печенье и пилъ настоящій чай съ сахаромъ — побольше.

Вспоминали прошлое... Настя разспрашивала про работу и жизнь. Я не жаловался, отвечалъ полу-шуткой. Такъ прошелъ часъ. Я всталъ чтобы проститься.

Настя приняла покровительственный тонъ.

«Ну идите... Я подумаю о Васъ и тогда»...

 

- 50 -

«Что тогда»? засмеялся я.

— «Тогда... Тогда вы будете всецело зависеть отъ меня. Что я захочу, то съ вами и сделаю...»

Вечеромъ мы ужинали. «Чекистскій» костюмъ сменился элегантнымъ туалетомъ, но повидимому изъ прежнихъ запасовъ... Вина и спирту не было, видимо это всетаки было опасно. Зато котлеты съ макаронами показались мне очень вкусными.

Она разсказала мне, что ихъ вагонъ за ночь успелъ сходить на соседнюю станцію, где они что то и кого то ревизовали. Кто это «они», кто и что она сама, мне такъ и не удалось узнать, несмотря на мои подходы къ этой, повидимому нежелательной, для нея, темы.

Вернулся я въ транспорть поздно. Все это происшествіе меня встряхнуло и внесло разнообразіе въ жизнь. Все это было очень хорошо, но всетаки иадо было бежать.

У насъ было три плана. На первый, самый простой, мы и рещились. При помощи В-ва, знавшаго местность, идти около 200-тъ версть къ белымъ. Мы надеялись, что мы пройдемъ по известной только местнымъ жителямъ тропинке, черезъ два большихъ болота. Но, на наше несчастье, за несколько дней до осуществленія этого плана, большевики поставили туда роту пехоты. Хорошо, что мы объ этомъ своевременно узнали. Этотъ планъ рухнулъ.

Думали забрать лошадей изъ транспорта и ехать по дороге до линіи фронта, а тамъ перебраться на рискъ. Этотъ планъ больше всехъ улыбался мне. Мне не хотелось разставаться съ моимъ Воронымъ. Но для В-ва и Н-го, какъ делопроизводителей, трудно было достать лошадей. Выкрасть же ихъ, это значило сразу навести на себя погоню. Но и этотъ планъ мы не отбрасывали и ждали только случая.

По третьему плану, мы хотели состряпать себе документы и ехать съ ними. Это было трудно, но возможно. Опять требовалось время и случай.

Настя пріезжала несколько разъ. Я познакомилъ ее съ В-мъ, Н-мъ, командиромъ и даже комиссаромъ.

Она догадывалась, что я хочу бежать... Разговоръ мы всегда вели въ шутливыхъ тонахъ и потому, подъ видомъ шутки, мы могли говорить о многомъ.

Разъ какъ то она мне сказала — «Слушайте, Безсоновъ, а ведъ я уверена, что вы въ конце концовъ удерете»...

 

- 51 -

«Съ вами куда угодно. Хоть на край света...» отшучивался я.

«Ну берегитесь. Разстреливать васъ буду я...»

Я по прежнему не знапъ, какое положеніе она занимаетъ у большевиковъ Она мне объ этомъ не говорила, а спрашивать мне не хотелось Мне кажется, что она была никемъ оффиціально, но играла какую то видную роль. Комиссары были у нея на лобегушкахъ. Въ транспорте, благодаря ей, мои шансы быстро поднимались. Все же, по некоторымъ наблюденіямъ, мне казалось, что положеніе ея было недостаточно прочно и знакомство со мноч компрометировало ее въ глазахъ советскихъ властей.

Начальникъ транспорта отпускалъ меня съ ней куда угодно и лошади были кь ея услугамъ. Стояла хорошая погода, и мы решили прокатиться въ деревню верстъ за 10 отъ нашей станціи.

Пріехали въ деревню. Вошли въ избу и попросили молока... Сели, выпили и хотели выйти, чтобы ехать домой. Но оказалось, что у дверей стоитъ красноармеецъ, и мы арестованы. Переговоривъ съ хозяевами избы, мы узнали, что здесь стоитъ взбунтовавшійся красный полкъ, и идутъ аресты комсостава... Мне было не привыкать, хорошаго мало, но плакать нечего. На всякій случай я спешно положилъ имевшіеся у меня адреса подъ поперечную балку и ждалъ, что будетъ. Вопросъ былъ не такъ прость, какъ это казалось на первый взглядъ.

Бывшая буржуйка и контръ-революціонеръ оказались ночью въ районе бунтующаго полка въ направленіи къ фронту и объясняютъ свое пребываніе здесь желаніемъ выпить молока... Мы сидели, шутили. — «Вотъ и прокатились... Попили молочка».. Но прогулка ужъ не казалась веселой...

Наконецъ пришли комиссары, поговорили съ П-ой, поверили ей и насъ отпустили.

Выехавъ изъ деревни мы смеялись уже отъ души...

Понемножку работая, или, вернее, симулируя работу въ транспорте, живя надеждэми на лобегъ и. развлекаясь посещеніями Насти, прожилъ я лето.

Въ одно изъ посещеній Настя составила мне «протекцію»...

«Ну, Безсоновъ, чтобы оградить васъ отъ соблазновъ бежать я беру васъ на поруки и перевожу въ Вологодскій транспортъ. Вы довольны»? — заявила она мне.

Дело пошло на чистоту. — «Доволенъ... И очень... Но къ белымъ я всетаки уйду».

 

- 52 -

Въ Вологду я поехалъ, но въ транспортъ такъ и не попалъ. Настя решила меня приветствовать и черезъ одного изъ своихъ поклонниковъ комиссаровъ, достала 10 бутылокъ чистаго спирта.

Въ продолженіи трехъ дней мы уничтожали эту музыку. Оставалось допить уже немного, когда нагрянула Вологодская Чека.

Обыскъ... Арестъ... Меня отправили въ Комендатское Управленіе и на утро допросъ.

Пили? — Пилъ...

Что? — Спиртъ.

Много? — Да...

Сознаетесь? — Да.

Въ результате я былъ выпущенъ на свободу, и у меня была отобрана подписка о невыезде изъ Вологды... Большей любезности отъ Чека я и ожидать не могъ.

Само собой разумеется, что очутившись на свободе, я тотчасъ отправился къ Насте и мы потихоньку досиживали остатки.

Вологда ожила. — Газеты трубили о «почтенной», «интеллигентной» «интересной» — кампаніи... требовали прекращенія подобнаго безобразія и наказанія...

Черезъ неделю выяснилось, что нась будетъ судить Вологодскій трибуналъ. Мы явились на судъ втроемъ. Судьи торжественно заседали, насъ вызывали по очереди и судили, спрашивая:

— Сколько выпито и сколько осталось?

— Пили ли раньше и будемь ли пить впредь?

Что дало почтенному трибуналу подобное следствіе трудно сказать, но после получасового совещанія судьи вынесли намъ следующій достойный приговоръ:

— «Вологодскій Революціонный Трибуналъ, заслушавъ и разсмотревъ дело такихъ то по обвиненію въ пьянстве, нашелъ преступленіе доказаннымъ и постановилъ: Комиссара X послать на фронтъ срокомъ на одинъ годъ. Гражданке По-вой объявить выговоръ, а поднадзорнаго Безсонова отправить въ дисциплинарную роту. Но, принкмая во вниманіе револтоціонныя заслуги и пролетарское происхожденіе комиссара X, наказаніе для него считать условнымъ, съ оставленіемъ на прежней должности».

Такъ закончилась моя карьера «исправляющагося поднадзорнаго».

Я поблагодарилъ Настю за ея действительно хорошее ко мне отношеніе, простился съ нею, и, въ сопро-

 

- 53 -

вожденіи одного конвоира, пассажирскимъ поездомъ поехалъ въ знакомыя мне места. — на Северъ отъ Вологды, — въ дисци-плинарную роту...

 

*

 

Ехалъ я на мой новый этапъ въ невеселомъ настроеніи. Я думалъ найти тамъ нечто вроде «Разъезда 21-ой версты». Раньше были дисциплинарные батальоны, въ данномъ случае большевики не смягчили названія, и только вместо батальоновъ устроили дисциплинарныя роты. Но это строгое названіе оказалось не такъ страшно.

Рота помещалась въ землянкахъ, ею самой сделанныхъ. Помещеніе было не комфортабельно, паекъ былъ плохъ, работы было много, но весь этотъ режимъ смягчался ея начальникомъ. Онъ былъ русскій человекъ, не коммунистъ, бывшій кадровый унтеръ-офицеръ. Отношеніе его къ намъ было очень хорошее, и онъ всячески, насколько это возможно, старался смягчать условія режима. Какъ всегда во всехъ советскихъ учрежденіяхъ, много портилъ комиссаръ. Какъ «рыжій» въ цирке, онъ повсюду совалъ свой носъ и мешалъ жизни и работе.

Здесь шла даже работа. Начальникъ роты своимъ примеромъ увлекалъ рабочихъ и, не принуждая, заставлялъ ихъ работать

Можно сказать, что здесь у меня закончился тотъ внешній переломъ ве приспособляемости къ темъ матерьяльнымъ условіямъ, въ которыя меня ставила жизнь. Вопросъ ставился такъ : Нужно достать есть. Нужно сварить пищу. Нужно устроить ночлегь. И, въ зависимости отъ обстоятельствъ, ни темъ такъ другимъ способомъ, пища доставалась, варилась и устраивался более или менее удобный ночлегъ. Я отказался почти отъ всехъ прежнихъ привычекъ, меня уже не очень тяготили тяжелыя условія жизни, я могь въ нихъ оріентироватся и къ нимъ применить ся. Къ тому времени, я научился терпеть, не нервничать и не особенно заглядывать въ будущее. Эти условія даютъ.если не полное, то во всякомъ случае пригодное для жизни въ тяжелыхъ условіяхъ душевное равновесіе, то которое ярче всего наблюдается у простого мужика и людямъ интеллигентнымъ дается съ большимъ трудомъ.

Компанія, въ которой я находился состояла главнымъ образомъ изъ остатковъ двухъ взбунтовавшихся полковъ почти сплошь

 

- 54 -

разстрелянныхъ большевиками. Одинъ изъ нихъ былъ тотъ, въ который мы попали во время прогулки съ Настей П-вой.

Этотъ полкъ состоялъ изъ Петербургскихъ рабочихъ, которые какимъ то обманомъ были посажены въ вагоны и привезены на фронтъ. Здесь они попробовали проявить свою волю, протестовать противъ обмана и за это поплатились.

По приговору, я былъ посланъ въ дисциплинарную роту безъ обозначенія срока, и я не знаю сколько бы времени я пробылъ тамъ, если бы въ конце ноября не былъ полученъ приказъ о ея расформированіи. На основаніи его насъ всехъ разсовали по разнымъ советскимъ местамъ заключенія, и я снова попалъ въ транспортъ.