- 193 -

41. Музыкант на все руки - Василий Закревский.

 

Работая художником в КВЧ, я поближе познакомился с Васей Закревским. Он был музыкально одарённый человек, играл на нескольких инструментах, пел, танцевал, великолепно копировал и пародировал других и, судя по всему, когда-то занимался боксом, так как боксировал довольно отменно. Но, в то же время, он мог совершенно неожиданно обидеть своего приятеля, оскорбить слабого, а то и избить. Моментами он

 

- 194 -

был очень жестоким и безжалостным. Любил выпить, но затем затевал беспредметные споры, которые обязательно доводил до скандала.., в общем становился непредсказуемым. Помню, как во время бунта на 4-й шахте, когда мы выгоняли надзирателей за зону, он внезапно остановился возле убитого, лежащего в луже крови хлебореза-белорусса и, отдёрнув простыню, которой был накрыт труп, стал разглядывать его, не обращая внимания на мой протест...

Я пишу о нём так подробно, так как наши пути в дальнейшем очень близко соприкоснулись. Как ни парадоксально, но мы с ним в конце концов стали приятелями. С его помощью я стал читать ноты и по вечерам играл на контрабасе в оркестре, которым он руководил. Сам же он исполнял партию трубы и вокальное соло. Затем он успешно вовлёк меня в курение наркотика, анаши (по-лагерному "план"), то есть индийской конопли. Это случилось после того, как я, наблюдая за ним и его друзьями, как они, куря "план", дёргались и истерически хохотали, набрасываясь на любое подобие съедобного, заявил ему, что они или идиоты, или попросту притворяются - никогда не поверю, что "план" может вызвать такие действия. Он предложил мне попробовать. Я попробовал и стал таким же идиотом, как и они. Ощущения были неоднозначными - и приятными, и наоборот, но в то же время жизнь после этого, действительно, стала разнообразнее. Я быстро втянулся и не мог дня прожить, чтобы не "поплыть по волнам".

Анашу продавали приезжие вольнонаёмные азиаты по 5 рублей за "баш" - маленький черновато-зелёный, терпко пахнущий коноплёй комочек, завёрнутый в бумажку наподобие конфеты. Часто этих пяти рублей не было и приходилось занимать их у разных людей, а потом в спешном порядке что-то рисовать на продажу, чтобы вернуть долг. Чаще всего я занимал эти пятёрки у своего друга Соколовича, хотя для меня это был сущий ад. Сама мысль о том, что надо идти к нему за деньгами, приводила меня в ужас. Он никогда не отказывал мне, но всегда был против того, чтобы я тратил их на анашу. Шутя, он изматывал мне душу прописными истинами. Начиналось с того, что он назидательно, на весь барак - чтобы все слышали - изрекал общеизвестную истину о том, что "деньги - зло", затем рассказывал, каким тяжким трудом он их зарабатывал, потом предлагал не пять, а три рубля, и лишь видя, что я лезу к нему на нары, он быстро произносил: "Ладно, ладно, возьми пятёрку, хотя ты меня и ограбил". Когда же передавал мне её, то добавлял: "...и щедрости моей не было предела...". Конечно, всё это он делал, чтобы "завести" меня. Виделись мы с ним редко, он работал на шахте, я - в зоне.

При "подкуривании" нас несколько раз ловили надзиратели и приходилось расплачиваться карцером. Самым грозным надзирателем был старшина Иванов - маленький, худенький старикашка, на котором шинель болталась, как на вешалке, шапка или фуражка вечно съезжали на бок -

 

- 195 -

ему всё было велико. Может поэтому он и был таким злым, придирался всегда к любой мелочи, наговаривал лишнее, лишь бы был повод посадить в карцер. Однажды, по его милости я получил трое суток лишь за то, что прошёл на близком расстоянии от сторожевой вышки, хотя там и разрешалось ходить. Он обыскал меня и нашёл заточенный кусочек ножовочного полотна, который с разрешения начальника режима я держал для заточки карандашей. В протоколе Иванов записал: - "Задержан рядом с вышкой в то время, когда наблюдал за часовым. При обыске обнаружен нож". Естественно, меня тут же поволокли в карцер. Но особый нюх он имел на анашу - подозреваю, что сам баловался этим.