49. Восточная Сибирь; Анзёба, штрафной лагерь №308, - Тайшет, 1955-1956 г.г.

Проделав долгий путь - около 6000 километров, через Печору, Котлас, Киров, Пермь (тогдашний Молотов), Свердловск, Омск, Новосибирск, Красноярск и Тайшет, мы, наконец, прибыли на станцию, вернее, полустанок в глухой тайге поблизости от теперешнего Братска и не доезжая до станции Усть-Кут. Станция носила странное никогда не слышанное до того название, "Анзёба". Это было уже в декабре.

Нас выгрузили на опушке леса прямо в сугроб, приказав встать на колени. Оказалось, что другие вагоны уже пусты - людей выгрузили где-то в пути, и осталось не более 60 человек. Автоматчики окружили нас, не разрешая вставать до распоряжения начальника конвоя. А он явно решил отыграться на нас за наше "хоровое пение". Мороз был приличный и я чувствовал, что ещё немного и ноги у меня отвалятся. Наконец, с трудом поднявшись на ноги, мы медленно, под крики охраны двинулись вглубь занесённой глубоким снегом тайги. Я не завидовал первым шеренгам, которым приходилось с трудом плестись по пояс в снегу. Четыре километра мы проделали за три часа. Наконец, показались сторожевые вышки, - это был штрафной спецлагерь №308 "Озёрлага", в котором содержалось ко времени нашего прибытия что-то около 300-350 проштрафившихся зэков из всех закоулков ГУЛага, согнанных сюда для решения их дальнейшей участи: кого под суд, кого под административные взыскания. У большинства сроки были по 25 лет и считалось предпочтительнее попасть под суд, чем получить административное взыскание, так как по суду добавить было нечего, а административно можно было угодить и в не совсем приятное место - Владимирскую закрытую тюрьму, так называемый политизолятор.

Мне и здесь не удалось, как я ни старался, обойтись без инцидента: нас долго держали перед вахтой прежде, чем пропустить в зону, проверяя данные по формулярам. Затем прямо на вахте стригли наголо (после смерти Сталина на Воркуте разрешалось оставлять причёски), после чего райские врата гостеприимно раскрывались перед нами. У нас были настолько пакостные характеристики, что наш этап

встречал приехавший из Тайшета, где располагалось Управление, сам начальник "Озёрлага" полковник Евстигнеев Сергей Кузьмич. Роста он был небольшого, но за счёт генеральской папахи выглядел даже повыше других. На ногах были белоснежные фетровые бурки - голубая мечта едва ли не каждого офицера МВД. На нём ладно сидел новенький дублёный полушубок, одет он был с иголочки, тем самым резко отличался от остальной эмвэдэвской братии. Стоял он молча, ни во что не вмешиваясь, как будто всё происходящее его абсолютно не касалось.

Когда очередь дошла до меня и я ответил на все вопросы по формуляру, мне приказали сесть на табурет к парикмахеру. Но опять меня бес попутал - отвык я за последние полтора года от стрижки наголо. Поэтому я заартачился: не буду стричься ни за какие коврижки! Недолго думая, на меня накинулись надзиратели и стали выворачивать руки, пытаясь надеть наручники. Тут я услышал негромкую команду: "Отставить!" Это был Евстигнеев. Меня подвели к нему, всё ещё держа за руки. Он велел всем отойти в сторону, взял мой формуляр, посмотрел в него внимательно, потом на меня, немножко поразглядывал, а затем мирно и обыденно спросил, каким ветром меня из Америки занесло в "Озёрлаг". Я давно привык к этим вопросам, зная, что это всего-навсего праздное любопытство. А начальство ведь тоже люди, почему бы не удовлетворить его. Обычно я отвечал в двух-трёх словах, но сейчас меня занесло. Я с пафосом заявил ему, что я не заключённый, а незаконно задержанный американский гражданин, ждущий расследования и законного суда. Поэтому никто не вправе насильно стричь меня. От удивления он стоял с открытым ртом и поднятыми бровями. Затем рассмеялся и, показывая мне формуляр спросил, не сумасшедший ли я: "Ведь здесь же, в вашем формуляре, очень чётко написано, что по 58-й статье 1-а и 10, часть первая вы осуждены Особым совещанием МТБ к 25-ти годам лишения свободы. Вдобавок ко всему вы ещё находитесь и под следствием за участие в Воркутинских беспорядках". "Вот-вот, - ответил я, - именно Особое совещание, а не законный суд". Я повторил ему разъяснение зампрокурора Российской Федерации Хохлова о том, что Особое совещание, как неконституционный орган, отменён ещё в 1953 году. Следовательно, мои 25 лет - пустой пшик!

Удивительно, но Евстигнеев, надо отдать ему должное, ничуть не горячась, не хамя, терпеливо стал мне объяснять: ОСО это орган, действовавший на принципах социалистического самосознания, являлся мощным оружием в борьбе за сохранение целостности советского государства. Что, благодаря ему, "нам" удалось уничтожить ещё в тридцатых годах массу врагов народа. Что это и есть самый настоящий революционный суд! Он говорил настолько убедительно, что я чуть было ему не поверил, но, на всякий случай, спросил: "Значит, стричься не будем? Ведь меня освобождать пора". Он страшно обиделся на мою

непонятливость и заорал, чтобы на меня, идиота, немедленно надели наручники и остригли наголо. Всё было исполнено, как он велел. Даже с излишеством - меня после стрижки спустили с лестницы по другую сторону вахты, моя шапка слетела и закатилась под сторожевую вышку. Взять её я не смог- могли по дружбе и пристрелить. Клянчил её минут двадцать, пока какой-то надзиратель не сжалился и не кинул её мне.

Лагерь состоял из трёх бараков, хозяйственной части - полубарака, и столовой. Других служб не было, кругом, за колючей проволокой и четырьмя вышками - таёжная глушь. Лишь с одной стороны за зоной стояли несколько домиков, - всё начальство лагеря располагалось не в зоне, как обычно, а за зоной, лагерь особый и порядки особые.

В одном из бараков, самом большом, располагалась "индия", то есть самая что ни на есть разнообразнейшая публика всех национальностей. В другом - только украинские националисты, бандеровцы, как называли их. В третьем - прибалты: литовцы, латыши и эстонцы. Там же обитали и мои однокашники по воркутинскому комитету, Янушанс и Пицелис. Причём Янушанс возглавлял литовскую общину и, кроме того, был председателем всей общины прибалтов. Заместителем был латыш Валдманис. Над бараком украинцев развевался "жовто-блакитный", а над прибалтами - флаги трёх досоветских республик.

Так как я не был ни прибалтом, ни украинцем, то, естественно, угодил в "индию", барак, где жили не только другие национальности, но и украинцы, и прибалты тоже. Правда, они не причисляли себя к националистическим группам, хотели жить спокойно, не касаясь высоких материй. Мне же деваться было некуда - американской общины, увы, ещё не было.

В "индии" я встретил своего давнего знакомого из Воркуты, Анатолия Ивановича Кутилина, бывшего капитана артиллерии, фронтовика. Это был развесёлый парень лет на пять старше меня, гитарист (правда, гитары на этот раз у него не оказалось, при посадке в вагон на этап, её хотел отобрать начальник конвоя, но Кутилин тут же разбил гитару в щепки). Мы расположились на нарах рядом - всё как-то веселей вдвоём.

Первое время нас водили в тайгу на лесоповал, но проку от этого было мало - мы почти не работали, причём филонили совершенно открыто. Ни нарядчиков, ни помпобытов, ни учётчиков из зэков - как во всех лагерях, здесь не было - никто из штрафников не решался работать в этой области из страха возмездия. Да и более половины зэков вообще на работу не выходили. Здесь никто ничего не боялся. Такое впечатление создалось у меня сразу же по приезду. Но я, как оказалось, глубоко заблуждался, что подтвердили последующие события.

В первый же выход на работу в тайгу мы были вознаграждены - конвоир подстрелил большую сову и кинул её нам. Вечером вся бригада из

15 человек лакомилась вкуснейшим совиным супом, сваренным в оцинкованном бачке для питьевой воды. Это было для нас праздником, питание было очень скудным и жили мы впроголодь. Второй раз мы варили суп из кошки, непонятным образом забредшей в тайгу на свою беду, и попавшей на прицел охранника.

Выводы на работу за зону вскоре прекратились, так как в лагере стало происходить что-то непонятное. Началось с того, что появилась какая-то группа, вернее банда, которая под маркой бандеровцев жила в украинском бараке, но происхождением была из бывших немецких карателей и полицаев. Каким критерием они руководствовались, трудно сказать, но почти ежедневно, в районе неосвещённого участка зоны, около единственного на весь лагерь сортира или внутри его стали обнаруживать трупы или чудом оставшихся в живых зэков с переломанными костями, или проломленным черепом. Причём, национальный признак отсутствовал, - там были все, в том числе и украинцы. Признак присутствовал один - все жертвы до единого были обитателями "индии"! Мы мучились в догадках, кто может быть авторами этих убийств? То, что их было несколько, не вызывало никаких сомнений, так как жертвы были покрыты множеством синяков и ран от применения тупых предметов, что невозможно сделать одному злоумышленнику. И основной вопрос -каковы мотивы? Вскоре по лагерю пробежал слух, что, дескать, кто-то слышал из уст жильца украинского барака, что вся "индия" будет уничтожена!? Стало совсем страшно выходить вечером из барака - зимой темнело рано, а рассветало поздно. Но если есть нужда, никуда от неё не денешься.

Однажды я не обнаружил на нарах своего соседа Кутилина. Было уже утро и мы, несколько человек, побежали к сортиру, где и подобрали его, истекающего кровью, избитого, в беспамятстве, но живого. Когда привели его в чувство, он рассказал, что ночью, у сортира, на него напали пять или шесть человек и стали жестоко избивать, приговаривая, что и до его дружка доберутся, то есть до меня. Мне показалось, что он лжёт, хочет попугать меня - зачем "им" добираться до меня? Не такая уж я важная птица, чтобы охотиться на меня!